№381. Нет дыма без дамы

Cherchez la femme – любят повторять французы. Я же предлагаю улучшить известный литеральный перевод этой фразы до риторически более элегантного «Нет дыма без дамы». И делаю это не без корыстного умысла, подразумевая под пресловутыми женщинами, которых требуется искать, свои излюбленные сущности – ментальные модели. Помимо этого, нам настоятельно требуется выяснить происхождение того дыма, что укутал поля баталий францисканцев, поддерживаемых Священной Римской Империей, со Святым Престолом в двадцатых-тридцатых годах четырнадцатого столетия. Свершилось, казалось бы, немыслимое – не какие-то маргиналы-спиритуалы, а самые что ни на есть наипреданнейшие благочестивейшие сыновья Христовы повздорили с викарием Христа на Земле – Папой Иоанном XXII-м. Да и повод, казалось бы, был ерундовым – не сошлись во мнениях о евангельской нищете. Это тебе не три перста против двух. И даже не две натуры богочеловека в ипостасном соединении против одной без оного. Пожалуй, только средневековые схоласты своим тренированным богословским нюхом могли учуять столь тонкое, на нюансах отличие между спасением и погибелью, ортодоксией и лжеучением.

Первые, едва различимые в дымке грядущего раскаты грома грянули, когда в 1321 году доминиканский инквизитор по имени Жан де Бон арестовал в Нарбонне некую бегинку по подозрению в ереси. Помимо прочего вздора, та осмеливалась утверждать, что Иисус и апостолы, стремясь к совершенству, не имели никаких вещей индивидуально или сообща по праву proprietas-собственности или dominium-владения. Заблудшую в клешни Диавола даму спалили бы без малейших последствий для Западной Европы, кабы на судебном заседании не присутствовал ученый минорит Беренгер Талон. Так вот, сей профессор местного studii не усидел на месте, а встал и во всеуслышанье объявил суждение несчастной женщины доктриной «здравой, католической и верной». Более того, защитил свои воззрения при помощи папской буллы Николая III-го Exiit qui seminat. Дым скандала быстро поднялся до самой верхушки трона в Авиньоне, и восседавший на нем Иоанн, будучи не в состоянии принять столь важное решение самостоятельно за отсутствием надлежащего образования, отдал вопрос на рассмотрение признанным авторитетам – университетским магистрам, равно как и всем прочим добрым христианам, желавшим высказаться на злобу дня. И заполыхали жаркие споры:

— Святой Отец, я могу доказать, что прежде, чем минориты оказались в Тартарии, Папа Иннокентий послал туда двух доминиканцев.
— Святой Отец, а я могу доказать, что францисканцы уже 80 лет пребывают в Тартарии и построили аж 40 храмов, в то время как братья-проповедники имеют только 5, да и те у моря.
— Минориты присваивают все себе, при этом уверяя, что ничего не имеют. Они, якобы, только пользуются благами жизни, но при этом хотят иметь прекрасные церкви, удобные одежды, много книжек и просторные конвенты. Они продают и покупают свои вещи, как и все прочие Ордена, что имеют совместную собственность.
— Сами минориты ничего не продают и не покупают, но делают это только через кураторов. Святой Престол держит в своем dominium-владении все, чем пользуются братья.
— О, да?! Сколько раз ты сам покупал и продавал без куратора?!
— Если я это и делал, то грешил. В Ордене же в целом лишь кураторы заведуют денежными вопросами.
— Разве не приказывал Иисус апостолам взять loculi – мешки и сумы? Разве не сказано о них в Писании: «всё у них было общее»?
— Как пример и модель для будущей церкви, мирские блага были общими для общины верующих. Апостолы же к ним не относились, ибо недаром сказал Петр: «серебра и золота нет у меня». Весь Восток и особенно греки принимают это учение, дарованное Святыми Отцами. А именно, они утверждают почти как статью символа веры, что Христос, Пресвятая Дева и ученики Спасителя, следуя за Ним, обладали такой нищетой, что не имели proprietas-собственности или dominium-владения индивидуально или сообща.
— Святой Отец, сей брат пребывал в Греции, может быть, 15 дней, тогда как я проживал там 40 лет. С детства воспитывался и обучался у них, но никогда не слышал, чтобы греки отрицали, что Христос и апостолы имели совместную собственность.
— Святой Отец, он жил 40 лет в Греции в роскоши и ни разу не проповедовал там слово Божие. Я же был там не 15 дней, но 22 года в странствиях между Грецией и Тартарией, проповедуя без устали, даже в имперском дворце в Константинополе…

Какая же ментальная модель оказалась победителем в войне за dominium-владение душой понтифика, когда дым дебатов рассеялся? «Минориты приносят больше бед и страданий Церкви и прелатам, нежели все прочие Ордена. Францисканцы – жулики, лжецы и лицемеры, желающие жить в довольстве, но выглядеть более совершенными, нежели другие монахи. Их Правило – одна профанация, нежизнеспособная теория и фантазия, а Николай III издал свой декрет Exiit, не посовещавшись с кардиналами». Взял Иоанн XXII-й и отменил запрет, содержавшийся в этой булле, производить любые небуквальные толкования своего содержимого под страхом отлучения при помощи своей Quia nonnumquam. Exiit уподоблял францисканцев семенам, упавшим на добрую землю, защищал их от дьявольских козней конкурентов, которые, движимые завистью, злобой и невежеством, облаивали Правило как незаконное, невозможное для соблюдения, ненавистное. Теперь же подобные утверждения вполне могли подвергаться сомнению. Из трубы поезда истории повалил густой черный дым, события пролетали мимо с ускорением. На ближайшем же генеральном капитуле в Перудже минориты осудили попытки курии отпилить с древа конституции церкви тот сук, на котором они сидели. Воинственный Папа под восемьдесят в ответ не раскаялся, но утвердился в своем мнении. Последовала череда новых указов с апофеозом в виде Cum inter nonnullos, где утверждение бегинки — дамы из Нарбонны -окончательно было объявлено еретическим заблуждением.

