№303 В сфере первой

Йохан забился в свою излюбленную щель между холодной, словно простуженной, каменной стенкой и здоровым толстым ларем, хранившим, будто гроб, в своем мрачном деревянном чреве постельное белье и семейную библиотеку, дабы вволю нареветься. Щуплому болезненному мальчугану шел всего лишь восьмой год от роду, но на его бледном лике уже невозможно было обнаружить следы мороза, приносившего замысловатые узоры полупрозрачным роговым пластинкам в окнах и румянец беспечным играющимся во дворе детям. То были простолюдины, а он, купеческий сын, был предназначен для судьбины иного разлива. Отцовское ремесло унаследуют старшие братья, ему же предстояла церковная, медицинская или судейская карьера. Сейчас жизнь казалась ему особенно горькой потому, что на завтра ему предстояло выучить наизусть не только все четыре спряжения правильных латинских глаголов, но и несколько десятков моностиший. У него не было ни малейших сомнений, что и в этот раз ему, и никому другому, придется пыхтеть и отдуваться за весь тесный и душный класс в семьдесят душ. Laudo-laudas-laudat-laudamus-laudatis-laudant… laudor-laudaris-laudatur-laudamur-laudamini-laudantur – снова и снова перечитывал он, но при повторении озорные слова, выскальзывая из памяти, чехардой перепрыгивали через голову друг у друга и менялись местами. Под грузом бесчисленных окончаний раскалывалась голова, но еще тяжелее было сердцу. Может быть, Катон пойдет легче? Itaque deo supplica — Parentes ama — Cognatos cole — Magistrum metue… Magistrum metue! То, что магистра следует бояться, ему стало понятно безо всяких наставлений после первого же знакомства с его костлявыми и длинными, как плети, руками. В один прекрасный день тот, ужасный и великий, отчего-то выделил именно его, и с тех пор нередко награждал его трепещущее от страха тельце синяками. Вот тогда-то он и пристрастился тихо плакать в укромном углу, ведь до него не было никакого дела ни обремененной очередной беременностью хронически измученной матушке, ни обеспокоенному внеочередным спокойствием на рынке постоянно бодрящемуся батюшке, да и милосердный Господь в церкви только приглашал страдать вместе с ним. И он все плотнее сворачивался в клубок, втискиваясь в свою узкую нишу, искренне желая исчезнуть там от всех посторонних глаз, а еще лучше навсегда сбросить с себя оковы мучительного бытия…

Прошло несколько лет. Что это за дохлятина на тонких лапках? Да нет же, это все тот же знакомый нам Йохан, Божиим чудом переживший чертову дюжину детских недугов. Сей рахитик просто выглядит намного моложе своих лет, а на самом деле ему уже исполнилось тринадцать – самое время для взрослой самостоятельной жизни. За спиной у него остались превратности тривиума, а нынче перед глазами, по обе стороны древней Via Raetia, в величественном молчании важно простирают свои седые главы ко Всевышнему заснеженные горы-великаны. Тут же, на груди, спрятана кошелка, которую надо пуще зеницы ока оберегать от удальства слишком лихих романтиков больших дорог и внимания чересчур жадных владельцев маленьких таверн. Больше пфеннига за ночлег он не дает, строго следуя родительским наставлениям. Но за такие деньги можно получить только кровать, кишащую вшами, которые собираются целыми стаями и, не давая спать, громко шуршат в соломенной подстилке. Сторонится он и товарищей по несчастью, шумно празднующих свободную студенческую жизнь и грядущее солнце Италии под жратву, выпивку и похабные кармины. В новом окружении он постепенно теряет свое имя, превращаясь в теодискуса-тедеско, и это, с очевидным презрением произносимое слово, впервые заставляет его стыдиться своего немецкого происхождения. Вообще, ему стоит все большего труда объясняться с туземцами – их наречие лишь отдаленно напоминает заученную в школе латынь…

