Этот понедельник начался в ту субботу, когда Йохан, ради баловства и бахвальства, позолотил для своего «верного Ахата» оловянную ложку. Мальчишка, столь же хилый и заброшенный родителями, как когда-то он сам, с некоторого времени повадился целыми днями торчать в его «святая святых» — алхимической лаборатории, ассистируя ему в скорбном Великом Труде — magnum opus. Сам он, подобно Энею, покинул павшую Трою, сиречь прошлую жизнь, в тот момент, когда от вражеских ран и ожогов, то бишь мора, скончался его дражайший praeceptor, ставший для него Анхисом — вторым, духовным отцом. Первый же, настоящий, отдал Богу душу, а ему невеликое наследство, годом раньше. Fortuna, словно luna, была все время обращена к нему одной, тыльной стороной, а теперь и вовсе вышвырнула его из ставших привычными университетских сфер в безбрежный океан людей. И он в одиночку отправился в дальнее странствие к terra incognita, ибо никто уже не ждал его на родном берегу. Судьба привела его в маленькое селение большого мира, где он с наличествующими деньгами мог не заботиться о добывании хлеба насущного на протяжении нескольких лет. Искры же пламенных проповедей незабвенного учителя о «поиске истины» зажгли огонь его плавильной печи. И вот теперь, по его собственному недомыслию, все это относительно устойчивое и в целом счастливое существование, в одночасье рухнуло. Глупый пацан побежал по деревне, хвастаясь обретенным сусальным сокровищем и чудесным искусством своего магистра. Скрытое недовольство vulgi чужаком и откровенный страх перед его непонятными учеными занятиями незамедлительно пролились мутной накипью наружу. Скрюченные физической работой и душевной ленью пальцы замелькали перед его лицом, жуткие проклятья пронзили уши. Еретик, чернокнижник, приспешник дьявола — исступлённо визжали женщины. Вздернуть его, закидать камнями, на костер – практично предлагали мужчины. У них был дополнительный стимул для жертвоприношения – сильнейший неурожай. Где было знать им, далеким от науки неучам, что засуха была вызвана губительными лучами Сатурна, пребывавшего в земляном знаке в квадратуре с ретроградным Марсом?!

Ответственность – та строгая и несчастная дама, которой все восхищаются со стороны, но жениться боятся. Толпа потащила осыпаемого плевками и пинками преступника к местному капеллану, дабы тот утвердил народный приговор. Тот уже занес меч церковного правосудия, самого справедливого в тогдашнем мире, над главой нарушителя библейской конвенции, как, услышав суть происшедшего, в дело вмешался аббат соседнего бенедиктинского монастыря, по счастливой случайности находившийся там же в гостях. «Я заберу грешника к себе, дабы вывести сего заблудшего на праведную дорогу», – скомандовал он тоном, не терпевшим возражений. Уже на пути в святую обитель он выказал свою истинную мотивацию, спросив подконвойного – «сможешь сотворить Grand Arcanum?» Достопочтенный Гвидо не очень достойно перетратил учтенные деньги то ли на пропитание и процветание собственной туши, то ли на воспитание и спасение душ своих племянников, то ли еще на какие-то неутвержденные начальством цели. По его глубокому замыслу, образовавшаяся дыра в финансах должна была быть заложена Философским Камнем. «Если я не смогу, то кто другой?» — честно соврал замученный избыточной любовью к scientia профессиональный нищий духом. Сей уклончивый ответ неожиданно обретенного узника успокоил его тюремщика – он нисколько не сомневался в благосклонности Господа к своей персоне и узрел в случившемся перст Божественного Провидения. В полное распоряжение варщика золота была выдана отдельная отшельническая келья на отшибе, общение с которой должно было происходить по правилам строжайшей конспирации, дабы любопытная братва не прознала и не накапала куда не следует. И закипела работа, и настало каторжное воскресенье, длившееся вот уже несколько лет…

— Баста! Пасту ты сожрал уже не одну сотню мешков. Свинца и прочих поганых субстанций тебе перетаскали еще больше. На стеклодувов и других проклятущих ремесленников ушло, почитай, уже две сотни флоринов. Но монастырские сундуки до сих пор пусты!

