Главная» » Страница 55">Архив автора: autor

№13 Сократ: а судьи кто?

Уважаемые дамы и господа! На прошлой неделе мы с Вами наблюдали за тем, что происходило в Афинах в пятом веке до нашей эры. Ну, а тема нашей сегодняшней статьи – Сократ, его жизнь и знаменитый суд над ним. История широко известна, тем не менее я постараюсь дать свою интерпретацию событий, чтобы никому не было скучно.

Герой нашего повествования родился в Афинах в том самом пятом веке до нашей эры. Если помните, к этому времени состоятельные энтузиасты науки практически уже сошли с дистанции, и эстафетную палочку подхватили софисты, основной интерес которых состоял в зарабатывании денег своими знаниями. Сократ оказался исключением – он искал истину, не обращая внимание на свою относительную бедность. С внешностью ему тоже не повезло, согласно общественному мнению он был жутко некрасив, прежде всего ввиду своей нетипичной курносости. Уродливость не помешала ему удачно жениться – его жена Ксантиппа была намного моложе и к тому же из богатой семьи. От Ксантиппы у него родилось три сына.

Сократ был неприхотлив. Его мало интересовали радости плоти, хотя и аскетом он не был. Есть – хорошо, нет – ну и ладно. Целыми днями он мог слоняться по городу, задавая в своей типичной манере хитрые вопросы своим ученикам и прочим встречным. Основывая свои рассуждения на их собственных ответах, он подводил их к тем выводам, которые подготовил заранее. Денег за эту деятельность он не брал, хотя иногда и принимал подарки от своих состоятельных учеников. Временами он погружался в раздумье, в котором мог в полной неподвижности провести несколько часов. Вероятно, именно прежде всего эта его рассеянность и вызывала раздражение его молодой жены, ставшей архетипом сварливости. Впрочем, Сократ это терпеливо переносил. Когда как-то после очередного скандала рассвирепевшая Ксантиппа вылила ему на голову горшок с помоями, он смиренно заметил, что после грома всегда случается дождь.

Сократ почти никогда не покидал Афины, проведя в городе всю свою жизнь (за исключением периода воинской службы). Свою юность и зрелые годы Сократ провел в Афинах Века Перикла. Однако всему приходит конец, так и этот период расцвета сменился войной – со Спартой. Война длилась без малого тридцать лет и завершилась сокрушительным поражением. В городе установилось марионеточное правление тридцати тиранов. Однако спустя некоторое время видный политический деятель Анитос восстановил демократическое правление города. В любом случае положение Афин после поражения осталось незавидным и вопросы «что делать» и «кто виноват» прочно стояли на повестке дня. Сократ в этом обсуждении занимал критическую позицию по отношению к демократии и хвалил законы Спарты. Рассуждал он примерно таким образом: «Если Вам надо починить обувь, вы куда идете? Ах, к сапожнику! А почему же тогда своих правителей Вы выбираете жребием?»

И вот в один прекрасный день – Сократу было в этот момент уже семьдесят лет и мир вступил в четвертый век до нашей эры (о чем греки не подозревали, поскольку пользовались другим летоисчислением, основанным на Олимпиадах) – на агоре Афин было вывешено обвинение Сократу в неуважении к богам и растлении молодежи. Обвинение серьезное – в качестве наказания предлагалась смертная казнь. Автор обвинения — некий Мелитус, по всей вероятности просто пешка в чьей-то игре. Чьей же? Как суд над Анаксагором имел четкую политическую подоплеку (копали под Перикла), так и здесь верится с трудом, что не обошлось без влиятельных недоброжелателей. По всей видимости, главным персонажем здесь являлся уже известный нам Анитос – нувориш, процветающий демократический лидер города. У Анитоса была одна большая головная боль – его сын получился совершенным шалопаем и категорически не желал идти по стопам своего отца. Какое-то время юный отпрыск проводил, точа лясы с Сократом, поэтому Анитос и поставил свою проблему в вину старику. В одном из диалогов Платона Сократ в присутствии Анитоса очень кстати задался вопросом «почему у великих родителей получаются бестолковые дети?». Вопрос этот метко попал прямо на любимую мозоль Анитоса, что вряд ли является случайностью – Сократ был слишком умен, чтобы не осознавать, что он делал. Что-то его раздражало в харизматичном политике. Короче, оба хороши.

Итак, суд идет! Точнее, сначала избирается. В Греции судьи выбирались путем жребия, а в деле Сократа их было 501 человек. На стороне обвинения выступает Мелитос, сам Анитос и нанятый за деньги мастер художественного слова (риторик) Ликон. Тем не менее подкупить пятьсот человек (выбранных жребием) не под силам даже Анитосу, поэтому несмотря на очевидную разницу в весовой категории (в смысле политического влияния) в теории шансы есть. Защищается сам Сократ, и он борется не на шутку.

Начинает он с того, что отрицает обвинения против себя и мастерски поднимает свой рейтинг в глазах аудитории. Весьма кстати он вспоминает утверждение дельфийского оракула о том, что именно он, Сократ, является самым мудрым человеком в мире. И далее он излагает свою версию происхождения обвинений против себя. Он был искренне удивлен этим пророчеством, поскольку единственным знанием, которым он обладал, было только знание того, что он ничего не знает. Тогда он отправился в поиски человека более мудрого, чем он сам. Однако к своему удивлению, чем больше известных людей он опрашивал, тем более убеждался в правоте пифии – они не знали даже этого (что ничего не знают). Другими словами Сократ объясняет гонения на себя раздражением, которое он вызвал у сильных мира сего, своими разоблачениями их в тупости. Он – овод, который надоел и кто-то решил его прихлопнуть.

Далее ему удается вызвать Мелитуса на диалог, и этот совершенный идиот идет у него на поводу. Своим излюбленным методом точечного опроса Сократ мастерски показывает, что он не мог развращать молодежь намеренно. А если это получилось случайно, то в чем его вина перед судом? Схожим образом он доказывает свою веру в богов. Ведь он всегда следует своему внутреннему голосу, а откуда может быть этот голос, если не от Бога?

И что же решают судьи? Небольшим перевесом голосов он все же осужден. Сократ может просить сменить смертную казнь на изгнание, и, по всей видимости, это бы вполне удовлетворило Анитоса и судей. Однако он уже сделал свой выбор: он невиновен и не желает унижаться. Его противники просто хотят, чтобы он замолчал и не задавал своих неудобных вопросов. Но «для чего жить, если не искать смысла жизни?» – восклицает он. Его план «Б» — это смерть.

А как же Анитос? Выигранный над Сократом процесс не пошел ему впрок – блистательная политическая карьера после этой пирровой победы быстро пошла на спад – его пришлепнули вместе с оводом, от которого он пытался избавиться.

Сократ осужден на смерть, но что же было дальше? Немного терпения, друзья мои, об этом в следующей статье.

Модели, предложенные в целях концептуализации исторических событий и оценки деятельности исторических личностей, являются интеллектуальной собственностью автора и могут отличаться от общепринятой трактовки.

Ответьте на пару вопросов
Был ли Сократ богатым?

Был ли Сократ аскетом?

Сколько было у Сократа детей?

Архетип сварливости?

Отношение Сократа к Спарте?

Сколько судей было в деле Сократа?

План Б Сократа?

Уважаемые дамы и господа! На прошлой неделе мы с Вами наблюдали за тем, что происходило в Афинах в пятом веке до нашей эры. Ну, а тема нашей сегодняшней статьи – Сократ, его жизнь и знаменитый суд над ним. История широко известна, тем не менее я постараюсь дать свою интерпретацию событий, чтобы никому не было скучно.

№12 О деньгах: я люблю, если думаю, что люблю

Друзья, надеюсь, что Вы находитесь в хорошем здравии, то есть ничего себе не сломали (например, голову или зубы), упражняясь на парадоксах Зенона. А сегодня мы с Вами поговорим о … деньгах. Как оригинально, не правда ли?

Все течет, все изменяется, как совершенно справедливо заметил Гераклит. Вот и греческая философия, которая начиналась с горячего желания отдельных (материально обеспеченных) гениев проникнуть в тайны бытия, постепенно растеряла сей столь благородный импульс. С налету тайны проникновению не поддались, одна за другой проявлялись с виду неразрешимые проблемы. Квадратура круга и парадоксы Зенона, о которых мы говорили в прошлый раз, хорошо иллюстрируют ситуацию.

Ну, что же, рассудили некоторые малосостоятельные индивидуумы, мы не хуже богатых сможем парить народу голову. И поставили дело на коммерческую основу, то есть стали брать за обучение деньги. Благо простофиль-аристократов, которые желали дать наилучшее образование своим детям, хватало. Кроме того, в условиях демократии власть имущим постоянно приходилось иметь дело с судами. Юридические услуги мудрецы тоже были вполне в состоянии оказать – уж что-что, а заговорить кого-нибудь им было проще простого. Только плати! Вот этих-то людей и стали называть софистами.

Некоторым из них удалось сколотить на этой деятельности целое состояние! Например, Горгиас, ученик Эмпедокла, к концу своей деятельности так разбогател, что заказал на свои деньги золотую статую собственной персоны, и ее установили в дельфийском храме Аполлона. Гастролер – объездил всю Грецию – он прославился тем, что мог экспромтом обсуждать любую тему, предложенную аудиторией. Мог доказать, что черное является белым и наоборот. Вряд ли у такого человека были хоть какие-то собственные взгляды, ведь за труды по их составлению никто не платил звонкой монетой. Тем не менее он считается нигилистом – не в базаровском смысле, а в научном. Имеется в виду его утверждение, что в мире не существует ровным счетом ничего. Само собой разумеется, это положение он тоже был способен доказать. Оплата по договоренности.

Горгиас был далеко не единственным в своем роде. Приблизительно таким же образом зарабатывали себе на жизнь Продик, Гиппий, Фрасимах, Ликофрон и многие другие. А придумал профессию софиста Протагор – уроженец Абдер. В своем родном городе Протагор работал обычным носильщиком. Философом его сделал Демокрит, который обратил внимание на то, что тот связал вязанку прутьев геометрически оптимальным образом, и взял себе в ученики. Обучившись, Протагор нашел лучшее применение своим знаниям, чем его учитель (который остался совершенно неизвестен в Афинах). Он стал зарабатывать себе на жизнь софистикой.

Впрочем, Протагору принадлежит одно весьма знаменитое высказывание: «Человек есть мера всех вещей». Фраза эта, вырванная из несохранившегося контекста, может быть интерпретирована, как угодно. Принято считать, что Протагор имел в виду следующее. Положим, один человек утверждает, что на улице холодно, а другой, что жарко. По мнению Протагора они оба правы, более того, объективного критерия истинности любых высказываний просто не существует, и все мнения истинны.

Давайте все же попробуем разобраться в том, что он на самом деле хотел сказать. Для начала отметим, что Протагор использует слово χρήματα (хримата) для обозначения «вещи», вместо общеупотребительного ὄντα (онта). Разница в семантике состоит в том, что, по всей видимости, он имел в виду чисто человеческие суждения и оценки, а не вообще любые утверждения (типа «все тела падают на землю»). С такой поправкой его афоризм уже приобретает какой-то смысл, не так ли? Рассмотрим следующие высказывания:

1)«На улице холодно». Во времена Протагора не было градусника, и, соответственно, объективного метода определения температуры воздуха. Но что такое «измерение температуры», как не общепринятая конвенция? Объективность измерения, таким образом, кажущаяся и обусловлена соглашением между людьми. Пусть температуру греки не умели измерять, но для длины-то у них конвенции точно существовали. Поэтому вряд ли Протагор имел в виду подобного рода утверждения.

2)«Эта картина прекрасна». Красоту мы так и не научились измерять в цифрах. Соответственно, по этому вопросу у каждого может быть свое мнение. Хотя и здесь, безусловно, существуют определяемые общей культурой и общими моделями стандарты.

3)«Я это люблю». Здесь идет речь о внутреннем состоянии человека, которое просто не видно другим людям без дедукции из внешних проявлений. Очевидно, что любое заключение в принципе может считаться истинным. В действительности так и бывает: «я люблю, если думаю, что люблю». Вам никогда не приходилось видеть, как дети принимают решение о том, какая еда им нравится, а какая нет? Зачастую их решения совершенно не зависят от данных, поступающих от вкусовых рецепторов. Дать веру (все равно, что пищу) этой мысли (идее, модели) или нет – продукт нашей свободной воли.

Подводя итоги, я полагаю, что Протагор имел в виду точно высказывания третьего типа, а может быть, и второго.

А что думаете Вы на тему релятивизма Протагора? Это еще одна тема, достойная обсуждения. Ждем Ваших комментариев! Тем временем мне теперь уже не отвертеться – Сократ, этот Христос язычников, — тема нашей следующей статьи.

Модели, предложенные в целях концептуализации исторических событий и оценки деятельности исторических личностей, являются интеллектуальной собственностью автора и могут отличаться от общепринятой трактовки.

Ответьте на пару вопросов
Кто утверждал, что в мире не существует ничего?

Кто придумал профессию софиста?

Кто сказал "Человек есть мера всех вещей?"

Кем работал Протагор до того, как стал философом?

Друзья, надеюсь, что Вы находитесь в хорошем здравии, то есть ничего себе не сломали (например, голову или зубы), упражняясь на парадоксах Зенона. А сегодня мы с Вами поговорим о … деньгах. Как оригинально, не правда ли?

№11 Большая наука приходит в Афины

Дорогие друзья! Я обещал Вам заняться классиками — Сократом, Платоном и Аристотелем, однако по зрелом размышлении пришел к выводу, что для более полного понимания процесса необходим еще один предварительный шаг. А именно — мы должны для начала проследить, как премудрость проникла в город богини мудрости Афины.

