№93 Так говорил Лука

Не успели мы покончить счеты с Матфеем, как в дверь нам стреляет Лука. Его третье (и последнее в синоптической традиции) евангелие явилось первой частью дилогии (второй том – «Деяния апостолов») и тоже сыграло немаловажную роль в развитии модели христианства. В отличие от своих предшественников, Лука начал свое повествование с формального вступления. Это стандартная часть историографического произведения в античном греко-римском мире. Тем самым он показал свой профессионализм и сделал заявку на то, что его произведение будет воспринято современниками, как серьезная научная работа. Все атрибуты налицо – автор сначала сообщил, что ему знакомы другие книги на эту тему (1:1 – возможно имелись в виду Q и Марк). Потом заверил, что его данные происходят от очевидцев (1:2). Наконец, сделал претензию на изложение материала по порядку (1:3) и обещал сообщить «твердое основание» учения (1:4), тем самым возможно намекая на то, что предыдущие евангелия содержали некоторые шаткие ошибки. При этом твердый в основах Лука интересен тем, что местами конфликтует сам с собой. Так, знаменитая теофания по дороге в Дамаск приводится у него трижды (9-я, 22-я и 26-я глава), причем каждый раз он рассказывает историю по-разному (в деталях). Все же, в древности к точности исторических повествований были совершенно другие требования, нежели сейчас.

Лука посвятил свою работу некоему «достопочтенному Феофилу» (1:3). Этот эпитет («достопочтенный») евангелист использовал еще в трех местах в Деяниях, всякий раз имея в виду правителя Римской провинции. Означает ли это, что и Феофил был высокопоставленным чиновником? Не являлось ли третье евангелие в таком случае первым произведением апологического жанра? В пользу этой гипотезы говорит, например, то, что Лука был особо озабочен тем, чтобы ненароком не обвинить Понтия Пилата в казни Иисуса. Пятый префект Иудеи у него аж три раза заявил, что не видит в содеянном никакого состава преступления (23:4, 14-15, 22), но и этого ему показалось мало – после распятия объявил Иисуса праведником еще и римский сотник (23:47). Однако трудно себе представить, что два толстенных тома были написаны для патриция первого века нашей эры – тот бы и читать их не стал. Скорее, это документы для внутрицерковного плебейского пользования.

Совершенно очевидно, кем Лука не был – очевидцем описываемых им событий. Его евангелие анонимно и ни в один момент не претендовало на личное свидетельство — написано спустя пятьдесят-шестьдесят лет после смерти Иисуса, а название получило спустя еще столетие. Он не имел ни малейшего отношения к одноименному соратнику апостола Павла, фигурировавшему в его собственном рассказе (Деяниях). Мы можем утверждать об этом по той причине, что в ряде мест Лука противоречил письмам самого Павла, несколько путаясь в явках, адресах и паролях. Тем не менее, апостол Павел (в отличие от Матфея) был большим героем Луки. Поэтому неслучайно, что его главной темой стало Спасение путем праведного мученичества – типично паулинистский мотив и одновременно прекрасно понятная для язычников модель. Кем тогда мог быть третий евангелист? Заметим, что греческий язык Луки – самый богатый из всех синоптиков, то есть он был весьма образованным для своего времени человеком. Скорее всего, это был бывший язычник, обратившийся в христианство, в одной из церквей, основанных Павлом. Нам не известны практически никакие другие факты из биографии «Луки», включая его имя. Зато мы замечательно знаем то, о чем он говорил.

И он говорил об Иисусе-Сыне Божием. Синхронно с Матфеем перед Лукой встала задача предъявить своим читателям паспорт своего героя. Свою родословную он повел напрямую от мифического Адама (откуда напрямую следовали родственные отношения не только с Давидом, но и с самим Всевышним). Конечно же, не имея перед собой евангелие от Матфея, он не мог угадать имена тех персонажей, которые тот придумал от Давида до Иисуса. Этим проще всего объяснить отличия в двух генеалогических древах. По той же причине не сошлись и их рассказы о рождестве. По мнению Матфея, святое семейство проживало в Вифлееме, а в Назарет отправилось уже после возвращения из Египта. Лука в тех же целях (напомним, мессия обязан был родиться в Вифлееме) сочинил широко известное путешествие на перепись населения, а потом сразу (без экскурсии в Египет) назад. Трудно удержать в равновесии целую пирамиду лжи. Тут он, конечно же, погрешил против исторической истины – Квириний (2:2) не сходится по датам с Иродом (1:5), да и подобных диких условий (вернуться в город своего далекого, жившего тысячу лет тому назад предка) быть в принципе не могло. Характерно также, что для Матфея (еврея диаспоры) непорочное зачатие (1:23) произошло исключительно в целях исполнения реченного пророками. Однако Лука произрастал на совершенно другой модельной грядке. Поэтому он не цитировал прото-Исайю и не ссылался на Писания. Вместо этого он воскликнул ангельскими устами: «Дух Святый найдет на Тебя, и сила Всевышнего осенит Тебя; посему и рождаемое Святое наречется Сыном Божиим» (1:35). Для него (и его читателей-язычников, привыкших к историям героев и полубогов, рожденных от союза смертных с небожителями) так было понятнее: литеральный Отец Иисуса – Бог.

