№218 Стрела в будущее

Не надо быть Гераклитом, чтобы обнаружить во внешней реальности феномен «все течет и все изменяется». Но надо быть незаурядным философом, чтобы разгадать ряд тайн его почему. И в самом деле, ровным счетом ничего не мешает нам вообразить такой бы-рай, в котором бы, по крайней мере, некоторые предметы пребывали в состоянии кромешного вечного упокоя. Тот эмпирический факт, что нам он только снится, говорит нечто важное о физике нашего мира, а скорее всего, и о его метафизике. Это наверняка понимали многие люди задолго до Парменида и Платона, введших в дискурс избранных интеллектуалов обсуждение взаимоотношений «бытия и становления». О сей твердый орешек обломали себе ментальные зубы бесчисленные мыслители. Поэтому неудивительно, что они со временем переключились на более подходящую пищу для ума. В частности, человечество стала интересовать несколько менее масштабная проблема – как именно происходит движение тел в пространстве? Интуитивно казалось естественным, что траектория их перемещения меняется при вхождении в непосредственный контакт друг с другом. Соответственно, не возникало острой потребности в объяснении этого явления природы. Но вот когда стрела покидала тетиву лука или камень руку метателя, то что именно поддерживало их полет?! Или почему человек, споткнувшись на ровном месте, всего лишь набивал себе шишку, тогда как, сковырнувшись с крыши, разбивался вдрызг?! Не стоит с высоты неонового просвещения двадцать первого века потешаться над темной пещерой, о стенки которой бились головами наши дремучие предки тысячелетия тому назад. Мы и на самом деле видим дальше них, но только потому, что строим свои модели над насыпанными на их могилах курганах. К тому же, не стоит и самодовольно почивать на ложе успехов. Только ложь не спешит течь и изменяться. И если сейчас поддаться на искушение запостулатить ортодоксальной догмой некие законы, то тем самым мы заксиомучим насмерть мадам эволюцию, т.е. дальнейшее развитие. Почему мы не имеем право на еще одно «почему» в их адрес?!

Возвращаясь к истокам реки науки, берущим начало в далекой античности, предлагаю произвести быструю рекогносцировку местности. И поможет нам в этом занятии Аристотель, имевший привычку снабжать свои сочинения неполным собранием мнений из сочинений своих предшественников в целях демонстрации их ошибочности. В своей «Физике» он начал сей разбор полетов с модели «антиперистасиса», бесчестие создания которой принадлежало, скорее всего, честно обучавшему его Платону. Ее главная идея основывалась на детской болезни философии под названием «боязнь пустоты» (т.е. вакуума). Этот страх заставлял воздух перемещаться с острия стрелы к ее оперению, причем непременно по строгой окружности. Сей поток, стремившийся заполнить образующиеся сзади за снарядом дыры в атмосфере, и был предназначен служить моторчиком, поддерживающим его некоторое время в летучем состоянии. Почему он должен вести себя именно так, а не иначе – принималось на веру без доказательств из метафизически-геометрических соображений. Впрочем, Стагирита смущало вовсе не это. Он обнаружил совсем другие дыры в теории дыр. Причина должна предшествовать следствию, логично рассуждал он. Но как тогда массы воздуха поспеют исполнить свою задачу заполнения вакуума?! Ведь их переброска с носа стрелы на ее хвост, очевидно, потребует хоть какого-то времени?! Впрочем, менталку несложно было отремонтировать, чем немедленно и стал заниматься Великий и Ужасный. Он обратил внимание на то, что натянутая тетива лука, помимо своей основной работы, должна побочно воздействовать и на другой объект, с которым находится в непосредственном контакте – все тот же воздух, точнее, промежуточный слой оного. А вот уже последний запускает длинную цепочку событий, пихая себе подобных, а заодно и стрелу, вперед и вперед на манер цепочки из доминушек.

Из-за этого умопомрачительного умопостроения на свет Божий произвелось несколько неожиданных следствий. Некоторые из них сотворил сам его автор. Для начала, окружающая среда для стрелы стала чуть ли не основной причиной ее дальнейшего перемещения. Убери ее, и та безжизненно падала бы к ногам при каждом выстреле. Помимо этого, разрежение воздуха должно было приводить к неконтролируемому росту скорости перемещаемых в нем объектов. Замени его на пустоту, и она возрастет до бесконечности. Но это же абсурд! – триумфально заключал Аристотель. Тем самым он принес передовой античной науке очередной триумф – было показано, что существование вакуума невозможно доказательством «от противного». Но одновременно вспахал и широкое поле для посевных работ критиков. У историков науки на самом деле нет консенсуса о том, кто первым сформулировал начальную версию знаменитой модели «импетуса». Может быть, еще Гиппарх Никейский? Или Александр Афродисийский? Или неизвестные герои школы стоиков? Тем не менее, большинство специалистов главную заслугу в ее создании приписывает хорошо известному нам Иоанну Филопону. Он не только риторически удачно поиздевался над нехристем, предложив императорским войскам поражать врага эффективными дуновениями за предустановленными в боевых направлениях батареями стрел. Он еще и не связывал напрямую «внутреннюю силу» летящего предмета с предварительным толчком извне. Его ментальными подвигами ничто более не мешало Всевышнему создавать «ничто» для расстановки в нем метафизической мебели на свой высокий вкус. На арабском Востоке его сочинения перевели практически одновременно со всем остальным древнегреческим наследием. Поэтому неудивительно, что и аль-Фараби, и Авиценна отдали предпочтение именно этой, более прогрессивной и убедительной теории. Однако последний именитый авторитет соглашался и с невозможностью движения в вакууме. Существовали и другие альтернативные мутации этой менталки. Десять стрел на десяти модельных ветрах летело в самых различных направлениях, но никак не находилось Ивана-царевича, способного поразить будущую Науку Прекрасную.