Итак, как мы с Вами видели, первые очаги науки в эллинистическом мире возникли на периферии: на востоке — в Ионии, западе — в Великой Греции (Италии) и севере — во Фракии. И только на юге зияла зловещая пустота – там притаилась в ожидании своего часа могильщица Афин жестокосердная Спарта – ее в этом мире не интересовало ничего, кроме войны. Тем временем после победы над персами при Марафоне именно Афины возглавили лигу греческих городов-государств. Наступил Золотой Век Афин, век Перикла.

И был он воистину Золотым! Разрушенный персами Акрополь был восстановлен в своей строгой неподвластной времени красоте. Строительством руководил знаменитый Фидий, он же создал статую богини Афины, размещенную в Парфеноне. Совершенство пропорций подчеркивалось последовательным использованием пифагорейского золотого сечения. Был отстроен и порт Пирей, ворота в остальной эллинистический мир. Театральное искусство достигло своих вершин – в городе творили Еврипид, Софокл, Аристофан. Для потомков величие момента сохранил отец истории Геродот.

Ну, а мудрость? И с этим все было в полном порядке — в это же время Перикл пригласил в Афины Анаксагора – еще одного ионийского философа.

Богатый, влиятельный, бросил все ради науки – знакомая картина? Анаксагор не был философом такого же калибра, как мудрецы милетской или элейской школы, тем не менее, он тоже внес свой вклад в развитие моделей, за которыми мы с Вами следим. Как и известный герой популярной детской книжки, он проповедовал как-то так: «Вы знаете, какое Солнце? Оно больше всего нашего города, всей нашей Греции! Вот оно какое! И вот, братцы, от солнца оторвался кусок и летит прямо к нам!» Нет, в самом деле, примерно таким образом он и объяснил природу метеоритов. Правда, он не утверждал, что кусок всех задавит. Луна Анаксагора светила отраженным светом, а Земля была плоской и витала в воздухе на манер листика с дерева (помните Анаксимена?). Однако над Анаксагором не смеялись, как над Незнайкой. Все было гораздо серьезнее. Его чуть не осудили на смерть (в последний момент приговор был заменен на высылку из города), формально — за непочтительность к богам (движителям небесных тел), хотя скорее всего, на самом деле копали под Перикла, его друга и покровителя.

Занимался Анаксагор и чистой математикой. В частности, сидя в тюрьме и ожидая исхода суда, он коротал время над задачей Квадратуры круга. Как известно, решения этой проблемы не существует.

Афины Золотого Века стали для греков чуть ли не местом для паломничества. По какой-то оказии их решил посетить и Парменид, вместе со своим учеником Зеноном (Элейским). Они произвели большой фурор в интеллектуальной жизни города, встретились с молодым еще тогда Сократом и произвели на него сильное впечатление.

Лично я ставлю Зенона значительно выше Парменида – это вершина Элейской школы философии. Ему удалось последовательно развить метод познания своего учителя. Применяя логику, ему удалось доказать пародоксальные утверждения – апории, числом аж 40 штук. Давайте проследим за одним из них – «Ахиллес никогда не догонит черепаху».

Вот как он его обосновал: положим, Ахиллес бежит в 10 раз быстрее черепахи и она находится на расстоянии 100 шагов от него. В этом случае, за то время, что он пробежит эти 100 метров, черепаха проползет еще 10. Пробежав и эти 10 метров, Ахиллес опять не достигнет черепаху — дистанция опять останется – в этот раз 1 метр. То есть, сколько бы Ахиллес не пробежал, пока он добежит до предыдущего места стоянки черепахи, она уже отползет от него. Следовательно, он никогда ее не догонит.

Парадоксы Зенона до сих пор вызывают живой интерес ученых и так и не нашли своего полного разрешения. А может быть, Вам удастся внести свой вклад в большую науку и рассказать миру, где же здесь «шильдкрётэ беграбен» — черепаха зарыта? Мы ждем Ваших идей в комментариях к этой статье! Чтобы навести Вас на мысль, приведу высказывание выдающегося физика двадцатого века Ричарда Фейнмана: «парадокс есть всего лишь конфликт между реальностью и нашим ощущением того, какой реальность ‘должна бы быть’». Или, перефразируя в наших с Вами терминах: «парадокс есть конфликт между реальностью и общепринятой моделью реальности».

В очередной раз благодарю всех за внимание, следите за нашими дальнейшими публикациями (следующая тема – софисты)!

Модели, предложенные в целях концептуализации исторических событий и оценки деятельности исторических личностей, являются интеллектуальной собственностью автора и могут отличаться от общепринятой трактовки.

Ответьте на пару вопросов
Как Анаксагор оказался в Афинах?

Был ли Анаксагор богатым?

Чем отличился Зенон?

Что такое парадокс?

Дорогие друзья! Я обещал Вам заняться классиками — Сократом, Платоном и Аристотелем, однако по зрелом размышлении пришел к выводу, что для более полного понимания процесса необходим еще один предварительный шаг. А именно — мы должны для начала проследить, как премудрость проникла в город богини мудрости Афины.

№10 Досократики: в жерло вулкана за бессмертием

Приветствую Вас, уважаемые читатели! Калимера, как говорят греки современные, или хайре, как говорили греки античные! Надеюсь, вы еще не забыли – мы остановились с Вами на ионийской школе философии.

Итак, по некоторым данным Левкипп (про которого так мало известно, что историки сомневаются в том, что он реально существовал), переселился во Фракию (Абдеры) именно из Милета. Мы с Вами, во всяком случае, будем считать именно так. Косвенным доказательством этого утверждения является то, что его учение наиболее всего подходило под определение «материалист», а у кого он мог этого набраться, как не у философов милетской школы, которые были людьми весьма практическими. Фалес занимался бизнесом, Анаксимандр нарисовал первую карту и ввел в употребление гномон (солнечные часы), а Анаксимен искал причины возникновения грома, молнии и радуги.

Кроме того, Левкипп тоже продолжал поиск «архи» — первоосновы мироздания. Держу пари, что в детстве ему родители купили некий древнегреческий аналог современного лего. Его модель была соответственно проста: мир состоит из неделимых частиц — атомов, а многообразие предметов объясняется различиями в их форме, размерах, движении и т.д..

Учение Левкиппа развил и популяризовал Демокрит, о котором известно на порядок больше. Благодаря материализму атомистской теории, а также докторской диссертации Карла Маркса (сравнивавшей философию атомистов с эпикурейством), Демокрит имел привилегированный статус в Советском Союзе. Вот и Вы, дорогие друзья, по крайней мере те из Вас, что были рождены в СССР, наверняка много о нем слышали. Рассказываю для всех остальных.

Итак, как обычно, отпрыск исключительно богатых и влиятельных родителей. Как и Фалес с Пифагором — путешествия и приобретение знаний. Говорят, что он и в Египте прожил несколько лет, и у халдейских магов учился, и даже до Индии добрался. По возвращении в Абдеры он продолжил поиск истины. В отличие от мизантропа Гераклита его обычно изображают смеющимся. Непонятно только, не над тупостью ли своих сограждан он так потешался. Будем считать, что нет, просто так проявлял свою жизнерадостность.

Наличие атомов он «доказывал» путем следующего мысленного «эксперимента». Возьмем ракушку, разломаем ее пополам. Повторим операцию на одной из получившихся половин. И так далее ad infinitum. Точнее до того момента, когда уже ничего более разломать не удастся. Вот то, что останется – это и есть атомы.

В понимании Демокрита атомы могут быть самых невероятных форм и размеров – от крошечных до гигантских. Главное свойство – неделимость. Комбинируясь в самых различных пропорциях, они производят все те вещества и эффекты, которые мы наблюдаем в мире. Аксиоматически определенное свойство атомов – хаотичное движение. Сталкиваясь друг с другом, они случайным образом формируют соединения, сцепливаются друг с другом. Скажем, атомы железа очень прочно держатся друг за друга, что определяет потребительские свойства этого материала. А атомы соли заострены, и поэтому она так воспринимается на вкус.

Между атомами совершенно пустое пространство, ведь им же надо где-то сталкиваться. Как мы вскорости увидим, постулат существования абсолютной пустоты активно дебатировался в те времена. Пустота Демокрита – нематериальна и поэтому его все же только с натяжкой можно назвать материалистом. А космология Демокрита – случайно создавшаяся из атомов плоская Земля.

Атомы Демокрита больше всего напоминают молекулы в современном понимании. Тем не менее очевидно, что его атомы в качестве первоэлемента нам понятнее, нежели вода, огонь или воздух. Однако гениальность этой догадки была явно преувеличена марксистско-ленинским учением. Ведь даже то, что мы называем сейчас атомами, очень даже делится на компоненты. Более того, в соответствии с квантовой механикой, пока мы на них не смотрим, компоненты эти вообще как бы и вовсе не существуют. Кстати, эта тема была большим табу в советские времена, и мы ее еще коснемся в наших будущих публикациях. От метамоделей пострадали тогда не только генетика с кибернетикой, но и физика…

Для современников теории атомистов оказались практически незамеченными. Демокрита, приехавшего по какой-то оказии в Афины, никто и не заметил. С точки зрения тогдашней философии его идеи были совершенным тупиком. В цене были другие модели. Поэтому давайте теперь с Вами проследим, что же в это время происходило в Великой Греции – то есть греческих колониях в Италии.

Напомним, именно там распространил свои идеи Пифагор. И поэтому там вовсю процветал мистический подход к действительности. Самым ярким его представителем был Парменид из города Элея, основатель элейской школы философии. Непосредственным учителем его был странствующий поэт Ксенофан – выходец из Ионии. Главной темой его творчества была критика политеизма Гомера и Гесиода и проповедь единого бога.

Гераклит утверждал, что все движется и изменяется, а вот Парменид отрицал всякое изменение в принципе. Демокрит постулировал существование абсолютной пустоты, а Парменид его отрицал. Как и его учитель Ксенофан, Парменид писал в стихах. Бытует мнение, что Парменид изобрел логику. На самом деле он использовал логику для того, чтобы «доказать» правильность своих метафизических моделей.

Основная идея Парменида была в том, что объекты, которыми люди оперируют в своем сознании, существуют хотя бы из-за того, что они там представлены. То есть примерно так: как может существовать пустота или небытие, если их семантика — несуществование? Из самого факта рассуждения о них следует, что они существуют, что противоречит их определению.

Как Вам эта логика, насквозь не пробирает? Мысль изреченная, как Вам хорошо известно, есть ложь. А я Вам больше скажу – мысль неизреченная суть тоже ложь. Ведь мысль – это модель, то есть всего лишь взгляд на реальность, отражение ее определенных параметров, дискретизация непрерывного целого. Мы запросто создаем объекты в своих моделях, нисколько не заботясь об их реальности. Если бы это было не так, то пришлось бы постулировать существование целого ряда существ, начиная с олимпийских богов. Тем не менее Парменида можно назвать пионером, заложившим основы онтологии/гносеологии – философских направлений, которые изучают отношение между миром, какой он есть на самом деле и таким, каким он дан нам в ощущениях.

Последователем Парменида с некоторой натяжкой можно назвать Эмпедокла, хотя бы по географическому признаку (он проживал в Сицилии). Однако в его творчестве больше всего заметно влияние Пифагора. Его вроде бы даже разжаловали из пифагорейцев за разглашение Тайной Доктрины.

Эмпедокл первым предложил записать в первоосновы всю знаменитую четверку древнегреческих кандидатов на эту роль: вода, воздух, земля и огонь. Соединение этих элементов в определенных пропорциях производило всю гамму природных веществ. Сила, ответственная за это соединение, получила название Любви, а за разделение – Вражды (в другом переводе Ненависти).

Отличился он и с моделью эволюции. По его мнению, изначально путем случайного замеса четырех первоэлементов произвелись куски тел – ноги, лапы, хвосты, туловища и т.д.. Образуя друг с другом опять же случайные комбинации, они породили разнообразные странные существа – бяки закаляки кусачие. Выжили только сильнейшие. Эдакая ранняя версия дарвинизма, Вы не находите? С моей точки зрения, в чем-то даже более последовательная, чем та модель, к которой мы привыкли сейчас. Ведь современный дарвинизм как-то отделывается полным молчанием о причинах отсутствия подобного рода чудовищ в найденных окаменелостях. А ведь их должно было бы быть очень много, если изменчивость считать совершенно случайной.

Эмпедокл, будучи истинным последователем Пифагора, был поэтом и мистиком. Он лечил безнадежно больных, подымал из гроба мертвых, управлял стихиями. Свято верил в метемпсихоз (реинкарнацию). Настолько верил, что закончил свою жизнь, как истинный поэт (хоть и не в точный срок, а уже в преклонные года) – бросился в пламенное жерло вулкана Этна!

На этом позвольте мне на сегодня поставить точку. Впереди у нас Афины и классики античной философии. Не забывайте про Ваши комментарии – your feedback will be highly appreciated!

Модели, предложенные в целях концептуализации исторических событий и оценки деятельности исторических личностей, являются интеллектуальной собственностью автора и могут отличаться от общепринятой трактовки.

Ответьте на пару вопросов
Где родился Левкипп?

Любимый ионический философ Карла Маркса?

Был ли Демокрит богатым?

Форма атомов соли по мнению Демокрита?

Что такое мысль неизреченная?

Верил ли Парменид в пустоту?