— В мудрых древних книгах пишут: «дабы сделать золото, нужно потратить золото». Не только, чтобы покрыть расходы на реторты или перегонные кубы. Подобно тому, как в утробе плодородной матери-земли под воздействием небесных тел из неблагородных металлов созревают благородные, так и нашему Искусству требуются семена, из которых могут быть выращены великие плоды. Мы должны сначала извлечь сперму, содержащуюся в глубине auri, внедрить ее в тщательно подготовленную матку. Там она должна ослабнуть и умереть, воскреснув в личине венценосного Спасителя, в чьей власти будет избавить своих братьев от страха смерти. Посему на рождение и взросление Философского Камня требуется значительное время.

— У меня для тебя его больше нет. Уже давно собираются по углам мои недобитые враги, уже крадется по тёмным закоулкам нашей светлой обители чёрная измена, уже появляются на моем многострадальном теле подлые змеиные укусы. Монахам не надо быть учеными, чтобы унюхать запрещенные папскими буллами занятия в испражнениях твоей дымоходной трубы.

— Я работаю, не зная устали, проводя дни и ночи в поту у своих пышущих жаром печей. Я не ищу грязи развлечений и утех на стороне, но погрязаю в грудах отходов своей лаборатории. Моя философия – огонь. Мои пальцы не знают драгоценных перстней, но обожжены углем и измазаны глиной. Я забыл цвет собственного лица, прокопченного до черноты, как у кузнеца или шахтера…

— Я позабочусь о твоем быстром переселении в иной мир, презренный шарлатан, если не получу искомого до вечера понедельника…

И вот теперь несчастный Йохан сидел, закручинившись, в своей одиночке, и предавался тяжким думам о былом. Он был честен перед аббатом, обманывая его блеском будущих сокровищ, поскольку не рассчитывал на избавление от выданных обещаний посредством его или своей кончины, как то делали некоторые известные ему мошенники. Для него алхимия была занятием священным, ибо помогала познать не только чудеса Природы, но и природу ее Творца, во всей Его несказанной славе. Как добрый христианин, он верил в то, что существует способ облагораживать металлы подобно тому, как человеческие души преображались Духом Святым. Как просвещенный схоласт, он знал, что в субстанции всех вещей спрятаны четыре первоэлемента, в свою очередь образованных из единой первичной материи. Как истинный адепт древнего Искусства, он жил в мире, до краев наполненном символами, в котором все было «как внизу, так и наверху» и наоборот. Он взывал ко Всевышнему из искренних глубин сердца, с совестью, отмытой от амбиций и лицемерия, избавившись от гордыни и зависти, презирая роскошь и тщеславие. Он стоял на коленях пред Троном Милосердия, моля об одном – указать ему дорогу в Замок Божественной Мудрости. И ему были дарованы ключи от многих накрепко запертых ворот…

Он начал с Очищения-Камня, превращая землю в воду, воду в воздух, а воздух в огонь. Повторив процесс многократно в различной последовательности, он получил Пепел-Герметического-Древа или Обожравшуюся-Жабу-Земли. Этот самый первый шаг занял больше года. Получившийся сухой паек следовало превратить в жидкий, ибо твердь была сотворена Богом на второй день, т.е. таковым был каждый металл изначально. И эта промежуточная цель была достигнута при помощи Раствора-Что-Не-Мочит-Рук. Теперь надо было отделить толщину от тонщины. Маслянистая гуща после многих итераций стала Голубой-Землей, и Птицы-Небесные взлетели над ней семикратной дистилляцией. Затем пришла пора совокупить все четыре первоэлемента, оплодотворив Женщину, живое серебро ртути, Мужской серой. Первая половина беременности должна была протекать несколько месяцев, в течение которых необходимо было круглосуточно поддерживать постоянный температурный режим в запечатанной матке. Следующий этап, конечно же, путрефикация, поскольку труп в стеклянной могиле должен был хорошенько сгнить. Влажное, умеренное тепло на протяжении 90 дней окрасило субстанцию в черный цвет. Наступило время для Чистилища. Добавив жара, он с изумлением наблюдал как, набухнув и побурлив, Женщина сначала обратилась в разноцветный Хвост Павлина, а затем побелела и загустела, словно лед на воде. Он долго кормил ее, постепенно добавляя Молоко-И-Мед. Получившуюся воскообразную массу, принявшую форму листьев, он назвал Магнезия. По образу и подобию Иисуса в пустыне, сорок дней он потратил на возгонку, после чего душа стала выделяться из ее вен. Семикратное смешение оной с телом сделало его белее снега. Божественный ребенок должен был появиться на свежем воздухе. Троекратная ферментация золотом породила благовонное масло, а последующая сублимация привела к его Преображению. Все было готово для Воскресения-Мужчины-И-Женщины. Величайшее чудо свершилось, Волшебное-Древо-Гермеса росло прямо у него на глазах…

