№165 Ковчег науки

Век учись – век дивись. Философия умирает, когда мы воображаем себе, что изловили истину сачком и подкололи ее в замороженном виде в темный догматический холодильник. Философия пробуждается из вечной мерзлоты летаргической спячки, когда мы удивляемся миру вокруг нас. Только тогда мы становимся матросами ледокола жизни, у которых есть вопросы. Только тогда мы в меру своих способностей ищем на них ответы, веря в меру. Только тогда мы запускаем процесс создания и развития ментальных моделей. Но нужно ли это нам в принципе? Не проще ли сэкономить силы на бестолковых размышлениях и сконцентрироваться на следовании древним традициям и обрядам?! Стоит ли себе брать себе в голову горе от ума, когда церковь или мечеть и так до Царства Небесного довезет?! Не дьявольское ли это искушение и смертный грех против смирения — искать знания помимо тех, что были заповеданы нам Писаниями, пророками или Святыми Отцами?! Что же — это и в самом деле непросто. Это и впрямь нередко приносит многие печали. Это, действительно, позиция человека, гордого своим разумом. Однако хуже всего то, что все эти вечные и прочие вопросы нам приходится решать на полном ходу, без перерыва на ремонт. Если отказаться от идеи богоданности, то и опереться совершенно не на что. Нет твердой почвы под ногами ни в Аристотелевском демонстративном силлогизме, ни в Декартовском cogito, ни в необходимых истинах рационалистов, ни в сенсорных данных эмпирицистов. Об этом сокрушался еще американский философ Чарльз Пирс, и, хотя его прагматизм не прижился, конкретно с данным тезисом практически никто в наше время не спорит.

Другой философ-позитивист Отто Нейрат как-то предложил модель-метафору нашего прискорбного эпистемологического состояния, ставшую популярной. Представьте себе шхуну, которую подбрасывает на волнах. Пусть качает пока несильно, но не исключено, что грядет жестокий шторм. Проблема в том, что посудина немного не в порядке и поэтому на досуге мечтает посетить ближайшую верфь. Так вот, ее потребности удовлетворить не удается. Нам приходится заменять доски и прочие запчасти на ковчеге науки в самый разгар морского путешествия. Полностью, от киля до парусов. По пути превращая средневековую каравеллу в современный космический корабль. А результаты нашей деятельности приходится проверять на собственной шкуре. Религиозным мыслителям в этом смысле, казалось бы, приходится попроще. У них ведь есть в наличии целый сборник аксиом, принимаемых на веру без обсуждения. Однако получить из них полезные для практических целей теоремы — нетривиальная задача. По тезису полиомии вывести из произвольного текста (от Библии до Мойдодыра) можно все, что угодно. Но все — это слишком много. Требуется ограничиться только теми моделями, которые реально адекватны. А как это сделать, если не обращать внимания на презренную эмпирику? История говорит нам о том, что ошибки на этом пути неизбежны. Но прежде, чем даже начать их делать, должно появиться само желание этим заниматься. А еще прежде того должен проснуться интерес, возникнуть сами вопросы. Удивительно то, что в обсуждаемый нами исторический период (восьмой христианский век и второй век эры Хиджры) появилось именно это удивление, что привело к рождению моделей спекулятивной теологии – калама, темы нашей сегодняшней статьи.

В начале был Коран. По крайней мере, именно так считают сторонники исламского богословия, ставшего ортодоксальным. Считают, в смысле книги Бытия или Евангелия от Иоанна. Вообще, считать они здорово умеют – он и благородный, и несотворенный, и прежде всех век, и много чего еще. Но это верно и в нашем модельно-буквальном смысле, поскольку менталки мусульман берут начало именно с этого дара Аллаха, который пророк Мухаммед приходовал мелкими сурами на протяжении двух десятилетий с гаком. Давайте еще раз взглянем на его модельное содержимое. Вычеркнем из общего гигантского текста подробные инструкции и ритуальные правила поведения для верующих. С этим все понятно. Еще при праведных халифах был запущен процесс их трансляции в мусульманские законы. Эта работа спустя столетия привела к созданию шариата. Однако четкие указания — всего лишь малая часть Корана. В остальном это художественное произведение правильнее всего охарактеризовать как набор однострочников. В подавляющем большинстве их изначальный смысл был безвозвратно потерян (исходя из предположения, что он когда-то присутствовал). Хуже того, они допускали множественное толкование. Как тогда их было правоверно толковать? Как на их основании было построить слитную теологическую систему взглядов? Какой Он, Бог? Кто есть человек? Какое место он занимает в мироздании? И что из этого всего следует в политическом смысле? Почему-то на протяжении почти всего беременного века арабов мало занимали подобные вопросы. Омейяды смотрели в Священную Книгу и видели там одну букву – Я. Одними из первых пристальное внимание на все остальное обратили т.н. мутазилиты, в то время передовой отряд исламской мысли.