Привычное настроение мрачными тучами уже застилало мир ментальных моделей Йохана, но гром грянул только когда он добрался до цели своего путешествия. О, Господи, спаси и сохрани раба твоего недостойного! Это дома он считался богатым, а здесь, посреди сынков вельмож и племянничков кардиналов, щеголявших великолепными платьями и ослепительным драгоценным оружием, превратился в нищего провинциала. Сказывали, что один из них, bona fide принц крови, проживал в настоящем дворце с конюшней и каретной, содержа целую армию из лакеев, поваров и репетиторов. На его же собственное выделенное отцом годовое содержание ему пришлось удовольствоваться замшелой коммуналкой в трущобах на окраине, разделив арендную плату с такими же малоимущими бедолагами, как и он сам. Впрочем, они отнюдь не страдали от недостатка удобств, компенсируя их избытком неудобств, доставляемых своим ближним ослабленным особям. Под ругательствами и издевательствами, плевками и щелчками, пинками и подзатыльниками этих негодяев он был вынужден прислуживать за столом и питаться объедками, выносить помои и спать под лестницей всякий раз, когда им удавалось раздобыть девиц на ночь по дешевке. Боже, как он ненавидел их мясистые свиные мордовороты с жидкими тараканьими усиками! Как хотел увидеть их скривившимися от боли, согнувшимися от унижения! Как желал, чтобы какие-нибудь французы или итальянцы проломили им голову в регулярных студенческих баталиях, потасовках или на пирушках! Иисусе, как он вожделел вырваться из этой тюрьмы! Но он хорошо знал, что путь назад был ему заказан. Не для позорного бегства семья снарядила его в далекий путь. Он не выдержит презрительное отношение братьев, строгий взгляд отца, печальное молчание матери. И при этом понимал, что долго не вынесет, что скоро умрет, но эта мысль, поначалу странная и пугающая, все больше успокаивала и привлекала его. Он продолжал хиреть и худеть, чуть не падая в обморок от хронического недомогания и недоедания, и терпеливо ждал неминуемого конца.

А что же scientia, за которой он, собственно, и приехал?! Игра в studium generale подчинялась другим, против школьных, правилам. Совсем не практиковались телесные наказания. Более того, от него даже не требовались регулярные посещения занятий. Максима Disce aut discede над самыми дверьми аудитории «Аристотель» доходчиво объясняла: хочешь учиться – дерзай, нет – уходи. Йохан прилежно прослушал несколько лекций, почти ничего не успевая понимать, но тщательно записывая услышанное. Читал их совсем еще молодой человек, который только в прошлом году стал магистром свободных искусств. За нехваткой кадров то была еще одна обязанность студентов – выучился сам, помоги другим. Конкретно этот хватать звезды с неба не пытался и, добросовестно отбывая свою повинность, попросту диктовал с наличествовавшего в руках манускрипта. В «скриптории» присутствовало всего несколько человек, да и те больше клевали носом, нежели писали. Ознакомившись со своими конспектами, Йохан пришел к убеждению, что, поглощая сею пищу душевную, со скуки можно было сдохнуть еще быстрее, чем от голодухи. И совсем перестал этим заниматься. Минуты становились часами, дни сливались в недели, вот уж и зима сменила осень, а хроническая простуда превратилась в изнуряющий кашель. При этом он впал в какое-то оцепенение, словно упавшая наземь раненая лань в предчувствии смертельного удара львиной лапы… В тот день с какой-то оказией ему доставили письмо из дома. Матушка писала о том, как неустанно молит Богородицу о его благоденствии, как надеется на его светлое ученое будущее, предвкушала, как славно он тогда будет жить. От чтения его обуяла такая пронзительная тоска, что он не мог более сидеть на месте, и побрел куда-то бесцельно и бесчувственно. Очнулся он в толпе студентов, которые, отталкивая его острыми локтями, куда-то деловито спешили. Должно быть, очередная драка, подумал он, и безнадежно побрел вслед за ними, навстречу собственной гибели…

