№219 Остров просвещения

«Настали последние времена – дети не слушаются своих родителей, и абсолютно все пишут книги!» Вы случайно не в курсе, кто так говорил и когда? Совершенно точно не легендарный Заратустра. Но тогда, может быть, это был ассирийский король Нарам-Син задолго до Рождества Христова?! Или оставшийся инкогнито египетский жрец шесть тысячелетий тому назад?! Нет, наверное, так выражался все-таки Цицерон в последние годы древнеримской республики?! Увы, я не в состоянии удовлетворить ваше любопытство по этому поводу, поскольку мне достоверно неизвестен первоисточник этого однострочника. Соответственно, кто именно его родил и при каких обстоятельствах, мне тоже неведомо. Зато могу проследить жизненный путь сего мема. Первый кряк издала эта утка (увы, с большой вероятностью, это именно так), по всей видимости, в начале прошлого века. И вот с тех пор ее многочисленные редакции (в частности, все вышеперечисленные мутации) плавали по редакциям не менее многочисленных газет и журналов (в том числе русскоязычных), неизменно поражая в самое темечко головы еще более многочисленных читателей ушастых. Почему? Моя гипотеза – звучит не только потешно, но и правдоподобно. И чем дальше в лес по оси времени, тем здоровее эта менталка становится. Для издательского дела нам уже не требуются глиняные таблички или каменные скрижали. Остались в прошлом цеха по производству дорогого пергамента или хрупкого папируса. А нынче и дрова для производства бумаги, в принципе, более не нужны. Вкупе с типографиями. Интернет эффективно сбросил стоимость публикации произвольной литературы практически в ноль без хвоста через запятую. Через это он сам эффективно превратился в мусорную кучу попкорна для народа. К тому же экспоненциально растущую. Информационно емкие вкрапления встречаются крайне редко. Но откуда у людей взялась эта нездоровая тяга к размножению, причем даже не самих себя, а т.н. «своих» моделей?!

Я не буду сегодня спекулировать на метафизические темы. Ограничусь теми осознанными мотивами, что явно видны на современной поверхности при наблюдениях со стороны. Кто-то жаждет бренных денег. Другие вожделеют бессмертной славы. Третьи скромнее — ищут продвижения по карьерной или рейтинговой лестнице. И только в самых редких случаях людьми движет бескорыстный альтруизм или хотя бы жадная жажда творчества. Как это ни покажется странным, в интересующем нас историческом периоде статистические карты ложились категорически по-другому. Книги, как правило, не приносили авторам никаких материальных благ, поскольку требовали существенных инвестиций для производства и последующего копирования, а рынок их сбыта был минимален. По той же причине старушка gloria mundi была крайне тяжела на подъем. Люди чаще всего писали потому, что воображали это занятие своим общественным или религиозным долгом. Ну, или пытаясь доказать свою правоту в (обычно тоже богословском) споре. В последнем случае проверенным средством была псевдоэпиграфия (приписывание своих сочинений известным авторитетам прошлого) – настоящая болезнь древности. Вышеприведенные замечания справедливы и по отношению к литературе на философские темы. С некоторыми особенностями – научные трактаты были предназначены для изучения еще более узким кругом специалистов. Как и сейчас, их содержание следовало определенным законам и условностям. Разве что нынче стандартные acknowledgements (благодарности) издаются в адрес близких, соратников или сотрудников. А тогда сочинения было принято начинать хвалой в адрес Всевышнего и/или великосветских спонсоров. Только в отдельных случаях мы наблюдаем отклонение от канона. Например, знаменитые диалоги Платона были облечены в элегантную литературную оболочку. Другой пример — эстетически и риторически идеальными считались творения упомянутого выше Цицерона. Тем не менее, все эти работы сложно назвать популярными, даже при помощи префикса «научно».

Тем паче не существовало произведений, целью которых была бы литературная обработка и обоснование того или иного философского тезиса. Примером последних в относительно недавнем прошлом может служить «Война и мир», ведь одним из приоритетов графа Толстого была защита собственной теории роли личности в истории. Ну, а в мусульманском средневековье? Полагаю, что именно тогда и там появился на свет этот жанр. Причем, в отличие от таинственного однострочника в начале статьи, мне точно известно кто и при каких обстоятельствах его родил. Звали этого человека Ибн Туфайль (на латыни Abubacer), и в лучших андалузских традициях он был и писатель, и ученый одновременно. И житие его прошло за служением не только двум халифам, но и двум Господам одновременно – Аллаху и науке. Этот экзотический фрукт вырос на древе ментальных моделей своего интеллектуального пространства и времени – двенадцатого столетия христианской эры. И он произвел креативный, местами забавный аккорд из обертонов звучавших до него идей. Ученик Ибн Баджи, он, как мы увидим, впитал в себя его типичный мотив гордого интеллектуального одиночества, при этом ругая того за ограниченный ум, не способный постичь мистических высот аль-Газзали. Высокая же оценка творчества последнего (правда, он жаловался на ограниченное знакомство с его сочинениями) как-то сочеталась у него с восторгом перед эффективно похороненным этим персонажем наследием Авиценны. Из трактата Ибн Сины он позаимствовал и название своего ставшего знаменитым и за счет этого сохранившегося до наших дней произведения — «Хай ибн Якзан» («Живой, сын Бодрствующего»). Всего лишь одного-единственного, но какого!

