№201 Голова профессора Аристотеля

Серендипность синхроничности рознь. Или все же не очень?! Давайте разбираться. Первое слово обычно используют в контексте научных открытий. И означает оно счастливое обнаружение той или иной закономерности благодаря случаю или интуиции (эти два слова тоже при философском желании можно слить в одно). Второе же применяется для ощущения осмысленности происхождения комбинации тех или иных житейских обстоятельств. Например, мы его испытываем, когда удачное обнаружение клада ведет к покупке, по совету друзей, автомобиля «Москвич». Или когда поход в магазин приводит к знакомству с умопомрачительной продавщицей халата с перламутровыми пуговицами. Здесь мы, волей сценария, просто знаем о существовании скрытого умысла, причем человеческого — это не настоящая синхроничность. А вот теперь рассмотрим «Поскользнулся. Упал. Потерял сознание. Очнулся – гипс». Если бы нечто подобное происходило не в киношной, а настоящей действительности, то нас бы мог поразить факт столь удивительного совпадения, и мы даже могли бы попытаться объяснить его происхождение. Как правило, для этого строят теистический или фаталистический нарратив. Мы этого делать не будем, но рискнем вслед за Карлом Юнгом увидеть за некоторыми кластерами событий заслуживающий внимания научной общественности природный феномен. И в самом деле, имя таким странностям — легион, мы их нередко замечаем и обычно величаем везением или наоборот. Это сущие пустяки, когда мы находим бесхозные сто рублей или прислоняемся спиной к свежевыкрашенной стенке. Или существенные свершения, когда мы встречаем свою любовь на жизненных тропах или смерть на трамвайных рельсах. Случается всякое – не бином Ньютона. Или все же он самый? Что мы вообще понимаем под «осмысленностью» того или иного события? Рискну предложить следующее определение – это когда случившееся хорошо вписывается в определенную ментальную модель. Например, когда нам кажется (большей частью без должных на то оснований), что оно несет на себе некую символическую нагрузку. Чаще, когда оно помогает наступлению вожделенного нами (или другими) будущего. В чем цель рабочей деятельности ученого? В открытии чего-нибудь наукоемко полезного. В чем цель жизнедеятельности простых смертных? В обнаружении чего-нибудь житейски полезного. Это одинаковое неопределенное «нибудь», собственно, и составляет искомое сходство двух отдельных понятий. В них обоих присутствует «осмысленность» в вышеприведенном смысле. А отличие их в том, что первая полезность второй явно рознь. Получается, что серендипность – особь категории синхроничности?!

Я уже миновал экватор той пары абзацев, которые отработанным стилем сам себе отвел на метафизические спекуляции. Посему из почти современного советского мира сигану сразу в почти древний мусульманский под тем предлогом, что именно оттуда произошли и Серендип (Цейлон), и три принца, описание вымышленного путешествия которых и привело к возникновению заинтересовавшего нас сегодня термина. В контексте вышеизложенного меня интересует крайне подозрительный с точки зрения синхроничности исторический эпизод — первый крестовый поход. Как хорошо известно, сея безумная авантюра завершилась после ряда кровопролитных баталий маловероятным успехом освободителей гроба Господня от господства нечестивых сарацин. Тем самым основная осознанная цель экспедиции была достигнута, но для истории моделей намного важнее оказались ее побочные «серендипные» последствия. Метафорически выражаясь и спекулятивно рассуждая, Западная Европа смогла вытащить себя из средневекового болота, опершись на двух соседей, барахтавшихся неподалеку. И окончательно утопила их в его недрах. Как так? Ретроспективно мы имеем все основания утверждать, что именно дичайшая затея обалдевшего от избытка власти папства удушила ростки хилого македонского Ренессанса в Византии. Но у нас есть и некоторые подозрения, что оно же оказало негативное влияние на развитие арабской философии. Благородное воинство милосердного Иисуса устроило в Иерусалиме во имя любви к ближним и по случаю великой победы невиданную по масштабам резню. Шок от этой конфессиональной чистки, потрясший до основания каждого правоверного, был аналогичен современной реакции на жестокости фашистов. Последовавшая за этим милитаризация общества (и, соответственно, упадок наук) стала естественной реакцией исламского организма на вторжение в его пределы чужеродного тела. Заметим, что тот же период синхронично совпал по времени с духовными исканиями героя нашей предыдущей статьи. Не послужили ли те же события катализатором для осуществления модельного выбора аль-Газали?!