Автор модели четырех первооснов

Приветствую Вас, уважаемые читатели! Калимера, как говорят греки современные, или хайре, как говорили греки античные! Надеюсь, вы еще не забыли – мы остановились с Вами на ионийской школе философии.

№9 Досократики: нет учителя без учеников

Добрый день, уважаемые дамы и господа! Нам сегодня предстоит проследить развитие моделей на протяжении без малого двух столетий, от истоков (Фалеса и Пифагора) до расцвета классической античной философии – Сократа, Платона и Аристотеля.

Фалес, как Вы помните, первым сформулировал вопрос о первооснове сущего. И это уже очень немало – ведь из попыток разрешения этого вопроса в результате произошли современные физика и химия. По нашей с Вами классификации это уже модель нулевой фазы. Более того, он развил свою модель до начального уровня, предложив воду в качестве первовещества.

Нет учителя без учеников, нет пророка без верующих в него. И нет Фалеса без Анаксимандра. И научил Фалес Анаксимандра… – как передал ему эстафетную палочку. Анаксимандр чуть видоизменил его модель – он заменил воду на плохо определенную субстанцию под названием апейрон – в переводе нечто безграничное. Из нее уже происходят все остальные вещества с их свойствами – горячий/холодный, мокрый/сухой и т.д. Однако он оставил без изменений основную мысль своего учителя – у кажущегося разнообразия окружающего мира единая первооснова. И даже дал этому первоэлементу имя – «архи».

Нет поэта без поклонников, нет народного артиста без публики. И нет Анаксимандра без Анаксимена. И научил Анаксимандр Анаксимена… Тот тоже проявил свою индивидуальность – апейрон уступил место воздуху (под этим греки понимали все газообразные вещества). Опять же, первоначальная модель – существование архи — осталась без изменений. Однако он пошел еще дальше. Сгущение воздуха по его мнению производило сначала ветер и облака, потом огонь, воду и, наконец, землю. Анаксимен тем самым попытался, как Вы видите, перевести модель в новую, каузальную, а при удаче и конструктивную фазу.

Что же происходило с другими описанными нами моделями? На тему космологии, как мы уже проходили, Фалес поместил плоскую землю в корыто мирового океана.

А вот у Анаксимандра земля стала уже приплюснутым низким цилиндром – причем люди жили на плоской верхушке, а круглая часть отводилась на море (вероятно, для того, чтобы объяснить известный феномен с частичной видимостью мачты удаляющегося корабля). Далее – гениальная догадка! – Земля не покоится ни на чем, а просто парит в бесконечности. А на вопрос – «а почему тогда она никуда не падает» — он отвечал так: «А куда ей падать, если кругом все такая же бесконечность?» Именно Анаксимандр впервые предложил модель небесных сфер. Видимо, удивительная синхронность появления звезд все в одних и тех же созвездиях, сохраняя все те же расстояния друг с другом, ночь за ночью и год за годом, что было так непохоже на постоянные изменения на земле, навели его на эту идею. Его модель включала в себя источник света где-то на периферии, а дальше перед Землей расположены сферы – экраны. Дырки в этих экранах пропускают свет на Землю. Дырка побольше — для солнца, поменьше — для звезд. А у луны отверстие хитрое, которое умеет менять свою форму.

У Анаксимена же земля опять плоская, причем она вместе с Солнцем и Луной парит в воздухе на манер листьев с дерева, а вот звезды прибиты насмерть к небесной сфере. Все они светятся сами по себе.

Были запущены в большую жизнь и совершенно новые модели. Например, Анаксимандр поставил вопрос ребром об эволюции человека. Из того, что новорожденные дети совершенно беспомощны без родителей, он сделал вывод, что люди должны были произойти каким-то особым образом. По его версии (модель начальной фазы) эмбрионы людей изначально завелись внутри рыб и уже во взрослом состоянии переселились на землю.

Анаксимен же отличился объяснениями природных феноменов – например, он совершенно правильно объяснил град, как замерзшую воду.

И получилась у них ионийская (милетская) школа философии (Иония – это все греческие поселения в Малой Азии — современной Турции — вместе взятые). Географически к этой школе относился и Гераклит – он был из Эфеса. Однако на самом деле эта личность в ионийской школе стоит несколько особняком, и мы в этом с Вами сейчас убедимся. Для начала вопрос на засыпку – о его материальном положении – был он бедным плебеем или богатым аристократом? Догадайтесь с двух раз.

Если кто читал мои предыдущие статьи, тому хватит одного раза – материальных проблем у его семьи, конечно же, не было, более того, однажды ему даже предлагали возглавить Эфес в качестве царя-наместника. Гераклит в отличие от Фалеса и Пифагора никуда не путешествовал, тайные доктрины в Египтах и Вавилонах не постигал, а до всего дошел своим собственным умом, чем нимало гордился. Его питала та же среда, что и остальных философов того времени – отчего-то мудрость глубоко уважалась в те античные времена. В обиходе были байки о семи мудрецах, о великих Фалесе, Пифагоре и т.п., и народ греческих городов-государств в это свято верил. Ничего, впрочем, удивительного — примерно так сейчас мы доверяем всесилию науки.

Гераклит был исполнен презрения ко всем авторитетам без разбора. Он последовательно поливал Гомера, Гесиода, Пифагора и прочих. С его точки зрения только его мысли были исполненными глубокого смысла. В качестве первоосновы мироздания он в своей неуемной жажде самовыражения выбрал огонь. Известность принесло ему знаменитый афоризм panta rhei – «все течет, все изменяется», также формулируемое в другой форме «нельзя дважды войти в одну и ту же реку». Если здесь еще можно усмотреть какой-то смысл, то как насчет его других изречений: «путь вверх и путь вниз суть один и тот же путь», «война – отец и царь всего», «мудрец только один, он хочет и не хочет называть себя Зевсом»? Среди наших читателей наверняка есть знатоки диалектического материализма, которым это привычно. А вот всем остальным придется поднапрячься с интерпретацией. Может быть, и не стоит над этим голову ломать? Ведь все что угодно можно использовать, как модель для всего чего угодно. А настоящая мысль, которую хотел поведать своим слушателям Гераклит: «я — великий мудрец, слушайте меня». Во всяком случае, с моей точки зрения это — чистый эпатаж. Противоречие Гераклита в том, что он одной ногой опирался на свою аудиторию — hoi polloi (большинство, народ), а другой глубоко презирал ее. Он ненавидил и Афинян, и своих сограждан из Эфеса. В качестве наказания за свою природную тупость он пожелал им … разбогатеть. Гераклит последовательно рубил сук, на котором сидел, не осознавая этого. И жизнь его закончилась символично – он отправился жить один в горы (это первый исторически известный мизантроп), но и там не нашел себе спокойствия. Его тело покрыли многочисленные отеки, в поисках лечения которых он стал мазаться всякой гадостью … и был разорван на куски голодными собаками. Какая трагедия! А ведь интереснейший, умнейший был человек…

Но Ионийская школа философии на нем не обрывается. Легендарный Левкипп (возможно, ученик Анаксимена) переселяется из Милета в Абдеры – это на севере Греции. И научил Левкипп Демокрита…

Придется немного подождать, мне же надо дать время написать продолжение! А в промежутке присылайте мне Ваши вопросы, замечания и/или пожелания. Ведь как не было бы Левкиппа без Демокрита, так не было бы и этого блога без Вас, уважаемые читатели.

Модели, предложенные в целях концептуализации исторических событий и оценки деятельности исторических личностей, являются интеллектуальной собственностью автора и могут отличаться от общепринятой трактовки.

Ответьте на пару вопросов
Есть ли ученики без учителя?

Первооснова Анаксимена?

Первооснова Гераклита?

Был ли Гераклит богатым?

Первооснова Анаксимандра?

Добрый день, уважаемые дамы и господа! Нам сегодня предстоит проследить развитие моделей на протяжении без малого двух столетий, от истоков (Фалеса и Пифагора) до расцвета классической античной философии – Сократа, Платона и Аристотеля.

№8 Пифагор: вокруг Центрального огня

Вот и мы снова вместе, чему лично я искренне рад! Если подзабыли, в предыдущей статье речь у нас шла об основных фактах биографии Пифагора. А на сегодня мы с Вами запланировали проследить за его вкладом в науку.

Про Пифагоровы штаны, которые во все стороны равны, надеюсь, наслышаны все. На самом деле о существовании по крайней мере некоторых таких треугольников (со сторонами 3, 4 и 5) было точно известно еще в древнем Вавилоне. Однако можно предполагать, что Пифагору удалось доказать свою теорему для общего случая – т.е. для всех прямоугольных треугольников. Ну и что же? Фалес, как мы помним, тоже доказал (и даже несколько) геометрических теорем. Дело в том, что в отличие от Фалеса, человека практического, Пифагор воспринял свое достижение, как прикосновение к божественной истине.

А тут еще он обратил внимание на то, что струны, зажатые в определенной строго математической пропорции, производят весьма приятные на слух звуки. По легенде Пифагор, проходя мимо кузницы, услышал гармонию в звоне молотков и экспериментально обнаружил простую математическую зависимость между высотой звука и весом молотка. На самом деле это полное вранье – такой зависимости не существует, молоток – это тебе не струна. Тем не менее похоже на правду, что какие-то опыты, пусть на струнах, но Пифагор все-таки ставил. В таком случае именно его, а не Галилео Галилея (как это принято считать) можно назвать основателем эмпирического метода исследования в науке. Древние ученые не проводили опыты вовсе не потому, что не видели в этом смысла. Просто их интересовали такие общие вопросы мироздания, что для их разрешения им вполне хватало известных из обычного жизненного опыта фактов.

И вот где-то в этот момент Пифагор делает типичную ошибку, которую будут повторять бесчисленные ученые вслед за ним. Ему так нравится созданная им модель, что он пытается ее прикрутить буквально ко всему. Вывод, который сделал Пифагор – в основе всего разнообразия мира, живой и неживой природы, звезд и планет, лежит число. И как ни странно, сделав эту элементарную, детскую ошибку – ведь гениям везет – он оказался совершенно прав! Сначала Платон поднял эту идею на щит, а вслед за ним и средневековая Европа восприняла ее с восхищением. Открытие этого пути развития научных моделей к тому, что мы назвали финальной (математической) фазой – вот что сделало Пифагора бессмертным.

Уже через два столетия после смерти Пифагор превратился в легендарную личность. Многочисленные последователи – пифагорейцы – продолжали его дело. Для того чтобы способствовать распространению своих идей, они нередко ссылались на Великого и Ужасного, как источник их возникновения. По этой причине трудно с достоверностью сказать, что именно сказал или сделал сам Пифогор, а что – его последователи.

Считается, что именно Пифагор ввел в обиход слова «философ» («любитель мудрости») и «космос» (в переводе «мировой порядок»), в противоположность «хаосу». И вроде бы именно он учил о шарообразности Земли. Более того, самобытная космологическая система пифагорейца Филолая, в которой Земля не находится в центре ойкумены, но вместе с Солнцем, Луной, экзотической Антиземлей и пятью известными в древности планетами (Меркурий, Венера, Марс, Юпитер, Сатурн), вращаются вокруг Центрального Огня — как бы тоже происходила от него.

Как мы уже упомянули, Пифагор претендовал и на духовное руководство вверенными ему смертными. Он совершенно точно верил в метемпсихозис – по нашему переселение душ. Говорят, что он четко помнил несколько своих собственных перевоплощений. В первом из них он был сыном бога Меркурия, что наверняка благотворно повлияло на его статус среди верующих. В следующем он оказался персонажем из Троянской войны. А как-то раз он распознал в лае собаки голос своего безвременно ушедшего друга. И читал проповеди животным на манер Франциска Ассизского.

Нумерология – это тоже его заслуга. Числам приписывались определенные качества – какой простор для интерпретации и фантазии! Слова тоже переводились в цифры — ведь в греческом языке, как и в большинстве других древних языков, не было отдельных символов для обозначения цифр – для этого использовались буквы. Таким образом язык – будучи сам моделью мира — сам стал объектом для моделирования. А Вы верите в нумерологию? Например, в древности верили в то, что 7 – число совершенства (в другой версии число Бога). Отсюда семь небесных тел, семь чудес света, семь мудрецов и семь дней недели. Не стесняйтесь – многие современные великие ученые (например, Пол Дирак) изумлялись совпадениям в цифрах.

Ну, и с диетой – мы об этом уже вкратце говорили – он тоже не подкачал. Пифагорейцы были строгими вегетарианцами, более того, они не ели бобов. Причина этого неприятия бобов была скорее всего религиозного характера – возможно, они веровали в то, что люди сделаны из того же материала, что и бобы, или что в них покоятся души умерших. А какие у Вас взгляды на диету? Расскажите нам! Вы видите — как и известный персонаж недавней советской истории, Пифагор остался живее всех живых. Давайте же с благодарностью вспоминать его за тот жар сердца, который все еще согревает нас по прошествии двух с половиной тысяч оборотов вокруг Центрального Огня… Так, теперь по плану у нас идут остальные досократики, все скопом, пробежимся дружно с Вами по векам и делам давно минувших дней.

Модели, предложенные в целях концептуализации исторических событий и оценки деятельности исторических личностей, являются интеллектуальной собственностью автора и могут отличаться от общепринятой трактовки.

Ответьте на пару вопросов
Почему древние ученые мало экспериментировали?

(Проверьте как Вы усвоили материал)

Кто изобрел теорему Пифагора?

Какое слово изобрел Пифагор?

Кем Пифагор был в прошлой жизни (по собственным верованиям)?

Почему число семь было священным?