Это не только первый образец нового жанра философской новеллы. Нарратив тоже не подкачал — это еще и прямой предок многочисленных Робинзонов. Однако, в отличие от большинства из них, его задачей не было развлечение почтеннейшей публики. По существу, Ибн Туфайль организовал типичный мыслительный эксперимент, которые так обожали мудрецы всех времен и народов. Своего героя он заставил оказаться на необитаемом острове. Как тот туда попал – не суть важно, то ли на манер Моисея в корзинке, то ли самопроизвольным отпочкованием из земли на манер Барбапапы (по мнению Авиценны, живые существа могли образовываться именно таким способом). Затем он его вырастил при помощи газели (кстати, если кто не в курсе, еще одно слово арабских кровей). Ее собственный детеныш был унесен орлом, и она использовала сына человеческого в качестве его заменителя. Но вот пришла и ей пора умирать. Взращенный ею на воле Хай молодой, преисполненный горя, попытался вылечить свою кормилицу. Увы, его усилия не привели к успеху, зато анатомическое вскрытие принесли ему первые медицинские познания. Внутри он обнаружил какой-то теплый воздух. Кто бы сомневался — это, конечно же, Галеновская пневма. Талантливый юный исследователь пришел к логичному выводу – тело суть всего лишь инструмент для циркулирования сей жизненной субстанции. За первым открытием последовала череда новых инсайтов. «Маугли» осознал, что отличается от других зверей и получил власть над огнем и их жизнью. Наконец, достигнув возвышенного положения царя природы, приступил к метафизическим спекуляциям. Последовательно открыл теорию четырех первоэлементов Эмпедокла-Аристотеля, локализовал душу в животных и растениях и обнаружил единство Вселенной, подлунного и надлунного миров. Затем он обрел модель бестелесного и вечного Всевышнего, испытывая необходимость обнаружить первопричину всего сущего. Получил он ее образцовыми силлогизмами по лучшим канонам Аристотеля. Наконец, найдя в себе нечто божественное, приступил к программе этического самосовершенствования. Стал вегетарианцем и начал заботится о братьях меньших, вверенных в его поручение Господом. Уподобившись небесным сферам, завертелся до суфистского обалдения. Удалился в пещеру и вошел в мистический контакт с Единым. Что еще нужно для счастья правоверному?! Эксперимент благополучно завершен?!

Нет, мы достигли только переломной точки в сюжетной линии. До сих пор она во многом протекала по сценарию Ибн Сины (рекламировавшему себя как самоучку). Но в этот момент на его остров прибыл «Пятница», только наоборот — обитатель т.н. «цивилизованного» мира. Для Ибн Туфайля это на самом деле насквозь прогнившее, хоть и обладающее Священными Писаниями, общество. И вот случилось так, что один его представитель по имени Абсал восстал против мнений света и бежал в глушь, на тот самый необитаемый остров. Обнаружив там собрата по роду людскому, обучил того своему языку и с удивлением констатировал, что их верования полностью совпадают. Тогда они сформировали дуэт в попытке раструбить гимны истине на родине пришельца. Увы, даже самые рьяные представители интеллектуальной элиты отвергли их идеи. Хай с горечью осознал почему в их религии столько запретов – они строго необходимы для их уровня развития. Оба героя возвратились к святой отшельнической жизни. Ну, а мы с вами возвращаемся к истории моделей. И нам осталось только обнаружить мораль сей сказки. Хорошо или плохо – не унарные предикаты. Хорошо или плохо бывает только для какой-то цели. Если в качестве нее принять возникновение науки, то обнаружить пользу этой ментальной модели совсем несложно. В ней не только философия не являлась служанкой теологии. И в ней не только знание разрешалось добыть нерелигиозным путем. Был смело поставлен знак равенства между двумя книгами, двумя творениями Аллаха – Кораном и природой. Два прямых пути вели к Господу, причем, возможно, предпочтительнее была даже дорога разума, а вовсе не Откровений. И они оба были открыты для любого человека, желающего переселиться на Остров Просвещения. Вслед за Ибн Баджей и Ибн Туфайлем…

Мало сотворить адекватную ментальную модель, нужно еще суметь ее раскрутить. И образная литературная форма этого рассказа открывала двери новых идей для самой широкой аудитории. Какие же профессоры проросли через это в самом Аль-Андалузе? Кому довелось пожать плоды разумного, доброго, вечного? Ибн Туфайлю не было дано предугадать, где его слово отзовется. Полуостров невезения – в Блоге Георгия Борского.

Модели, предложенные в целях концептуализации исторических событий и оценки деятельности исторических личностей, являются интеллектуальной собственностью автора и могут отличаться от общепринятой трактовки.