Перед смертью, может быть, и не надышишься, но иногда получается натворить такое… Сократ, коли Платон нам не врет, собираясь выпить чашу с ядом, толкнул такую речугу, что она подняла античную науку на невиданные доселе высоты на столетия вперед. Иисус, коли евангелисты нас не обманывают, готовясь взойти на свой крест, так обильно потратил свою плоть и кровь на Тайной вечере, что христиане до сих пор причащаются. Боэций, коли сам все не придумал, так коротал время в ожидании неминуемой смертной казни, что утешил бесчисленных несчастных, уговорив их стоически принимать повороты колеса Фортуны. Но и ведомые на расстрел культуры, и целые цивилизации, казалось бы, нередко используют свои немногие оставшиеся мгновения для того, чтобы оставить-таки последний след в мире моделей. Все говорят «декаданс», но что это за явление? Существует ли вообще такой феномен? Если да, то всегда ли это на самом деле так уж плохо и упадочно? Не знаю, как вам, а лично мне ответ на эти вопросы неизвестен. Давайте взглянем на несколько исторических примеров… Имперский корабль Константина Великого разбивается о крутой берег турецкий. Спасаются некоторые избранные мыслители – но какие! Георгий Плифон, другой Георгий – Трапезундский, кардинал Виссарион… Истинные рыцари европейского Ренессанса, случилась бы без них пресловутая научно-техническая революция? Австро-Венгерская империя, наследница древней Священной Римской, непосредственно перед распадом на два куска слева и справа от дефиса. Густав Малер, Арнольд Шёнберг, другой Густав – Климт, Людвиг Витгенштейн… Можно ли без них представить современную музыку, живопись, философию? А вот еще одна империя, Российская, некогда внебрачный отпрыск Византийской, близится к кровавому закату. Не буду перечислять ее героев – будет очень долго и бесполезно, ведь они известны каждому из вас. Разве не прекрасен был этот последний выдох? Особенно в сравнении с последовавшим за ним глубоким погружением в советский реализм? Перепал бы нам сейчас хотя бы лучик заходящего солнца того творческого вдохновения…

А относительно недавно мы прослушали лебединую песню другого Возрождения –реквием науке арабского Востока. И ее исполнителями был ряд незаурядных ученых самого высокого полета. Тогда мы проследили не только за поведением самых глупых скворцов, но и за траекторией самых умных ангелов – они отправились на Запад. Но все модели смертны, пришел черед сыграть в пыльный архивный ящик и аль-Андалузу. Альмохады поставили царившему там оазису толерантности предсмертный шах, а мы с вами неутешный диагноз — рак в последней стадии, неизлечимо. И надо же такому случиться, что как раз в этот трагический момент на историческую сцену вышли истинные мастера философского искусства?! … Вот вам хорошая иллюстрация к моему тезису об особой роли юриспруденции в андалузской конвивенции. Он был сам судья, и сын судьи. Более того, потомственный юрист. Его дедушка особенно отличился — занимал престижный пост верховного «кади» Кордовы и служил имамом знаменитой соборной мечети. Насчет его детей достоверно ничего не известно, но полагаю, что пижонами и они не стали. При жизни его величали Ибн Рушд, а вот по смерти… На родине его книги осуждали и сжигали, а он сам был предан забвению. На арабском не сохранилось ни единого манускрипта, и если мы сегодня можем прочитать его произведения, то лишь благодаря сохранившимся переводам – на иврите и латыни. Посему и известен он нынче больше под исковерканным, хотя и красивым, именем Аверроэс. Способный юноша получил подобающее элитному положению семьи образование в исламской премудрости – Коран, хадисы, калам, постиг тонкости Маликитского мазхаба (одной из школ исламского права). Но затем как-то затянула его опасная трясина наук заграничных и античных. По некоторым данным, совратил его не кто иной, как Ибн Баджа. Если правда, то произошло это в весьма нежном возрасте, поскольку мальчику было лет 12, когда учитель умер. Точно можно сказать, что его творчество произвело на Аверроэса большое впечатление, поскольку тот впоследствии ссылался на некоторые фрагменты из его книг. И еще осмелюсь утверждать, что молодой человек вошел во взрослую жизнь с не самым диссонансным для типичного мажора аккордом ментальных моделей. Он искренне хотел служить Всевышнему и видел свою миссию в изучении не только несотворенного Слова Аллаха, но и сотворенного им Мира. Он вынес суровый, но справедливый приговор сам себе – повинен знать!

На каком основании я произвел столь не в меру резкое суждение? Известно, что Ибн Рушд уже на ранней стадии своей карьеры стал активным членом сообщества подпольщиков интеллектуалов – философов, поэтов и врачей – регулярно собиравшемся в Севилье. Там он познакомился с уже знакомым нам несколько более старшим Ибн Туфайлем, автором новеллы о гениальном Маугли-Робинзоне. Они стали друзьями, вместе коротая время за астрономическими наблюдениями и метафизическими спекуляциями. Если верить сохранившемуся историческому анекдоту, то именно благодаря его протекции Аверроэс был представлен двору халифа Абу Якуб Юсуфа, вкратце упомянутому мною в финале предыдущей статьи. Тот, якобы, задал своему верноподданному каверзный вопрос – что тот думает об Аристотелевской доктрине бесконечно вечного существования космоса? Это была старая модельная болячка, то тонкое место в учении перипатетиков, которое легче всего рвалось, когда его пытались прикрутить к Священным Писаниям. Какая кара ожидает правдолюбца, который осмелится противоречить ортодоксии в непосредственном контакте с могучим предводителем фундаменталистов-альмохадов? Смущенное молчание допрашиваемого судьи прервал сам верховный владыка, вступивший в оживленное обсуждение сего предмета с Ибн Туфайлем — с не только с теологических, но и с философских позиций. Да-да, случается и такое. Законы писаны для тех, кто их читает. Таинственным всплеском волны синхроничности данный конкретный самодержец оказался не упертым самодуром-фанатиком, а просвещенным государем, даже в определенном смысле покровителем искусств и науки. Еще более странный похожий прецедент случился спустя всего пару поколений на руинах разоренного Багдада, когда жестокосердный внук Чингисхана Хулагу милосердно раскошелился на обсерваторию в Мараге, сыгравшую важную роль в истории рождения науки. Вряд ли здесь уместны обобщения – пути господ неисповедимы…

Зато самое время отметить, что именно этому неожиданно обретенному покровительству царя людей мы обязаны в обретении львиной доли творческого наследия Аверроэса. Поскольку халиф не только благосклонно отнесся к нему, но и выдал имперский заказ на написание комментариев к Аристотелю, идеи которого показались ему сложны для понимания. Под этой кличкой, Комментатор (sic – с Большой буквы), он и стал знаменит в средневековой Европе. Эти подстрочники сами по себе весьма важны для истории моделей и являются достаточно объемными произведениями. Посему их анализ мы оставим на горькое – прощальную статью. А сегодня я еще должен доказать наличие «повинен знать» в мире ментальных моделей нашего героя. Ведь вышеупомянутые сочинения были им написаны, скорее всего, не на голом энтузиазме, а под материальным покровом государственной субсидии. Я так уверен в кредо Ибн Рушда потому, что тот сам его провозгласил – в другой своей работе под длинным названием «Решение относительно связи между религией и философией». По форме это — юридическое обсуждение, по семантике – осуждение ошибочных суждений, а по результату — исторически первое провозглашение научной деятельности как обязательной для верующих. Именно так – это судебное решение (фатва) по отношению к занятиям философией с точки зрения исламского закона. В шариате существует несколько вариантов вердиктов по отношению к той или иной практике – разрешить или запретить, рекомендовать или наоборот. Ибн Рушд занял другую, самую радикальную позицию – мусульмане ДОЛЖНЫ стремиться к знаниям, по крайней мере, все, кто в состоянии это делать в силу своих интеллектуальных способностей. Вот вам, правоверные, и судный день! Извольте перековать Кораны на орала учебников – и марш-марш вперед из Храмов Божиих в Храмы науки…

Мы знаем, что многие арабские мыслители рекламировали философскую форму жизни. И аль-Кинди, и аль-Фараби, и Авиценна превозносили прелести ее моделей. Но вышеупомянутый документ идет значительно дальше них. Он написан судьей для судей, поэтому содержит не агитку, а формальную аргументацию. Какую же? На что мог опираться человек в средневековой мусульманской стране, как не на глыбу Корана? Не верьте тем, кто утверждает, что это монолит. Однострочников там ох, как богато, и многие из них допускают многостаночную обработку. Там сказано, например, так (59:2): «Прислушайтесь же к назиданию, о обладающие зрением!» И еще эдак (88:17-18): «Неужели они не видят, как созданы верблюды, как вознесено небо?» Литералист-захирит Ибн Хазм не увидел бы за этими текстами ничего интересного. Однако для маликитствующего Аверроэса это прямые инструкции от Аллаха изучать природу при помощи логики, используя свой самый мощный инструмент познания – разум. По пути он парирует и популярные контр-выпады. Да, пророк и его команда не были замечены за чтением Аристотеля, но и калам им тоже был незнаком. Да, некоторые правоверные пришли через философию к неверию. Но и многие юристы запутались в трех тысячах хадисов и 114 сурах. В понимании Аверроэса, Коран был написан для всех и каждого, посему и не использовал демонстративных силлогизмов, а ограничился поверхностной риторикой. Если же искать глубоко запрятанный смысл, то помочь может только философия – ибо (здесь он цитирует Стагирита) «истина не противоречит истине». Вот так, перед самой смертью прекрасной Андалузии в условиях упадочного декаданса родилась еще более прекрасная модель – наука суть любовь к Богу, это к ней ведет указанный пророками Прямой Путь. Она не была понята и принята современниками, чрезмерно занятыми перевариванием тогдашнего аналога нынешнего попкорна. Зато, будучи пересаженной на схоластическую почву Западной Европы, дала обильный урожай ученых – повинных знать.

Наверняка, Аверроэс осознавал, что его призывы не приведут к резкому повышению цен на рукописи Аристотеля и образованию очередей из желающих приобщиться к философии. Тем паче, что существовали другие великие юридические авторитеты, которые выносили прямо противоположные решения. К их числу в первую очередь принадлежал наш старый приятель аль-Газали. Кому-то он был очень неприятен… Борьба титанов духа грядет в Блоге Георгия Борского.

Модели, предложенные в целях концептуализации исторических событий и оценки деятельности исторических личностей, являются интеллектуальной собственностью автора и могут отличаться от общепринятой трактовки.

Вот вам загадка – кушает, а не живой, переваривает, а не кастрюля. Что это такое? Сформулирую ее чуть более научно – достаточно ли условие наличия метаболизма для того, чтобы определить жизнь? Ответ на него, причем отрицательный, должен содержаться в любом учебнике биологии. Хотя бы потому, что наличествует противоречащий этому обобщению феномен – огонь. Сему природному явлению тоже нужно топливо для поддержания существования, а пепел, который он производит, тоже можно почитать за отходы. Тем не менее это заурядный физический процесс, у которого не получается размножаться, бороться за существование и отсеиваться естественным отбором, как это полагается делать благопристойным дарвинистским организмам. Если же будет позволено трактовать взаимообмен с окружающей средой чуть более метафорически, то можно привести множество, вероятно, бесконечное, других контрпримеров. Возьмем, например, ментальные модели. Питаются эти твари нашей с вами верой, а с другого конца производят некие отложения в человеческих мозгах. Подобно тому, как мы приспособили божественный дар Прометея для целей обогрева жилищ и приготовления пищи, нашлось удачное применение и для этих конечных продуктов нашего мышления. В их широких нейронных сетях беспомощно трепыхаются самые быстрые косяки мыслей. Полезная в хозяйстве вещь — подаешь им вход сырые вопросы, а с выхода снимаешь готовые к употреблению жареные ответы. Еще Платон метко подметил, что мы с успехом применяем эти факелы разума для иллюминации пещеры нашего неведения. Пусть мы наблюдаем лишь тени на стене, зато пребываем в комфортабельной, уютной атмосфере. Пусть питаемся попкорном, но в целом нас и здесь неплохо кормят. Невыносимое “la condition humaine” просто-таки вопиет о прочной эпистемологической почве под ногами…