Вот и мы снова вместе, чему лично я искренне рад! Если подзабыли, в предыдущей статье речь у нас шла об основных фактах биографии Пифагора. А на сегодня мы с Вами запланировали проследить за его вкладом в науку.

Глава XXIX. Дитя смирения

DEUS EST CUIUS VOLUNTAS DEIFICAE ET POTENTIAE ET SAPIENTIAE ADUEQUATUR
Бог суть тот, чья воля равна и Всемогуществу, и Всеведению.

«Люди по природе своей чают знаний» — так говорил Аристотель, так начиналась «Метафизика». Джио не надо было убеждать в верности этого высказывания. Ведь это его существо сгорало от пламенной страсти к познанию Бога. Ведь это он совсем недавно умирал от жажды в сенсорной пустоши. Ведь это ему посчастливилось воскреснуть от живительного света нахлынувших мыслей впоследствии, вырваться на свободу в оковах темницы. Сколько он помнил себя, это стремление всегда было с ним, неизменно наполняя восхитительным нектаром смысла сухую чашу пресного бытия. А вот его отношение к обучению с годами поменялось. Детское горячее желание найти того Учителя, который заменит для него родителей, бережно возьмет за руку и отеческими наставлениями приведет к возвышенному трону Истины, постепенно поостыло. Пронзительная боль от кинжального удара утраты Пьетро, постыдная дрожь от жестокой ласки увещеваний Якопоне, приторный привкус от назойливой лжи жалоб Убертино, горькая правда разочарований многих других встреч на его жизненном пути – все это превратило прежнюю розовую надежду на чудо в нынешнее мрачное предвосхищение очередного краха доверия. И лишь памятные ощущения божественных дуновений Духа Святого с уст Иоанна Пармского поддерживала тепло угольков былого костра веры в дальнем уголке его души. Он продолжал ожидать исполнения пророчества блаженного старца и пусть более не вожделеть, но все еще осторожно хотеть этого. И, казалось, что Пьер Жан, как и он, попавший во Флоренцию с далекой Окситании по замысловатой событийной траектории, был ему послан самим Провидением Божиим. Многие суждения Оливи благозвучным аккордом резонировали с его собственными мнениями, другие целебным бальзамом избавляли от застарелых ноющих мозолей приобретенных им логических противоречий. Но вот решительное осуждение его спрятанной платонической любви к Маргарите острой занозой поразило его сердце. Как ни старался, он не смог избавиться от сего непозволительного монахам чувства, что спасло его из пучины отчаяния, вытащило из петли смертного греха, а теперь влекло в неведомые креативные дали – он увлекся высокой поэзией. И, исполненное животворящей силы, оно перевешивало убийственную тяжесть слов большого авторитета.

Должно быть, то просто зрелость стучалась в дверь. Множественные семена жизненного опыта, брошенные на добрую интеллектуальную почву, проросли ростками невиданных деревьев, и на их извилистых ветвях уже появлялись первые, хоть и еще неспелые плоды. Джио в общих чертах сформировался как мыслитель и теперь любое воздействие со стороны могло лишь поспособствовать его дальнейшему росту в определенном направлении, но не кардинально его изменить. Он стал осознавать, что его больше всего интересует не только Создатель, но и общая картина Его мира. Ему хотелось воспарить в небеса и оттуда, с философских высот, обозреть всю панораму, слить в едином мировоззрении все отдельные башни, все бесчисленные схоластические quaestiones. Как-то раз, взлетев таким образом ввысь, он обнаружил лежащий на поверхности блестящий вывод, что святость отнюдь не превращает человека в родник чистейшей истины. Не о том ли гласили строки вдохновенного Горация — quandoque bonus dormitat Homerus – и великий Гомер порою спал?! Если даже апостол Петр трижды отрекся от Христа, то что же говорить о всех прочих людях, даже самых праведных?! Значит, и Пьер Жан, будучи совершенно прав в определенных умозаключениях, мог вполне ошибаться в других?! Тогда он вгляделся в привидевшийся ему некогда подземный лабиринт неведения и сообразил, что неразумно запирать слепой верой за собою ранее отпертые двери, ведь иначе можно угодить в тупик, из которого не будет выхода. Не грешно ли смертным уподоблять себя Всевышнему, чье знание равно Его воле и могуществу, воображая себя обладателями непогрешимой ортодоксии?! Не дьявольская ли то гордыня?! Стало быть, сомнение – чадо смирения?! Посетившие его соображения свободолюбивой птицей рвались из тайников его души наружу и как-то при случае он открылся перед Оливи. Тот, внимательно выслушав его, после раздумий заявил, что, постоянно оглядываясь назад, далеко не уйдешь. Потому-то, стремясь к познанию, к единению с Господом, следует опираться на твердый посох Слова Божиего. Тем не менее, не согласившись с учеником, он с тех пор начал общаться с ним на равных…

И в один прекрасный день, когда места, закрываемые ими от Солнца, уже ожили от полуденной спячки и потянулись серыми пятнами к своему ночному соломенному лежбищу у стены, поделился с ним своими собственными сокровенными мыслями:

— Ты, должно быть, слышал, что блаженной памяти Эгидий Ассизский, коего Святой Франциск называл Рыцарем нашего Круглого Стола, часто повторял: «О, Париж, Париж, ты погубил наш Орден». Я сам учился в тамошнем университете и могу засвидетельствовать, что он a capite ad calcem, от головы до пят покрыт язвами аристотелевской проказы, не имеющей ничего общего с субстанцией совершенства евангельского жития. Дух Христов воистину вопиет там, страдая под ударами самых высокопоставленных, самых высокоученых и наименее религиозных, тех, кто погряз в пучине земных наслаждений, курьезных доктрин языческих философов и их сарацинских комментаторов. Подобно жабам нечистым, выходящим из уст дракона, зверя и лжепророка, прислуживают сии духи бесовские Антихристу. Фома Аквинский, Боэций Дакийский, Сигер Брабантский шли впереди них, но истинное имя им легион — nomen illis legio.
— Сигериус … Брабантский… жаба нечистая? Дух … бесовский? Нет ли здесь какой ошибки?!
— Все они одной мерзостью мазаны. Осмеливаются утверждать, что одной философской этики достаточно для нравственного руководства человеком, что Бог сам по себе не может произвести ничего нового, что мир существовал вечно, что нет свободы воли, что у всех людей единый интеллект и единственная субстанциальная форма…
— О, я сам участвовал в disputatione по последнему вопросу. И братья-проповедники горой стояли за сие еретическое учение…
— И все то было в точности предсказано в Откровении Иоанна Богослова. Потому, если Новый Завет по сравнению с Ветхим все равно что Солнце против Луны, и их удивительная concordia была обнаружена вдохновенным Иоахимом Флорским, то сия книга a fortiori, тем паче озарена сиянием Божественной Истины. И в ней следует искать свет маяков грядущего.
— Насколько знаю, многие уже пытались найти, но никому не раскрыла всех секретов…
— Вот поэтому-то столь важно ее тщательно изучать, дабы обнаружить путь обновления всей жизни христианской!

И он возбужденно, от чего немного сбивчиво, поведал Джио о своих великих открытиях:

— Как есть семь церковных таинств, семь дней творения, семь звезд на небе, семь святых даров и семь печатей Божиих, так насчитывается и семь стадий церкви. Первая, соответствующая крещению, началась с сошествия Духа Святого или, может быть, с проповедей Иисуса. Вторая, миропомазания — с преследований нечестивого Нерона или, возможно, с Креста Господня или забивания камнями Стефана Первомученика. Третья, приличествующая священству — с мудрости императора Константина, папы Сильвестра или Никейского собора. И, поскольку знание порождает любовь, то затем наступила эпоха четвертая, причащения, с отшельническим радением Антония Великого и прочих монахов. Пятую эру, покаяния, следует отсчитывать от Карла Великого. А вот шестую от отца нашего серафического, носившего славную стигмату — знак распятия Бога Живаго, знак его чудесной трансформации, преображения во Христе и в Христа. И по сей день длится она подобно законному браку людей с идеалом нищенского бытия, уже почти столетие. Первым четырем периодам в Апокалипсисе соответствуют животные, исполненные очей — лев, ибо имеет власть как апостолы; телец, ибо приносится в жертву; человек, ибо разумен как учитель; и орел, что созерцает мир, проживая в возвышенном уединении. И согласуются они с четырьмя совершенствами Всевышнего — Всемогущество с могучим львом, смирение с послушным тельцом, благоразумие с разумным человеком и Всеведение с зорким орлом. И с четырьмя достоинствами Христа – царственностью, жертвенностью, мудростью, божественностью. И с четырьмя смыслами Писания – историческим, моральным, аллегорическим и анагогическим. И с четырьмя Евангелиями. И с четырьмя чинами святых. Пятая же стадия подобна трону, посреди которого находились сии твари. Ну, а в шестую благословенным Франциском, ангелом шестой печати, обновителем и верховным хранителем в своем Уставе и Завещании жития евангельского совершенства, была проклята вавилонская блудница и запечатлено священное воинство Христово.
— И в седьмой случится … крах Антихриста, что будет выдавать себя за Бога и мессию иудейского, и Страшный Суд?!
— Воистину! И тогда же, после окончательной победы над князем мира сего, властелином тьмы все совершенно преобразится по образцу жизни Спасителя. И иудеи обратятся в веру христианскую, и весь Израиль спасется. Да-да, не удивляйся! Знаю, многие веруют, что сын погибели явится из этого, ныне проклятого всеми народа. Но ведь и Христос, и Пречистая Его Мать по крови своей происходили из него. И для Сыновей Израилевых благовествовали пророки, и с ними Господь заключал Завет в самом начале церкви, и обетованиям тем надлежит быть исполненными. Потому и подобает концу времен быть уделенным для евреев, дабы мы, все прочие племена, оказались заключенными в середине, будто малая посылка силлогизма. И наступит тогда Третье, а не Второе Пришествие, ведь в Первом явился Сын во плоти, способной страдать, потом преобразил Бог Духом евангельской жизни братьев-миноритов, а грядет Он во славе Отца судить живых и мертвых!
— Но что же Антихрист?! Кто его в короне императора ожидает, а кто и в тиаре римского понтифика. За кем правда?! И известно ли когда учинится зло сие?!
— Иоахим Флорский полагал, что явление лже-папы на престоле Петра и Павла весьма вероятно. И даже пророчил, что произойдет это в тот момент, когда шестой ангел вострубит, в 1200-й год от Рождества Христова. Хоть предсказание сие не сбылось, следует понимать, что блаженный аббат порой говорил, не претендуя на окончательную истинность, а всего лишь выражая собственное мнение. Помимо того, сначала явится мистический Антихрист, предтеча настоящего. Языческая философия Аристотеля, а не манихейство, развенчанное бл. Августином, строит дворец для Соблазнителя человечества. Ибо звезда, падшая с неба на землю, коей даден был ключ от кладязя бездны, суть не что иное, как грехопадение ученейших мужей в пучину греха и ужасных ошибок. Представь себе, они осмеливаются думать, что их умствования способны затмить Солнце христианской мудрости, что возвышенная бедность является всего лишь инструментом для достижения совершенства и наименьшей из монашеских добродетелей после послушания и целомудрия! Какое кощунство! Что до срока, то о том снова говорит Откровение. Недаром Бог уготовил для жены, облеченной в солнце, такое место, чтобы питали ее там ровно 1260 дней. Ибо число сие содержит в себе 42 тридцатидневных месяца, из коей цифири прямо в глаза бросается свет совершенства и шестерки, и семерки. И потому сыны Израилевы миновали не абы сколько, а 42 стана в Исходе из Египта. И оттого прошло в точности 42 поколения от Авраама до Христа, что было замечено в Евангелии от Матфея. Помимо того, оно содержит в себе достоинства 40, означающего покаяние и работу, с добавкой двоичности любви. И сорокадневный пост Иисуса в пустыни отражает сие таинство, и многое другое. И, конечно же, поскольку у пророка Иезекииля беззакония домов Иуды и Израилева в 40 и 390 лет обозначаются соответствующим количеством дней, то на языке Библии 1260 тоже означают годы.
— Господи! Не от Рождества ли Христова сия дата?! Но ведь то … ведь это прямое указание на наши времена?! Я и сам появился на свет ненамного позже.
—И ты начинаешь прозревать! Открыл сию мистерию еще исполненный Духом Святым Иоахим, и посвятил тому божественному числу целую книгу. Потому как догадался о сокровенном смысле тех слов, что ангел произнес, клянясь Живущим вовеки, обращаясь к пророку Даниилу: «к концу времени и времен и полувремени все свершится». И о том же «времени уже не будет» говорит Иоанн Богослов, «когда возгласит седьмой ангел». И означает это 42 колена по 30 лет – в Ветхом Завете рождений плотских, а в Новом спиритуальных, ибо недаром сказано «рожденное от Духа есть дух». И потому в начале 41-го поколения явилась удивительная комета и видна была на небесах аж три месяца. И в то время Манфред, бастард Фридриха, самонадеянно держа королевство в Неаполе против церкви, был сражен рукой Карла Анжуйского, а немного позже за ним пал последний Гогенштауфен, юный Конрадин, сын Конрада. А затем в 42-м поколении Педро, король Арагона, вторгся в Сицилию, и с тех пор бурлит промеж королей и королев адский котел ненависти, готовя миру великое зло…

Страсти вскипели и в душе у Пьер Жана, переполняя порог благоразумия и выплескиваясь наружу. Он замолчал и, желая совладать с эмоциями, отправился воскрешать совсем уже было сгинувшие в лунном полумраке силуэты дрожащим мерцанием свечи. Передышка позволила Джио тоже остановить трепещущее в полете благоговейного ужаса тело, остудить воспаленный величественной божественной панорамой рассудок, и, собравшись с мыслями, подобрать с тяжелой бренной земли то, что ему показалось весомым контраргументом.

