№272 Кумиры карликов

Вы не слышали? Преприятнейшее известие! Даже два. Во-первых, к вам не едет ревизор, так что трать — не хочу. Во-вторых, в мир ментальных моделей недавно завезли большую партию гигантов для карликов. Хо-о-орошая вещь, фирменная! Кому она нужна? Вот для чего — да, мы, двуногие и бесперые, можем носиться по т.н. пространству, тыкая пальцем в потные экраны айфонов, обжираясь условным попкорном и при этом гордиться достижениями своих соплеменников, остроумных ученых и белозубых космонавтов. Но, увы, все наши новые идеи принципиально рождаются из осколков старых. Поневоле приходится составлять требуемые пазлы именно из них. Вышеописанный небесный товар в современности был бы, тем не менее, мало востребован. Наше нынешнее горе – от богатства, от огромных гор накопившихся данных и теорий. Они ведь, заразы такие, быстро плодятся и размножаются, причем экспоненциально. Через это слишком много их развелось. Залезть им на плечи — не велика заслуга. А вот угадать куда лестницу приставить и в какую сторону, уже будучи там, наверху, потом смотреть, — задача нетривиальная.

Исайя Берлин как-то при случае возвратил в философский дискурс давно забытую эзоповскую басню о лисе и еже. В его интерпретации ее мораль сводилась к тому, что первая знала много уловок и хитростей, а второй -только одну, зато очень важную и большую. Он использовал эту ментальную модель для защиты тезиса о том, что граф Лео Толстой в глубине души был подобен сей лисе, с той разницей, что она при этом почему-то страстно желала стать ежиком. Другими словами, замечательный русский писатель, якобы, изо всех сил пытался построить единую теорию из своих многочисленных, удачных и метких зарисовок жизни. Не будем вступать в литературоведческий спор на эту мало интересующую нас пока тему. Заметим только вскользь, что случается и обратное. Скажем, Ваш покорный слуга владеет единственным секретным золотым ключиком, но усиленно пытается открыть с его помощью абсолютно все крепко запертые метафизические двери.

Вот как раз в этом смысле нашим предкам было значительно легче. Их, скорее, можно уподобить героям другой популярной в античности и средневековье басни, на этот раз Федра – об осле и лире. В ней подчеркивалось противоречие между сильным стремлением несчастного животного к прекрасному и его хилыми музыкальные способностями. Вот и схоластические философы Европы в первой половине двенадцатого века еще не умели порядочно играть ни на одном инструменте. Их выбор гигантов, еще до того, как шустрые переводчики напрудили им море арабо-греческих мемов, был весьма ограничен. Соответственно, на каждый древний шедевр, на каждого титана мысли можно было найти своего наездника, своего желающего пойти этим путем. Подавляющее большинство придерживалось, конечно же, руководящего курса католической партии. Они прилежно и тщательно изучали творчество разнообразных Отцов, Небесных или обыкновенных, Святых. В результате обычно получалась банальная экзегеза Писаний, Священных или обыкновенных, людских. Так, например, активно мидрашили заковыристые однострочники в школе при аббатстве Сен-Виктор. Не стоит воспринимать мою хорошо понятную иронию за плохо скрытую оценку творческого наследия мыслителей этого направления. Среди них тоже были незаурядные философы, способные красиво приодеть древние модели. Потом, именно это учебное заведение, совместно с параллельными учреждениями при Нотр-Даме и монастыре Святой Женевьевы, стало одним из трех китов, на которых был возведен будущий Парижский университет. Однако, сам факт его основания разгромленным Абеляром Гильомом де Шампо и последующее благосклонное к нему отношение святого Бернарда Клервоского говорит о том, что нашей Истории Моделей с ним не по пути.

Вместо этого, как и было обещано в финале предыдущей лекции, мы с вами отправимся в, словами Огюста Родена, «Акрополь Франции» — город Шартр, точнее, в его знаменитый кафедральный собор. В средние века значение этого небольшого по нынешним временам местечка, было куда более значительным. Епископы и капитул каноников управляли обширной территорией к северу от столицы. Посему неудивительно, что здесь, при храме, функционировала школа свободных искусств. С ней так или иначе связаны имена нескольких философов, «сражавшихся» на стороне «прогрессивных» (кавычки добавлены, чтобы не слишком попахивало марксизмом), т.е. не слишком ортодоксальных сил. Уже во второй половине двадцатого века была выдвинута гипотеза, что на самом деле школы-то никакой и не было, поскольку все ее самые известные персонажи в Шартре только получали пребенду (зарплату), а на самом деле читали лекции исключительно в Париже. Выяснить истинность этого предположения за недостатком первоисточников до конца так и не удалось. Однако для наших целей это мало релевантно — не место преподавания определяет принадлежность к той или иной модельной традиции. А в том, что она действительно существовала, будет несложно убедиться из нижеизложенного.