Как и многие собирательные названия, это – обманчивое. Под его покровом спрятаны многие персонажи, отличие между ментальными моделями которых зачастую заметнее, чем сходство. Впрочем, это делает нашу задачу освещения их общих идей в рамках одной статьи значительно более подъемной. Аллах един, прежде всего утверждали они в один голос, причем, не в популярном монотеистическом смысле, а в философско-неоплатонистском. Помимо этого, Он справедлив и желает людям всех благ. Соответственно, ежели где-то что-то случается не так, как хочется, то это зло существует в мире по вине грешных людей. Рецепт они выписали простой и хорошо нам знакомый еще с иудаизма — надо подчиняться заповедям, и тогда все будет хорошо. Наконец, в политическом спектре (философов вне политики тогда не существовало) они заняли умеренную позицию, причислив к праведным и трех первых халифов, и яблоко раскола Али. Характерен был их подход к юриспруденции, жгучей проблеме своего времени. На тот момент конкурировало три основных идеи. Одна партия утверждала, что опираться можно исключительно на Коран и хадисы. Другие предлагали стремиться согласовывать исламские традиции с местными обычаями. Третьи (а к ним как раз относились герои сегодняшнего повествования) утверждали, что перемидрашить священные тексты на законы надо с позиций здравого смысла.

Из всего вышесказанного можно заключить, что мутазилиты мутили чистые воды божественного Откровения рационалистскими методами. Они хотели познать Бога и понять Божественную логику с позиций логики человеческой. Спекуляций на эти темы хватало, конечно же, и до них. Их собственным интеллектуальным достижением можно считать попытку построить свои ментальные модели на фундаменте общих философских принципов. Главным из них можно считать постулат о том, что обыкновенным разумом, в принципе, возможно обрести истину, более того, впоследствии облачить ее в понятные всем смертным вербальные наряды. Другим краеугольным камнем их кредо стали взаимоотношения людей с Богом. В Коране легко проследить две противоречивые темы – всемогущества Всевышнего и свободы воли. Очень хотелось увязать их в единую модель. Мутазилиты сошлись на том, что человек способен сам осуществлять выбор своего пути. Причем не абы как, а сознательно, при помощи доступных ему знаний. Последние же он получает тоже не столько от Всеведущего, как из своих органов чувств или посредством размышления. Свобода для людей была, таким образом, ими куплена за счет умаления силы Божественного Провидения. Находились среди них даже такие радикалы как уроженец Багдада Бишр ибн аль-Мутамир, который осмелился утверждать, что действия правоверных запускают целую каузальную цепочку следствий, причем без малейшего участия Вседержителя.

Конечно же, по своим временам эти менталки были обречены в идеологической борьбе с традиционалистскими моделями, торжественно вышагивавшими в новом платье старого короля мира — напускной святости. У них, впрочем, был свой звездный полдень, о котором мы еще поговорим в будущем. Однако после него наступил быстрый закат – всех скопом осудили и распяли на позорном столбе еретиков. В любом случае, ошибочно было бы делать из приютивших их просто-людей светлых ангелов или мучеников за науку. Строго говоря, они вообще не были философами. Их когнитивным методом вовсе не были эмпирические исследования природы. Не пользовались они и известными с античности дедуктивными алгоритмами. Они убеждали себя и других при помощи диалектики, риторики, основным методом рассуждения им служила аналогия. Таким образом, их только с натяжкой можно считать предтечами таких титанов мысли как аль-Кинди, аль-Фараби или Ибн Сина (и о них я поведаю Вам позже). Тем не менее они оказали существенное влияние на последующие события истории моделей. Они принесли в мир ислама совсем немного – удивление, причем не выдуманным мифическим миром, а самым обыденным, живым, тем, в котором мы живем. Это пробуждение удивительно, ибо с виду никак не вытекало из предшествующего состояния религиозного опьянения. Жестокосердные ментальные модели монотеистической традиции затопили весь мир потоком благочестивой лжи. С этими чудищами совладать можно было только чудесами. На этот бой как никто лучше подходил патриарх Ной. Но его второе пришествие не состоялось – наверное, потому что Мухаммед запечатал люк для десанта пророков. Пришлось удовлетвориться скромными потомками героя древне-иудейских сказаний. В долине Тигра и Евфрата пока еще не приступили к строительству ковчега науки. Когда-то он забросит осколки интеллектуальной жизни на Земле за далекие западные горы. А пока просто-люди занялись заготовками для него строительного материала…

Итак, в подлунном мире неожиданно материализовались, казалось, давным-давно вымершие живые существа рода homo, пожелавшие принадлежать к виду sapiens. Мутазилиты решительно настаивали на том, что познавать можно не только верой, разум в этом деле тоже не лишний. Было это следствием вливания инородных элементов в ислам? Или поворота в политике Аббасидов от экспансии наружу (джихада) к расширению вовнутрь (поискам лучшей жизни)? Или неизвестного современной науке фактора синхроничности под литерами ВК? Или всего этого понемножку и вперемешку? Спекулятивный историцизм продолжает задавать странные вопросы в Блоге Георгия Борского…

Модели, предложенные в целях концептуализации исторических событий и оценки деятельности исторических личностей, являются интеллектуальной собственностью автора и могут отличаться от общепринятой трактовки.