— Но позволь, разве не сказал Иисус, что о дне и часе Его пришествия даже ангелы небесные ничего не ведают, а известен он только Богу-Отцу. Уместно ли нам, простым смертным, своим скудным умишкой пытаться проникнуть в сии божественные материи?!
— Sapere aude – дерзай знать! Такой уж сотворил Создатель натуру человеческую – обречены мы на вечные поиски истины в пещере неведения. Как иначе служить Господу, как отличить добро от зла, Антихриста от Христа?! И задача та кажется неразрешимой, но тот же Гораций верно заметил: dimidium factiqui coepit habet – кто сделал первый шаг, одолел уж половину пути. Иоахим, сравнивая Новый Завет с Ветхим, не мог не заметить их отличий, но при этом утверждал, что они будто два древа, похожие друга на друга стволом и отличающиеся ветвями и листвой. Честно говоря, я тоже иногда обнаруживаю нестыковки в своих выводах. Может статься, что следует довериться иудеям, что положили 4000 лет от Адама до Христа, и тогда, коль скоро у Бога один день как тысячелетие, то кажется логичным, если конец времен наступит в конце шаббата, значит, через 700 лет…
— Получается, примерно в 2000-м году?! Или, если считать от распятия, в 2030-х?!

Впитав в себя тени всех вещей, густая ночь давно укутала плотным теплым покрывалом сна людей, но взбудораженная холодным ментальным душем душа Джио упрямо скидывала его с себя. Он закрывал глаза и видел шестерки, семерки и прочие цифры, облагороженные совершенствами или лишенные оных. Они выстраивались в стройные ряды и маршировали под флагами, на коих были начертаны их суммы и произведения, то ли к гробу Господню, то ли к трону князя мира сего. В этом торжественном шествии им сопутствовали львы, тельцы и орлы, а также люди, ловко жонглировавшие разноцветными цитатами из Священного Писания и языческих поэтов. А рядом с ними прыгал в обличии нечистой жабы мудрый Сигер Брабантский. Джио раскрывал очи и видел многочисленных пап и императоров, объявленных антихристами или их предтечами. И, навострив уши, слышал глас блаженного Иоанна Пармского: «Бог – это куда, а не когда». И, поймав в парус разума ветер мыслей, пересекал бушующий океан свободной воли, протестующий против ледяной могилы определенного будущего. И, отперев тайник сердца, выпускал прекрасной звездой в благословенные небеса спрятанную там любовь. И в какой-то момент в памяти внезапно воскресла смерть его безумия в день ареста учителя. И он вдруг осознал, что, в точности как в Анконе, когда ему была жутко приятна жуть нахождения в эпицентре борьбы добра и зла, так и нынче ему хочется считать себя живущим в особые судьбоносные времена. И тут он понял, что подобному же дьявольскому искушению гордыней были подвержены и прочие люди. И призвал на помощь сомнение, чадо смирения. И, прогнав прочь крикливую обманчивую веру, сложил умозаключения Пьер Жана на хранение в свою шкатулку для неогранённых ценных идей. Наконец, возблагодарив Господа за науку, абстрагировался от самого себя, успокоился и заснул как дитя…

❓Домашнее задание читателям после прочтения главы: Оливи стоял на плечах Иоахима Флорского, а кого можно считать предтечей последнего?*Обоснуйте свои ответ. Ответы принимаем в комментариях ниже!

Ответьте на пару вопросов
Что познается в беде?

Рекомендуется прочитать статью…

DEUS EST CUIUS VOLUNTAS DEIFICAE ET POTENTIAE ET SAPIENTIAE ADUEQUATUR
Бог суть тот, чья воля равна и Всемогуществу, и Всеведению.
«Люди по природе своей чают знаний» — так говорил Аристотель, так начиналась «Метафизика».

Глава XXVIII. Проценты на дочь

Январь 1287-го года от Рождества Христова. Красота нежизнеспособна без уродства. Грубой кладкой из грязных булыжников за спиной обеспечена сохранность ажурного изящества золотистого двухголового трона Всевышнего на небесной лазури впереди. Мысли фра Феррандо, не спеша прогуливавшегося от конвента св. Иакова, расположенного у самой городской стены Филиппа-Августа по направлению к Нотр-Даму, плавно текли по привычному руслу. И даже встретившиеся ему по дороге шумные студенческие кампании Латинского квартала, казалось, не могли взволновать гладь его душевного спокойствия. Давно завершилось памятное заседание капитулы ордена, угасли восторги свидетелей истинного чуда Божия, столь волшебным образом в одночасье изменившего судьбы учения Фомы Аквинского. Враждебные ему посрамленные Псы Господни, поджав ядовитые языки, разбрелись по своим кельям зализывать раны. Теперь, после полученного хозяйского окрика постерегутся они облаивать богоданную доктрину. Да и францисканцам придется расхлебывать прогорклую кашу, ведь посеянные Джоном Пэкхэмом ветры гонений породили за Ла-Маншем настоящую бурю в стакане теологической воды. Впрочем, будущее отнюдь не казалось безоблачным многоопытному сицилийскому политику. Он отлично понимал, что до окончательной победы разума томизма во всем христианском мире еще безумно далеко. Даже в своих доминиканских стенах послушники продолжали изучать сочинения Блаженного Августина, а не Суммы Ангельского Доктора. Положение благосклонного к выработке единой идеологической платформы Ордена генерального магистра Муньо де Самора оставалось весьма шатким. Да и Иаков из Метца с Дитрихом из Фрайбурга, конечно же, не перестанут втихую точить зубы на Аквината, свои собственные и своих многочисленных учеников. Что же тогда говорить о всей католической церкви?! Ричарду Кнапвеллу, благословенному ангелу, ниспосланному Провидением, досталась горькая участь выпрашивать милости у подножия апостольского престола. А ведь там, в папской курии, как никогда, сильны неприязненные минориты. Университетские же богословы отнюдь не забыли длинный список анафем епископа Темпьера. Так, может быть, именно поэтому приор конвента в Палермо не спешил возвращаться на родину?!

Щит веры бессилен без меча воинов. И эта нехитрая истина была отлично известна фра Феррандо, но он боялся додумывать ее до дна, ибо там, в потаенной глубине его души жила тоскливая тревога. Что там случилось с его другом, бравым рыцарем Никколо, в жажде мести бросившимся в самое пекло анжуйского ада?! С тем самым человеком, что своим вторжением в его монашеское житие мощно толкнул его в то место, где он находился ныне?! С тем самым провидцем, что своим вещим сном у мощей Аквината пробудил в нем осознание его божественной миссии?! С тем самым героем, что своими богатырскими подвигами изменил судьбы Сицилии, Европы, а, может быть, и всего мира?! И потому теперь, на поверхности показывая самое безмятежное спокойствие, в недрах он ощущал, что его засасывает в трясину самообмана, что он болеет жестокой атрофией воли и постыдно грешит перед Господом. И по той же причине периоды апатии сменялись у него эпизодами лихорадочной активности, когда он сжигал все свое время без остатка, сдувая подальше от себя пепел тяжких раздумий. И тогда он целыми днями преподавал в studio как обыкновенный cursor biblicus и cursor Sententiarum одновременно, не забывая disputationes и repetitiones. Вечера он заполнял общением с полюбившимися ему благовестником Гервеем и его несколько сонным товарищем Иоанном по соответствующему прозвищу qui dort, поощряя их стремление вскарабкаться на самый пик учености, стать магистрами теологии. Ночами же отмаливал содеянное бездеяние.

Фра Феррандо не знал этого наверняка, но почему-то ощущал и предвосхищал, что по возвращению домой ему придется ловчить, хитрить и изворачиваться, притворяться и лгать, а ведь, как учил Divus Thomas, всякая неправда суть грех. Нет, он страшился не смерти, но жизни, в которой спасение Никколо обернется для него погибелью души. Но путь к чистоте не бывает без грязи. И он отверг бы самую белоснежную праведность, купленную за счет фарисейского предательства друга. И потому теперь, распечатав по возвращению с прогулки послание от своего викария, в коем, помимо прочего, сообщалось о пленении несчастного рыцаря, он нисколько не удивился, ибо злые вести о неудавшейся мести его сердце уже получило напрямую от Всевышнего. И по той же причине в строках того письма ему послышался глас трубы Господней, призывавшей его на бой, так что он более не колебался и стал немедленно собираться в путь. И, едва взойдя на борт генуэзской галеры, он уже наблюдал под ритмичный аккомпанемент бесцветно-сизых зимних волн за пируэтами пестрого балета большой политики. Вот Карл Салернский, истомившись в неволе, готов перепрыгнуть через голову, чтобы освободиться – он слишком хороший семьянин. А это Эдуард Английский, сколотивший себе репутацию европейского миротворца, словно цапля, спешит на своих длинных ногах его поддержать – пригласили овцы волка себя рассудить. Но понтифик Гонорий уже протянул к ним из своего нового дворца в обветшавшем Риме измученные подагрой руки, ведь его дело чести — никогда не допустить подобный кульбит. Почему же за кулисами спрятался могущественный король франков Филипп – по молодости или из хитрости?! Всем известно, что он был против Арагонского похода, вопреки желанию отца. Но теперь ему, должно быть, было выгодно сохранить церковную десятину, выделенную на крестоносные цели, дабы залечить финансовые раны обескровленной казны…

Казалось, что из набухающих почек мирных переговоров могли народиться те цветы, что благоухали бы на нужный богоугодному делу лад. Что, если частью сделки станет освобождение не только одного принца крови, но и всех проливших оную за время войны рядовых рыцарей?! И вот, задержавшись на несколько недель в Палермо за сбором необходимых сведений, фра Феррандо отправился напрямую ко двору короля Хайме и королевы-матери Констанции. Он ловчил, хитрил и изворачивался, притворялся и лгал, но никакие интриги и никакие аргументы не обладали достаточным весом, чтобы склонить мнение венценосцев в пользу того самого безвестного Никколо, кому они были обязаны своим возвышенным положением. И тогда он понял, что теперь ему надлежит отправиться в самое логово неаполитанского зверя, куда тот утащил его друга, в тот самый конвент San Domenico, в коем некогда преподавал магистр теологии по имени Фома Аквинский. И вот он уже правдами слагает с себя полномочия приора. И вот он уже полуправдами раздобывает рекомендательные письма. И вот он уже неправдами проникает в цитадель мирового зла: «Разве мог я подчиняться монархам, отлученным от груди матери-церкви?! Разве мог проповедовать народу, преданному анафеме Его Святейшеством?! Разве мог забыть о пролитой крови своих братьев?! Разве мог ходить по земле, пропитанной ядом ереси и мятежа?!» И Божиим соизволением ему поверили, вверив его попечению послушников. И началась знакомая рутина:

— Кто назовет нам третье обоснование благолепия нищеты?! … Господи, какой неуч – это же четвертое! Четыре дня на хлебе и воде! Так, кто еще хочет отличиться?!

— От творения. Подобно тому, как Солнце, Луна и прочие звезды, а также воздух и дождь принадлежат каждому, и все наслаждаются их благами, так и люди должны содержать все вещи в общем пользовании.

— Браво, Джованни, замечательно! Следующий вопрос – какова вторая причина того, что рождению Христа предшествовало Благовещение?!

— От ангельского служения. Ангел – слуга Божий, а Пресвятая Дева была избрана стать Богородицей, ergo, и его госпожой. Потому он и должен был ее оповестить.

— И снова все верно, молодец! Подойдешь ко мне после repetitionis.

Фра Феррандо терпеливо выдерживал время, дабы улеглись круги подозрений, которые вполне могли возникнуть после его резкого прыжка в застоялую воду незнакомого монастыря. Ведя беспорочно-бесполезное существование, он ограничивал исполнение своей миссии прямыми обязанностями – сеял семена томизма в души подрастающего поколения. Ментальная почва отличника Джованни представлялась ему особенно плодородной. И он поведал еще одному юноше историю чудесного видения Никколо, опустив некоторые кровавые подробности, связанные с сицилийской вечерней. И рассказал ему о своих удивительных теологических откровениях. И о богоданной победе на недавнем заседании капитулы. И благословил того на дальнейшую учебу, порекомендовав studia в Болонье и Париже. Тем временем, приближалось жаркое лето, а вместе с ним, несмотря на кончину Папы, разгорался питаемый его прежними горячими молитвами и холодными монетами новый костер бесконечной войны. Случилось то, чего более всего опасался Руджеро Лаурийский – апулийский флот соединился с провансальским. Высаженный с объединенной эскадры десант овладел восточной крепостью Августа, а сами недобрых 80 кораблей готовили нападение на запад Сицилии. И, хотя прославленный адмирал прибыл-таки со всеми своими галерами из огня Каталонии да в полымя Неаполитанского залива, соотношение сил было один к двум. Цвет французского дворянства — графы д’Артуа, де Монфор, Авеллы, Бриенна, Монпелье, многочисленные бароны — возглавляли грозное анжуйское войско. Со знакомой тоскливой тревогой внутри и показным спокойствием снаружи ожидал тайный агент Господа злых вестей. Но случилось невероятное! То ли легионы ангелов, то ли неукротимые альмогавары, то ли непревзойденное искусство флотоводца снова принесли Арагону сногсшибательную победу! Чуть ли не половина неприятельских судов захвачена, чуть ли не 5000 пленных, среди них многочисленные графы, бароны!

