№309 Бог G-minor

Есть нечто мучительно обворожительное в предрассветной пустоте еще не сказанного слова, еще не написанной статьи, еще не сотворенной модели. Неудивительно, что мне иногда хочется затянуть эти прекрасные мгновения пребывания в невесомости открытого к будущему космического вакуума… Увы, я не Джон Кейдж, и мне не дозволено остановиться помолчать не только на четыре с половиной минуты, но и даже на скромные три секунды. Время не ждет, даже когда оно истекло кровью смертей и покрылось пылью архивов много столетий тому назад. Даже тогда… Посему, маэстро, пора постучать дирижерской палочкой по пюпитру, призывая музыкантов к исполнению своего творческого долга. Вы, скрипки, первые и вторые, успокойте свои струны, ведь ля, ми, соль и ре уже давно вибрируют чистенько по камертону. Вы, философы, аналитические и континентальные, прекратите свои споры, ведь физики и лирики уже давно не ждут рождения в них истины. Вы, блогеры, популярные и не очень, позабудьте о своем рейтинге, ведь ВК и Фейсбуки уже давно придушили ваши голоса, вопиющие в бескрайней Сахаре попкорна. Искусство ради красоты – в этом есть что-то декадентское. История ради моделей – в этом есть что-то авангардистское. Приступим, пусть без страха Божиего, зато с верою в меру. В сегодняшнем концерте хоть не по вашему велению, но по моему хотению солировать будут средневековые минориты…

В традициях европейской классической музыки (подразумевается до Шёнберга) начальные такты произведения не обязаны были предъявлять его основную мысль-лейтмотив, но обычно определяли тональность, более-менее сохранявшуюся на всем дальнейшем протяжении или хотя бы возвращавшуюся в самом финале. Развитие ментальных моделей новорожденного в тринадцатом веке францисканского ордена происходило именно по этому канону. Подобно тому, как не Сын Божий создал христианство, так и не отец-основатель меньших братьев породил и возглавил первые большие оркестры оригинальных ученых-схоластов. Великий ценитель птиц небесных в целом был, скорее, для земных наук малым ненавистником — настолько, насколько данный предикат вообще мог быть применим к сему наивному идеалисту. Даже на библейские темы он предпочитал щебетать, не слишком опускаясь в теологические глубины, интуицией, а не познаниями. Ошибки насквозь святого носителя стигматы исправил Дух Святой, который по своему обыкновению в своих неисповедимых целях выбрал нестандартных ангелов. Сыграть начальную ноту, вострубить одним из первых на западном краю земного диска в G-minor-е, создать богатую красочную модельную палитру для нищенствующих обладателей невзрачных ряс пришлось некоему Роберту Гроссетесту, коего мы нынче и извлечем из рунетского мрака на свет звезды по имени БГБ…

Их было девять человек – первых серых братьев, узревших зеленые поля Англии в туманных далях Альбиона. Высадившись в Дувре, францисканцы после некоторых приключений добрались до Оксфорда. Некоторые из них уже ранее обучались в университетах Франции и Италии. Тем не менее, и они предпочли продолжить свое образование, расположившись у ног Гроссетеста. Жизненная кривая последнего в то время, гиперболически выражаясь, росла по гиперболе. Говоря же по-простому, по-нашему и метафорически, то был европейский средневековый аналог российского самородка Ломоносова. Мальчик-минор родителей неблагородного происхождения, он отчего-то воспылал такой неукротимой любовью к знаниям, что, отхватив горящую путевку в начальное образование от местных спонсоров, ракетой пролетел от «школьника в его Овидии» к победному финишу — профессорскому званию. Скорее, призванию, ибо отнюдь не презренный гонорар и не бренная слава привлекали его живой ум и пламенное сердце, но т.н. анагогия — восхождение ко Всевышнему посредством изучения Книги Природы. По образу и подобию многих современников, его воображение поразил блеск вновь обретенных латинским миром сокровищ древнегреческой и арабской мысли. Он написал свой собственный трактат о сфере, ратовал за реформу календаря, стал знатоком и комментатором Аристотеля. Однако, на формирование его фундаментального мировоззрения существенное влияние оказали и иные модели.

Так говорил известный ирландский философ Джеймс МакИвой: «Интуиция привела [Роберта Гроссетеста] к убеждению, что математика … составляет истинную внутреннюю текстуру мира… Конечно же, эта вера была метафизической … [и] абстрактной, поскольку математическая структура реальности не дана нам на сенсорном уровне… [Принципиально] новый аспект мировоззрения Гроссетеста был в концепции Бога как великого вычислителя. Похоже, что в первый раз в истории христианской веры, Всевышний был воспринят как математик, чьи идеи по созданию Вселенной суть математические операции, реализуемые в материи и форме». Пифагорейщина в чистом виде и впрямь плохо вставала в ментальный ряд последователей Иисуса из Назарета, будучи пришитой к нему разве что своей грязной нумерологической изнанкой. Речь здесь, конечно же, шла, прежде всего, о геометрии. Гроссетест прозрел метафизическую натуру света, а в сем божественном lux-е и всю Вселенную в виде точек, прямых и всяких там прочих треугольников. Эта идея кажется мелкокалиберной только в современной системе координат. Для своего времени то была, безусловно, весьма перспективная модель. Впрочем, почему только для своего?! Еще Кеплер отдавал ей честь, салютуя натренированным риторическим движением: «ubi materia, ibi geometria» (где материя, там и геометрия), а Декарт основным свойством материальной субстанции полагал именно протяженность («res extensa»). Под непосредственным же руководством своего первого учителя в среде францисканцев образовалась целая команда последователей, разделявшая его представления и искавшая в маловажных для перипатетиков числах и фигурах ключи к секретному коду Творца неба и земли.