И именно ее предоставляют людям многочисленные конфессии. Самые крупные из этих модельных образований, под названием мировые религии, оккупировали обширные пещерные площади. Вокруг них столпилось товарное количество жаждущих погреться и обрести обещанное электорату спасение. Отдельная каста экспертов занимается поддержанием сакрального огня. И все бы было замечательно в этом подземном Царстве – пусть в слепоте и трудно дышать, зато в лепоте и в избытке благодать. Мешает грехов куча – желаем жить все лучше. А на деле получается как всегда – продукты дорожают, а зарплату не прибавляют. Куда правоверному или православному податься?! За безбожными еретиками строить новые залы с электрической проводкой? Так ведь насмерть убить может! За заумными философами искать проход к солнцу истины? Так поди его найди в этаком лабиринте! Посему исторически самой популярной опцией был возврат к истокам давно минувших дней. Если боги и пророки обитали где-то в далеком чудесном прошлом, столь красочно описанном в преданьях старины глубокой, то почему бы не попробовать вернуться в этот утраченный «золотой век»? Для самоизбранных народов после этого решения на повестку дня сразу становилось два вековечных вопроса: «Кто виноват?» и «Что делать?». Зачастую актуальность второго из них сразу снижалась получением ответа на первый — вполне можно было отдать этого «кто» на заклание. Самый популярный диагноз – модель-девица добрая царица, а вот злые бояре подкачали. Другими словами, для этих целей замечательно годилось вышеупомянутое жречество. Жрет оно и в самом деле слишком много против приносимой пользы. Именно им на пещере жить хорошо. Производилась ротация кадров, что на некоторое время всех успокаивало, вплоть до поднятия следующей волны недовольства. Конкретная тематика критики могла быть самой разнообразной – коррупция, несоблюдение обрядов, греховная жизнь, теологические ошибки. Постоянным оставались непостоянство, строгая периодичность навалов реформаторов. Не избежал переменчивости фортуны и аль-Андалуз. Совсем недавно мы проследили за тем, как власть у многочисленных мусульманских эмиратов отобрали законченные фанатики – альморавиды. Не прошло и пары поколений, как и им пришлось сложить голову от того же меча, который подняли сами. Известный нам из прошлой статьи популяризатор научного образа жизни Ибн Туфайль родился почти синхронно со смертью эпохи «тайфа». А на склоне лет он служил уже новым халифам, пусть не на час, но и не на век – альмохадам. Они попытались погасить адский огонь греховной жизни своих предшественников. Получилось райское полымя.

На роль огнива, высекающего искру для очередного жестокого пожара, Милостивый Аллах отрядил некоего Ибн Тумарта. Этому несчастному в современности поставили бы диагноз какой-нибудь прогрессирующей шизофрении, осложненной психопатическим расстройством личности. Однако в своей питательной среде не в меру верующих он сделал головокружительную карьеру, превратившись из ничем не примечательного обитателя почти пустыни в почти небожителя. Родился он в крошечной марокканской деревушке в бедной берберской семье – его отец зарабатывал на жизнь зажиганием свечей в мечети. Он и сам зачастую этим промышлял, за что заработал кличку «Асафу» (любитель света). Однако в последующей агиографии превратился в Али-образного носителя генов самого пророка Мухаммеда. Получил стандартное по своим временам религиозное образование сначала в Кордове, а затем в Багдаде. Совершил хадж в Мекку. Обрел ничем не выдающиеся по своим временам убеждения – Ашаритского ортодоксального калама (теологии) и несколько менее общепринятого Захиритского мазхаба (юриспруденции). Однако былинники речистые впоследствии утверждали, что на путь духовных исканий благословил его хорошо известный нам праведник аль-Газали. А вот историкам нечистым достоверно известно лишь то, что блудный сын Магриба, возвратившись на родину, стал нещадно бичевать пороки современного ему мусульманского общества. Однако сказывали, что факел борьбы за фундаменталистское дело на Западе лично зажег и вручил ему в руки только что упомянутый великий и ужасный гробовщик философии на Востоке. Тот, якобы, был возмущен публичным сожжением своей книги, произведенным нечестивыми альморавидами. В чем же именно состояли их другие преступления перед Всевышним?!

Так говорил Ибн Тумарт: «Посланник Божий, да будут на нем благословления Господа, приказал сопротивляться людям лжи в том, что они одевают, в поступках, которые они совершают и во всех их прочих делах». Сопротивляться надлежало не только неверным иудеям или язычникам, но и покрывающим их мусульманам. Ибо сказано (9:123): «Сражайтесь с неверующими, которые находятся вблизи вас. И пусть они убедятся в вашей суровости». Сражаться следовало и по причине другого ибо. Представьте себе разврат и шатание – правоверные носили одежду женщин, т.е. закрывали свои лица. А их супруги-нечестивицы, напротив, изображали из себя мужчин, открывая лица и не нося никакого подобия хиджаба. Отчего так? Альморавиды ведь как бы сами были праведными фанатиками своего неправедного дела? Что касается облачения, то во многом по народной берберской привычке. Но дело было еще и в том, что, оказавшись во главе разношерстного многоконфессионального сообщества Андалузии и следуя общей толерантной трактовке Писаний, они не пытались чересчур рьяно транспонировать его на шариатский лад. На базарах Кордовы запросто можно было приобрести запрещенное вино и даже (о, спаси, Аллах!) богомерзкую свинину. Взятые вместе, все эти прегрешения составляли очевидное горючее для риторического пыла новоявленного пророка. Собственно, на них он и обрушил гром и молнии своего гнева. По образу и подобию евангельского Иисуса, принялся разгонять торгашей. Сколько импортно-экспортного товару перепортил, сколько бочек зарезал, сколько утопил… По образу и подобию Мухаммеда, удалился в пещеру для консультаций со Вседержителем. И его понесло… По образу и подобию шиитских сектантов объявил себя Махди (мессией). Многие верили… Наконец, по образу и подобию знаменитой хиджры (переселение в Медину), бежал в горы, где и поднял знамя великой борьбы всех народов — за лучший мир, за святые законы…

Однако дальнейшая судьба нашего сегодняшнего героя протекала не по тем, не по правильным Писаниям. В отличие от своего легендарного прототипа он окончил дни свои не счастливым победителем на руках многочисленных безутешно горюющих жен, а в кругу вожделеющих власти соратников после сокрушительного поражения в первой же вылазке. Впрочем, у неудачливого наместника Бога на земле нашелся способный престолонаследник – Абд аль-Мумин. Ему удалось сплотить бандформирования альмохадов под своим началом, со временем обрести титул халифа и завершить государственный переворот кромешным триумфом. Если кому не пофартило, так это был Иберийский полуостров невезения. Уже второй по счету владыка образовавшейся династии Абу Якуб Юсуф позарился на этот жирный кусочек. И в одно кусание проглотил. Столицу перенесли в Севилью, а многострадальному населению Андалузии пришлось обороняться от могучей чистки новой метлы. Полымя фундаменталистов заполыхало похлеще адского огня предыдущих фанатиков. Например, неверных иудеев попросили — с вещами или без – на выход. Не лучше ли продать душу Христу, нежели проживать в таком раю?! Примерно так, должно быть, рассуждали люди. Реконкиста разгоралась на глазах. Арабская сказка в Западной Европе быстро подходила к несчастливому концу…

… Но наше путешествие по шумному Гвадалквивиру средневековой испанской философии, напротив, подходит к самому разгару. Сегодня я только подготовил исторический холст для будущего портрета. Позировать приглашается по некоторым оценкам самый выдающийся мыслитель арабского Возрождения. Не пропустите очередной сеанс модельной живописи — в Блоге Георгия Борского…

Модели, предложенные в целях концептуализации исторических событий и оценки деятельности исторических личностей, являются интеллектуальной собственностью автора и могут отличаться от общепринятой трактовки.

«Настали последние времена – дети не слушаются своих родителей, и абсолютно все пишут книги!» Вы случайно не в курсе, кто так говорил и когда? Совершенно точно не легендарный Заратустра. Но тогда, может быть, это был ассирийский король Нарам-Син задолго до Рождества Христова?! Или оставшийся инкогнито египетский жрец шесть тысячелетий тому назад?! Нет, наверное, так выражался все-таки Цицерон в последние годы древнеримской республики?! Увы, я не в состоянии удовлетворить ваше любопытство по этому поводу, поскольку мне достоверно неизвестен первоисточник этого однострочника. Соответственно, кто именно его родил и при каких обстоятельствах, мне тоже неведомо. Зато могу проследить жизненный путь сего мема. Первый кряк издала эта утка (увы, с большой вероятностью, это именно так), по всей видимости, в начале прошлого века. И вот с тех пор ее многочисленные редакции (в частности, все вышеперечисленные мутации) плавали по редакциям не менее многочисленных газет и журналов (в том числе русскоязычных), неизменно поражая в самое темечко головы еще более многочисленных читателей ушастых. Почему? Моя гипотеза – звучит не только потешно, но и правдоподобно. И чем дальше в лес по оси времени, тем здоровее эта менталка становится. Для издательского дела нам уже не требуются глиняные таблички или каменные скрижали. Остались в прошлом цеха по производству дорогого пергамента или хрупкого папируса. А нынче и дрова для производства бумаги, в принципе, более не нужны. Вкупе с типографиями. Интернет эффективно сбросил стоимость публикации произвольной литературы практически в ноль без хвоста через запятую. Через это он сам эффективно превратился в мусорную кучу попкорна для народа. К тому же экспоненциально растущую. Информационно емкие вкрапления встречаются крайне редко. Но откуда у людей взялась эта нездоровая тяга к размножению, причем даже не самих себя, а т.н. «своих» моделей?!

Я не буду сегодня спекулировать на метафизические темы. Ограничусь теми осознанными мотивами, что явно видны на современной поверхности при наблюдениях со стороны. Кто-то жаждет бренных денег. Другие вожделеют бессмертной славы. Третьи скромнее — ищут продвижения по карьерной или рейтинговой лестнице. И только в самых редких случаях людьми движет бескорыстный альтруизм или хотя бы жадная жажда творчества. Как это ни покажется странным, в интересующем нас историческом периоде статистические карты ложились категорически по-другому. Книги, как правило, не приносили авторам никаких материальных благ, поскольку требовали существенных инвестиций для производства и последующего копирования, а рынок их сбыта был минимален. По той же причине старушка gloria mundi была крайне тяжела на подъем. Люди чаще всего писали потому, что воображали это занятие своим общественным или религиозным долгом. Ну, или пытаясь доказать свою правоту в (обычно тоже богословском) споре. В последнем случае проверенным средством была псевдоэпиграфия (приписывание своих сочинений известным авторитетам прошлого) – настоящая болезнь древности. Вышеприведенные замечания справедливы и по отношению к литературе на философские темы. С некоторыми особенностями – научные трактаты были предназначены для изучения еще более узким кругом специалистов. Как и сейчас, их содержание следовало определенным законам и условностям. Разве что нынче стандартные acknowledgements (благодарности) издаются в адрес близких, соратников или сотрудников. А тогда сочинения было принято начинать хвалой в адрес Всевышнего и/или великосветских спонсоров. Только в отдельных случаях мы наблюдаем отклонение от канона. Например, знаменитые диалоги Платона были облечены в элегантную литературную оболочку. Другой пример — эстетически и риторически идеальными считались творения упомянутого выше Цицерона. Тем не менее, все эти работы сложно назвать популярными, даже при помощи префикса «научно».

Тем паче не существовало произведений, целью которых была бы литературная обработка и обоснование того или иного философского тезиса. Примером последних в относительно недавнем прошлом может служить «Война и мир», ведь одним из приоритетов графа Толстого была защита собственной теории роли личности в истории. Ну, а в мусульманском средневековье? Полагаю, что именно тогда и там появился на свет этот жанр. Причем, в отличие от таинственного однострочника в начале статьи, мне точно известно кто и при каких обстоятельствах его родил. Звали этого человека Ибн Туфайль (на латыни Abubacer), и в лучших андалузских традициях он был и писатель, и ученый одновременно. И житие его прошло за служением не только двум халифам, но и двум Господам одновременно – Аллаху и науке. Этот экзотический фрукт вырос на древе ментальных моделей своего интеллектуального пространства и времени – двенадцатого столетия христианской эры. И он произвел креативный, местами забавный аккорд из обертонов звучавших до него идей. Ученик Ибн Баджи, он, как мы увидим, впитал в себя его типичный мотив гордого интеллектуального одиночества, при этом ругая того за ограниченный ум, не способный постичь мистических высот аль-Газзали. Высокая же оценка творчества последнего (правда, он жаловался на ограниченное знакомство с его сочинениями) как-то сочеталась у него с восторгом перед эффективно похороненным этим персонажем наследием Авиценны. Из трактата Ибн Сины он позаимствовал и название своего ставшего знаменитым и за счет этого сохранившегося до наших дней произведения — «Хай ибн Якзан» («Живой, сын Бодрствующего»). Всего лишь одного-единственного, но какого!

