№40 Королевство волшебных зеркал

Свет-наука мне скажи

Да всю правду доложи!

Кто на свете всех умнее?

Что за знанье всех прочнее?

В чем смысл смерти? Со стороны амвона нам вещают – в переходе к райскому блаженству (или наоборот – к адским мукам) жизни вечной. Но что-то с трудом верится в реальность сих древних чаяний. Да и как-то по-болотному затхло попахивает от существования, застывшего в бесконечной неподвижной гримасе, пусть и счастливой. А вон с того противоположного берега глушат христианскую рыбу децибелами современной техники – да нет ни малейшего смысла! И снова что-то внутри не пускает присоединиться к ортодоксальному материалистическому хору. Как-то не по-хорошему конфликтует эта модель со своими меньшими братьями – эмпирическими фактами. Как объяснить, что эволюция, вслепую без дизайнеров наколдовавшая такие фантастические шедевры дизайна как крылья или глаза, не смогла организовать своим подопечным банальную замену запчастей, в изобилии наличествующих в окружающем их пространстве?! На самом деле, вовсе не так уж и сложно догадаться почему – в том бы-мире, где живые существа плодятся и размножаются без остановки на небытие, Дарвинистская машина просто бы увязла в зыбучих песках времени. Она была бы неспособна очистить место для новых более эффективно функционирующих мускулистых и загорелых мутантов. Вымирание прошлых поколений – один из важнейших составных модулей ее мотора. Как случайным комбинаторным перебором удалось запрыгнуть на спину столь мощному железному коню, да еще и не свалиться с него впоследствии – важный и интересный вопрос. Однако мы его пока отправим пылиться в далекий ящик моего планировщика будущего контента для последующего изучения в курсе прикладной философии биологии…

А пока давайте сделаем семантический прыжок вбок от одной странной игры к другой интеллектуальной — в мир шахмат. И обратим там наше внимание на особенности творческой деятельности сильных игроков. А заключается она, друзья мои, во многом в т.н. расчете вариантов. Стандартная математическая модель для их представления – это дерево, причем с единственной корневой вершиной (текущей позицией на доске). Все остальная зелень на нем произрастает в бы-пространстве (если я пойду сюда, то он — туда). Известный советский гроссмейстер Котов в свое время отличился учебным пособием для всех желающих эффективно его бороздить под названием «Тайны мышления шахматиста». В кратком популярном изложении его основная мысль была такая – брюнеты запросто могут научиться обыгрывать блондинов, как бы об этом ни высказывался Великий Комбинатор. Для этого им, прежде всего, рекомендуется обходить вышеупомянутое древо упорядоченно, никогда не возвращаясь к анализу жития уже погибших за неадекватностью особей-вариантов. Характерно, что примерно так в настоящее время работают компьютерные алгоритмы, аккуратно обрезая по пути засохшие ветки минимаксными ножницами. Однако, pace почивший во всеобщем уважении Александр Александрович, белковые шахматисты себя подобным образом как раз не ведут, причем даже самые выдающиеся. Человек, скорее, обитает в зеленом бору возможных ходов. При этом он постоянно сигает с одного дерева на другое, уподобляясь своим хвостатым биологическим предкам. Зачем? Происходит это потому, что изучение любого, самого тупикового варианта нередко наводит его на некоторые мысли о скрытых ресурсах позиции. Они и помогают ему поднять новые идеи или переоценить, а может быть, и даже воскресить ранее распятых жертв неправильного расчета. Таким образом, их смерть имеет строго определенный смысл – информационный.

Этот феномен весьма типичен и для остального мира моделей. Возникающие на пути их развития преграды обычно завалены трупами неадекватных менталок. Однако, наученный их горьким опытом, эволюционный поток находит себе все новые обходные пути. В ряде случаев подобные когнитивные тупики, напротив, стимулируют дальнейшее развитие идей. Именно это и произошло в теории знаний, когда модель JTB (знание = истинное оправданное мнение) окончательно отдала концы в темные воды реки Стикс. По крайней мере начиная с Рене Декарта, под вышеупомянутой «оправданностью» (или обоснованностью) понималось прежде всего внутреннее состояние человека. Основная в нашем контексте идея его влиятельных «Размышлений» заключалась в том, чтобы просеять через сито безжалостного систематического сомнения всю гигантскую кучу догм и предрассудков людей. Выжившие в результате этого процесса семена «cogito» и т.п. модели были использованы для построения нашего нового мира современной философии. Вера в них считалась «оправданной» и тем самым они претендовали на статус прочных знаний. А нельзя ли поставить этот акцент на приведение внутреннего мира в порядок под вопрос? Что, если опереться на его зеркальное внешнее отображение, взглянуть на себя со стороны? Ведь интуитивно понятно, что фокусы Геттиера стали возможны исключительно потому, что модели героев его мыслительных экспериментов конфликтовали с внешней по отношению к ним реальностью. Именно эту стратегию приняли представители неожиданно возникшего нового течения в эпистемологии — т.н. экстернализма (от external – внешний).

