№69 Мысли вне ящика

На протяжении последних статей мы путешествовали не только по времени, но и по пространству, точнее, по моделям оного. Сегодняшняя статья предназначена для продолжения и закругления этой линии, посему в самом начале — вкратце содержание предыдущих серий. Аристотелевские представления о физической Вселенной представляют нынче интерес разве что для любителей курьезов и истории науки. Мало того, что его космос представлял собой конечную сферу, он еще и страдал от комплекса неоднородности – были постулированы резкие контрасты между надлунным и подлунным мирами, Землей и небесами, направлениями вверх и вниз. Относительно современная наука началась с абсолютизма Исаака Ньютона. Для него пространство стало неким пустым вместилищем для всех остальных вещей, евклидово-картезианским трехмерным ящиком. В качестве логического «доказательства» существования сего невидимого «бесконечного сенсориума Бога» им было предложено два мыслительных эксперимента – с ведром и шарами. Суть их сводилась к одному – оставляя отношения между телами без изменения, в некоторых условиях можно было, тем не менее, обнаружить определенные паранормальные явления, например, вогнутую поверхность воды или натяжение веревки. Отсюда был сделан вывод — пространство как-то «чувствует» движение, следовательно, оно умеет различать траектории объектов внутри себя – все в мире абсолютно. Против мнений света новой механики восстал один истинный поэт – Готфрид Лейбниц. Он обнаружил противоречие вышеописанной менталки с открытым им абстрактным метафизическим принципом – т.н. «законом достаточного основания». В частности, в ней для несчастного Всевышнего не находилось ни малейшего основания предпочесть то или иное место для сотворения неба и земли в заранее заготовленном ньютоновском террариуме. Лейбницу очень хотелось избавиться от избыточной сущности, оставив в онтологическом реестре только т.н. монады и разборки между ними. Однако в последующей неспортивной борьбе наглядные физические аргументы с легкостью побороли умозрительные философские рассуждения – несмотря на попытки многих мыслителей, на долгое время возобладала абсолютистская точка зрения на незримые точки пространства.

Стоит отметить, что оба соперника в развернувшейся божественной склоке соглашались на провозглашенный Галилео Галилеем принцип относительности движения. В ставшем популярном пассаже тот предлагал всем желающим забраться в каюту корабля, равномерно бороздящего спокойное море, и понаблюдать за ее содержимым. Бабочки будут брякать крылышками, рыбки плавать в аквариуме, а капли падать вертикально — как ни в чем ни бывало, как будто бы они все находились на берегу. Соответственно, «изнутри» невозможно отличить состояние покоя от равномерного перемещения по прямой линии. Но как тогда обнаруживают головокружение персонажи вышеприведенных ментальных опытов, не прибегая к услугам фонового универсального сервиса вычисления своих координат? Ответить на этот вопрос нам поможет импортированное из теории относительности понятие «мировой линии». На рисунке слева изображены четыре плоскости, каждая из которых соответствует определенному моменту времени (оно течет снизу вверх). Прямая «лесенка» здесь соответствует прямолинейному и равномерному движению (т.е. по инерции), а кривая – вращению (т.е. с угловым ускорением). Векторы касательных, проведенных в точках r и s на этих графиках, направлены в несколько разные стороны. Чего же мы добились этой картинкой? Мы обнаружили признак, отличающий два типа перемещения и можем спокойно упразднить глобальный «сенсориум» за ненужностью…

Так вот как ньютоновский ящичек-то открывался!? Давайте немного подождем с выводами, а в промежутке послушаем, что другие умные люди говорили, в данном случае Иммануил Кант: «Пространство – не эмпирическое понятие, которое было выведено из внешнего опыта. Для того, чтобы сослаться на некоторые ощущения как нечто вовне меня (т.е. нечто в другой области пространства по отношению ко мне) …, во мне должна уже наличествовать репрезентация [ментальная модель] пространства. Поэтому репрезентация пространства не может быть получена из ощущений … внешних явлений; этот внешний опыт сам по себе возможен только благодаря этой модели». О чем это он? Возможно, лучший способ понять сии премудрости для современного человека, это вспомнить игры т.н. виртуальной реальности. Надевая специальные очки, мы можем путешествовать по воображаемому пространству, не сходя со своего места. Из этого нехитрого наблюдения над современным миром родился т.н. симуляционизм — примитивная менталка из отряда чтототеизма, воображающая Вселенную в виде компьютера, нас в качестве игровых персонажей в нем, а богов в виде программистов. Однако мы вполне можем раскритиковать эти нечистые на руку заблуждения, сделав чисто философские разумные выводы. Кант всего лишь хотел сказать о том, что мы на самом деле не знаем, чем именно является то, что мы называем пространством. Это — «вещь-в-себе». Мы наблюдаем только феномены, не постигая «ноумены» «под ними». Вот другая цитата того же автора: «Пространство … — это ментальная структура, ограничивающая разум внутри себя для того, чтобы построить ощущение реальности». Другими словами, но уже из нашего словаря, мы имеем встроенную модель пространства, которая помогает нам разобраться с тем, что происходит вовне нас, разложить по сусекам те предметы, которые нас окружают. Однако отсюда напрямую не следует вывод «наивного реализма» о том, что мы пожизненно замурованы внутри картезианского гроба.