Это не только первый образец нового жанра философской новеллы. Нарратив тоже не подкачал — это еще и прямой предок многочисленных Робинзонов. Однако, в отличие от большинства из них, его задачей не было развлечение почтеннейшей публики. По существу, Ибн Туфайль организовал типичный мыслительный эксперимент, которые так обожали мудрецы всех времен и народов. Своего героя он заставил оказаться на необитаемом острове. Как тот туда попал – не суть важно, то ли на манер Моисея в корзинке, то ли самопроизвольным отпочкованием из земли на манер Барбапапы (по мнению Авиценны, живые существа могли образовываться именно таким способом). Затем он его вырастил при помощи газели (кстати, если кто не в курсе, еще одно слово арабских кровей). Ее собственный детеныш был унесен орлом, и она использовала сына человеческого в качестве его заменителя. Но вот пришла и ей пора умирать. Взращенный ею на воле Хай молодой, преисполненный горя, попытался вылечить свою кормилицу. Увы, его усилия не привели к успеху, зато анатомическое вскрытие принесли ему первые медицинские познания. Внутри он обнаружил какой-то теплый воздух. Кто бы сомневался — это, конечно же, Галеновская пневма. Талантливый юный исследователь пришел к логичному выводу – тело суть всего лишь инструмент для циркулирования сей жизненной субстанции. За первым открытием последовала череда новых инсайтов. «Маугли» осознал, что отличается от других зверей и получил власть над огнем и их жизнью. Наконец, достигнув возвышенного положения царя природы, приступил к метафизическим спекуляциям. Последовательно открыл теорию четырех первоэлементов Эмпедокла-Аристотеля, локализовал душу в животных и растениях и обнаружил единство Вселенной, подлунного и надлунного миров. Затем он обрел модель бестелесного и вечного Всевышнего, испытывая необходимость обнаружить первопричину всего сущего. Получил он ее образцовыми силлогизмами по лучшим канонам Аристотеля. Наконец, найдя в себе нечто божественное, приступил к программе этического самосовершенствования. Стал вегетарианцем и начал заботится о братьях меньших, вверенных в его поручение Господом. Уподобившись небесным сферам, завертелся до суфистского обалдения. Удалился в пещеру и вошел в мистический контакт с Единым. Что еще нужно для счастья правоверному?! Эксперимент благополучно завершен?!

Нет, мы достигли только переломной точки в сюжетной линии. До сих пор она во многом протекала по сценарию Ибн Сины (рекламировавшему себя как самоучку). Но в этот момент на его остров прибыл «Пятница», только наоборот — обитатель т.н. «цивилизованного» мира. Для Ибн Туфайля это на самом деле насквозь прогнившее, хоть и обладающее Священными Писаниями, общество. И вот случилось так, что один его представитель по имени Абсал восстал против мнений света и бежал в глушь, на тот самый необитаемый остров. Обнаружив там собрата по роду людскому, обучил того своему языку и с удивлением констатировал, что их верования полностью совпадают. Тогда они сформировали дуэт в попытке раструбить гимны истине на родине пришельца. Увы, даже самые рьяные представители интеллектуальной элиты отвергли их идеи. Хай с горечью осознал почему в их религии столько запретов – они строго необходимы для их уровня развития. Оба героя возвратились к святой отшельнической жизни. Ну, а мы с вами возвращаемся к истории моделей. И нам осталось только обнаружить мораль сей сказки. Хорошо или плохо – не унарные предикаты. Хорошо или плохо бывает только для какой-то цели. Если в качестве нее принять возникновение науки, то обнаружить пользу этой ментальной модели совсем несложно. В ней не только философия не являлась служанкой теологии. И в ней не только знание разрешалось добыть нерелигиозным путем. Был смело поставлен знак равенства между двумя книгами, двумя творениями Аллаха – Кораном и природой. Два прямых пути вели к Господу, причем, возможно, предпочтительнее была даже дорога разума, а вовсе не Откровений. И они оба были открыты для любого человека, желающего переселиться на Остров Просвещения. Вслед за Ибн Баджей и Ибн Туфайлем…

Мало сотворить адекватную ментальную модель, нужно еще суметь ее раскрутить. И образная литературная форма этого рассказа открывала двери новых идей для самой широкой аудитории. Какие же профессоры проросли через это в самом Аль-Андалузе? Кому довелось пожать плоды разумного, доброго, вечного? Ибн Туфайлю не было дано предугадать, где его слово отзовется. Полуостров невезения – в Блоге Георгия Борского.

Модели, предложенные в целях концептуализации исторических событий и оценки деятельности исторических личностей, являются интеллектуальной собственностью автора и могут отличаться от общепринятой трактовки.

Не надо быть Гераклитом, чтобы обнаружить во внешней реальности феномен «все течет и все изменяется». Но надо быть незаурядным философом, чтобы разгадать ряд тайн его почему. И в самом деле, ровным счетом ничего не мешает нам вообразить такой бы-рай, в котором бы, по крайней мере, некоторые предметы пребывали в состоянии кромешного вечного упокоя. Тот эмпирический факт, что нам он только снится, говорит нечто важное о физике нашего мира, а скорее всего, и о его метафизике. Это наверняка понимали многие люди задолго до Парменида и Платона, введших в дискурс избранных интеллектуалов обсуждение взаимоотношений «бытия и становления». О сей твердый орешек обломали себе ментальные зубы бесчисленные мыслители. Поэтому неудивительно, что они со временем переключились на более подходящую пищу для ума. В частности, человечество стала интересовать несколько менее масштабная проблема – как именно происходит движение тел в пространстве? Интуитивно казалось естественным, что траектория их перемещения меняется при вхождении в непосредственный контакт друг с другом. Соответственно, не возникало острой потребности в объяснении этого явления природы. Но вот когда стрела покидала тетиву лука или камень руку метателя, то что именно поддерживало их полет?! Или почему человек, споткнувшись на ровном месте, всего лишь набивал себе шишку, тогда как, сковырнувшись с крыши, разбивался вдрызг?! Не стоит с высоты неонового просвещения двадцать первого века потешаться над темной пещерой, о стенки которой бились головами наши дремучие предки тысячелетия тому назад. Мы и на самом деле видим дальше них, но только потому, что строим свои модели над насыпанными на их могилах курганах. К тому же, не стоит и самодовольно почивать на ложе успехов. Только ложь не спешит течь и изменяться. И если сейчас поддаться на искушение запостулатить ортодоксальной догмой некие законы, то тем самым мы заксиомучим насмерть мадам эволюцию, т.е. дальнейшее развитие. Почему мы не имеем право на еще одно «почему» в их адрес?!

Возвращаясь к истокам реки науки, берущим начало в далекой античности, предлагаю произвести быструю рекогносцировку местности. И поможет нам в этом занятии Аристотель, имевший привычку снабжать свои сочинения неполным собранием мнений из сочинений своих предшественников в целях демонстрации их ошибочности. В своей «Физике» он начал сей разбор полетов с модели «антиперистасиса», бесчестие создания которой принадлежало, скорее всего, честно обучавшему его Платону. Ее главная идея основывалась на детской болезни философии под названием «боязнь пустоты» (т.е. вакуума). Этот страх заставлял воздух перемещаться с острия стрелы к ее оперению, причем непременно по строгой окружности. Сей поток, стремившийся заполнить образующиеся сзади за снарядом дыры в атмосфере, и был предназначен служить моторчиком, поддерживающим его некоторое время в летучем состоянии. Почему он должен вести себя именно так, а не иначе – принималось на веру без доказательств из метафизически-геометрических соображений. Впрочем, Стагирита смущало вовсе не это. Он обнаружил совсем другие дыры в теории дыр. Причина должна предшествовать следствию, логично рассуждал он. Но как тогда массы воздуха поспеют исполнить свою задачу заполнения вакуума?! Ведь их переброска с носа стрелы на ее хвост, очевидно, потребует хоть какого-то времени?! Впрочем, менталку несложно было отремонтировать, чем немедленно и стал заниматься Великий и Ужасный. Он обратил внимание на то, что натянутая тетива лука, помимо своей основной работы, должна побочно воздействовать и на другой объект, с которым находится в непосредственном контакте – все тот же воздух, точнее, промежуточный слой оного. А вот уже последний запускает длинную цепочку событий, пихая себе подобных, а заодно и стрелу, вперед и вперед на манер цепочки из доминушек.

Из-за этого умопомрачительного умопостроения на свет Божий произвелось несколько неожиданных следствий. Некоторые из них сотворил сам его автор. Для начала, окружающая среда для стрелы стала чуть ли не основной причиной ее дальнейшего перемещения. Убери ее, и та безжизненно падала бы к ногам при каждом выстреле. Помимо этого, разрежение воздуха должно было приводить к неконтролируемому росту скорости перемещаемых в нем объектов. Замени его на пустоту, и она возрастет до бесконечности. Но это же абсурд! – триумфально заключал Аристотель. Тем самым он принес передовой античной науке очередной триумф – было показано, что существование вакуума невозможно доказательством «от противного». Но одновременно вспахал и широкое поле для посевных работ критиков. У историков науки на самом деле нет консенсуса о том, кто первым сформулировал начальную версию знаменитой модели «импетуса». Может быть, еще Гиппарх Никейский? Или Александр Афродисийский? Или неизвестные герои школы стоиков? Тем не менее, большинство специалистов главную заслугу в ее создании приписывает хорошо известному нам Иоанну Филопону. Он не только риторически удачно поиздевался над нехристем, предложив императорским войскам поражать врага эффективными дуновениями за предустановленными в боевых направлениях батареями стрел. Он еще и не связывал напрямую «внутреннюю силу» летящего предмета с предварительным толчком извне. Его ментальными подвигами ничто более не мешало Всевышнему создавать «ничто» для расстановки в нем метафизической мебели на свой высокий вкус. На арабском Востоке его сочинения перевели практически одновременно со всем остальным древнегреческим наследием. Поэтому неудивительно, что и аль-Фараби, и Авиценна отдали предпочтение именно этой, более прогрессивной и убедительной теории. Однако последний именитый авторитет соглашался и с невозможностью движения в вакууме. Существовали и другие альтернативные мутации этой менталки. Десять стрел на десяти модельных ветрах летело в самых различных направлениях, но никак не находилось Ивана-царевича, способного поразить будущую Науку Прекрасную.

Продвижение сей модели вверх по лестнице развития ментальными силами Ибн Баджи – пожалуй, самое разрекламированное достижение этого мыслителя на Западе. Именно он натянул тетиву Аверроэса (он же Ибн Рушд — подробнее в следующих сериях), дальнейший взлет пронзительной, как стрела, мысли которого можно проследить вплоть до инерции Галилео и первого закона Ньютона. Однако у историков существуют некоторые разногласия по поводу конкретного содержания его идей. Дело в том, что за строками сохранившихся на арабском (т.е. непереведенных на латынь) пары манускриптов интеллектуальная Джоконда отнюдь не просвечивается. В целом, на этой плащанице скорее запечатлен сторонник Аристотелевской парадигмы, всеми силами старающийся защитить ортодоксию. Например, там он ратовал за невозможность существования вакуума или за предварительный плотный телесный контакт движимого тела со своим движителем для последующего перемещения оного. Некую более-менее прямую инновацию при желании можно усмотреть разве что в побочном замечании о том, что стрела тоже оказывает некоторое воздействие на лук. Однако отсюда безумно далеко до третьего закона Ньютона. Тем не менее, совсем другую картину мы наблюдаем, анализируя вышеупомянутый «Текст 71» Ибн Рушда. Недаром тот величают «колыбелью средневековой механики». В нем, в частности, утверждалось, что различие плотности воды и воздуха вовсе не соответствует отношению скоростей перемещения тел внутри них. И то, что невозможность движения без сопротивления среды опровергается движением по правильным окружностям, которое наблюдается в балете планет и звезд на небесах. Это — гигантский прыжок по направлению к истине, поскольку в этой модели воздух вовсе не способствует продолжению полета стрелы, а, напротив, мешает ему. Что тогда помогает? – следующий естественный вопрос. И «импетус» внутри тел физических, наподобие души в телах человеческих, становится не менее естественным на него ответом. Для нас важно, что авторство всех этих соображений было приписано не кому иному, как нашему герою Ибн Бадже. Не видно мотивации Аверроэса возводить напраслину на одного из своих учителей. Как же тогда совместить два образа реакционера и революционера воедино? Например, разнеся их во времени. Словами Льва Толстого — человек не попугай, чтобы всю жизнь одно и то же твердить.