Так говорил известный австралийский философ Дэвид Армстронг: «Иногда термометр врет. Это все равно что … ложное верование. В других ситуациях его показания соответствуют температуре окружающей среды. Это все равно что … истинное верование. [Здесь возможны еще] два подварианта – либо прибор случайно находится в правильном состоянии, либо работает потому, что надежен и исправен… Вот только этот последний случай может быть уподоблен … знанию». Эта образная модель замечательно иллюстрирует основную идею экстернализма. Какая нам разница, что именно происходит внутри у человека? В конечном итоге, ведь важно лишь то, чтобы биороботы слаженно функционировали, чтобы модельный костюмчик хорошо сидел, чтобы менталки (каковыми бы они ни оказались) были адекватны?! Раз уж мы заговорили метафорическим языком… Недолго горевал государь о безвременно погибшей в родах любимой (где-то очень глубоко внутри) жене. Легким движением сильной руки праща его выбора поразила в самое сердце молодицу — упругую и рьяную модель. В качестве приданого она принесла с собой замечательное зеркальце с уникальными техническими характеристиками. Что его не спросишь – говорит одну только правду, причем на удивление стабильно. Обладает ли через это новоиспеченная царица при полной душевной пустоте искомым «оправданием», т.е. знанием — хотя бы того, кто всех милее, румяней и белее? Интуитивно вряд ли. Но с точки зрения многих представителей экстернализма эта накладка не столь существенна – гораздо важнее то, что «оправдание» становится возможным натурализовать, т.е. сформулировать его в математически-научных терминах. Скажем, эмпирически проверить когнитивные способности волшебного прибора, оценив вероятность его ошибки множественными экспериментами.

На настоящий момент злая мачеха мертвой царевны расплодилась товарным количеством детей. С моей точки зрения, наиболее приятной внешностью и характером из них обладает т.н. релайабилизм (от reliable – надежный). И в самом деле, в эпистемологическом акценте на «надежность» интуитивно есть какая-то оправданная правда. Мы желаем не просто случайно набрести на те или иные знания, а делать это регулярно, то есть иметь в своем распоряжении добротно сделанные инструменты для их добычи. Поэтому неслучайно, что еще в самом начале двадцатого столетия эту мысль высказывал безвременно ушедший английский мыслитель Фрэнк Рамсей. А возродил и укрепил ее уже в конце прошлого века американский философ Алвин Голдман. В его изначальном определении мы оправданы в обладании знанием если пришли к истинному мнению неким надежным образом. Удастся ли определить эту «надежность» без логического зацикливания? Например, наше зрение большей частью дает нам релевантную нашим целям информацию. Скажем, с ее помощью запросто можно определить находится ли кошка на окошке. Но представим себе бы-мир условного Зазеркалья, в котором предметы имеют особенность менять свои размеры (окраску, очертания) самопроизвольным образом. В нем наш орлиный взор сразу же потеряет львиную долю своей адекватности. Значит, надежность бытьможна – т.е. она является не внутренним свойством самого процесса, а атрибутом его взаимоотношений с внешней средой?!

Как вообще определяться с тем, какие именно процедуры считать за сертифицированно-ортодоксальные, а какие нет? То же зеркальце, будь оно даже не Всеведущим, а мало-мальски знающим, должно было бы сразу сообразить, что разную красоту не загонишь под единую черту. И отвергнуть регулярно повторяющиеся вопросы бестолковой царицы как лишенные всякого смысла. Это соображение несколько оправдывает ненавистницу Белоснежки в последующих злодеяниях. Однако оно же ставит под сомнение пресловутую надежность как «оправдание» наличия знаний. Какая инстанция будет ставить знак качества на homo thermometrum? Удастся ли подменить объективные критерии на социальный консенсус? Навряд ли, иначе в теистическом обществе самым надежным «оправданием» происхождения любой беды будет «по Божьей воле», а в марксистском лучшим объяснением любого успеха станет «руководящая роль компартии». Другая неприятность релайабилизма в еще одном следствии из его дефиниции — мы можем обладать знанием, нисколько не подозревая об этом. Это сильно смахивает на одно сказочное королевство, причем несколько кривое. Подводя предварительные итоги, мы можем сказать, что обладателям волшебного зеркальца так и не удалось узурпировать власть в философском царстве. Находятся несогласные, упрямо нежелающие воплощать в жизнь светлую мечту одеть теорию познания в смирительную рубашку натурализма. Во многом это происходит потому, что они не желают терять этические обертоны в эпистемологии. Они чувствуют, что человечеству нужна вера в меру. Тем не менее, даже исходя из предположения, что экстернализм – это очередной тупик, мы должны быть благодарны многочисленным мыслителям за инициированные ими дебаты. Неизбежный по всем классическим канонам крах их модели просто-таки обязан принести счастливый мир Вселенского пиршества разума…

Мы сегодня несколько увлеклись отрицательными персонажами популярных сказок давно минувших дней. Это, конечно же, не означает, что я забыл про наше будущее. А оно не только у людей, но и у ментальных моделей — в детях. Как известно, милосердный Бог перед самой кончиной в ночь подарил царице дочь. Может быть, сравнивая смысл смерти людей и моделей в начале этой статьи, я имел в виду нечто большее, чем поверхностную аналогию? Узнаем еще больше о знаниях – с Блогом Георгия Борского.

Модели, предложенные в целях концептуализации исторических событий и оценки деятельности исторических личностей, являются интеллектуальной собственностью автора и могут отличаться от общепринятой трактовки.