Йохан был готов приступить к проекции, т.е., к самой трансмутации металлов. C одной стороны, он был уверен в успехе и у него было предостаточно свинца. Однако, с другой, самой главной, стороны, за прошедшие годы он слишком горячо возненавидел свиное рыло своего заказчика. Разве мог он отдать в эти трясущиеся от жадности лапы свое дитя, священный плод стольких мучений и исканий, ошибок и находок, дело всей своей жизни?! Разве мог он объяснить этим заплесневевшим от косности мозгам, что пережил и перечувствовал?! Разве мог он уберечь эту давно проданную Маммоне душу от безудержного обогащения?! Стук в запертую дверь – пришел решительный час. Нет, все, что угодно, только больше не видеть это заплывшее жиром лицо! Он хорошо помнил, как, будучи еще мальчиком, юным студентом, вожделел обрести спасительные объятия смерти. Сейчас она стала для него еще более желанной… Призванные аббатом на помощь бугаи-монахи, ворвавшись в келью, обнаружили на полу бездыханный труп. «Собаке – собачье погребение. На помойку!», — приказал им Гвидо. Сам же, обезумев от бессильной ярости, начал крошить дьявольские аппараты своим массивным посохом. Теперь ничто уже не спасет его церковную карьеру от грядущей ревизии. Что-то тяжелое, вывалившись из разбитой реторты, пребольно ударило его по ноге. Городской ювелир признал в слитке золото высочайшей пробы…

Расставшись с нашим героем, вернемся к моделям-русалкам, обитающим на реке ИМ. Мораль сей сказки заключалась в описании, пусть и анахроничном, типичной деятельности средневекового алхимика. Она, безусловно, была экспериментальной, но насколько научной? С точки зрения Джорджа Сартона, ни на грош: «…Многие люди склонны путать эксперименты в простонародном смысле с преднамеренным и критическим экспериментированием. Обнаружение отличий между одним и другим усложняется наличием бесконечного множества градаций [этого искусства]. Оно развивалось очень медленно и мучительно. Ранние экспериментаторы продвигались вперед наподобие танцующих пилигримов Эхтернаха (три шага вперед и два назад). Избранные гении могли иногда проводить качественные эксперименты, но их метод еще долгое время не стал очевидным [для всех]… Эмпирицизм, часто самого грубого сорта, ошибочно принимался … за экспериментализм». В чем же именно знаменитый историк узрел коренное отличие современного метода от тогдашнего? Может быть, в использовании изощренной аппаратуры? Но лаборатория Йохана изобиловала приборами, изготовленными по последнему слову техники тринадцатого столетия. Может быть, тщательным изолированием процессов от влияния нерелевантных факторов? Но прочно запечатанные «матки» имели именно это предназначение. Тогда, может быть, далеко продуманным планированием, беспристрастным тестированием заранее подготовленной гипотезы? Попробуйте найти нынче исследования, которые бы длились без перерыва хотя бы несколько месяцев. Деятельность добытчиков философского камня тоже не представляла собой хаотические телодвижения, но покоилась на вполне разумных для их ментального мира предположениях.

Пресловутый воздушный насос Бойля, парадигматический пример пробудившегося экспериментализма, не был ничем принципиально новым по отношению к своим алхимическим прообразам. Существенное отличие современного подхода от древнего, тем не менее, действительно существует – но оно не в использовании экспериментов per se, а в сути тех задач, которые с их помощью предполагается решить. Безусловно, глупо по-схоластически вообще не использовать оракул физического мира, но ему можно задать бесконечное множество вопросов, и нет ничего странного в том, что наши предки, отправив на вход сему черному ящику бессмыслицу, получали на выходе соответствующий маразм. И достойно удивления то величайшее, но обыкновенное чудо, посредством которого эволюция ментальных моделей привела нас к Grand Arcanum науки нынешнего века…

Средневековые критики программы исследований по трансмутации металлов, а такие тоже бывали, называли алхимию «целомудренной шлюхой». У этой ментальной модели и в самом деле было много любовников, но она никого не удовлетворяла. Значительно меньше нареканий общественности вызывала другая, коронованная особа. Царица лженаук – на афишах Блога Георгия Борского.