Ибо Ибн Баджа похоже, что и впрямь прошел длинный путь развития своих ментальных моделей. Начав свой жизненный путь в семье богатого ремесленника, постепенно превратился в бедного ученого. Начав свой творческий путь с легкой поэзии и музыки, постепенно перешел к более тяжелым интеллектуальным занятиям. Начав с послушного изучения наследия Аристотеля и прочих признанных авторитетов, постепенно перешел к бунтарскому отрицанию их идей. Характерно свидетельство знаменитого Маймонида, в котором тот рассказал о другой его странной фантазии. Якобы, в пику Величайшему Альмагесту Птолемея, он осмелился строить космологию без эпициклов, но и не на основании кристаллических сфер с единым центром с копирайтом от Стагирита. У нас нет в наличии рукописей, которые бы подтверждали этот тезис. Но снова не видно причин для иудейского мудреца вводить в заблуждение историков будущего века по поводу давно усопшего и чуждого ему иноверца. Если это правда, то именно его следует считать идейным зачинщиком того, что мы сейчас называем «андалузским мятежом» в астрономии (еще один населенный пункт впереди по течению реки ИМ). Последний же сыграл немалую роль в пресловутой Коперниковской «революции». Ибн Баджа был одиноким, но весьма метким Иберийским стрелком – его идеи летели далеко в будущее не при помощи дутых моделей перипатетиков, но на волшебных крыльях истины…

За неимением лучшего, мы сегодня рассматривали влияние моделей физики Ибн Баджи на далекое будущее. Как тогда насчет непосредственных наследников течения его философской мысли, например, в этике? Как ни странно, наибольшие всходы дали посеянные им зерна мотива интеллектуального отшельничества. Осталось выяснить, кто и какой собрал урожай? Дикари-одиночки обнаруживают свой мотор – в Блоге Георгия Борского.

Модели, предложенные в целях концептуализации исторических событий и оценки деятельности исторических личностей, являются интеллектуальной собственностью автора и могут отличаться от общепринятой трактовки.

Когда замечательный русский математик Андрей Марков разработал модель своих стохастических цепей, то вряд ли предполагал, что она станет столь популярной и ей найдется столь широкое применение в подлунном мире. Сам в качестве примера опробовал ее в игрушечных целях – для анализа появления гласных и согласных букв в тексте «Евгения Онегина». Тем не менее, за прошедший с тех пор век человек науки сильно изменился и превратил сею менталку в современную палку-копалку. Этот инструментарий с успехом используется для механики вытягивания бегемота успеха из болота исследовательских работ в самых неожиданных сферах знаний. Вероятно, дело, прежде всего, в том, что само понятие «вероятности» переместилось в фокус нашего мировоззрения. Философски выражаясь, мы до сих пор не разобрались, что это за зверь такой. Тем не менее, это ничуть не мешает нам давно и удачно эксплуатировать его на практике. В частности, сие понятие – краеугольный камень дарвинизма в биологии. В его ортодоксальной трактовке не может быть и речи о том, чтобы говорить о какой-то там «направленности» эволюции в какую бы то ни было сторону – например, усложнения форм жизни на Земле. В ставшей популярной метафоре творца «теории прерывистого равновесия» Стивена Гулда для объяснения этого неудобного и назойливого феномена природы используются «пьяные плутания». По существу, имелась в виду разновидность «случайного блуждания» – в свою очередь, представитель семейства цепей Маркова. Попробуйте представить себе вдрызг напившегося гордого представителя homo sapiens. Если вы не в курсе, то поясню — каждый его следующий шаг совершенно непредсказуем на основаниях данных о предыдущем. А теперь запустим его пешеходом идти по тротуару, с одной стороны которого расположена высокая стена. Каков тогда шанс, что он в конечном итоге попадет под автомобиль? Очевидный ответ, сколь бы он ни был прискорбен, весьма радует всех сторонников руководящей роли учебников в поддержании общественного правопорядка. Ведь отсюда они делают искомый вывод – аналогично функционирует механизм пресловутой генной изменчивости, что в конечном итоге и объясняет постепенное выведение существ, способных об этом не только размышлять, но и писать монографии…

Конечно же, с этой менталкой, как и со всеми прочими, можно и нужно входить в развивающий ее контакт. Например, не вполне ясно, какая именно фишка играет роль вышеупомянутой боковой преграды в странной игре по имени жизнь. К тому же, настоятельно требуется хотя бы риторически убедительный нарратив на тему отсутствия эмпирических свидетельств локальной деволюции видов. Мы должны, по идее, наблюдать чуть ли не равновероятную «техническому прогрессу» деградацию. Однако за вычетом некоторых единичных примеров (алкоголизм здесь не подразумевался), они крайне редко встречаются в палеонтологическом ландшафте. Я не буду немедленно переходить к покушению на модельное смертоубийство посредством modus tollens, памятуя, что нас в развлекательном путешествии по берегам реки ИМ привлекает совсем другая деятельность. Да и история развития нас интересует как бы принципиального иного сорта живности – идей. Возможно, вы уже догадались, именно последний тезис я и хочу сегодня атаковать при помощи исторических данных — не вижу принципиального отличия той эволюции от этой. Посудите сами – характер и поведение обоих дам до странности совпадают. Что именно привлекало этих людей в своей заумной философии? Она ведь не приносила за редким исключением ни им, ни человечеству, не только счастья, но и единого гроша. Почему тогда отвлекались от решения своих насущных житейских проблем? Откуда могли знать, что именно эта странная деятельность, именно это маргинальное направление приведет спустя столетия и тысячелетия к нашему научному будущему? Почему, ошибаясь и оступаясь, упрямо продолжали идти вперед? Почему снова и снова на место безжизненно отхлынувших волн накатывали все новые валы? Что искали они в далекой стране высоких помыслов? Популярный в шестидесятых самобытный английский писатель Артур Кёстлер, пытаясь ответить на те же вопросы, образно назвал ученых-первопроходцев лунатиками. Так где же было то светило, чья сила вела их к исходу из края родного?

Мы будем искать ответ на этот вопрос, познакомившись с другим персонажем, известным Рунету по имени Ибн Баджа, а латинскому средневековью под псевдонимом Avempace. Его житие, как и у Ибн Хазма, пришлось на очередную глубокую складку истории Иберийского полуострова. Не прошло и пары поколений, как образовавшийся из осколков халифата организм городов-государств «тайфа» заржавел и перешел в состояние плохо контролируемой шизофрении. В отличие от многочисленных других псевдоисторических фантазий, столь распространенных в советские времена, причина этого события весьма правдоподобно описывается моделью «феодальной раздробленности». Достоверно известно о развивавшейся междоусобице братьев-мусульман друг с другом. Но прежде всего разборки с северными соседями принудили богатую Андалузию тратить средства на покупку союзников за южными пределами. Альфонсо Храбрый, «король двух религий», обещаниями веротерпимости для мусульман и солнечной пенсии для эмира аль-Кадира, открыл для себя ворота древнего Толедо. Владыка Севильи Аль-Мутамид был скорее поэтом, нежели воином. Предпочитая быть «погонщиком верблюдов в Африке, нежели свинопасом в Кастилии», искал спасение от милитаристской экспансии христиан в среде правоверных. Султан Юсуф, к которому он обратился за помощью, был человеком совершенно другого склада. Когда-то по совету Аллаха сел на коня и сам взял, что захотел. Теперь, в возрасте 80 лет, возглавлял обширную североафриканскую державу со столицей в Марракеше. У него было много забот и хлопот на своем континенте, но он искренне ненавидел неверных и прочую попрятавшуюся по всяким там Европам контру. Посему, удовлетворившись скромным гонораром в один город, благословил 4 тысячи отборных берберских воинов на очередную «священную войну».

Альморавиды, как их стали называть в Испании, и на самом деле принесли ожидаемую феерическую победу прославленному зеленому знамени пророка. Напуганный до смерти эмир с заячьим сердцем восславил милости Всевышнего возвышенной одой. Однако радоваться было рано. Хитрым друзьям поневоле сильно приглянулась его комфортабельная избушка, к тому же разве не религиозным долгом этих фанатиков было наведение порядка в избыточно толерантном обществе?! Не прошло и нескольких лет, как они приступили к интенсивной зачистке инакомыслия и объединению страны под собственным началом. Аль-Мутамиду пришлось коротать время за сочинением минорных стихов, находясь в изгнании в Марокко. И не нашлось доброго Пети-петушка ему помочь. Впрочем, для нас важно только то, что почти синхронно с его печальным закатом всходила звезда жизни Ибн Баджи в одном из последних оставшихся независимым эмиратов — Сарагосы. Сын ювелира (точнее, золотых дел мастера), он по неизвестной истории причине не пошел по стопам отца. Его тянуло в бурные ученые дали, хотя струя светлей лазури простиралась непосредственно под самой кормой, и кормили там очень неплохо. Напомню, что к этому времени (конец 11 столетия христианской эры и середина пятого века Хиджры) аль-Газали уже пропел свой реквием безвременно умершей в Багдаде науке. Западу не пришлось тратить время на переводы – библиотеки ломились от изобилия книг. Тем не менее, по самым скромным прикидкам, их эволюционный поезд отставал от Восточного экспресса по меньшей мере на двести лет. Да, Андалузию музы любили. Но, оставляя без внимания всяких разных рифмоплетов (или увлекающихся изящной словесностью юристов), до сих пор ее особо не жаловали особи более серьезные — категории философов или математиков. И вот над этим морем невежества вдруг воспарил белый парус героя нашей статьи…

И он тоже был поэт. Более того, музыкант. И он тоже воспевал любовь прекрасных женщин или слагал элегии на смерть несчастных друзей. И он тоже был обыкновенный человек. Более того, искренне наслаждавшийся жизнью. И волны судьбы тоже то возносили его до статуса визиря, то бросали в пропасть темницы. Но он еще был и первым мусульманским мыслителем Андалузии, которого почему-то крайне заинтересовала серьезная философия – прежде всего Аристотеля. С какого похмелья его занесло в библиотеки? Какая легкая походка притянула его к нужной полке посреди десятков тысяч фолиантов? Какой приступ безумия позволил высоко оценить эту заумь? Какая Луна позвала за собой в этом направлении? И куда вел этот путь? Во многом он следовал уже готовой колее, некогда проложенной аль-Фараби со товарищи. Скажем, тоже объявлял главным смыслом жизни поиск истины. А основным подспорьем по дороге к ней для него тоже являлось волшебное соединение с небесным «активным интеллектом». Однако его собственное мироощущение добавило в эту древнюю Багдадскую сказку новую светлую и одновременно печальную приправу интеллектуального одиночества. Да, он был ментальным изгоем в свой жестокосердный век, с головой погруженного в азартную игру в милосердного Всевышнего. Однако в его представлениях человек мог совершенствоваться и в несовершенных городах безнадежно падшего мира. Своими силами. Пускай кругом простиралось бескрайнее непроходимое болото показного самодовольного благочестия. Пускай мракобесы жадно навешивали на сундуки ортодоксии все новые замки. Пускай тираны вытирали свои ноги о всех тех, кто мыслил свободно. Грош – цена на всю эту ложь. Они ничего не могли поделать с душами лунатиков, ведомых вперед золотыми лучами солнца Высшей Красоты…

Сегодня мы только успели бегло прикоснуться к творчеству Ибн Баджи, обратив внимание на некоторую странность появления философа такого масштаба в забытой Аллахом Андалузии. Но в чем собственно заключались особые заслуги сей одинокой личности перед большой наукой? Прямой наводкой в будущее – с Блогом Георгия Борского.

Модели, предложенные в целях концептуализации исторических событий и оценки деятельности исторических личностей, являются интеллектуальной собственностью автора и могут отличаться от общепринятой трактовки.

