№132 Сказка о морали

Удивительная теофания по дороге в Дамаск и вероятный последующий поток инсайтов убедили апостола Павла, что буква мертвит, а Дух Святой животворит. Этому человеку хватило смелости душевной отринуть незыблемый авторитет Торы и воспеть новую этику христианской любви, свободную от суеверий древнеиудейского Закона. Однако не успели еще почить его ученики (или ученики его учеников), как его собственные послания приобрели сакральный статус наравне с евангельскими рассказами. Вдохновенные жаром его души строки остыли и попали в виде замороженного трупа в холодильник канонической доктрины. Со временем чистое тело корабля созданной им церкви облепили новые наслоения паразитных ракушек – замысловатых обрядов, ритуалов и предрассудков. Со временем на его капитанский мостик взобрались хорошо откормленные адмиралы, которые желали одного – продолжения банкета. Со временем выловленный в океане человеческих страданий продукт моделестроения законсервировали, жестоко отсекая жестью всякие попытки инакомыслия его оживить. Тропа к Богу стала узка и опасна для любителей любоваться на красоты природы по сторонам. Жизнь, идя вперед, требует развития ментальных моделей. Ментальные модели, стоя на месте, превращают жизнь в покрытое тиной болото. Как и было обещано в предыдущей статье, сегодня мы будем журить модели христианской морали, стремясь показать, что их непреходящая ценность — всего лишь волшебная сказка для малышей.

Ранняя христианская этика страдала от избытка экстремизма. Эсхатон (Второе Пришествие) был близок, колесница истории летела к крутому обрыву неизбежной геополитической катастрофы, и только избранные могли быть спасены прямым вмешательством свыше. Поэтому Игнатий Богоносец активно стремился погибнуть мученической смертью, призывая своих сторонников не писать петиции о его помиловании. Поэтому Тертуллиан утверждал, что истинно верующие не должны занимать никаких государственных постов. Поэтому Ориген говорил: «мы знаем, что наша отчизна основана словом Бога» в защиту тех, кто отказывался принимать присягу на верность империи. Прекращение репрессий и воцарение христианства в виде государственной религии не излечило его от детской болезни радикализма моментально. Подставь другую щеку, требовал Господь в Нагорной проповеди. Нельзя обвинять никого в совершенном преступлении, призывал придворный богослов св. Константина Великого Лактанций. Грешно проливать чужую кровь даже в целях самозащиты от насильников и убийц, проповедовал св. Амвросий. Неслыханную массовость приобрел исход в пустыню. Бог терпел и нам велел, утверждала народная мудрость. Подвиг умерщвления плоти и целибат воспевали многие Святые Отцы – в хилом теле здоровый дух. Науке побеждать в великой контраэволюционной войне со своим собственным слухом, речью и зрением учил святой Антоний Великий.

Поколения за поколениями неизбежно переселялись на кладбища, усеянные крестами. На тропе войны со вселенским злом новые бойцы заменяли павших. Вместе с ними мутировала ментальная модель. Карьера страдальца за веру вышла из моды за отсутствием спроса и древностию лет. Пеструю рекламу непротивления злу насилием заклеили плакатом о призыве всех желающих принять участие в священной войне Бога с Диаволом. Излишества отшельничества постепенно отсеялись через житейское сито монастырского бытия. Однако модель, победив и повзрослев, приобрела некоторые новые неприятные черты характера. В их числе, прежде всего, была зачистка всего окружающего модельного пространства от саженцев еретических ментальных растений. Свод законов Юстиниана, который мы похвалили в предыдущей статье, заодно легитимизовал гонения на неправославно верующих и понизил статус иудеев до уровня близкого к касте неприкасаемых. Была закрыта за вредоносностью существовавшая почти тысячелетие Академия Платона. Толпы возглавляемых монахами фанатиков расправлялись со святынями презренных идолопоклонников, линчевали неугодных им языческих мыслителей. Эксцессы не были долговечными, но философия на века стала прислужницей теологии, туман мракобесия сгустился в беспросветный богословский кисель. Всевышний и созданный им мир стали принципиально непостижимы для ума, познавать их полагалось исключительно при помощи веры и милосердия Божественного Откровения, молитвой и постом.