Но отчего же медлит решительный Руджеро, почему не развивает успех, не занимает оставшийся беззащитным Неаполь?! Почему не спешит освободить или хотя бы обменять пленников Кастель-дель-Ово?! Ах, если бы он знал, что в тех застенках томится его старый боевой товарищ Никколо! Боже милосердный, что это?! Ужели все французские вельможи выпущены на волю?! За выкуп?! Приказ короля Альфонсо, вот что это такое. Барселоне нужны золото и серебро, а не земли и не люди. Отныне фра Феррандо оставалось надеяться лишь на себя самого. И он продолжил вести хитроумную партию, пополняя своими ходами ряд mendaciorum officiosarum, вынужденной лжи. Да, он обосновался у самых врат ада, но ведь даже не знал наверняка, не умер ли его друг за ними. Солнце озарения опять взошло на его ментальном горизонте после ночных молитвенных бдений. Святая инквизиция – вот кто вымостит ему дорогу вовнутрь! Обосновал ее в своем стольном граде еще Карл Анжуйский в благочестивом стремлении истребить огнедышащих драконов безбожия Гогенштауфенов, а на самом деле она прозябала на неверных иудейских собаках, упорно возвращавшихся к блевотине своих заблуждений. Познакомиться с братом Джузеппе, возглавлявшим местное отделение борьбы со вселенским злом, не составило большого труда. Убедить простодушного служаку в своей ненависти к врагам Царствия Небесного на сицилийской земле было немногим сложнее. И использовать красноречие тренированного проповедника, дабы разукрасить блестками идею отличиться перед престолом Петра и Павла путем обличения тамошних еретиков оказалось ему вполне по силам…

Но вот когда до искомой цели было уже рукой подать и ногой ступить, фра Феррандо оставило хладнокровие. Ему предстояло спуститься в неугасимый огонь преисподней, терзающий его друга. Каким то найдет он там некогда могучего Никколо?! Избавился ли он ценой телесных мучений от душевных страданий?! Не выдаст ли его неосторожным жестом или восклицанием?! И что принесет эта встреча?! Чем поможет освободить пленника?! Все, к чему он стремился до сих пор, вдруг представилось ему подлинным сумасшествием. Неужто все его благие греховные жертвоприношения были впустую?! Ужели все его видения и откровения были дьявольским наваждением?! И лишь когда он нашел в себе мужество щитом «нет!» отразить удары этих остроконечных вопросов, в его душу вернулась нежная надежда на чудо и твердая вера в милосердие Господне. И тогда он отправился в инфернальную клоаку, сопровождаемый тюремным стражником и бесстрашием ратника Божиего. Его душила смрадная вонь склизких ям. Его давила тяжелая толщь каменных стен. Его слепила беспросветная тьма черных дыр. Но больше всего его ужасали лица узников – не человеческих, а звериных, не разумных, а диких, не живых, а застывших. Он долго вглядывался в них, пытаясь разгадать под отвратительными масками грязной коросты знакомые черты, но всякий раз отворачивался со странной смесью разочарования и облегчения. Наконец, его провожатый звякнул своей внушительной связкой ключей и глухо молвил: «Это все!». Но этого не может быть! Ведь о пленении несчастного рыцаря ему рассказали очевидцы из его ватаги! Или он уже умер под пытками и его тело растерзано рыбами на дне Неаполитанского залива?!

— Я не нашел здесь самого опасного главаря мятежников. Здесь точно нет других камер?!

— Только для буйных. Но входить туда небезопасно.

— Мне непременно требуется осмотреть их все до единой!

Он сразу узнал Никколо, хотя тот, черневший длинными волосами и многочисленными кровоподтеками, походил теперь скорее на дряхлого старика, нежели на молодого воина. Но больше всего его поразила не его внешность, ведь он уже ожидал увидеть нечто подобное, а поведение. Тот сидел в дальнем углу в немыслимой скрюченной позе, уставившись в стену прямо перед собой, и даже не повернул голову на проникший в его мир свет фонаря и скрип двери.

— А ты говорил, что здесь особо опасных держат. А этот и не пошевелился на наш приход.

— Двадцать третий номер?! Нынче присмирел, а то ох, как буянил. Два раза цепи голыми руками разрывал, моего товарища едва не придушил. Теперь уже неделю ничего не жрет, скоро околеет.

— Вот он-то мне и нужен!

Необходимо было спешить, и целый табун замечательных идей разом прискакал в голову Феррандо, когда он возвратился на свет Божий. Тотчас пристроив некоторые из них в свою упряжку, он отправился претворять их в жизнь. Первым делом следовало убедить Джузеппе в необходимости вызова именно этого узника, как зачинщика бунта, убийцу доминиканцев и закоренелого безбожника. Затем подпоить кустодия и изготовить восковые оттиски нужных ключей. Подготовить все необходимое для побега. Наконец, под предлогом личного знакомства потребовать остаться с еретиком наедине для допроса. И молиться, молиться и молиться денно и нощно…

— Никколо, ты что, не узнаешь меня?! Это же я, Феррандо!

— Где … где я?! Ахти мне! Фер… Феррандо?! Иисусе! Я еще жив или … или ужо на небесах?!

— Жив-жив, родной, слава тебе, Господи! А скоро и свободен будешь! Жаль, цепи твои не могу снять, но мы их раскуем на лодке, что ждет в гавани. Сюда-сюда, через эту комнату!

— Не … некуда мне бежать. И незачем. Наипаче … наипаче всего сдохнуть хочу.

— Да ты что?! Не греши против Всевышнего. Ему решать, когда призывать раба своего. Тебе же еще многое надлежит свершить во имя Его! Идем же, идем скорее! Не то охранники подслушают и прибегут!

— Пущай… бегут. На все воля Божия. А я … я весь вышел… Ничего не чаю. Даже … даже мести.

— Я столько всего перетерпел, чтобы все устроить! Отказался от должности приора! Ловчил и хитрил, притворялся и лгал! Но не предал тебя! А ты?! Смотри, они уже стучатся!

— Не держи … сердца на меня… Ан … ан не могу я. Умереть … тщусь гораздо.

Запертая дверь не выдержала напора и в залу вбежали двое караульных. Конец?!

— Биче! Дочь твоя! Она не погибла! Но уцелела и увезли ее генуэзцы!

— Что … что ты сказал?! Врешь?! Поклянись … на распятии!

— Ей … ай… ах!

Копье, брошенное издалека, пронзило навзничь честное сердце Феррандо. Он обмяк и белым мешком рухнул на землю. Никколо же, узрев это, издал страшное нечеловеческое рычание и, воздев скованные длани к небу, распрямился во весь свой богатырский рост. А затем, отмахнувшись от подбежавших стражников двумя легкими движениями, проломившими тем черепа, осторожно поднял тело друга, будто малого ребенка, на руки и зашагал прочь, по направлению к морю и воле…

❓Домашнее задание читателям после прочтения главы: Какие функции выполняли cursor biblicus и cursor Sententiarum в доминиканском studio?
*Обоснуйте свои ответ. Ответы принимаем в комментариях ниже!

Ответьте на пару вопросов
Что познается в беде?

Рекомендуется прочитать статью…

Январь 1287-го года от Рождества Христова. Красота нежизнеспособна без уродства. Грубой кладкой из грязных булыжников за спиной обеспечена сохранность ажурного изящества золотистого двухголового трона Всевышнего на небесной лазури впереди.

Глава XXVII. Non clauditur

DEUS EST CUIUS POSSE NON NUMERATUR, CUIUS ESSE NON CLAUDITUR, CUIUS BONITAS NON TERMINATUR.
Бог суть тот, чье могущество неисчислимо, чье существование неограниченно, чье милосердие бесконечно.

Джио не шел по дороге во Флоренцию, но парил над ней. Не только с его бренного тела, а и с бессмертной души спали железные оковы, кандалы греха. Не прежним безучастным к миру ментальным затворником, но изголодавшимся по впечатлениям свободным человеком жадной губкой впитывал он в себя окружающий пейзаж. Не былым наивным мальчиком, вожделевшим покровительства и ожидавшим чуда, а многоопытным мужем, покрытым шрамами страданий, всматривался в будущее. Что ему была наложенная на два года епитимья – он был готов всю оставшуюся жизнь прожить на хлебе и воде! Что ему была неизвестность запечатанного конверта, адресованного в незнакомый конвент – он был рад любой службе Господу! Что ему были происки приспешников Сатаны – когда он четко различал в лабиринте жизни впереди себя сияние неугасимой лампады Духа Святого. И у него не было попутчика, но он не был одинок, ведь в такт его сердцу в самой его потаенной глубине пульсировала малышка-любовь к Маргарите. И это чувство, далекое и спрятанное, подавленное, но не раздавленное, тоже рвалось наружу, стремясь заполнить собой все пространство от голой земли под босыми ногами до наряженного в лазурную тунику неба над покрытой капюшоном головой. Какой там! Коли бы то было угодно милосердному Богу, оно не остановилось бы и на возвышенных небесных сферах, но продолжило бесконечное расширение в счастливые трансцендентные дали. Да, он был выпущен на волю и в тот момент его существование казалось ему столь же блаженно безграничным, как у самого Всевышнего — non clauditur.

Но по мере приближения к цели Джио все же стала одолевать тревога – что ожидает его впереди?! Вот и показалась ползущая в зелени берегов под арками Ponte Vecchio и прочих мостов жирная ленивая змея реки Арно. Он с удивлением вглядывался в раскрывшуюся перед ним за воротами San Pietro городскую панораму. Ему надлежало идти во францисканский монастырь, но нахлынувшие воспоминания понесли его совсем в ином направлении. Перед его ментальным взором предстала Болонья в памятный день его первой встречи с Марко, и набежавшие волны тоски еще больше раскачали уже обеспокоенную душу. Ему отчего-то страшно захотелось, чтобы кто-нибудь представил ему новую загадочную форму жизни, как это некогда сделал его друг. Поэтому он нисколько не удивился, когда в исполнение его невысказанной просьбы к нему подошел молодой человек в облачении торговца и бойко, хоть и тихо, неслышно для окружающих, забормотал ему на ухо:

— Если досточтимый брат желает поменять деньги, то можно оформить сделку совершенно безопасно, незаметно и по самому выгодному курсу. Повсюду 37 серебряных сольдо за золотой флорин, но я отдам за 34. Курс только для миноритов в богоугодных целях.
— Ты разве не знаешь, что нам Уставом святого Франциска не разрешено прикасаться к монетам?! Я верен обету нищеты, а если здесь стою, то потому, что … что дивлюсь на hoc urbem. Вижу, что ты местный, не покажешь ли мне Florentiam из … из человеколюбия?!
— Известны мне ваши запреты, но я здесь много разных людей повидал, нередко случаются и весьма зажиточные нищенствующие монахи. Вижу, что Господь сподобил меня сегодня повстречать истинного праведника. Говоришь, желаешь наш город посмотреть?! Ну, что ж. День нынче все равно уже пропащий. Только не забудь помянуть меня, раба Божиего Дино, в молитвах своих!

И они отправились прочь, утлой лодочкой поплыв вниз по течению узеньких улочек. Джио, с удивлением осматривавшийся по сторонам, некоторое время рассеянно внимал своему проводнику, разглагольствовавшему о далеких истоках Флоренции — Энее и прочих троянцах, Фьезоле и таинственных этрусках — а затем заметил вслух:

— Совсем нет высоких башен, как в Болонье. И очень много деревянных домов…
— И у нас были кланы боевые, и какие! Донатти, Росси, Барди, Моцци, Скали, Магалотти, Манчини! Кстати-кстати, самый древний род у нас знаешь какой?! Барончи! Это несложно доказать. Их сотворил Благой Господь на самой заре времен, когда еще был юн и плохо умел рисовать, вот оттого-то они так уродливы! Ха-ха-ха! Так вот, все-все-все эти семьи испокон веку строения свои возводили до самого неба, да! В сотню или даже в тысячу braccia! Но потом власть взяли простые люди. Потому как горожане так решили — quod omnes tangit debet ab omnibus approbari – что касается каждого, то должны одобрить все. А среди вельмож к тому же тогда много было еретиков-катаров. И приказали тогда primo popolo их жилища урезать до пятидесяти аршин, дабы укротить спесь сих безбожников и прекратить кровавую междоусобицу. Ну, а что до прочих домов, то не потому из камня не построены, что денег не хватает. Нет-нет! Просто так повелось еще с незапамятных времен. Как только случится следующий пожар, все переменится. Помяни мое слово. Да!
— Боже мой, как он говорит! Это же второй Марко! Или может быть … тот самый, первый?!
— Что-что-что?! Я сказал – чего-чего, а богатства здешним жителям не занимать-стать. Нет! Тут они, наипервейшие банкирские дома во всем христианском мире! Вот ты думаешь, на чье золото Карл Анжуйский победил Гогенштауфенов?! Все-все из здешних сундуков. Да! Но не потому, что осерчали на Манфреда за то, что некогда приказал сравнять город с землей и спасло оный лишь заступничество уроженца здешних мест капитана Фарината. Нет! И тогда было достаточно гибеллинов, и по сей день не перевелись они у нас. Это Папа Урбан пригрозил освободить всех должников от оплаты по их обязательствам. А у них были они по всему-всему свету, включая королей Франции и Англии. Да-да!
— Неужто на одном греховном ростовщичестве так нажились, будто иудеи?!
— Нет, отчего же, здесь еще фламандскую шерсть и сукно в наилучшие ткани и одеяния перерабатывают. Да и прочих гильдий хватает — Calimala, Cambio, Medici, Speziali! А негоцианты здесь какие! Ничуть не уступят Венеции, Пизе или Генуе! Специями и зерном промышляют. А недавно объединились в universitas mercatorum. Да!
— А что же scholastici?! Так и не образовали здесь universitatem?!
— Вот-вот-вот – давно пора нам завести свой университет! Да! А пока есть только школы-studia, францисканская в Santa Croce и доминиканская в Santa Maria Novella. Но почти все поголовно, даже женщины, за исключением деревенских неучей из контадо, грамоте обучены, хоть и не всегда латинской. Наш тосканский язык, чай, не хуже. Нет! Вон Гвидо Кавальканти такие вирши на нем сочиняет, заслушаешься! А братья-проповедники Ремиджио деи Джиролами и Джордано Пизанский самыми-самыми простыми словами так народ пробирают — почище любого Цицерона! Да!