В начале были законы — наука была потом. Истинность этого однострочника очевидна по отношению к исследованию феноменов природы. Однако есть и другой смысл, в котором соответствующая модель тоже весьма жизнеспособна. Я как-то уже писал об особой роли астрологии-астрономии в произведении на свет пресловутой научно-технической революции. Готовая, прекрасно оснащенная лаборатория под открытым небом, диссипативность планетарной системы стремится к нулю и все такое прочее… Так вот, я хотел бы сегодня предложить вашему вниманию еще один схожий тезис – о благотворном влиянии на то же таинство деторождения юриспруденции. Мы оставим пока в покое до поры до времени семнадцатого века популярную в среде историков «культуру факта». Обратим лучше внимание на с виду неказистый эмпирический факт – всякий раз, когда средневековое общество беременело наукой, этому событию непосредственно предшествовало существенное размножение служителей Фемиды. Следовало бы посчитать это за бестолковое случайное совпадение, артиллерийскую подготовку к очередной паранаучной спекуляции или даже логический ляп типа post hoc ergo propter hoc. Однако находится возможность предложить механизм гипотетического позитивного воздействия. Дело в том, что в условиях господствующего монотеизма самых разных модификаций люди не делали принципиального различия между Законами Божиими и обыкновенными, физическими. Неслучайно мы до сих пор используем для обоих понятий одно и то же слово. Причина этой лингвистической слепоты в метафизическом прозрении наших предков. Практически никто из них не сомневался в том, что именно Всевышний надиктовал нам с небеси Священные Книги. Но Он по совместительству еще и выполнял функции Всемогущего Творца неба и земли со всем их содержимым. От этих посылок был ровно один полушаг для запуска механизма силлогизма, который производил искомый вывод – все эти логии суть особи одной и той же категории. А отсюда уже несложно проследить за тем, как из истинно верующих вывелись настоящие ученые, да еще какого масштаба! Те, моральное обязательство которых перед Господом – тщательно изучать его другую книгу, Книгу Природы. Так уж получилось, что именно в Аль-Андалузе беспощадное время сохранило нам яркие примеры этого процесса. Знакомством с ними я и предлагаю заняться на протяжении ближайших статей…

Вышеупомянутое «тщательное изучение» стало естественным следствием увлечения тем, что философы именуют этическим абсолютизмом. Писания – произведения толстенные, но конечные. Соответственно, несложно перечислить все содержащиеся в них аксиомы. При этом мощность множества возникающих в жизни ситуаций значительно выше. Неизбежно возникает потребность в выведении новых теорем. Особенно тяжело в этом смысле пришлось иудеям, впрягшимися в ярмо многих сотен правил своей игры. Несколько меньший груз модельного балласта нес на своих плечах ислам, который выбрал прямой путь решительного упрощения законнического бремени. Однако суть общей проблемы для правоверных это не поменяло. Поэтому и общий принцип ее решения они унаследовали от своих модельных предков – мидрашить к талмудовой матери. Вряд ли у них была другая альтернатива. Вот, например, как говорил Коран (5:90): «Воистину, опьяняющие напитки, азартные игры, каменные жертвенники (или идолы) и гадальные стрелы являются скверной из деяний сатаны». Этот перевод уже сделал из арабского «хамр» русские «опьяняющие напитки». На самом деле, изначальное точное значение этого слова – виноградное вино. Превращение его в вышеприведенное обобщенное спиртное – результат волшебной деятельности мусульманских юристов. И на их извилистом пути из многих столетий встречались задачки значительно более высокой категории сложности. Вспомним для ощущения бодрости запах свежезаваренного кофе. Общеизвестно, что сей популярный нынче напиток вошел в широкое использование спустя чуть ли не тысячелетие после смерти пророка Мухаммеда. При этом он тоже при избыточном употреблении может вызвать, скажем так, измененные состояния сознания, чем пользуются, среди прочих, суфии. Тогда он уже харам или все же еще халал? На решение этого крайне важного вопроса в свое время было пролито чернил больше, чем арабского кофе, потребляемого в течение месяца в условной современной Саудовской Аравии…

Мы уже как-то при случае по касательной проходили мимо творчества юристов на Ближнем Востоке исламского мира, в частности, упомянув знаменитого Мухаммеда аль-Шафии. Вкратце повторю то, что будет релевантно для нашего дальнейшего исследования положения дел на Дальнем Западе. Всеобщий консенсус собрала идея добавить к базовым аксиомам мира шариата т.н. хадисы – нравоучительные истории из жизни пророка и его ближайших соратников по счастью. Однако какие именно включить в канон? Шииты имели свои предпочтения, которые резко отличались от суннитской ортодоксии. Помимо этого, существовали тысячи фальшивок, которые настоятельно требовалось исключить из использования в судебной практике. Если усреднить, то отбор наиболее правдоподобных обычно проводили по критерию надежности т.н. иснадов – цепочек передачи информации. Это некий древний аналог ссылок на первоисточники в нынешних научных публикациях. Как несложно догадаться, сей охлаждающий маневр временно поубавил накал проблемы, но не смог придушить ее в принципе. А вот дальше… Дальше возникли бурные прения, и разногласия пришлось увековечить посредством раскола на четыре основные школы юриспруденции. Одни рекомендовали придерживаться строго буквальной диеты сур Корана, другие позволяли его подперчить метафорической интерпретацией и/или рассуждениями по аналогии. Третьи разрешали полагаться на общее мнение всего сообщества мусульман или отдельных экспертов в области права. Четвертые были категорически против. Для нас существенным является только тот факт, что в аль-Андалузе главенствующие позиции заняли представители т.н. маликитского мазхаба (одной из вышеупомянутых школ). И, пожалуй, еще то, что критическим для возникновения науки являлось разрешение или запрет на использование логики для осмысления законов.

Житие интересующего нас сегодня персонажа по имени Ибн Хазм пришлось как раз на освещенный нами на прошлой неделе переломный момент истории. Родился он еще в самый раздор Альманзора, юность пришлась на дряхлость халифата, ну, а худшую половину жизни он кайфовал в эпоху «тайфа». Это был выходец из самых высших сфер двора Омейядов, верно хранивший преданность к их исчезающему на глазах миру. Соответственно, неудивительно, что его служебная карьера флуктуировала по синусоиде от визиря до безработного и даже тюремного заключенного. Окончательный крах династии, по всей видимости, привел его и к мыслям о бренности бытия, и к исходу из респектабельной маликитской в относительно небольшую (пятую по счету) захиритскую школу юридической мысли. Ее основателем был ученик вышеупомянутого аль-Шафии, прозванный аз-Захири (в переводе — явный, очевидный). Свою кличку он получил по той причине, что настаивал на ограничении явным смыслом священных текстов, отказывая в правомочности суждениям по аналогии. Очевидно, что это была весьма экстремистская позиция. Если она до сих пор существует в исламской природе, то во многом благодаря титаническим усилиям Ибн Хазма. Сказывают, что он написал 400 работ, подавляющее большинство которых, увы, утеряно. Его страсть к юриспруденции родилась на похоронах, где он оказался опозорен незнанием предписанной процедуры. Вероятно, политические предпочтения и разочарования заставили его занять по отношению к возлюбленной модели еще более фундаменталистскую позицию. Он категорически возражал против малейшего использования подозрительных хадисов, неавторизованных Всевышним методов рассуждения и общественного согласия в качестве инструмента для их легитимации.

Казалось бы, что в этих безумных воззрениях могло оказаться полезным для будущего разумного развития общества и науки? Возможно, неожиданным для самого автора результатом стал своеобразный либерализм. Ограничивая себя в средствах законотворчества, захиризм Ибн Хазма тем самым эффективно резко сузил домен применимости шариата. По существу, эта модель просто отказывалась высказываться по огромному пласту вопросов, на которые зарились другие школы права. Разве не сказано (6:38) «Мы ничего не упустили в Писании»?! Коль скоро это так, то разрешено все, что явным образом не запрещено — вплоть до содомии. Это конкурирующие организации требовали убиения виновных каменьями, как в случае с супружеской неверностью. Но для Ибн Хазма это суть некорректное рассуждение по аналогии. Вовсе не потому, что он был презренным павшим грешником и искал возможность себя оправдать. Просто этот вывод логически следовал из посылок, которые он считал истинными. А именно логику, (причем, скорее всего в трактовке аль-Фараби) наряду с сенсорными данными он ставил превыше всего. Обычным доводом традиционалистов против рационального мышления было отсутствие свидетельств его применения первыми мусульманами в овеянных легендами хадисах. Так это потому, что у них был в наличии действующий оракул Корана, который был впоследствии закрыт на вечный ремонт – с адвокатской ловкостью парировал их аргументы профессиональный юрист. Но он был не только знатоком законов писаных. Он был еще и поэт. И он воспевал жизнь. И он советовал изучать ее законы. Грядет союз разума и веры! Суд вам да любовь!

Напоследок мы упомянули увлечение Ибн Хазма изящной словесностью. Сухарь-законник с глазами на мокром месте?! Это не казалось странным его современникам. По не до конца известной историкам причине аль-Андалуз по самые уши взялся за гуж возвышенной поэзии. Но сдюжит ли высокая литература в деле создания приземленной науки? Срочно требуются философы – Блогу Георгия Борского.

Модели, предложенные в целях концептуализации исторических событий и оценки деятельности исторических личностей, являются интеллектуальной собственностью автора и могут отличаться от общепринятой трактовки.

Так говорил или только писал Ибн Хальдун: «Оседлая культура — цель цивилизации. Но это означает конец ее жизненного срока и приводит к ее краху». К сожалению, творчество этого замечательного мыслителя расположилось на обочине той столбовой дороги, что привела человечество к науке, а вас, друзья мои, к берегам реки ИМ (цикла «Истории Моделей»). Поэтому я не планировал посвящать ему отдельную статью. К счастью, сегодня у нас есть шанс обсудить один из его тезисов, пусть и принадлежащий в современности, скорее, к домену философии истории, нежели истории философии. Неудивительно, что подобная смелая попытка обнаружить сходство образов пестрого калейдоскопа событий не только надлунного, но и бренного мира была предпринята впервые именно в мусульманской среде. Многочисленные халифаты, эмираты, а затем и султанаты сменяли друг друга на протяжении всей многовековой эры Хиджры. Но и не только тогда, и не только там. И задолго до возникновения ислама, и вдали, и около него не один десяток империй за две тысячи лет расцвел и рухнул во мрак. По крайней мере с первого взгляда, все они следовали известному каждому из нас антропоморфному паттерну рождение-рост-зрелость-угасание-смерть. Все, что от их жизни досталось потомству – информационная мертвечина имен, названий и дат. Но не скрывается ли за сим уродливым забором из цифр и букв какая-то прекрасная ментальная модель? Если и впрямь «что делалось, то и будет делаться», то она еще и вечно живая. Не даст ли она нам возможность предсказывать будущее? Не будем преждевременно трубить великую славу, давайте сначала разберемся с предложенным законом ментальной природы — прав ли был арабский ученый в своих умозаключениях, и если да, то в чем именно?

Бедные хотят, но не могут. Богатые могут, но не хотят. Легко поднять тост за то, чтобы все было хорошо. Значительно сложнее выловить в этом бокале хоть какую-нибудь истину, помимо банального опьянения. Давайте все же попробуем. Если не залезать в метафизические глубины, а оставаться на уровне абстракции Ибн Хальдуна, то не этим ли простым эмпирическим наблюдением за поведением корпускул истории объясняется механизм образования ее волн, приливов и отливов? Посудите сами – волка ноги кормят только пока он голоден, а вот сытое брюхо с движением сочетается плохо. Страдая, мы интенсивно вожделеем установления той или иной модели идеального будущего. Насыщаясь, мы теряем всякую мотивацию хоть чего-нибудь желать. Получается, что (по крайне мере в мире не в меру верующих) в любой счастливой улыбке сегодня видны слезы завтрашних невзгод. И наоборот, любая проблема – мать ее разрешения. Геометрически кратчайшим путем для восстановления социальной справедливости во все времена являлось прямолинейное «грабь награбленное». Посему никакие стены не спасали разжиревших императоров, патрициев или буржуев от нашествий алчущих их пограбить монголов, варваров или пролетариев. Рано или поздно они пробивали брешь в самых железобетонных границах своими головами при помощи горящего в них неугасимого огня корыстолюбия. Но почему же безопасность нельзя купить? Дело в том, что социальная игра в деньги имеет ряд важных ограничений, много полезных и нужных товаров не завозят в универмаги в принципе. К ним относятся все в целом психические движения. В частности, хотение других людей. Профессиональные наемники, конечно же, существовали во все времена. Но и их лояльность имела четкие пределы. Когда за победу приходилось не просто воевать, а умирать, то одной из реальных альтернатив становился форсмажорный разрыв контракта – чур, я так больше не играю.