Как бы то ни было, он с грохотом обрушил гильотину некогерентности на порочные, с его точки зрения, заблуждения философов. Книга, которую он написал, претендовала на решительное опровержение всей доктрины. Рубил с плеча – праведной неправдой головы гидре теологической контрреволюции одновременно. Чтобы уж наверняка, нанес целых двадцать ударов – по всей толстой философской ветке, шедшей от Аристотеля и неоплатонизма через аль-Кинди к аль-Фараби. Аргументировали невозможность прерывания каузальности?! Обнаружили матрешку из Интеллектов?! Локализовали среди них самый Десятый и Активный?! Неужели?! Но главной мишенью аль-Газали стал, конечно же, модельный синтез, осуществленный Авиценной. Он, по существу, отрицал все его основные достижения по пути интеграции Божественного Корана с человеческим разумом. Доказал существование Аллаха?! Показал его нематериальность?! Продемонстрировал единство Всевышнего?! Мысленным экспериментом раструбил благие вести о бессмертии души?! Дудки! Не то, чтобы аль-Газали почитал все эти утверждения за ложные. Некоторые из них и вовсе составляли интегральную часть его собственного кредо. Он вонзил острие своей риторики в самое сердце философских рассуждений. Он оспорил претензии на безусловную надежность их метода познания мира — разрекламированного патентованного аппарата силлогистической логики. Даже их теологически безошибочные высказывания были в его представлении всего лишь счастливой случайной догадкой, нежели твердым фундаментом, на котором можно было что-то хорошее построить. И в самом деле, с современной точки зрения, все эти «доказательства» не дотягивали до статуса безупречных и строгих. Так что, еще более строго говоря, критика была в некотором смысле справедлива – выводы арабских философов покоились на посылках, которые полагались истинными исключительно в их собственной среде. Однако на порядок более ошибочным был и общий интегральный вывод, который сделал из этого аль-Газали – что абсолютная эпистемологическая надежность заключается исключительно в откровении милосердного Аллаха.

Если бы аль-Газали остановился на вышестоящей точке, то уже нанес бы гигантский ущерб будущему арабской науки. К сожалению, его понесло гораздо ниже, в огонь этого адского параграфа. Он выделил среди многочисленных положений философов три ментальных модели, которые счел полностью безусловно еретическими. Это, конечно же, знаменитый Аристотелевский косяк несотворенности мира — пресловутое утверждение о вечности существования Вселенной. Разбить его пытался своим могучим лбом еще Иоанн Филопон (его сочинения были хорошо известны в арабском мире). Ведь оно напрямую противоречило священным текстам, исламским и библейским. Помимо этого, под горячую секиру попала типично Авиценновская идея о том, что Аллах не в курсе мелких деталей из жизни своих двуногих подданных, типа количества волосков у них на голове. Наконец, пиетет правоверного богослова возмутило отрицание доктрины воскресения мертвых в собственных телах. Оба последних тезиса противоречили и многочисленным однострочникам Корана, и общим благочестивым соображениям о Всемогуществе Господа. Соответственно, они могли ввести в заблуждение мусульман, и по законам шариата должны были быть поставлены вне закона. Будучи высокопоставленным и высокоуважаемым знатоком исламского права, в самом финале своей книги аль-Газали сделал именно это. Он разместил там т.н. «фатву» (юридическое решение, указание), по которой объявил всякого, кто будет распространять эти взгляды, неверным вероотступником, заслуживающим смертной казни.

Что же в результате натворил наш пламенный борец за примат веры перед неверным разумом? Волею синхроничности он оказался на самом острие меча Аллаха. Своей волей он направил его на обрубание мощной ветки арабской философии с древа ислама. Но было бы ошибочно утверждать, что он ее окончательно убил. Не было в распоряжении аль-Газали газовых камер или средств массового оболванивания его потомков. Вероятно, поэтому на протяжении многих веков продолжали находиться мусульманские смельчаки-мыслители, которых интересовало творчество ибн Сина и его предшественников. Они по-прежнему восторгались сочинениями великих героев античности. Например, даже после монгольского нашествия большой вклад в развитие науки внесла т.н. Марагинская школа астрономии. Но, тем не менее, это была уже отрубленная модельная голова. С ней еще можно было общаться, но она уже не могла двигать собой. У менталки на Востоке категорически не хватало сил для того, чтобы дышать полноценной жизнью, прорваться в учебники. Тот бы-мир, где Коперник и Ньютон говорили бы на арабском языке, а Нью-Йорк назывался бы Джадид-Багдадом, не состоялся. Неужели во всем был виноват только один человек? Не пора ли нам, друзья мои, на прощанье задать себе неортодоксальный вопрос – кому это оказалось выгодно? Нет, даже так: cui bono? На латынь я перешел нарочно — для того, чтобы намекнуть какую женщину или мужчин стоит искать. Забегая далеко вперед, только Фоме Аквинскому удалось импортировать, адаптировать и пришить голову профессора Аристотеля к телу Христову, доведя до логического завершения серендипные деяния рыцарей креста и меча с большой европейской дороги…

Итак, свершилось очевидное, но отнюдь не невероятное, а очень даже бытьможное. Река жизни в своем течении нередко совершает изгибы, обходя возникшие препятствия. Теперь ей был дан импульс идти на Запад. Ну, а очередной самоизбранный народ остался в противоположной стороне. Аль-Газали эффективно развернул Дар аль-ислам к науке задом. К чему тогда передом? На болоте как на болоте – одни молитвы зеленые. Махнем-ка мы лучше в балет?! Билетов нет? На планете БГБ есть все.

Модели, предложенные в целях концептуализации исторических событий и оценки деятельности исторических личностей, являются интеллектуальной собственностью автора и могут отличаться от общепринятой трактовки.