Модели, предложенные в целях концептуализации исторических событий и оценки деятельности исторических личностей, являются интеллектуальной собственностью автора и могут отличаться от общепринятой трактовки.

Что именно делает человека разумным? Способность побеждать житейские проблемы многоэтапными продуманными планами, приводящими к поражению близких или далеких целей? Бесподобное владение естественным языком, позволяющее организовывать мелко- или крупномасштабное сотрудничество с себе подобными? Ловкое жонглирование невеликими нематериальными штучками, величаемыми на некоторых астероидах менталочками? А, может быть, умение организовывать свои разрозненные верования в единую логически непротиворечивую слитную систему? Осмелюсь предположить, что, как и с большинством прочих наших понятий, здесь тоже никакой армией философов государственные границы на замке не удержать. Все вышеперечисленные условия в отдельности и произвольная конъюнкция из оных не составят искомого четкого определения. Мы можем говорить только о более или менее рациональном поведении, количественная мера качества которого еще ждет своего изобретателя и последующего всенародного консенсуса. Я затеял это небольшое обсуждение потому, что одной из самых горячо дискутируемых историками тематик является степень разумности неразумного с современной точки зрения увлечения средневековых людей магией. Здесь и далее это слово будет трактоваться в самом широком смысле, как набор того, что нынешняя передовая физикалистско-материалистическая наука почитает за суеверия. Может быть, те древние homo и вовсе не были достойны гордого предиката sapiens?! Может быть, мы теперешние отличаемся от тех, прежних, не только одной испорченностью квартирным вопросом?! Может быть, нам за эволюционную прогрессивность, пусть не орден, так хоть какая-нибудь медаль полагается?! В поликлинику для опытов наших предков, давно вымерших наподобие мамонтов, увы, сдать не удастся. Придется разбирать их оставшиеся наскальные надписи, то бишь сохранившиеся до наших дней манускрипты. Для начала, давайте определимся — настолько ли страшны были их модели, как их малюют?!

Чертей в этой подпольной литературе и на самом деле было спрятано предостаточно. Вот, например, какой алгоритм предлагался для вызова могущественного духа «всей природы». Надо было заранее подготовить богатую чисто убранную светлицу, в которой расположить в определенном порядке на столе множественные емкости, наполненные разнообразными экзотическими съедобными и горючими веществами. Затем, ступив туда синхронно с Луной, входящей в первый градус Овна, следовало, обратившись лицом к востоку, вызвать демона по его четырем именам, не забывая при этом творить определенную молитву. Вышесказанное повторить в семикратном цикле. Обратите внимание на астрологические обертоны основной темы — это неслучайно. Планеты воспринимались как могущественные волшебники, которых можно было запрячь для выполнения полезной работы. Каждой блуждающей звезде разрешено было подавать петиции только строго определенного типа. Для успеха благого замысла требовалась помощь Юпитера или Венеры, злого – Сатурна или Марса. К ним адресовались при помощи четко специфицированных имен, камней, металлов, животных, растений, цветов, настоек, запахов, окуриваний и жертвоприношений. Так, дабы использовать силу Луны, надо было отправиться в удачный астрологический час в зеленую рощу, непременно неподалеку от ручья. Там следовало обезглавить (причем, обязательно при помощи костяного и ни в коем случае не железного ножа) петуха, обладавшего раздвоенным гребешком. После этого, стоя между двумя жаровнями, бросать на них некие благовония и, взирая на лик ночного светила, произнести заклинание: «О, Луна, благородная и прекрасная, ты, что разрушаешь мрак своим сиянием, всходящая на востоке и заливающая весь горизонт своим светом и красотой, я смиренно пришел к тебе со своей просьбой». По изложению сути дела надлежало попятиться ровно на десять шагов, постоянно повторяя все тот же ключевой пароль, наконец, начертать несколько магических символов на листе, осыпанном пеплом казненного кочета и шафраном. После сожжения оного должен был явиться разодетый в шелк и парчу джентльмен напрямую с небес, готовый исполнить искомое желание.