Трагедия новоявленного третьего по счету халифата в аль-Андалузе была не только в том, что он был смертен. Это было бы еще полбеды. Плохо то, что он был внезапно смертен, то, что ему пришлось скончаться скоропостижно. И в этом историческом факте тоже можно усмотреть закономерность, если найти правильный ответ на вопрос — что эту модель роднит с Джироламо Савонаролой или Адольфом Гитлером? Уверен, что многие уже догадались – дело в экспоненциально крутых углах возводимой энергетической пирамиды, в избыточных амбициях. Во всех этих случаях взятые на себя предвыборные обязательства были несоизмеримы с наличествующими средствами для воплощения их в жизнь. Ну, не безумие ли – срочным образом организовать Царство Божие в отдельно взятой Флоренции или подрядиться завоевать весь мир для арийской расы? Относительно быстрый, хоть и болезненный капут был неизбежен. Вот и в нашем случае речь шла не просто о смене вывески для династии Омейядов, а о претензиях на пост единственно возможного заместителя Аллаха на земле — предводителя правоверных. Это естественным образом повлекло за собой и гигантские финансовые расходы, и милитаристскую экспансию. Могла ли себе позволить такой бюджет крошечная каравелла, работающая в режиме волнореза для гигантской Европы? Пока у руля находилась такая незаурядная личность как Абд ар-Рахман III-й, пока в его паруса дули лучшие представители мусульманско-иудейской общественности, эта менталка еще могла как-то плавать на поверхности, словно палка. Но когда капитанов погоны надели эпигоны, то жестокая катастрофа прочно встала на внеочередную повестку дня…

Сын первого халифа третьего разлива Аль-Хакам II, в целом, продолжал традиции партии, исключая нетрадиционную сексуальную ориентацию. Тем не менее произвести на свет наследника Хишама ему удалось, хотя, возможно, что не без помощи некоего Мухаммеда ибн Аби Амира, известного в Европе под полученной впоследствии бандитской кличкой Альманзор (в переводе Победоносный). Сказывают, что тот воровал не только деньги из его казны, но и любовь из постели его наложницы Субх, изначально христианки из Наварры. Престолонаследие прошло не без эксцессов, поскольку верным славянским рабам решительно не понравилась кандидатура хилого мальчика, и они голосовали за брата усопшего владыки. Заинтересованный как никто иной в установлении марионетки на троне Омейядов, Альманзор собственноручно ассассинировал конкурента. Рубикон был уже позади, а громадье имперских планов еще впереди. Все складывалось для узурпатора власти, как в яви. Церемониальную куклу Хашима он запрятал в роскошных садах Мадина аз-Захра, а сам развернул тем временем беспрецедентную по масштабу деятельность. Разграбление Саламанки принесло популярность в народе, благосклонность Субх — влияние во дворце. Волшебство, да не только — всего через пять лет бунтовщиков-славян уже продали на рынке, армию очистили от лояльных Омейядам элементов, а импорт-замещение репрессированных посредством берберских воинов поставлено на широкую ногу. Канцлер аль-Андалуза был отправлен в отставку, за поддержку подсидевшего его в прошлом ему досталось два бесплатных билета в настоящем — в тюрьму и на плаху. Сам же злодей превратился официально в т.н. хаджиба, а фактически в полноценного диктатора страны. Совершенно безумная вакханалия из пятидесяти с лишним развернувшихся затем крупно и мелкокалиберных походов была призвана заткнуть рты оставшимся недоброжелателям сего предтечи Наполеона и превратить его выборную должность в императорско-наследуемую.

Никогда еще халифат аль-Андалуза не был столь могучим. Никогда еще его смерть не была так близка. Десятки тысяч неблагонадежных книг были сожжены за вредоносностью — что еще нужно настоящему воину помимо Корана? Пала богатая Барселона, сожжена священная Сантьяго-де-Компостела, потоки крови, превращающиеся в дворцы, мечети, золото, рабов, гаремы… Но разрозненные доселе христианские королевства уже объединили свои последние силы и молитвы. И братья по вере, замученные засильем правоверных, уже побежали к ним на север. И каждая очередная Альманзорова победа приближала уже неизбежную расплату по счетам. И вот он уже лежит, павший от неведомого недуга, возвращаясь из очередной грабительской экспедиции. И вот уже его сын Санчуэло наследует от отца не только титул хаджиба, но скорее всего и коварство, отправляя экспресс-методом к райским гуриям собственного брата. И вот уже покладистый Хишам провозглашает того своим наследником. И вот уже маленький Санчо по проверенному рецепту отправляется за новой славой во главе своих берберских легионов. И вот уже все – конец. Сменить богоданных Омеяйдов на выскочек Амиридов было уже явным перебором – и в Кордове грянула революция. Последовавшая за тем гражданская война принесла капут его непомерным амбициям, ему самому, а заодно и нанесла смертельный удар халифату. Потерявшие непосредственное руководство наемники в союзе с Кастильскими графами обратили свое оружие против своих недавних работодателей. Продолжавшаяся три года осада Кордовы закончилась как всегда — резней, насилиями и пожарами. «Орнамент мира» прекратил быть таковым…

Впрочем, это вовсе не означает, что аль-Андалуз тоже закончил свое существование. Халифат формально продержался еще несколько десятилетий. А когда эта давно обанкротившаяся игра окончательно завершилась, то на ее руинах возникло множество удельных княжеств-эмиратов. Страна вступила в новую климатическую эпоху своего существования под названием «тайфа». И, как ни может показаться странным, именно это раздробленное состояние иберийской почвы привело к расцвету на ней самых замечательных ментальных моделей. Как же мы можем прокомментировать вышеупомянутый «закон ибн-Хальдуна»? Капут третьего халифата вовсе не был концом для жизни. Ее древо продолжало вечно зеленеть, сбросив с себя поселившихся на нем паразитов. Социальные конструкции определенного сорта обречены на вымирание. Но только те, что блокируют дальнейшее развитие…

Так получилось, что мы несколько задержались за изучением исторического фона интересующих нас событий. Мне надо было приготовить холст для последующего полотна. Но теперь, пусть и галопом по столетиям, мы наконец-то добрались до нужной эпохи. Напомню – на берегах реки ИМ мы изучаем не столько «живые» модели, как ментальные. Науке быть! — в Аль-Андалузе и в Блоге Георгия Борского.

Модели, предложенные в целях концептуализации исторических событий и оценки деятельности исторических личностей, являются интеллектуальной собственностью автора и могут отличаться от общепринятой трактовки.

Что значит быть русским? Нет, не в бытовом смысле, а в абстрактном, философском. Какие атрибуты человека для этого дела существенны? Что вообще сейчас определяет нацию, этнос, народность? Совершенно точно не вероисповедание — все смешалось в бывшем доме диалектического материализма, нынешнем — эзотерического чтототеизма. Может быть, общая территория проживания?! Но в таком случае из реестра соотечественников придется сразу вычеркнуть всю диаспору – на сегодня их уже миллионы, таких отщепенцев, как я. Паспорт тоже не годится, поскольку сдан в архив не только пролетарский интернационализм, но и пятая графа. Тогда наверняка великий и могучий? Но и здесь хватает путаницы, ошибочно же будет делить население на условных лангедошников или лангедашников по признаку их оканья или аканья. Хватает и австралийцев с типично рязанской физиономией, которые только ругаться по-нашенски умеют. Заграничная наука нам поможет — дай только время, и мы всем вскроем гены? Представляю себе, какую окрошку они обнаружат в венах самых ревностных блюстителей чистоты крови. Образ жизни? Все не надо, но хоть бы сначала некоторые отличия между городом и деревней удалось стереть… Тогда культура или пресловутые скрепы? Вот это самое правдоподобное. Вы понимаете мои статьи и аллюзии потому, что у нас с вами примерно общий модельный багаж. Но не пустое ли множество окажется в пересечении ментальных миров передовых рабочих классов и насквозь прогнившей интеллигенции?! Сильно похоже на то, что и это, столь стойкое в нашем языке понятие, на самом деле расплавляется оловянной семантической лужей. Эти нации – как разноцветные кляксы, причем еще и поставленные на не самой приличной бумаге. Расчертить их циркулярами на четкие окружности – сам черт циркуль сломит. Невозможно ни провести границы между ними, ни остановить расплывание в неавторизованном направлении. Промокашка неизбежно приходила всем кляксоведам, которые когда-либо пытались это сделать…

Стоит отметить, что вышеупомянутая ментальная модель, будучи и так весьма ветреной особой, еще и постоянно трепыхалась на ветрах истории. Такая ее мутация, как национальное государство – продукт относительно недавнего творчества народов мира, чуть ли не с Века Просвещения. В средние века наиважнейшим предикатом для людей служила как раз религия, которую они исповедовали – то, что мы отринули в первом абзаце в самую первую очередь. Не найти было ни эллина, ни иудея не только в теле Христовом. И в дар аль-Исламе главным условием, определяющим статус подданного халифата, было его отношение к Корану. Правоверные считались гражданами высшей категории, пользуясь всеми налоговыми и правовыми поблажками, доступными по законам шариата. Представители касты неприкасаемых идолопоклонников, вообще-то, должны были склонить свою голову перед карающим мечом Всемогущего Аллаха, но в условиях реалэкономик нередко склоняли свои выи под гнетом несколько менее могучих рабовладельцев. Ну, а среднее сословие составляли «люди книги», т.е. прежде всего христиане и иудеи. О последних, как вы, вероятно, догадались, и пойдет речь в этой статье. Вот уж кто не мог надеяться на то, чтобы осесть на земле обетованной или даже любой другой прочей! Ихний Господь ничего не смог поделать с бездушной машиной римских легионов. И пришлось побежденным в войнах и восстаниях рассеяться скитальцами по всему миру. Понятно, что именно священные Писания спасли сохранившиеся колена Израилевы от злой судьбы потерянных. Но время от времени находились-таки места, в которых евреи в определенном смысле могли бы расслабиться и даже их считать своим домом. Одним из таковых для них стал Сефарад – так еще во времена первого Рима они назвали Испанию, по имени неизвестной науке местности, однажды упомянутой в Библии (Авд. 1:20). И ее обитатели стали величать себя сефардами. И наступила благословенная для них эра аль-Андалуза. И развелся в нем настоящий иудейник…

Не то, чтобы их там было очень много. Отнюдь, как и в советской России, они составляли жалкий процент от общего населения. Однако, и снова наподобие произошедшего в стране победившего марксизма, плавно перешедшего в стадию развитого маразма, им тоже удавалось проникать через малейшие щелочки государственного аппарата в его самые смазанные пожирнее или поинтереснее места. И произошло это по схожей причине. Рабочие и кухарки не спешили заполнять в кабинетах вакантные места, освобожденные раздавленным классом эксплуататоров трудового народа. Образовавшийся вакуум образованности проще всего было заполнить потомками поднаторевших на Торе евреев. Они плохо или совсем не умели махать шашкой, серпом или молотом. Зато были в состоянии ворочать пером так, как не вырубишь топором. Арабы эры Хиджры, дети песчаной пустыни, тоже успешно превратились в ее грозную бурю. А вот с канцелярской работой или любой другой интеллектуальной деятельностью справиться им поначалу было намного тяжелее. Если на Востоке проблему кадров успешно решали омусульманенные персы, то на Западе таковые практически не водились. У подножия трона Омейядов кластеризовались обиженные Багдадским халифатом кланы, ведшие свою родословную от ближайших соратников пророка. Иудеи, дети урбанистической пустыни, оказавшись с самого начала священной войны против православных верными союзниками правоверных, остались незаменимыми помощниками и впоследствии. Многие из них богатели, становясь двигателями экономики. Другие служили писцами, клерками, медиками или даже придворными…

Характерна блестящая карьера некоего Хасдая ибн Шапрута. Переселившись в столицу, он открыл в Кордове врачебную практику с фокусом на бестселлере своего времени – противоядиях. Рекламируемая им панацея привлекла внимание вельможных оптовиков. В дальнейшем общении с Абд ар-Рахманом III-м молодой человек проявил себя с наилучшей стороны, выказав должную учтивость и сдержанность в суждениях. Высокая оценка государя принесла ему в результате не только кресло председателя дворцовой медкомиссии, но и чин высокого посла (читай «министра иностранных дел») недавно провозглашенного халифата. Столь высокая должность для иудея должна была вызвать зависть многих обойденных высокой милостью мусульман. Только ряд ярких дипломатических успехов мог спасти его от ротации кубарем вниз. И он выполнял одну за другой Mission Impossible, при помощи «чар своих слов, мудрости, и тысячи интриг». В одной из пограничных стычек персональный друг халифа попал в плен к христианскому владыке Галиции Ромеро. Тот прекрасно осознавал, что его сиятельный заключенный под замком темницы — гарант его мирного существования. Тем не менее, продолжавшиеся три года беседы с хитрым иудеем произвели невероятный эффект – он согласился променять живого заложника на мертвые буквы бумажного договора. Другой триумф ждал Хасдая ибн Шапрута в Барселоне. Направивший свой победоносный флот против этой стратегически важной цели халиф внезапно обнаружил дыру на другом фронте. Приостановить уже начавшуюся войну казалось немыслимым для всех, кроме еврея царя великого — исполнено. Он же как-то при случае помог Санчо Толстому одновременно сбросить избытки жира и прикарманить трон королевства Леон — за скромную плату в десять городов. Для истории моделей важным событием стало его общение с Византией. Правивший там тогда Константин VII-й Багрянородный был чрезвычайно обрадован размножением заместителей Аллаха на земле, и пылко желал посодействовать выяснению отношений между ними, причем чем пламеннее, тем лучше. Когда-то Харун ибн-Рашид преподнес Карлу Великому по схожему поводу целого слона. Времена изменились. В этот раз яблоком раздора должна была стать знаменитая в будущей Европе под именем «De Materia Medicа» книга Диоскорида. Ученый министр на наживку не клюнул, зато организовал высококачественный перевод этой важной работы на арабский язык.