Путь на Голгофу привел в хорошо известный ему храм Минервы. Однако, на сей раз там священнодействовал, должно быть, какой-то знаменитый профессор, поскольку количество желающих поучаствовать в литургии явно превышало вместительные способности помещения. Через широко распахнутые двери за лесом голов ничего не было видно, но слышался голос оратора, и музыка его приятного баритона с обертонами искренней убежденности вошла в душе Йохана в резонанс с чем-то сокровенным и давно забытым. С его нынешними габаритами и прошлым опытом ему не составило труда пробраться сквозь частокол ног в укромное местечко на полу у самого алтаря, где он мог лучше слышать. «Нашу науку, математику, никто, помимо безумцев, не назовет ненадежной, поскольку ни время, ни люди не в состоянии у нее хоть что-либо отнять. Мы уверены в истинности теоремы Евклида сегодня столь же, как и многие века тому назад. Достижения Архимеда спустя столетия вызывают у нас не меньший восторг, чем у его современников. Так возрадуемся же! О, смертные друзья вечности, ваши деяния исчезнут не раньше, чем сгинет весь мир! О, Провидение Господне, ведущее философов к высочайшим почестям! О, обладатели сладчайших знаний, которые не убоятся никаких задач! Вы измерите необъятные просторы! Вы взойдете на вершину небес! Вы постигнете совершенство замыслов Всевышнего! Доказано, что Солнце в 166 раз больше земли, а Луна в 40 раз меньше, многие благородные звезды размерами наверняка превышают нашу планету. Но сколько еще вам предстоит познать?! Так изучите толщину восьми сфер! Так проследите за летящими в воздушном слое массами воспламененной земли, называемыми кометами! Так познайте сокровенные тайны мироздания! Так посвятите себя служению божественной астрологии!» Пламенная риторика зажгла слабый огонек в потухшем для жизни сердце Йохана. На некоторое время он переключил внимание вовнутрь, по-детски радуясь теплу нахлынувших на него мыслей. И тут «Vivat! Vivat! Vivat! » – могучая волна восторга захлестнула аудиторию и заставила его снова вынырнуть на поверхность. Тем временем, вступительная часть завершилась, и лектор приступил к изложению учебного материала…

«Machina mundi состоит из двух отделений – эфирного и элементарного. Последний, подверженный постоянным изменениям, в свою очередь состоит из четырех регионов. Есть земля, расположенная как бы в центре и середине всего, которую обволакивает вода, затем воздух и, наконец, огонь. Последний, будучи чистым и непорочным, простирается вплоть до лунной сферы, как показал Аристотель и распорядился святой и возвышенный Создатель. Все вместе они называются «четырьмя элементами», поскольку не могут быть разделены на части различных форм, и из их смеси производятся различные сотворенные вещи. Три из них, в свою очередь, окружают землю со всех сторон сферическим образом. Все они являются мобильными за исключением земли, которая своим равномерным весом во всех направлениях избегает всякого перемещения. Вокруг элементарной области постоянно вращается эфирная часть Вселенной, прозрачная и неподверженная каким-либо изменениям благодаря своей благородной эссенции, пятой по счету, и посему величаемой квинтэссенцией. Она состоит из девяти сфер, а именно, Луны, Меркурия, Венеры, Солнца, Марса, Юпитера, Сатурна, неподвижных звезд и последнего, девятого неба. Каждая из этих сфер включает в себя нижележащие». Йохан не имел возможности записывать, но был уверен, что и так никогда не забудет услышанное. Удивление его нарастало — как простые смертные смогли постичь сии великие таинства, всего лишь разглядывая маленькие светлячки наверху?! «Есть три доказательства того, что небо круглое: похожесть, удобство и необходимость. Похожесть, поскольку мир был создан похожим на архетип, в котором нет ни начала, ни конца, а таковым свойством обладает только сфера. Удобство, так как среди всех тел с одинаковым периметром сфера обладает максимальным объемом; небеса же должны содержать абсолютно все, посему именно эта форма была самой полезной и удобной. Необходимость, ибо если бы мир был другой формы, скажем, трех- или четырехугольной, то определенное место пустовало бы и для некоторых тел места не нашлось бы, но оба эти утверждения ложные…»