И он говорил об Иисусе-Спасителе. Повествование Луки постоянно имело в своем фокусе Иерусалим и Храм – как лучшее место для получения и последующего распространения благой вести от Бога о Спасении. В его понимании это пуп земли, к которому еще во времена патриархов был проложен кабель напрямую от Всевышнего. Именно в Храме Захарии было объявлено о грядущем рождении Иоанна-Крестителя (1:8-23). Именно туда принесли младенца Иисуса для посвящения Господу (2:23). Именно там распознали его как мессию «праведный муж Симеон» и Анна-пророчица (2:25-38). Все там же произошла единственная история во всех канонических евангелиях о детстве Иисуса, в финале которой он заявил, что ему «должно быть в том, что принадлежит Отцу Моему», т.е. Богу (2:49). Наконец, в очередном конфликте с Матфеем и даже с Марком (которые отправили всех в Галилею), он обязал апостолов постоянно пребывать после воскресения все в том же Храме и Иерусалиме (24:49-52).

И он говорил об Иисусе-пророке. Иисус был, конечно же, таковым и для Марка, и для Матфея. Однако у Луки акцент на этом аспекте творчества Иисуса был поставлен значительно сильнее. Еще в истории рождества Лука произвел очевидную аллюзию на Самуила, мать которого тоже забеременела необыкновенным образом и в благодарность тоже воспела песню славы Богу Израиля (1:46-55). Для Луки Иисус являлся гласом Господа и именно за это подвергался гонениям, по образу и подобию Иеремии и прочих ветхозаветных бедолаг. Более того, даже некоторые чудеса (мы их находим только в этом евангелии, то есть они, скорее всего, намеренно произведены с целью произвести добрым молодцам намек) напрямую транспонированы из Невиима. Так, сын вдовы из Наина воскресает (7:11-17) на удивление параллельно с сыном вдовы из Сарепты (3 Царств 17:17-24 – по молитве Илии). Чтобы аллюзию ненароком не пропустили, для верности аудитория заявляет: «великий пророк восстал между нами» (7:16).

И он говорил об Иисусе бесстрастном. Коль скоро все происходило по заранее утвержденному Богом плану Спасения, то Иисус должен был и умереть подобающим образом. По крайней мере, он обязан был быть прекрасно осведомленным о том, что его ожидает. Это у Марка Иисус ужасался и тосковал, а душа его скорбела (14:33-34), у Луки же он оставался холоден как рыба Ихтис. Это у Марка он оставил учеников и упал на землю для молитвы (14:35), у Луки же всего лишь встал на колени. Это у Марка по пути на Голгофу Иисус молчал, у Луки же он трогательно проявил заботу о ближних своих: «дщери Иерусалимские! не плачьте обо Мне, но плачьте о себе и о детях ваших» (23:28). Уже на кресте, Иисус Луки вел ученую беседу с повешенным рядом злодеем и сухо, но авторитетно заявил: «истинно говорю тебе, ныне же будешь со Мною в раю» (23:43). Лука был, конечно же, в курсе, что его герой находился на пути к вечному блаженству, поэтому он изменил крик души Марка «Боже Мой! для чего Ты Меня оставил?» (15:34) на умиротворенное: «Отче! в руки Твои предаю дух Мой» (23:46). Как же насчет «был пот Его, как капли крови, падающие на землю» (22:44)? Разве здесь Лука не постарался подчеркнуть волнение Иисуса? Постарался, но не Лука – этот стих не найден в самых древних рукописях и, по всей видимости, принадлежит перу не в меру пылко верующего христианина, попытавшегося своей вставкой гармонизировать евангелия друг с другом.

Итак, в центре внимания Луки — Божественный План Спасения. Задуман он был в незапамятные времена. Вначале издали пятикнижный план. В промежутке связь поддерживалась через Храм. Наконец, заслали десантника-Иисуса, миссия которого состояла в неукоснительном исполнении большой части этой сакральной процедуры-ритуала. Коль скоро сам Бог стоял за сценой и дергал за ниточки, то именно это и объяснило блестящий успех всего предприятия по освобождению смертных от своих тяжких грехов. Всевышнего не остановить! Сам задумал, сам исполнил — недаром он Всемогущий! Каждый развлекается по-своему… Но это все нюансы. Главный же вклад в построение модели христианства от Луки состоял в де-апокалиптизации всей истории. К моменту, когда он создавал свою нетленку, надежды на скорое второе пришествие уже умерли вместе с соратниками Иисуса. Анахронизмом звучали соответствующие пророчества от Марка и Матфея: «Истинно говорю вам: есть некоторые из стоящих здесь, которые не вкусят смерти, как уже увидят Сына Человеческого, грядущего в Царствии Своем» (Мф. 16:28). Лука мастерски справился с задачей замазать эти огрехи: «есть некоторые из стоящих здесь, которые не вкусят смерти, как уже увидят Царствие Божие» (9:27). Чувствуете — уже не Сына Человеческого, а Царствие Божие! В чем же разница? Оказывается, для Луки пресловутое Царство уже «приблизилось» служением его апостолов (10:9), «достигло до Вас» через самого Иисуса (11:20), наконец оно «среди Вас/внутрь Вас есть» (17:21). Вот мы с Вами и проникли в самые глубины замысла третьего евангелиста. Эсхатон вовсе не не состоялся, он всего лишь перенесен. Более того, в определенном смысле он уже здесь, среди нас, в обществе озаренных Святым Духом апостолов, а через них и во всех остальных христианах. Бог и партия едины!

Сегодня мы успели изучить только первую книгу двухтомника Луки. В своих «Деяниях» евангелисту удалось развить мысль-модель о плановом развитии ситуации и после окончания миссии Иисуса на земле. Необходимым следствием из этого факта, по моему разумению, является необходимость Вашего, друзья мои, присутствия на следующей лекции. До свидания, до новых встреч в Блоге Георгия Борского…

Модели, предложенные в целях концептуализации исторических событий и оценки деятельности исторических личностей, являются интеллектуальной собственностью автора и могут отличаться от общепринятой трактовки.