Уже расставшись со своим проводником, допоздна бродил Джио по опустевшим улицам. Флоренция не произвела на него столь ошеломляющего впечатления, как некогда Болонья. Но в первых башнях ее будущей обширной крепостной стены, в строящихся храмах и базиликах и даже в задорном напоре горожан он ощутил могучую силу стремительно развивающегося общественного организма. И подумал, что прав был то ли Дино, то ли дух Марко, пророчествовавший его устами, когда утверждал, что град сей был угоден Всевышнему, и суждено ему царствовать подобно новому Риму. Но — добавил он от себя — править тот будет не над народами, морями и сушей, а, скорее, над умами и сердцами. И не видно было предела тому росту – nonclauditur…

Со скрипом отворилась тяжелая дверь и в келью, почуяв возможность удрать из скучной тьмы, весело ворвалась стайка легких блаженно колючих солнечных лучей. Один из них, изловчившись, разогнался, подпрыгнул и копьем навылет пронзил сердце Джио. И ему вдруг припомнился студеный зимний вечер в Греччо. И послышалось горячее дыхание святого отшельника: «Но вижу … истинно, истинно говорю тебе … вижу, что найдешь ты того человека … тех людей … что помогут тебе прийти к Господу». Он встрепенулся и увидел в великолепном сиянии венца света на голове серый силуэт монаха-францисканца. Тот приблизился к нему и спокойно молвил: «Salve! Pax et bonum!». Но почудилось ему «Vade mecum!» и торжественный глас Иоанна Пармского: «Воззри на того, за кем тебе надлежит идти!» Petrus Joannis Olivi, а именно так величали незнакомца, по замыслу гвардиана Santa Croce и в самом деле должен был наставить недавнего преступника на путь истинный. И теперь, присев прямо на пол рядом с подопечным, рассказывал о себе. Он и сам только что прибыл в конвент с юга Франции служить здесь лектором. Оказалось, что все то же событие — избрание генералом Ордена на заседании капитулы в Монпелье Матфея из Акваспарты – каковое вызвало отбытие из Болоньи злополучного Бернардо, послужило причиной прибытия во Флоренцию благословенного Пьер Жана. То была скорее амнистия, чем ссылка, перемещение скорее вверх, нежели вниз по карьерному склону. Однако, он уже давно не полагался на милости Госпожи Фортуны. Вступив в ряды миноритов в возрасте двенадцати лет, был гордостью и надеждой Парижского университета, но пик magisterii так и не покорился человеку, предпочитавшему расчищать непроходимые ментальные заросли вдалеке от протоптанных авторитетами троп ортодоксии. Потом был studium Нарбонны и многочисленные теологические комментарии, но были и нападки завистника, брата Арнольда, на его «богословские ошибки». Была отчаянная защита своих взглядов и их несправедливое осуждение комиссией из семи магистров…

Джио, полагаясь на полученное Божественное знамение, сразу же проникся симпатией к новому наставнику. Со временем росток инстинктивной приязни превратился в древо осознанного доверия к излучавшему сияние зрелых воззрений мыслителю. Оно постепенно набирало силу и крепло, будучи поливаемо живительной водой уважения перед непорочным житием истинного праведника. И тогда Джио стал раскрывать перед ним свою душу, прочищая темные закоулки мучивших его вопросов светом его поучений:

— Бернардо вменял мне в вину сочувствие к спиритуалам, поскольку … поскольку был я учеником Пьетро из Фоссомброне и сопутствовал фра Убертино, когда тот столкнулся с ним в придорожной таверне. Но неповинен я в том, ибо никогда не был готов отказаться от обета послушания даже … даже в защиту благословенной нищеты. Если бежал, то от … от несправедливости, а не от соблюдения богоугодных законов. С другой стороны, Divus Franciscus был словно восковым отпечатком Христа. Так разве мы не должны, стремясь к евангельским идеалам, следовать каждой букве его устава и завещания?! А ведь многие братья позволяют себе … себе излишества. В мой самый первый день во Флоренции я повстречал менялу, который рассказал мне, что … что частенько обслуживал – да простит их Господь! — миноритов…
— Всегда ощущай себя распятым вместе с Христом разумом и телом, и тогда никогда не ошибешься. Всегда следуй высоким порывам возлюбленного Иисуса, его пресвятой матери и маякам истин Священного Писания, и тогда никогда не заблудишься. Всегда помни, что Бог стремится к духовному, а не материальному, и тогда никогда не погубишь бессмертную душу, как то делают последователи Аристотеля, ислама или арианства. Презренны те, что надевают хабит цвета праха земного и не отказываются от мирских соблазнов. Немало есть таких фарисеев в наших рядах, но особенно много их у доминиканцев, ведь некоторые из них, например, Фома Аквинский, осмеливались утверждать, что нищенское существование является инструментом для достижения совершенства, а не целью per se, самой по себе. Хуже того, они полагают, что для достижения апостольской бедности вполне достаточно, если права собственности на недвижимое и движимое имущество Ордена принадлежат церкви. Но суть ведь не в формальном владении, а в реальном использовании. Что толку в правилах, кои позволяют вкушать обед из двух блюд, иметь несколько туник, создавать запасы в погребах или путешествовать верхом?! Потому основополагающим принципом, каковой мы обязуемся исполнять нашей клятвой, является usus pauper – бедное потребление жизненных благ… Но грешат и те, кто пытаются разрушить главный столп монашеского бытия – субординацию и повиновение. Или те, кто на основании неправильно понятых слов святого Франциска запрещают любое толкование его заветов. И булла Exiit qui seminat, что издал Его Святейшество Николай III-й не без моего участия, была важным шагом в правильном направлении. Но для кардинального обновления жития христианского, для спасения мира от грядущего Антихриста идти следует гораздо дальше…

Так Джио продолжал наполнять свою душу божественным эликсиром идей Пьер Жана, пока однажды не почувствовал, что более не в состоянии держать от него под замком рвущуюся на свободу птицу своей страшной тайны. И тогда он поведал ему сначала о книге сестры Мехтильды и полученных ею Откровениях, а затем и всю историю своей счастливой неудовлетворенной любви к удивительной девушке по имени Маргарита. Позволительно ли францисканцу, не нарушая обет воздержания, испытывать хоть какие-либо чувства к существу неправильного пола?!

— Я встречал многих бегинок в Нарбонне и Монпелье. Почитай, все они вели богоугодный образ жизни, стремились к апостольскому совершенству нищеты. А некоторые из них еще и пророчествовали, причем, так, что от этого трепетало все мое естество, будто от прикосновений Духа Святого, каковые порой ощущаешь во время молитвы. И вижу высокий промысел Божий в том, что Всемогущий Господь выбирает слабых или убогих орудиями своего Провидения. Повсюду пребывает Он и нет для Него преград. Да что там говорить, я встречал даже заблудших иудеев, в мутной водице чьих речей наблюдал крупицы злата истины! Потому не вижу греха в том, что приглянулось тебе учение сие.
— Значит… значит, могу не скрывать сие благородное знание, могу воспевать свое чувство… и ее?! О, благодарю тебя, мой учитель!
— Подожди, не спеши с выводами. Следует отличать непреходящее драгоценное ожерелье от его бренного носителя. Нельзя переносить восхищение Словом на тех, кто его произносит. Женщины — соблазн дьявольский, сосуд немощнейший. Потому не спасутся те, кто погряз в плотских утехах. Я тебе больше скажу — даже законный брак суть не что иное, как lupanar privatum, частный бордель.
— Но я отнюдь… отнюдь не стремлюсь к плотским наслаждениям. Мои отношения с нею были и навсегда останутся высокодуховными, платоническими и возвышенными… Да и она никогда не узнает об этом…
— Допускаю, нет, даже верю тебе. Но недаром сказано — не сотвори себе кумира. Ты называешь это любовью, а на самом деле обожествляешь человека. Обрати-ка ты свои помыслы и восторги лучше к небесам, ко Всевышнему.

Веселая стайка легких солнечных лучей вдребезги разбилась об унылую тяжелую дверь. Холодом могильной плиты повеяло на Джио от решительного суждения мудрого наставника. Одна из двух недавно обретенных, но уже нераздельных частей его души должна была быть похоронена под ней. Коли прав Пьер Жан, то вырвать с мясом из сердца придется любовь к Маргарите. Если же не достанет у него сил превозмочь сею нечеловеческую боль, то проститься придется с Учителем, обетованным Духом Святым чрез уста Иоанна Пармского. Он чувствовал, что, едва обретя, безвозвратно потерял точку опоры и перед ним снова лежала бескрайняя пустота неизвестности, non clauditur.

❓Домашнее задание читателям после прочтения главы: Откуда автор позаимствовал историю об уродливости как признаке древности рода?
*Обоснуйте свои ответ. Ответы принимаем в комментариях ниже!

Ответьте на пару вопросов
Кого следует любить?

Рекомендуется прочитать статью…

Над дорогой во Флоренцию. Лучший курс валют – для Бога. Сказ о том, как Благой Господь учился рисовать. Серый силуэт в сиянии света на голове. Распятый вместе с Христом разумом и телом. В мутной водице речей иудеев обнаружены крупицы злата истины. Законный брак – частный бордель. Бескрайняя пустота неизвестности грядет в романе Георгия Борского.

Глава XXVI. Mendacia officiosa

Январь 1287-го года от Р.Х.. Красота нежизнеспособна без уродства. Грубой кладкой из грязных булыжников за спиной обеспечена сохранность ажурного изящества золотистого двухголового трона Всевышнего на небесной лазури впереди. Мысли фра Феррандо, не спеша прогуливавшегося от конвента св. Иакова, расположенного у самой городской стены Филиппа-Августа по направлению к Нотр-Даму, плавно текли по привычному руслу. И даже встретившиеся ему по дороге шумные студенческие кампании Латинского квартала, казалось, не могли взволновать гладь его душевного спокойствия. Давно завершилось памятное заседание капитулы ордена, угасли восторги свидетелей истинного чуда Божия, столь волшебным образом в одночасье изменившего судьбы учения Фомы Аквинского. Враждебные ему посрамленные Псы Господни, поджав ядовитые языки, разбрелись по своим кельям зализывать раны. Теперь, после полученного хозяйского окрика постерегутся они облаивать богоданную доктрину. Да и францисканцам придется расхлебывать прогорклую кашу, ведь посеянные Джоном Пэкхэмом ветры гонений породили за Ла-Маншем настоящую бурю в стакане теологической воды. Впрочем, будущее отнюдь не казалось безоблачным многоопытному сицилийскому политику. Он отлично понимал, что до окончательной победы разума томизма во всем христианском мире еще безумно далеко. Даже в своих доминиканских стенах послушники продолжали изучать сочинения Блаженного Августина, а не Суммы Ангельского Доктора. Положение благосклонного к выработке единой идеологической платформы Ордена генерального магистра Муньо де Самора оставалось весьма шатким. Да и Иаков из Метца с Дитрихом из Фрайбурга, конечно же, не перестанут втихую точить зубы на Аквината, свои собственные и своих многочисленных учеников. Что же тогда говорить о всей католической церкви?! Ричарду Кнапвеллу, благословенному ангелу, ниспосланному Провидением, досталась горькая участь выпрашивать милости у подножия апостольского престола. А ведь там, в папской курии, как никогда, сильны неприязненные минориты. Университетские же богословы отнюдь не забыли длинный список анафем епископа Темпьера. Так, может быть, именно поэтому приор конвента в Палермо не спешил возвращаться на родину?!

Щит веры бессилен без меча воинов. И эта нехитрая истина была отлично известна фра Феррандо, но он боялся додумывать ее до дна, ибо там, в потаенной глубине его души жила тоскливая тревога. Что там случилось с его другом, бравым рыцарем Никколо, в жажде мести бросившимся в самое пекло анжуйского ада?! С тем самым человеком, что своим вторжением в его монашеское житие мощно толкнул его в то место, где он находился ныне?! С тем самым провидцем, что своим вещим сном у мощей Аквината пробудил в нем осознание его божественной миссии?! С тем самым героем, что своими богатырскими подвигами изменил судьбы Сицилии, Европы, а, может быть, и всего мира?! И потому теперь, на поверхности показывая самое безмятежное спокойствие, в недрах он ощущал, что его засасывает в трясину самообмана, что он болеет жестокой атрофией воли и постыдно грешит перед Господом. И по той же причине периоды апатии сменялись у него эпизодами лихорадочной активности, когда он сжигал все свое время без остатка, сдувая подальше от себя пепел тяжких раздумий. И тогда он целыми днями преподавал в studio как обыкновенный cursor biblicus и cursor Sententiarum одновременно, не забывая disputationes и repetitiones. Вечера он заполнял общением с полюбившимися ему благовестником Гервеем и его несколько сонным товарищем Иоанном по соответствующему прозвищу qui dort, поощряя их стремление вскарабкаться на самый пик учености, стать магистрами теологии. Ночами же отмаливал содеянное бездеяние.