Когда лекция закончилась, уже наступил вечер. Йохан выполз из тесной аудитории наружу и тут же нырнул с головой в бездонное звездное море. Он не спешил возвращаться в свой ад, предпочитая вращаться в сферах приближенных ко Всевышнему. А вот и сам лектор, окруженный несколькими юношами. Странно, что у него нет внушающей почтение бороды и даже усов под крупным мясистым носом. Неопределенного среднего возраста, он определенно некрасив, даже уродлив, и только глубоко посаженные умные глаза могут сгладить первое отталкивающее впечатление. Но этот знакомый голос – доброго сказочника – притягивал к себе магнезитным камнем. И он поплелся вслед за чарующими звуками, сам не ведая с какой целью. Оживленно обсуждавшие что-то собеседники остановились у неказистого домика, должно быть, здесь обитал волшебник университетского города. Студенты, раскланявшись, удалились. И тут, словно кто-то его толкнул, и он, неожиданно для самого себя бросился вперед, припав к ногам профессора.

— Ты что это? Что у тебя стряслось? Ты кто такой и откуда взялся?

— Я Вашу речь слушал… Христом Богом молю, возьмите меня к себе в услужение… Желаю всю свою жизнь отдать божественным звездам!

Отрывисто, словно заклинания, произнеся эти фразы сквозь нахлынувшие на него рыдания, Йохан цепко схватился за полу профессорской мантии и стал обильно поливать ее горючими слезами.

— Но, сын мой, мне отнюдь не нужны слуги. Я и позволить-то себе этого не могу — гонорар мне уже полгода как задерживают.

— Мне не нужны-ы-и … деньги. Я сам могу-у-у … вам приплачивать. Только возьмите-е-е…

— Да у меня и жить-то негде. Единственная свободная комната сдана внаем.

— Я буду-у-у … на полу спать. Мне ничего-о-о… не надо-о-о-о… Помилосердствуйте-е-е…

— Кхм-кхм… У тебя замечательное намерение – посвятить себя астрономии. Но… я… разве я похож на звезду или иное небесное тело?! Ты можешь просто посещать мои лекции, задавать вопросы, читать книги, наслаждаться балетом планет. Зачем же обязательно жить у меня?!

Йохан сразу понял, что этот последний аргумент ему крыть совершенно нечем. Он хотел переселиться вовсе не из горячей любви к небесным сферам, но от холодной ненависти к своему окружению. Обостренное чувство собственного достоинства не позволяло ему в этом признаться. Тогда он покорно отпустил платье и, кашляя на ходу, побрел прочь в свою темницу. От тяжких дум его голова безнадежно свесилась к земле, подставляя обнаженную цыплячью шею под секиру жестокой судьбы…

Освободившийся наконец от нежданного бремени несостоявшийся спаситель некоторое время смотрел вдаль. Конечно же, он был совершенно прав. Что бы он стал делать с этим заморышем?! Какую работу мог бы ему поручить?! Где бы его разместил?! Да, рассуждая мудро, это истинное безумие! «Пред Богом», — пришли в голову знакомые слова. «Эй, малец», — крикнул он – «идем со мной!»

Герой нашего сегодняшнего повествования вырвался в небеса из первой сферы ада благодаря «Трактату о Сфере» Сакробоско. Это маленькое чудо, выросшее в священном бору жизни, не было зеленым вечно. Однако, на протяжении нескольких столетий именно его ментальные модели вдохновляли таких юношей, как Йохан, вступить на звездную дорогу познания. Но этому древу не удалось бы пробиться к свету истины сквозь темную чащу предрассудков без дружеской помощи. Если с Блогом вышел в путь…

Модели, предложенные в целях концептуализации исторических событий и оценки деятельности исторических личностей, являются интеллектуальной собственностью автора и могут отличаться от общепринятой трактовки.