Не забывал столь высоко вознесенный судьбой орел и своих собратьев по несчастью, рожденных ползать иудеями. Он не только возглавил местную общину, всемерно содействуя процессу проникновения соплеменников в поры халифата, но и принял на себя заботу над сынами Израилевыми во вселенском масштабе в стиле библейского Иосифа. Историческим памятником большого значения является его корреспонденция с другим Иосифом, тогдашним владыкой Хазарии. Благие вести об обнаружении новой отчизны для самоизбранных через тридевять земель достигли его тридесятого царства. Неужели это правда?! И золото сефардов проложило кабель для создания неслыханного доселе трансконтинентального информационного канала. Мост гонцовской работы связал один иудейник с другим – из за-греков почти в варяги. И теперь вы, друзья мои, благодаря этому можете узнать что-то содержательное о жизни своих предков. Да-да, я не оговорился, ничуть не удивлюсь, если анализ генов обнаружит у многих из вас ошметки хромосом подданных каганата. В какую-то кляксу ведь чернила этой нации должны были раствориться после актов успешного отмщения ей вещим Олегом и могучим Святославом. Немалая часть наверняка попала и в русскую. Как же эту явно несемитскую народность угораздило принять иудаизм? Ошибочно полагать, что эта религия не распространялась наружу исключительно по этническим ограничениям. Гораздо более важным препятствием для продвижения сей модели по планете была излишняя строгость закона Моисея, пресловутые заторы Торы. Почему же в данном случае все срослось? Скорее всего по той причине, что того требовали геополитические интересы страны. Хазария позиционировала себя как третью региональную силу и желала противопоставить себя и христианам, и мусульманам. Ну, а мысленно возвращаясь в наш аль-Андалуз, мне осталось заключить, что во многом посевом Хасдая ибн Шапрута этот иудейник в луже Сефарата расцвел новым цветом. Цветом принципиально новых идей…

Не все христианам Пасха. И не все мусульманам рамадан. И не все иудеям мазальтов. Коротка жизнь человеческая. Но бывает, что и ментальная ненамного длиннее. Не успела модель родиться, как уж старость постучалась в дверь. Халифату время умирать – в Блоге Георгия Борского.

Модели, предложенные в целях концептуализации исторических событий и оценки деятельности исторических личностей, являются интеллектуальной собственностью автора и могут отличаться от общепринятой трактовки.

Словом можно убить. Словом можно одарить. Слово нужно любить. Слово нельзя забыть. Список этих банальностей или не очень, в рифму или без нее, можно продолжать очень долго. На самом деле, их все стоит разместить под общей понятийной крышей с единым ярлыком – передача информации, т.е. в наших терминах моделей. Процесс совершенно тривиальный и очевидный, но я его все-таки в очередной раз опишу. Наше устройство речевого вывода сначала кодирует язык менталистский в русский. Результат подается на вход системы распознавания образов слуховой модальности другого человека, где раскодируется. Происходящее через это «понимание» как раз и производит в получателе тот самый эффект, который воспевают поэты. Но сегодня меня будет интересовать несколько другая функция слова: восклицания-как-действия. Рассмотрим для начала следующие высказывания, оба всего лишь из трех букв: «Пли!» и «Ура!». Первое может завершиться крайне печально для целевой аудитории. А второе наоборот — вызвать оживление в зале, например, бурные аплодисменты, в условиях развитого социализма нередко переходившие в продолжительную овацию. Обратим внимание на небольшую, но чрезвычайно важную деталь, без которой весь этот механизм функционировать не будет. Строго необходимо наличие других людей, и не простых, а посвященных в правила игры. Дома перед зеркалом или в пампасах перед дикарями не сработает. В этом несложно убедиться, разобрав другие примеры из той же категории. «Объявляю вас мужем и женой!» создает молодую семью, причем ее присутствие обязательно. А вот условное «Я так больше не играю» может реализовать обратное преобразование, в просторечье именуемое разводом. Здесь достаточно наличие единственного адресата — супруга (супруги).

Продолжим вышеначатый ряд, забравшись еще выше – на государственный уровень. Давайте возьмем такую штуку как провозглашение независимости. Здесь, в отличие от бытовых случаев, семантика не настолько жестко определена. Она может быть близка к объявлению войны, как это было с североамериканскими штатами. Или к декларации о мятежных намерениях, что происходило бессчетное количество раз, но часто заканчивалось тюрьмами и ссылками. Или даже к неявному запросу на дополнительное финансирование, что стало особенно популярно в современности. А вот другая разновидность тех же слов, которую мы разберем сегодня, несколько экзотична. В данном историческом прецеденте речь шла не много не мало, а о претензиях на мировое господство. Аз есмь халиф! Сей боевой клич изумленный мусульманский мир услышал дважды на протяжении всего лишь двадцати лет. Мы вскользь изучали первый из них в контексте династии Фатимидов, воцарившейся сначала в Тунисе, а впоследствии и в Египте. Претендуя на генетическое происхождение от знаменитого Али (через потомство, произведенное его женой и по совместительству дочерью пророка Фатимой), эти (следуя официальной пропаганде) проходимцы осмелились заявить, что именно они являются истинными наследниками дела Аллаха на Земле. Ибо именно так всегда трактовалась мусульманами должность халифа – как единственного наместника Всевышнего, бесспорного главы Дар аль-Ислама. Багдадские владыки Аббасидского разлива к этому моменту утратили всякое подобие власти, превратились в церемониальных кукол, управляемых персидскими магнатами или турецкими султанами. Посему шиитская авантюра многим правоверным казалась воплощением их мечты возвращения утерянного золотого века, во многом живой по сей день. Шансы на успех были, причем ненулевые. Но на погибель значительно большие. Почему тогда владыка аль-Андалуза Абд-ар-Рахман III-й (потомок того самого, первого) не напугался, что засосет, отправляясь в ту же опасную трясину? На помощь Бога, конечно же. Но это было еще демонстрацией и собственной силы, и раздражение североафриканскими самозванцами, и толстым намеком на свою собственную тонкую (но длинную и бесспорную) Омейядскую линию, и защитой суннитской ортодоксии. Сей рискованный импульсивный ход принципиально менял позицию Кордовы на великой шахматной доске четвертого века эры Хиджры. Вектор развития эмирата, катившегося целое столетие по инерции, резко изменил направление. Было ли это решение адекватным? В чем были его плюсы и минусы?

На плечах тысяч мелких и средних предпринимателей покоился хребет экономики страны. Многие продукты шли на экспорт. Местные ткачи производили парчу, шелк и шерсть, ювелиры полировали драгоценные камни, скорняки выделывали знаменитую кордовскую кожу. Иберия почти поголовно увлекалась бизнесом в резком контрасте с остатком континента, где самой популярной игрой с большим отрывом оставалась война. Жители же аль-Андалуза, представители всех трех монотеистических религий, предпочитали платить налоги, предоставив право драться наемникам. Основание нового халифата было отмечено не завоевательными походами, а запуском в обращение золотого динара, предназначенного своей стабильностью поддержать развитие торговли. К окончанию правления третьего Абдурахмана в государственную казну поступала фантастическая сумма в 6 миллионов динаров ежегодно. Как это перевести на нынешние деньги? Общепринятой методики сравнения не существует, но это может быть даже триллионы, а не миллиарды долларов. Однако имперские монеты имели и обратную сторону — требовались соответствующие представительские затраты. И новый дворцовый комплекс (по существу, город внутри города) Мадина аз-Захра был предназначен заполнить образовавшуюся нишу. Путь в великолепный тронный зал вел ошеломленных посетителей через цветущий розовый и апельсиновый сад, омываемый каскадами фонтанов и охраняемый тысячами гвардейцев в блестящем обмундировании. Кордова с населением в сотни тысяч человек в это время была не только с большим запасом самым крупным городом Европы, но и, по крылатому выражению саксонской монахини Хросвиты Гандерсгеймской, украшением-орнаментом всего мира.

И правительство возглавлял весьма достойный монарх. Современники хвалили его за щедрость и любовь к справедливости. Кроткий с друзьями, он был беспощаден к врагам рейха – его персональное досье украшало усмирение нескольких непокорных олигархов. Продолжая традиции просвещенных властителей Багдада, он стал патроном искусств и философии, любил проводить время в компании интеллектуалов. Десятки библиотек хранили сотни тысяч томов бумажных манускриптов. Это море менталок принято сравнивать с жалкими каплями монастырской премудрости в библиотеке одного из самых продвинутых аббатств своего времени Санкт-Галла в Швейцарии. Их можно было сосчитать на трех пальцах одной руки, сложенных в известную фигуру – всего несколько сотен книг, причем пергаментных. Запад, пусть и с опозданием в двести лет против Востока, был готов встать на тропу мира знаний. Готов к тому, чтобы перенять из ослабевших рук братьев-мусульман уже едва не потухший факел разума. Самых выдающихся мыслителей эпохи заманивали усиленным питанием сменить постоянное место жительства. Малышка-наука, жертва недавнего аборта усилиями традиционалистов и аль-Газзали, неожиданно получила новые шансы на реинкарнацию. Более того, как вы убедитесь в нескольких грядущих статьях, они со временем были использованы, и в нашем мире материализовалось множество нематериальных достижений – ментальных моделей…

И внешнеполитическая ситуация, казалось бы, благоволила новопровозглашенному халифату. В соседней Франции Карл Третий, по прозвищу Простак, своим ничтожеством выгодно оттенял масштаб личности Первого, Великого. Будучи неспособным справиться с нашествием бандформирований с севера, он был вынужден откупиться от не ведавших достижений цивилизации норманнов целым герцогством, получившим соответствующее название — Нормандия. Следовало ли в таких обстоятельствах ожидать прихода грозовых туч из-за Пиренеев? Однако в этом расчете ровно на один ход притаилось сразу несколько однако. Как-то раз король Кастилии Рамиро в ночь перед смертельной битвой спал и видел удивительный сон. И привиделся ему Сант Яго, по-нашему Иаков-Якоб, якобы бывший братом Иоанна и одним из двенадцати апостолов. Незадолго до этого волшебная звезда указала жителям Галисии путь к его костям (откуда произошло название Компостела – звездное поле), а теперь дух святого сам впереди на белоснежном коне поскакал крошить поганых сарацин в порыве истинной любви к своим ближним. Так родился один из самых фантастических мифов католической Европы, в котором мирный галилейский рыбак превратился в могучего Мавроруба, а его мощи магическим образом переместились из Центра мира к Последнему морю. Крестил модель особым указом сам Папа Римский, благодаря чему здравствует она и поныне.