Сам Иммануил Кант несколько напортачил с евклидовым пространством, почитая его единственно возможным способом человеческого восприятия действительности. После открытия геометрии Лобачевского-Римана его идеи довольно быстро потеряли актуальность. Не стоило настаивать и на категорической непознаваемости «вещей-в-себе». Наука доказала, что мы вполне можем строить адекватные теории для сенсорно нерегистрируемых сущностей. Давайте попробуем дедушке помочь, помыслив вовне пресловутого ящика. Для начала разберемся с вопросом — нужен ли он нам вообще? Пространство выполняет для нас ряд крайне полезных функций. На самом базовом уровне оно поддерживает топологию – непрерывность, соединенность очертаний предметов. Представьте себе резиновую игрушку – ее можно как угодно вытянуть или перекрутить, но если не разрешать ее портить, т.е. разрывать на куски, то инвариантной останется ее слитность. На следующем ярусе пространство имеет т.н. аффинную структуру – мы можем отличить прямые линии от кривых. Наконец, метрика позволяет нам придавать смысл утверждениям о расстояниях. Насколько уникальны эти особенности для ящик-менталки? Оказывается, что те же эффекты может произвести даже столь элементарная штука как т.н. клеточный автомат. Вполне достаточно, чтобы все «клеточки» этого автомата (назовем их «монадами») производили вычисления по одному и тому же алгоритму, будучи соединенными в регулярным образом организованную сеть, передающую «фишки материи» внутри нее как эстафетную палочку. Но есть ли у нас основания предпочесть эту странную модель привычной?

Начну с отвлеченных философских соображений. Вспомним народную метафизику – в мире есть много разных вещей – звезды и планеты, стулья и столы, котики и собачки, я и ты. Для них всех несложно найти место в пространстве. Но вот как быть с другими сущностями – психическими? В каком конкретно регионе картезианского ящика обитают, например, наши мысли? Нет, не надо мне про нейроны ликбезить. В лучшем случае можно предположить, что где-то внутри них нечто физическое преобразуется в ментальное и/или назад. Но наши эмоции, чувства и модели – граждане принципиально иного государства, их не удовлетворишь паспортом в виде триады или даже квадриги координат. То же самое можно сказать о законах природы. Субатомный суп в принципе не в состоянии течь и изменяться без помощи этих нематериальных поварешек, подвешенных неведомо где и как. Материализм старательно умалчивает эту проблему, по каковой причине я как-то при случае назвал его «застенчивым дуализмом». Но мы вполне можем поступить решительно. Вооружусь-ка я из соображений банальной экономии Оккамовской бритвой и кровожадно спрошу — зачем нам иметь два типа сущностей (протяженных в пространстве и нет), когда вполне хватает одной?!

А теперь давайте подойдем ближе к физическому телу, как не говорил Мопассан, но скажу я. Если не предполагать откровенного жульнического волшебства, то какой-то «сенсориум», пусть локальный, должен детектировать кривизну «мировых линий». Кому поручить эту обязанность в блок-пространстве?! Другой забавный феномен – т.н. запутанные частицы. Что означает утверждение о том, что они представляют собой один квантовый объект? Разве не дешевле интерпретировать этот факт так, что информация, в отличие от ее подкатегории по имени «материя», в состоянии перемещаться «вовне» пространства?! Гипотетические вычислительные процессы под кличкой «монады» вполне в состоянии обеспечить «аппаратную реализацию» и для «кривизны пространства», и для таинственных «полей». Наконец, обратим внимание на популярный однострочник «пустота нестабильна» (nothing is unstable), рожденный благодаря спонтанной генерации микрочастиц в кромешном вакууме. Беда в том, что из «ничто» «что-то» никак не произведешь. Если это действительно «ничто», то у него не может быть никаких свойств, в том числе «нестабильности». Зато они запросто могут наличествовать у гипотетических «монад». В свое время я произвел шокировавшее аудиторию утверждение – пространства не существует. Возможно, теперь вам станет ясно, что именно имелось в виду. Пространство, конечно же, совершенно реально, но неадекватна его расхожая ментальная модель. Попробуйте мыслить вовне ящика вместе со мной…

Сведем краткий онтологический баланс. Время мы отнесли в кредит, пространство — в дебит, материи – нет, зато вычислительные процессы – есть… Какие активы мы еще позабыли? Как насчет только что упомянутой «спонтанности»? А это что еще за штука такая? Отправимся в гости к хаосу с Блогом Георгия Борского.

Модели, предложенные в целях концептуализации исторических событий и оценки деятельности исторических личностей, являются интеллектуальной собственностью автора и могут отличаться от общепринятой трактовки.