Фра Феррандо не знал этого наверняка, но почему-то ощущал и предвосхищал, что по возвращению домой ему придется ловчить, хитрить и изворачиваться, притворяться и лгать, а ведь, как учил Divus Thomas, всякая неправда суть грех. Нет, он страшился не смерти, но жизни, в которой спасение Никколо обернется для него погибелью души. Но путь к чистоте не бывает без грязи. И он отверг бы самую белоснежную праведность, купленную за счет фарисейского предательства друга. И потому теперь, распечатав по возвращению с прогулки послание от своего викария, в коем, помимо прочего, сообщалось о пленении несчастного рыцаря, он нисколько не удивился, ибо злые вести о неудавшейся мести его сердце уже получило напрямую от Всевышнего. И по той же причине в строках того письма ему послышался глас трубы Господней, призывавшей его на бой, так что он более не колебался и стал немедленно собираться в путь. И, едва взойдя на борт генуэзской галеры, он уже наблюдал под ритмичный аккомпанемент бесцветно-сизых зимних волн за пируэтами пестрого балета большой политики. Вот Карл Салернский, истомившись в неволе, готов перепрыгнуть через голову, чтобы освободиться – он слишком хороший семьянин. А это Эдуард Английский, сколотивший себе репутацию европейского миротворца, словно цапля, спешит на своих длинных ногах его поддержать – пригласили овцы волка себя рассудить. Но понтифик Гонорий уже протянул к ним из своего нового дворца в обветшавшем Риме измученные подагрой руки, ведь его дело чести — никогда не допустить подобный кульбит. Почему же за кулисами спрятался могущественный король франков Филипп – по молодости или из хитрости?! Всем известно, что он был против Арагонского похода, вопреки желанию отца. Но теперь ему, должно быть, было выгодно сохранить церковную десятину, выделенную на крестоносные цели, дабы залечить финансовые раны обескровленной казны…

Казалось, что из набухающих почек мирных переговоров могли народиться те цветы, что благоухали бы на нужный богоугодному делу лад. Что, если частью сделки станет освобождение не только одного принца крови, но и всех проливших оную за время войны рядовых рыцарей?! И вот, задержавшись на несколько недель в Палермо за сбором необходимых сведений, фра Феррандо отправился напрямую ко двору короля Хайме и королевы-матери Констанции. Он ловчил, хитрил и изворачивался, притворялся и лгал, но никакие интриги и никакие аргументы не обладали достаточным весом, чтобы склонить мнение венценосцев в пользу того самого безвестного Никколо, кому они были обязаны своим возвышенным положением. И тогда он понял, что теперь ему надлежит отправиться в самое логово неаполитанского зверя, куда тот утащил его друга, в тот самый конвент San Domenico, в коем некогда преподавал магистр теологии по имени Фома Аквинский. И вот он уже правдами слагает с себя полномочия приора. И вот он уже полуправдами раздобывает рекомендательные письма. И вот он уже неправдами проникает в цитадель мирового зла: «Разве мог я подчиняться монархам, отлученным от груди матери-церкви?! Разве мог проповедовать народу, преданному анафеме Его Святейшеством?! Разве мог забыть о пролитой крови своих братьев?! Разве мог ходить по земле, пропитанной ядом ереси и мятежа?!» И Божиим соизволением ему поверили, вверив его попечению послушников. И началась знакомая рутина:

— Кто назовет нам третье обоснование благолепия нищеты?! …Господи, какой неуч – это же четвертое! Четыре дня на хлебе и воде! Так, кто еще хочет отличиться?!
— От творения. Подобно тому, как Солнце, Луна и прочие звезды, а также воздух и дождь принадлежат каждому, и все наслаждаются их благами, так и люди должны содержать все вещи в общем пользовании.
— Браво, Джованни, замечательно! Следующий вопрос – какова вторая причина того, что рождению Христа предшествовало Благовещение?!
— От ангельского служения. Ангел – слуга Божий, а Пресвятая Дева была избрана стать Богородицей, ergo, и его госпожой. Потому он и должен был ее оповестить.
— И снова все верно, молодец! Подойдешь ко мне после repetitionis.

Фра Феррандо терпеливо выдерживал время, дабы улеглись круги подозрений, которые вполне могли возникнуть после его резкого прыжка в застоялую воду незнакомого монастыря. Ведя беспорочно-бесполезное существование, он ограничивал исполнение своей миссии прямыми обязанностями – сеял семена томизма в души подрастающего поколения. Ментальная почва отличника Джованни представлялась ему особенно плодородной. И он поведал еще одному юноше историю чудесного видения Никколо, опустив некоторые кровавые подробности, связанные с сицилийской вечерней. И рассказал ему о своих удивительных теологических откровениях. И о богоданной победе на недавнем заседании капитулы. И благословил того на дальнейшую учебу, порекомендовав studia в Болонье и Париже. Тем временем, приближалось жаркое лето, а вместе с ним, несмотря на кончину Папы, разгорался питаемый его прежними горячими молитвами и холодными монетами новый костер бесконечной войны. Случилось то, чего более всего опасался Руджеро Лаурийский – апулийский флот соединился с провансальским. Высаженный с объединенной эскадры десант овладел восточной крепостью Августа, а сами недобрых 80 кораблей готовили нападение на запад Сицилии. И, хотя прославленный адмирал прибыл-таки со всеми своими галерами из огня Каталонии да в полымя Неаполитанского залива, соотношение сил было один к двум. Цвет французского дворянства — графы д’Артуа, де Монфор, Авеллы, Бриенна, Монпелье, многочисленные бароны — возглавляли грозное анжуйское войско. Со знакомой тоскливой тревогой внутри и показным спокойствием снаружи ожидал тайный агент Господа злых вестей. Но случилось невероятное! То ли легионы ангелов, то ли неукротимые альмогавары, то ли непревзойденное искусство флотоводца снова принесли Арагону сногсшибательную победу! Чуть ли не половина неприятельских судов захвачена, чуть ли не 5000 пленных, среди них многочисленные графы, бароны!

Но отчего же медлит решительный Руджеро, почему не развивает успех, не занимает оставшийся беззащитным Неаполь?! Почему не спешит освободить или хотя бы обменять пленников Кастель-дель-Ово?! Ах, если бы он знал, что в тех застенках томится его старый боевой товарищ Никколо! Боже милосердный, что это?! Ужели все французские вельможи выпущены на волю?! За выкуп?! Приказ короля Альфонсо, вот что это такое. Барселоне нужны золото и серебро, а не земли и не люди. Отныне фра Феррандо оставалось надеяться лишь на себя самого. И он продолжил вести хитроумную партию, пополняя своими ходами ряд mendaciorum officiosarum, вынужденной лжи. Да, он обосновался у самых врат ада, но ведь даже не знал наверняка, не умер ли его друг за ними. Солнце озарения опять взошло на его ментальном горизонте после ночных молитвенных бдений. Святая инквизиция – вот кто вымостит ему дорогу вовнутрь! Обосновал ее в своем стольном граде еще Карл Анжуйский в благочестивом стремлении истребить огнедышащих драконов безбожия Гогенштауфенов, а на самом деле она прозябала на неверных иудейских собаках, упорно возвращавшихся к блевотине своих заблуждений. Познакомиться с братом Джузеппе, возглавлявшим местное отделение борьбы со вселенским злом, не составило большого труда. Убедить простодушного служаку в своей ненависти к врагам Царствия Небесного на сицилийской земле было немногим сложнее. И использовать красноречие тренированного проповедника, дабы разукрасить блестками идею отличиться перед престолом Петра и Павла путем обличения тамошних еретиков оказалось ему вполне по силам…

Но вот когда до искомой цели было уже рукой подать и ногой ступить, фра Феррандо оставило хладнокровие. Ему предстояло спуститься в неугасимый огонь преисподней, терзающий его друга. Каким то найдет он там некогда могучего Никколо?! Избавился ли он ценой телесных мучений от душевных страданий?! Не выдаст ли его неосторожным жестом или восклицанием?! И что принесет эта встреча?! Чем поможет освободить пленника?! Все, к чему он стремился до сих пор, вдруг представилось ему подлинным сумасшествием. Неужто все его благие греховные жертвоприношения были впустую?! Ужели все его видения и откровения были дьявольским наваждением?! И лишь когда он нашел в себе мужество щитом «нет!» отразить удары этих остроконечных вопросов, в его душу вернулась нежная надежда на чудо и твердая вера в милосердие Господне. И тогда он отправился в инфернальную клоаку, сопровождаемый тюремным стражником и бесстрашием ратника Божиего. Его душила смрадная вонь склизких ям. Его давила тяжелая толщь каменных стен. Его слепила беспросветная тьма черных дыр. Но больше всего его ужасали лица узников – не человеческих, а звериных, не разумных, а диких, не живых, а застывших. Он долго вглядывался в них, пытаясь разгадать под отвратительными масками грязной коросты знакомые черты, но всякий раз отворачивался со странной смесью разочарования и облегчения. Наконец, его провожатый звякнул своей внушительной связкой ключей и глухо молвил: «Это все!». Но этого не может быть! Ведь о пленении несчастного рыцаря ему рассказали очевидцы из его ватаги! Или он уже умер под пытками и его тело растерзано рыбами на дне Неаполитанского залива?!

— Я не нашел здесь самого опасного главаря мятежников. Здесь точно нет других камер?!
— Только для буйных. Но входить туда небезопасно.
— Мне непременно требуется осмотреть их все до единой!
Он сразу узнал Никколо, хотя тот, черневший длинными волосами и многочисленными кровоподтеками, походил теперь скорее на дряхлого старика, нежели на молодого воина. Но больше всего его поразила не его внешность, ведь он уже ожидал увидеть нечто подобное, а поведение. Тот сидел в дальнем углу в немыслимой скрюченной позе, уставившись в стену прямо перед собой, и даже не повернул голову на проникший в его мир свет фонаря и скрип двери.
— А ты говорил, что здесь особо опасных держат. А этот и не пошевелился на наш приход.
— Двадцать третий номер?! Нынче присмирел, а то ох, как буянил. Два раза цепи голыми руками разрывал, моего товарища едва не придушил. Теперь уже неделю ничего не жрет, скоро околеет.
— Вот он-то мне и нужен!

Необходимо было спешить, и целый табун замечательных идей разом прискакал в голову Феррандо, когда он возвратился на свет Божий. Тотчас пристроив некоторые из них в свою упряжку, он отправился претворять их в жизнь. Первым делом следовало убедить Джузеппе в необходимости вызова именно этого узника, как зачинщика бунта, убийцу доминиканцев и закоренелого безбожника. Затем подпоить кустодия и изготовить восковые оттиски нужных ключей. Подготовить все необходимое для побега. Наконец, под предлогом личного знакомства потребовать остаться с еретиком наедине для допроса. И молиться, молиться и молиться денно и нощно…

— Никколо, ты что, не узнаешь меня?! Это же я, Феррандо!
— Где…где я?! Ахти мне! Фер… Феррандо?! Иисусе! Я еще жив или…или ужо на небесах?!
— Жив-жив, родной, слава тебе, Господи! А скоро и свободен будешь! Жаль, цепи твои не могу снять, но мы их раскуем на лодке, что ждет в гавани. Сюда-сюда, через эту комнату!
— Не…некуда мне бежать. И незачем. Наипаче…наипаче всего сдохнуть хочу.
— Да ты что?! Не греши против Всевышнего. Ему решать, когда призывать раба своего. Тебе же еще многое надлежит свершить во имя Его! Идем же, идем скорее! Не то охранники подслушают и прибегут!
— Пущай…бегут. На все воля Божия. А я…я весь вышел…Ничего не чаю. Даже…даже мести.
— Я столько всего перетерпел, чтобы все устроить! Отказался от должности приора! Ловчил и хитрил, притворялся и лгал! Но не предал тебя! А ты?! Смотри, они уже стучатся!
— Не держи…сердца на меня…Ан…ан не могу я. Умереть…тщусь гораздо.
Запертая дверь не выдержала напора и в залу вбежали двое караульных. Конец?!
— Биче! Дочь твоя! Она не погибла! Но уцелела и увезли ее генуэзцы!
— Что…что ты сказал?! Врешь?! Поклянись…на распятии!
— Ей…ай…ах!

Копье, брошенное издалека, пронзило навзничь честное сердце Феррандо. Он обмяк и белым мешком рухнул на землю. Никколо же, узрев это, издал страшное нечеловеческое рычание и, воздев скованные длани к небу, распрямился во весь свой богатырский рост. А затем, отмахнувшись от подбежавших стражников двумя легкими движениями, проломившими тем черепа, осторожно поднял тело друга, будто малого ребенка, на руки и зашагал прочь, по направлению к морю и воле…

❓ Домашнее задание: Какие функции выполняли cursor biblicus и cursor Sententiarum в доминиканском studio?
*Обоснуйте свои ответ. Ответы принимаем в комментариях ниже!

Ответьте на пару вопросов
Какая ложь простительна?

Рекомендуется прочитать статью…

Красота нежизнеспособна без уродства. Щит веры бессилен без меча воинов. Путь к чистоте не бывает без грязи. Третье обоснование благолепия нищеты. Костер войны разгорается от горячих молитв усопшего Папы. Святая инквизиция мостит дорогу в ад. Ощущения доминиканца в инфернальной клоаке. Никколо во весь богатырский рост возвращается в роман Георгия Борского…
Top