Продвижение сей модели вверх по лестнице развития ментальными силами Ибн Баджи – пожалуй, самое разрекламированное достижение этого мыслителя на Западе. Именно он натянул тетиву Аверроэса (он же Ибн Рушд — подробнее в следующих сериях), дальнейший взлет пронзительной, как стрела, мысли которого можно проследить вплоть до инерции Галилео и первого закона Ньютона. Однако у историков существуют некоторые разногласия по поводу конкретного содержания его идей. Дело в том, что за строками сохранившихся на арабском (т.е. непереведенных на латынь) пары манускриптов интеллектуальная Джоконда отнюдь не просвечивается. В целом, на этой плащанице скорее запечатлен сторонник Аристотелевской парадигмы, всеми силами старающийся защитить ортодоксию. Например, там он ратовал за невозможность существования вакуума или за предварительный плотный телесный контакт движимого тела со своим движителем для последующего перемещения оного. Некую более-менее прямую инновацию при желании можно усмотреть разве что в побочном замечании о том, что стрела тоже оказывает некоторое воздействие на лук. Однако отсюда безумно далеко до третьего закона Ньютона. Тем не менее, совсем другую картину мы наблюдаем, анализируя вышеупомянутый «Текст 71» Ибн Рушда. Недаром тот величают «колыбелью средневековой механики». В нем, в частности, утверждалось, что различие плотности воды и воздуха вовсе не соответствует отношению скоростей перемещения тел внутри них. И то, что невозможность движения без сопротивления среды опровергается движением по правильным окружностям, которое наблюдается в балете планет и звезд на небесах. Это — гигантский прыжок по направлению к истине, поскольку в этой модели воздух вовсе не способствует продолжению полета стрелы, а, напротив, мешает ему. Что тогда помогает? – следующий естественный вопрос. И «импетус» внутри тел физических, наподобие души в телах человеческих, становится не менее естественным на него ответом. Для нас важно, что авторство всех этих соображений было приписано не кому иному, как нашему герою Ибн Бадже. Не видно мотивации Аверроэса возводить напраслину на одного из своих учителей. Как же тогда совместить два образа реакционера и революционера воедино? Например, разнеся их во времени. Словами Льва Толстого — человек не попугай, чтобы всю жизнь одно и то же твердить.

Ибо Ибн Баджа похоже, что и впрямь прошел длинный путь развития своих ментальных моделей. Начав свой жизненный путь в семье богатого ремесленника, постепенно превратился в бедного ученого. Начав свой творческий путь с легкой поэзии и музыки, постепенно перешел к более тяжелым интеллектуальным занятиям. Начав с послушного изучения наследия Аристотеля и прочих признанных авторитетов, постепенно перешел к бунтарскому отрицанию их идей. Характерно свидетельство знаменитого Маймонида, в котором тот рассказал о другой его странной фантазии. Якобы, в пику Величайшему Альмагесту Птолемея, он осмелился строить космологию без эпициклов, но и не на основании кристаллических сфер с единым центром с копирайтом от Стагирита. У нас нет в наличии рукописей, которые бы подтверждали этот тезис. Но снова не видно причин для иудейского мудреца вводить в заблуждение историков будущего века по поводу давно усопшего и чуждого ему иноверца. Если это правда, то именно его следует считать идейным зачинщиком того, что мы сейчас называем «андалузским мятежом» в астрономии (еще один населенный пункт впереди по течению реки ИМ). Последний же сыграл немалую роль в пресловутой Коперниковской «революции». Ибн Баджа был одиноким, но весьма метким Иберийским стрелком – его идеи летели далеко в будущее не при помощи дутых моделей перипатетиков, но на волшебных крыльях истины…

За неимением лучшего, мы сегодня рассматривали влияние моделей физики Ибн Баджи на далекое будущее. Как тогда насчет непосредственных наследников течения его философской мысли, например, в этике? Как ни странно, наибольшие всходы дали посеянные им зерна мотива интеллектуального отшельничества. Осталось выяснить, кто и какой собрал урожай? Дикари-одиночки обнаруживают свой мотор – в Блоге Георгия Борского.

Модели, предложенные в целях концептуализации исторических событий и оценки деятельности исторических личностей, являются интеллектуальной собственностью автора и могут отличаться от общепринятой трактовки.