С Богом, расчертившим чертов мир прямыми линиями, не станешь кривить душой. Эта особенность ментальных моделей, казалось бы, безобидного университетского бумажного червя ускользнула от внимания церковных чиновников, выдвинувших кандидатуру Роберта на освободившуюся влиятельную должность епископа Линкольна. Они ожидали, что тот послушно делегирует свою надзирательную функцию архидьяконам восьми графств, те в свою очередь своим представителям на местах, и их собственный банкет тем самым счастливо продолжится. Типичный каноник легко находил викария, который соглашался сесть «на кормление», т.е. исполнять все его литургические обязанности за малую долю пребенды. Безумный заумный старец, однако, вообразив свое неожиданное возвышение персональным указанием Перста Провидения Всевышнего, коршуном бросился в самую гущу своих пастырей и начал направлять их железным клювом к математическому идеалу. Премного пострадали безграмотные монахи. «Ты, кто сделал из совершенствования людей свою профессию, показываешь себя не целителем, а губителем душ! Господь наш Иисус Христос отдал свою драгоценную кровь, Свою самою жизнь, дабы сохранить и развить всех людей, а ты стремишься их предать и уничтожить?» – негодовал он. Еще хуже пришлось их непосредственному монастырскому начальству – немедленно после рукоположения Гроссетеста им были разогнаны семь аббатов и четверо настоятелей. «Горе мне», сокрушался он, — «ибо я подобен тому виноградарю, что не может ко времени урожая собрать ни единой спелой ягоды. Житие священников должно стать учебником для прихожан, они же учат их греху и злу. Помимо вопиющего невежества, лопаются от гордыни и жадности, грабят вдов и сирот. Будучи исполнены обжорства и похоти, эти блудники и прелюбодеи запятнаны всякого рода преступлениями и мерзостями».

Разбушевавшийся Гроссетест, наведя шорох в своих сферах, постепенно выходил на внешние орбиты, превращаясь в буяна островного, а затем и европейского масштаба. В жестком конфликте с королевским правосудием он взял под свое покровительство оксфордских студентов под предлогом того, что университеты тогда считались церковной, а, следовательно, находящейся в его юрисдикции организацией. Но особое внимание средневековой латинской общественности привлекла его крупномасштабная склока с апостольским престолом. Папа Иннокентий IV всего лишь предложил своему подчиненному пристроить своего племянничка на одно из многочисленных доходных мест в удаленной епархии. Сия невинная просьба, которая обычно с готовностью удовлетворялась, вызвала у нашего непримиримого борца с коррупцией аллергическую реакцию. Ее, очевидно, усилило то, что, будучи истинным англичанином, он ненавидел обнаглевший Рим «словно змеиный яд». И он не испугался бросить тяжкие обвинения по параболе в лицо понтифику: «Ересь суть мнение противное Священному Писанию, явным образом распространяемое и упрямо защищаемое. Предоставить заботу о душах человеческих ребенку есть решение определенного прелата, вызванное низменными мотивами. Оно противоречит Библии, которая запрещает назначать пастырями тех, кто неспособен прогнать волков. И оно явным образом распространяется и упрямо защищается вот этой буллой с печатью… По этой причине я сопротивляюсь и никогда не соглашусь на сею несправедливость». Посему нисколько не удивительно, что Его Святейшество дал волю несвятой радости, узнав о долгожданной кончине своего идеологического противника. И вполне естественно, что летописцы будущего века прозвали его протестантом тринадцатого столетия…

Возвращаясь от грязной политики к чистому разуму, давайте напоследок оценим вклад Роберта Гроссетеста в дело эволюции ментальных моделей. Он вряд ли заслуживает ленты почетного легиона основателя экспериментальной науки, каковую ему щедро даровал известный историк Алистер Кромби. Этот любитель истины без устали искал ее прежде всего в древних книгах, уже в почтенном возрасте усевшись за изучение греческого и иврита. Но зато сей незаурядный философ заслуживает медаль за то, что смог узреть платоновские небеса математики с бесплодной земли Аристотелевской науки. Немаловажно и то, что наш Буян обустроил настоящий остров праведности и правды в океане фарисейства и лжи. Самое же главное достижение этого замечательного композитора в том, что он произвел самые первые звуки, настроившие обширную гамму миноритов на мажорный лад постижения замыслов Всевышнего посредством изучения Его Книги Природы.

Отрекламированная мною в прологе статьи предрассветная пустота уже покинула францисканский Гольфстрим реки ИМ (Истории Моделей), но еще присутствует в параллельном модельном течении. Туда-то мы и направим форштевень нашего корабля. Схоластики-мажоры в миноре Блога Георгия Борского…

Модели, предложенные в целях концептуализации исторических событий и оценки деятельности исторических личностей, являются интеллектуальной собственностью автора и могут отличаться от общепринятой трактовки.