Нет такого «окончательно», после которого не случилось бы очередное начало. На следующий же год ментально-идеологическая борьба перетекла в материально-военную плоскость. Новый император Людовик Баварский получил свой престол в результате спорных выборов в жестокой вооруженной конфронтации с Фридрихом Красивым из дома Габсбургов, коему благоволил Святой Престол. Решительный и амбициозный владыка не упустил свой шанс объявить врага в тиаре еретиком, и нашел желающих короновать себя в базилике Святого Петра в Риме. Символично, что среди них был тот самый Шьярра Колонна, что некогда стащил за бороду с престола Бонифация VIII-го. Ставшее неизбежным дальнейшее обострение отношений привело к пленению генерала францисканцев Михаила из Чезена, избранию минорита Пьетро из Корваро анти-папой Николаем V-м и побегу нескольких арестованных монахов из Авиньона. То были видные богословы, которые, пристроившись при дворе короля Людовика, принялись теоретически обосновывать его политические претензии – издавать ученые трактаты, рассылать бунтовские письма, готовить подметные грамоты, не стесняясь при этом публично сжигать чучело еретика, предтечи Антихриста. Непосредственной опасности для Иоанна XXII-го, впрочем, вся эта рекламная кампания не представляла, ведь он находился под теплой мантией могучих французских монархов. Тем не менее, эти происки были серьезной угрозой для дальнейшего счастливого жития ментальных моделей и здоровья эмбриона науки в чреве матушки Европы. Ведь если бы победила имперско-францисканская партия, это сделало бы реальным выкидыш всего, что уже учинил нечестивый понтифик, включая, не дай Бог, канонизацию Фомы Аквинского. Да-да, почему бы и нет?! Развенчание ранее признанного святого – событие, конечно, беспрецедентное, но ведь и папские буллы в католической церкви на ровном месте не отменяют?

За микро-чудо можно признать долгий, чуть не двадцатилетний, понтификат Жака Дюэза, ведь кардинальская консистория предпочла его прочим кандидатам во многом как раз за немощность и болезненность. Его своевременная смерть дала бы протестному движению реальные шансы на успех. Вовне же этих бы-миров он не только выжил, но и нашел среди францисканцев штрейкбрехеров, поддержавших его линию партии. Булла Quia vir reprobus и прочие декреты расставили теоретические точки над надоевшим спором – апостолы некую собственность все-таки имели, а претензии миноритов на то, что каждая корочка хлеба в их руках принадлежит не им, а церкви, попросту курьезны. Однако, за макро-закон следует признать быстрое, всего лишь за год-два, возгорание нездорового интереса Папы к пересмотру, казалось бы, фундаментальной католической догмы. Это явление дыма народу было естественным следствием повышенного интереса Иоанна XXII-го к прелестям модели евангельской нищеты в редакции его возлюбленного Аквината, т.е., по существу, побочным эффектом все той же канонизации. Вот как говорил св. Фома: «… совершенство христианской жизни не состоит по сути своей в добровольной нищете, но добровольная нищета содействует инструментально совершенству жизни. Потому из того, что где-то есть больше нищеты, не следует, что там больше совершенства; воистину наивысшее совершенство совместимо с великим богатством, ведь об Аврааме, о котором было сказано (Быт. 17:1) «Я Бог Всемогущий; ходи предо Мною и будь совершенен», утверждается, что тот был богат (Быт. 13:2).» Безусловно, это утверждение о совершенстве, отвечавшее интересам умеренного крыла доминиканцев, было совершенно несовместимо с кредо францисканцев. Неслучайно, что оно в числе прочих «ошибок» подверглось уничтожительной критике в Correctorium Fratris Thomae Уильяма де ла Мара.

Итак, этот костер братской францисканско-доминиканской ненависти разгорелся не на пустом месте. Дровишки в него подбрасывала модель томизма, томным видом обольстившая престарелого понтифика. Пусть пламя удалось-таки затушить героическими усилиями многих мыслителей и долголетием Папы, БГБ уполномочен заявить — всего этого дыма без дамы не было бы.

Да не примут мое следующее утверждение за сексизм, в четырнадцатом веке таких дам-поджигательниц поддерживали своим интеллектуальным весом почти исключительно мужчины. Не обязательно облаченные в монашеские рясы. И порой даже оснащенные непокорными головами, готовыми восстать против самых укоренившихся мнений света. Темные века постепенно рассеиваются – в Блоге Георгия Борского.

Домашнее задание: Диалог, приведенный в статье, с незначительными изменениями позаимствован мною из известной летописи. Какой именно?!