В этических ментальных моделях христианство унаследовало из той среды, из которой проросло, несистематичность и непоследовательность. Выбор кандидатов в каталоги добрых и нехороших черт характера производился по малообоснованным критериям. На каком основании в сакральный список из семи добродетелей не попала, например, честность или ответственность? Многочисленные и многословные рассуждения о любви в целом и ее подтипах в частности страдали нечеткостью и не давали ответов на большинство практических вопросов. Где заканчивается усердие и начинается гордыня? В каком месте доброта переходит в мягкотелость? Почему самая боговдохновенная молитва не исполняется, а иногда даже приводит к нервным расстройствам через растрату психических сил? Не может ли проживание по рецепту птиц небесных превратиться в безрассудность? Как найти справедливость в этом мире? И самое главное – к чему в жизни вообще нужно стремиться? Повальное увлечение спасением собственной души приводило к социальной пассивности. Популярный спорт по отстрелу собственных пороков не вел к победам — они по определению были неистребимы. Ментальная модель орлиным взором различала мельчайшие соринки в глазах у своих адептов. При этом бревно в собственных очах – эгоистическое желание вечной жизни за счет веры в гидру греховности — принципиально не замечалось. Праведность, понимаемая зачастую как ханжеское благочестие, сменила древнегреческую калокагатию. Характерным стал акцент на смирении, понимаемом как покорность и послушность — в резком контрасте с античной смелостью и независимостью суждений. Церковные и светские иерархии стали почитаться богоданными. Они отражали сакральную структуру мира, соответственно, их критика приравнивалась к прямому преступлению и восстанию против Всевышнего.

Евангелия недвусмысленно критиковали накапливание тленных благ мира сего, ведь проще верблюду было втиснуться в игольное ушко, нежели богатому пройти в Царство Небесное. Этот и подобные ему однострочники породили подозрительное отношение к любой экономической активности. Не только ростовщичество (будущая банковская деятельность) считалось позорным занятием. Не только наличие денег не давало никаких моральных прав на то, чтобы ими наслаждаться. Во многом осуждалось производство любых артефактов в целом и, конечно же, презренная торговля ими. Разве не Сын Божий самолично сказал: «Не собирайте себе сокровищ на земле, где моль и ржа истребляют и где воры подкапывают и крадут, но собирайте себе сокровища на небе, где ни моль, ни ржа не истребляют и где воры не подкапывают и не крадут» (Мат. 6:19-20)? Критика технологического прогресса со стороны христианства никуда не делась, она с нами по сей день. Характерно, что при этом самые активные сторонники возврата к золотому домостроевскому веку продолжают упорно пользоваться всеми удобствами современной цивилизации.

Да, ментальная модель христианства на словах и напоказ объявила своей великой целью обожествление человека, заключавшееся во многом в его нравственном развитии. Однако на деле этой счастливой метаморфозы предполагалось достичь прежде всего малоэффективными магическими средствами – крещением, божественной литургией, евхаристией и т.п.. Для многих людей следование церковным обрядам стало самоцелью, при этом моральное самосовершенствование получило значительно более низкий приоритет в шкале ценностей. Молитвы превратились в механическое повторение заклинаний. Иконы и мощи святых заменили идолов в том месте, которое пусто не бывает. Роль массового (проповеди) и тем более индивидуального общения с паствой в общем процессе была сведена к минимуму. Типичная духовная литература о морали представляла собой исключительно полную агиографии сказку или пустое семантикой прекраснословие. Тем самым наиболее действенные по современным понятиям психические средства регулирования поведения людей практически вовсе не применялись. Движение вперед тем не менее шло, но мучительно медленно. На выведение человека Возрождения потребовалось тысячелетие. А пока в промежутке ментальные модели были обречены на то, чтобы киснуть и плесневеть за возведенными дамбами догмы. Понемногу водоем начал разделяться на два отделения – западное и восточное…

Сегодня мы обрушили беглый критический огонь на ментальные модели христианской этики. Предвижу обратный обстрел со стороны рабов Божиих. Скорее всего, речь пойдет о том, что для оценки морали требуется прочная почва под ногами, а где она? На каком основании, например, я осмелился утверждать, что производство артефактов является благом? Разве мы все не устали от бесконечных гаджетов? Разве неверно разоблачать вещизм? Разве в принципе возможно существование точного знания в вопросах нравственности? Есть такая вера – в меру! Есть такая надежда – на разум! Есть такая любовь – к истине! Грядет такая партия – в следующем туре Блога Георгия Борского.

Модели, предложенные в целях концептуализации исторических событий и оценки деятельности исторических личностей, являются интеллектуальной собственностью автора и могут отличаться от общепринятой трактовки.