Для могучих арабов это была малозначительная стычка. А вот для подданных крошечных христианских королевств это событие стало символом будущей Реконкисты. Но и внутри самой страны процессы интеграции конфессий протекали зачастую болезненно. Когда арабы только осушили визиготскую лужу, количество правоверных по сравнению с православными было ничтожно мало. С течением времени многие перекрасились в мусульман под давлением повышенных налогов или наглядной демонстрации силы. Но и даже те, кто настырно продолжали отрицать особую роль Благородного Корана в Божественном Провидении, превратились в т.н. мосарабов. В переводе на русский это значит, что они освоили язык, переняли культуру, стали изучать арабскую теологию и философию. Казалось бы, что в этом плохого?! Но далеко не всех привлекала идея дружбы народов. «Они даже забыли свой собственный язык» – возмущался некий Алварус на плохой средневековой латыни. Сохранившиеся монастыри сохраняли и разжигали новые очаги недовольства. Эпизодически они прорывались наружу в виде волнений или даже восстаний. Литературной и исторической славы достигла группа «кордовских мучеников», павшая жертвой репрессий режима. Многие другие сгинули в безвестности…Подводя итоги, само географическое положение Аль-Андалуза на самом кончике носа гигантского континента, населенного враждебно и не в меру верующими, было постоянным фактором риска на меняющемся пестром фоне текущих бытьможностей. При этом амбициозный девиз «аз есмь халиф» обязывал тратить силы на практически недостижимые цели. Это была та самая грозная точка высокого апогея, за которой мог последовать только сокрушительный крах в смутные времена…

Что будет, если к бюрократской власти добавить православизацию всей страны? Боюсь, что примерно то же, что получилось от сложения халифского гонора с исламизацией всего эмирата. Но до времени сбора урожая от посеянного было еще далеко. А пока давайте осмотримся по сторонам. Как-то поживали Сыны Израилевы посреди Сынов Исмаила? Заглянем в иудейник – с Блогом Георгия Борского…

Модели, предложенные в целях концептуализации исторических событий и оценки деятельности исторических личностей, являются интеллектуальной собственностью автора и могут отличаться от общепринятой трактовки.

Corpus omne perseverare in statu suo quiescendi vel movendi uniformiter in directum… Так говорил Исаак Ньютон в своей нетленке Principia, формулируя знаменитый «первый закон». Это принцип инерции — все тела имеют обыкновение сохранять состояние покоя или прямолинейного движения с постоянной скоростью. Лавры его первооткрывателя обычно достаются Галилео, хотя тот завещал вещам вечно вертеться по окружности, а не перемещаться по прямой. При этом часто забывают о Рене Декарте, который так убедительно вывел его из «первых принципов», что обеспечил модели долгую и счастливую жизнь. С небольшими поправками (отрицанием наличия абсолютного покоя или движения) старушка процветает и поныне. Почти никто не мучает ее настырными вопросами «почему» или «как». Лояльно настроен к ней и второй закон, объясняющий эпизодически случающиеся изменения в скорости воздействием тех или иных «сил». Ускорение –на совести этих насильников. И торможение осуществляется их же силовыми методами. В целом вердикт выносится вполне справедливый, если не задаваться вопросом о метафизической природе данных сущностей. Но сегодня я завел разговор на физические темы совсем с другой целью — перейти от них к психическим, а затем и историческим параллелям. Ведь то же слово «инерция» мы запросто используем и в совершенно других контекстах. Можем, скажем, сказать: «она поступила так по инерции» или «у него инертное мышление». Аналитическая философия настоятельно рекомендует уделять самое пристальное внимание тому, как мы используем наш язык. Слушаю, но вовсе не повинуюсь, а скорее бунтую — не факт, что эта аналогия исключительно метафорическая. Робот нашего организма вполне может работать при помощи той же механики, что и машина Вселенной.

Сердцу не прикажешь – устами народа гласит мудрость. Или все же модель, причем, весьма примитивная?! Осознаю, что пересекаю сакральную черту, за которой рейтинги и не таких блогеров, как я, падали в бездонную пропасть. Но коль скоро ментальный серфинг поднял меня на гребень сей волны, направлю-таки воды чистого разума в Авгиевы конюшни повсеместно распространенных мемов. Истинность или наоборот этого популярного однострочника сильно зависит от домена его применения. Если употреблять его в обычном узком контексте выбора суженого или суженой, то для современной местности почти сойдет –когда Ваня Васи или Варя Вали не слаще, то выбор любой любви одинаково хорош, почему бы и не импульсивный, если ты веришь в его верность? Но в более общем смысле результат команды «сердцу» сильно зависит от ее контента и количества звездочек на погонах у соответствующих инстанций психики. Кто-то и в самом деле не в состоянии сознательно повлиять на свои душевные порывы. Захотелось что-то – взалкал, соврал или даже украл. Или не понравился кто-то – пнул молча, публично или даже в морду. У других же есть генерал в голове, который вполне в состоянии контролировать то, что происходит в его армии. Муштровать себя может и даже должен каждый, но я сегодня не об этом. Обращу ваше внимание на то, что подчинение каждой мысли на основании исключительно того, что она ввернулась к нам в извилины, вполне соответствует движению по инерции. И мышление от этого затягивает инертно-смертную петлю на горле нашего развития. А вот если верить в меру, то это все равно как придавать процессу ускорение, раскручивая круги своя в бесконечную спираль…

Если искать нечто похожее на законы Ньютона в житии моделей, то ближе всех, по моему мнению, к их открытию подошел популярный американский философ Томас Кун. Он представлял себе развитие наших знаний в двух основных режимах – т.н. «нормальной науки», представляющей собой решение мелких задачек-пазлов по готовым образцам и «сдвига парадигм», которые я образно величаю прыжками через пропасть. Нетрудно догадаться, что я здесь как раз и усматриваю «движение по инерции» и «воздействие сил». Но и история «живых моделей» похоже, что следует тому же канону. В качестве иллюстрации этого феномена мы снова возвращаемся в средневековый аль-Андалуз. В предыдущей паре статей мы проследили за могучим толчком Абд ар-Рахмана, который отправил самую захолустную провинцию халифата на принципиально новую траекторию. «Я бежал от голода, меча и смерти, добился безопасности и процветания, и объединил нацию» — хвастался он. С ним соглашался наш хороший знакомый аль-Кинди: «Аль-Андалуз пылал в огне… Его руками Аллах умиротворил страну». Забегая вперед, ему и в самом деле удалось прорубить канал в Европу для потока рвущейся в наш мир науки. И было у счастливого отца три взрослых сына. И пришло ему время умирать, а заодно выбирать, кому поручить продолжать свое дело. Старший, Сулейман, могучий был детина, но умом не Соломон — окружил себя подхалимами и дураками. Посему трон эмира был завещан следующему по возрасту Хишаму, проводившему время в среде образованных людей и поэтов. Без избытков братской любви не обошлось, но после некоторого выяснения отношений воцарение состоялось…

Второй губернский предводитель из клана Омейядов, в целом, двигался в том же прямолинейном направлении, избранном ранее первым, причем примерно с прежней скоростью. Это был весьма набожный человек, посему он завершил строительство в Кордове Мечети Большой и заложил множество меньших по городам большим и не очень. Возвел заодно себе большие и малые дворцы. Организовал народу хлеба в публичных магазинах и зрелищ в публичных банях — по регулируемым гостарифам. Развивалась по инерции и коммерция. Многочисленные заморские и отечественные купцы продавали рабов, персидские ковры, китайский шелк и дамасскую сталь, но уже по расценкам рыночным. Немало мусульман неплохо кормили казенными харчами. Иудейские аптекари и знахари, христианские мастеровые и хозяйственники тоже размножались по темным аллеям неосвещенных городов. По стандартным экономическим законам общественно-полезные ремесла и бизнесы постепенно расширяли социальную базу для занятий бесполезных — искусствами и философией. В одном пошел он наперекор политики отца – организовал священную войну супротив северных варваров. И наказал его Аллах – сей проект принес только приобретения материальные, а не территориальные. И прошло всего восемь лет, как уже настал его час предстать перед Всевышним. И благословил он на царство сына своего, аль-Хакама. И любил новый эмир подлунный мир. И был день. И наслаждался он запрещенным исламом вином. И была ночь. И наслаждался он разрешенным исламом гаремом. И прошло почти тридцать лет. И родил аль-Хакам больше двадцати отпрысков мужеского пола и без числа женского. И назначил он наследником старшенького, второго по счету Абд-ар-Рахмана…

На вышестоящих точках я предлагаю сделать небольшую передышку и осмотреться по сторонам. Что происходило в окружающем пространстве-времени? В славном городе Багдаде на седьмом небе халифата загорелась новая яркая звезда и надежда всего прогрессивного человечества аль-Мамун. Его основные геополитические и научные интересы лежали вдалеке от аль-Андалуза. Но обреченная на сто лет одиночества периферия не хотела отставать от центра мусульманского мира. На полноценный «Дом Мудрости» денег не хватило. Тем не менее, стало престижно собирать библиотеки. И при дворе короля Абдурахмана образовался некруглый стол, за которым стало столоваться немало поэтов и прочих бездельников. Важную категорию его рыцарей образовали имперские диссиденты. Так, персонаж по имени Зирьяб (Черный дрозд) соблазнился высокой зарплатой на Западе, будучи преследуем завистниками на Востоке. Это был музыкант, привезший с собой персидскую лютню, ставшую в будущем испанской гитарой. Это был типичный представитель столичного бомонда, привезший с собой последние писки моды – духи, дезодоранты и зубную пасту, прически, наряды и манеры. Это был типичный человек Возрождения, привезший с собой интересы в самых разных областях знаний – ботанике, астрономии и географии. Он быстро взял аудиторию штурмом, превратившись в культурного идола для провинциалов. Другим замечательным героем своего времени стал арабский Леонардо –Аббас ибн Фирнас. Он тоже отправился в Кордову преподавать математику с Востока. Сказывают, что в возрасте 65 лет тот осуществил первый в истории неконтролируемый полет на изобретенном им дельтаплане, который продолжался несколько минут и завершился несмертельными увечьями.

А вот на севере от Испании происходило нашествие еще более северных людей. Карл Великий к этому времени уже давно переселился на постоянное место жительства в ах, какую гробницу в своем излюбленном Аахене. Свирепые викинги опустошали его разодранную на клочки несвященную, неримскую и уже не империю. Для мусульман это были добрые вести, поскольку можно было не опасаться христианских набегов. Но и злые, поскольку многочисленные драккары бандформирований и богатый аль-Андалуз стороной не оплывали. Абд ар-Рахман II-й принял энергичные меры по защите отчизны. В рекордные сроки эмират обрел два флота – атлантический и средиземноморский, второй по величине в Европе. А Севилья в низовьях Гвадалквивира, естественная жирная приманка для грабителей, обрела крутые стены. Угроза благосостоянию населения была ликвидирована. Так, в делах и заботах истекло первое столетие движения по инерции после первоначального импульса, приданного стране принцем-беглецом. Нельзя сказать, что оно не принесло никаких существенных результатов. Будущее, которое некогда узрел Сокол Курайшитов, пришло на узкие улочки Кордовы. Теперь их замостили и осветили факелами. Местные жители, которые ходили по ним, носили удобные ботинки на пробковых подошвах. Путешественники ночевали в многочисленных постоялых дворах и гостиницах. Наряду с теми, кто пашет, молится и дерется, а также с царями, царевичами, королями и королевичами стали появляться новые профессиональные классы – юристы, архитекторы, астрологи, врачи, чиновники, сапожники и портные. У людей даже оставалось время на отдых и развлечения. Шахматы, любимая забава Харуна аль-Рашида, появилась в Андалузии примерно в то же время, и это, скорее всего, именно здесь маломощного ферзя-визиря переименовали в королеву (каковой она остается в большинстве латинских языков) и дали ей полномочия рассекать доску во всех направлениях. Выходит, не так уж плоха инерция, как ее малюют?!

Однако стоит ли ее презентовать исключительно в розовых тонах? Без перегибов на местах и распятых на крестах, как обычно, не обходилось. Помимо этого, новые могучие силы придали ментальным моделям ускорение. Только куда? К удивительным звездам или в темный тупик? Терпение, друзья мои, я расскажу об этом в непосредственно следующей за данной статье. Слово о слове грядет в Блоге Георгия Борского…

Модели, предложенные в целях концептуализации исторических событий и оценки деятельности исторических личностей, являются интеллектуальной собственностью автора и могут отличаться от общепринятой трактовки.