Ее полумифическим основателем считается некий полусвятой Фулберт, персонаж из самого начала одиннадцатого столетия. Будучи епископом, он перестроил сгоревший храм и оставил потомству ряд других артефактов из категории тех, что не горят. Это письма и проповеди, иногда в стихотворной форме. Смехотворны его советы верующим, по недосмотру отдавшим душу Дьяволу. Злотворны его наставления против христопродавцев-иудеев. Однако, плодотворными оказались его уроки. Судя по воспоминаниям учеников, сравнивавшим его с Сократом, он высоко ценил сочинения Платона. Как он мог их прочитать в мраке темных веков, когда единственным наличествующим диалогом был «Тимей» в неполном латинском переводе Халкидия? Сея загадка средневековой природы вряд ли когда-нибудь поддастся точной разгадке. Однако, быстро пролистав страницы учебника на сто лет тому вперед, мы обнаруживаем в том же месте некоего Бернара (просьба не путать со святым), причем все с той же платонической любовью к ментальным моделям «божественного принца философов». Тот прославился прежде всего знаменитой цитатой, приведенной в воспоминаниях самого прославленного представителя всей школы Иоанна Солсберийского: «Бернар Шартрский говорил, что мы [Современные люди] словно карлики, пристроившиеся на плечах титанов [Древних людей] и способные видеть больше и дальше, нежели они. И это происходит не благодаря нашей зоркости или строению нашего тела, но потому, что мы вознесены и подняты величием гигантов». Знатоки истории науки, конечно же, распознали в ней фразу Исаака Ньютона из письма к Роберту Гуку. В оригинале, правда, не было ядовитой аллюзии на двойном дне (комплимент адресовался конкуренту великого англичанина, который был невысок). Зато было искреннее преклонение «самого выдающегося платониста своего времени» перед мудростью древних.

К сожалению, сохранилось крайне мало информации о прочих достижениях этого мыслителя. По всей видимости, это был замечательный педагог, поскольку его хвалили за внимательное отношение к студентам. Он никогда не спешил с изложением нового материала, утверждая, что «сегодня» являлось учеником [того, что было] «вчера». Возможно поэтому, хотя сам он ограничивался «наукой слов» (т.е. тривиумом, грамматикой), ему удалось воспитать такую смену, которая занялась «наукой вещей» (т.е. квадривиумом, математикой) – характерной особенностью всей Шартрской школы. Наш следующий герой на сегодня – Гильом из Конша, «аспид, вышедший из корня змеиного». Именно так, прибегнув к красочной библейской метафоре (Ис. 14:29), обозвал его главный информатор святого Бернарда по вопросам ереси Гильом из Сен-Тьерри, призывая осудить того по алгоритму Абеляра. И еще добавил один эпитет, уж совсем хамский — homo physicus! Обидно, да?! Чем же наш нечестивый физик оскорбил праведного лирика?! Основное обвинение — подобно своему несчастному предшественнику-перипатетику, тот попытался воспарить своим земным разумом в богословские небеса. Он и на самом деле усиленно пытался прикрутить древнегреческую философию к христианскому вероучению. Например, идентифицировал платоновскую Душу Мира с Духом Святым. В его понимании Создатель должен был подчиняться законам природы, а постулируемая последовательность Его чудес, напротив, умаляла Его величие. Вероятно, поэтому Гильома теология интересовала значительно меньше астрономии, геологии, оптики или медицины. Не до конца понятно, каким образом ему удалось-таки избежать наказания, сожжения сочинений и отлучения от церкви. Возможно, за него вступился епископ Шартра или могущественный герцог Нормандии Жоффруа Красивый Плантагенет, которому он служил…

А вот Гильберту из Пуатье так не повезло, несмотря на высокую занимаемую должность. Ученик Бернара Шартрского, он заменил усопшего на школьной кафедре, и на протяжении 15-ти лет строго бичевал розгами недоброе, неразумное и невечное. Уже став епископом, ему пришлось защищаться от обвинений в ереси на соборе в Реймсе, в президиуме которого сидел неумолимый св. Бернард Клервоский собственной персоной со своим марионеточным Папой Евгением III-м. Камнем преткновения снова стала закостеневшая ментальная модель Троицы. Дуэль на однострочниках, к счастью, завершилась без смертельного исхода. Отлучения не последовало, отречения оказалось достаточно. Наш последний персонаж на сегодня – Тьерри Шартрский, в викиальности брат Бернара, а на самом деле уроженец далекой Бретани. Несомненен тот факт, что некоторые современники считали его самым влиятельным философом Европы. И, впрямь, уважение вызывает уже его наглая попытка взобраться на плечи самому Всевышнему. Оттуда, взирая на чудеса шести дней творения, он попытался дать естественно-научное описание увиденному. Зачем? Скорее всего, полагал, что его гражданский христианский долг состоит в том, чтобы объяснить физический мир в физических терминах. Но он не боялся и теологических спекуляций, гордо провозглашая в пифагорейско-платоновском стиле «Бог – 1, 1 – Бог» ибо «создать числа суть создать вещи». И, может быть, единственной разумной моделью Троицы на самом деле является равенство «1 * 1 = 1»?!

Резюмируя вышесказанное, шартрские карлики нашли своих кумиров в исполинах античной мысли, прежде всего платонической. Пытаясь выдать полюбившиеся им ментальные модели замуж за Писания Святых Отцов, они встали на проторенный, но давно забытый путь первых христианских экзегетов типа Оригена или мусульманских философов калибра Аль-Фараби. Куда-то он приведет человечество на сей раз?!

Вы удивительно проницательны — Иоанна Солсберийского я упомянул не всуе. Однако, модельное творчество этого замечательного мыслителя Шартрской школы я отложил на светлое будущее мрачного двенадцатого века. А пока наша экскурсия по солнечной Франции несколько затянулась. На носу — зима, но на ИМе – нус. Не отправиться ли нам в еще более солнечные места? Лучшая пища для ума – в Блоге Георгия Борского…

Модели, предложенные в целях концептуализации исторических событий и оценки деятельности исторических личностей, являются интеллектуальной собственностью автора и могут отличаться от общепринятой трактовки.