Многие обитатели бренного подлунного мира тоже обладали полезной для двуногих и бесперых природой. На общем фоне выделялась белоснежная лилия – растение, которое древние маги порой несколько неожиданно рекомендовали использовать в самых чернокнижных целях. Ее, в частности, можно было сорвать, когда солнце находилось во Льве, смешать с лавровым соком и закопать в грязи, ожидая, пока в этой дьявольской смеси не самообразуются черви. Если тех теперь отловить и растолочь в порошок, то тот, кому он попадал на шею, был обречен страдать жестокой бессонницей, а кому на голову еще того горше — горячкой. Засыпав сею зловредную пудру в жбан, покрытый кожей нерябой коровы, можно было навести порчу на все стадо, и несчастные животные все поголовно переставали давать молоко. А вот забытый современной наукой камень опталмий, напротив, производил оптимально безвредные результаты. Завернутый в лавровый лист, он делал человека невидимым, поскольку оккультные (т.е. скрытые) излучения сего минерала, ослепляли смотрящих. Важное предостережение из прилагавшейся инструкции — для достижения требуемого результата требовалась идеальная чистота пользователя, в том числе ритуальная. Имелось в виду, что магистр должен был соблюдать строгую диету, поститься, носить определенные одежды, зависящие от его натального гороскопа, был обязан верить в успех своей процедуры, творить магию аккуратно и внимательно…

Разместив сердце и правую ногу совы на грудь спящего, несложно было узнать все его секреты, ибо они заставляли его отвечать на любые задаваемые ему вопросы. Ни одна собака не посмела бы лаять на человека, который носил бы те же органы премудрой птицы подмышкой. Авторство следующего медицинского рецепта приписывалось не кому-нибудь, а библейскому Адаму. 14 сушеных семян лаврового дерева растереть в порошок, смешать с уксусом, взбить веточкой с фигового дерева, а затем дать пациенту выпить натощак – это привлечет к нему целую стаю демонов. Трижды Великий Гермес отличился разработкой технологии производства вещих говорящих зеркал, как у мачехи Белоснежки. Для этого их поверхность надо было окуривать смесью из 7 натуральных продуктов человеческого тела – слез, крови, ушной серы, слюны и … не при дамах будет сказано каких еще. А вот еще одна выдержка из естественно-магических кулинарных книг. Украдите вороньи яйца и, сварив их вкрутую, подбросьте несчастной мамаше обратно в гнездо. Тогда она немедленно отправится не абы куда, а к Красному морю и вернется с камешком, который прикосновением к скорлупе снова оживит ее птенцов. Этот волшебный голыш будет обладать удивительными потребительскими качествами. Будучи огранен в кольцо, он откроет закрытые двери и освободит узников от их цепей (настоящих, а не пролетарских). Будучи положен в рот, позволит понимать язык птиц. Будучи зажат в правой руке, поспособствует зачатию мальчика, в левой – девочки…

В контексте нашего блога забавны постулировавшиеся магические свойства моделей. Вот, скажем, каким было типичное приворотное средство. Готовились два смоляных чучела – представлявшие его и ее — из искрошенного камня. Потом они размещались лицом к лицу в вазе, содержавшей дополнительно семь веточек определенных деревьев, положенных крест-накрест. Сей сосуд Амура зарывали под печкой, в которой разводился медленный огонь, растапливавший ледышку. Последняя символизировала сердце бессердечной пассии и должна была растаять вместе с ним. Умилостивить богинь погоды лучше всего можно было при помощи на них похожих пригожих девственниц. Чтобы наполнить водой иссякнувший ручей, было достаточно вооружить две красавицы – одну барабаном, другую тамбурином, а затем заставить их, маршируя туда-сюда вдоль засохшего русла, услаждать высшие силы своим музицированием на протяжении нескольких часов подряд. А вот дабы отвадить нечто посерьезнее типа бури, следовало снарядить целую команду метеорологов, половина которой должна была задабривать небо, бросая вверх шелк или хлопок, а вторая хлопать в ладоши и кричать, как будто отпугивая птиц, а на самом деле прогоняя злых духов. Обобщая, практически все описанные в прочих абзацах процедуры были тоже основаны на гипотетическом наличии т.н. симпатических связей между с одной стороны объектами, которыми манипулировал волшебник средневекового города, а с другой теми инстанциями, к которым он апеллировал о помощи или теми целями, что стремился достичь. Сие замечание достаточно справедливо и по отношению к магическим решениям других насущных проблем человечества, оставшихся за пределами этой статьи: избавлению от мышей или жаб, произведению зеленых тарантулов или красных змей, напущению порчи или защите от сглаза, приобретению богатства или разорению соседа, возбуждению господской милости или гнева, лишению врагов памяти, дара речи, зрения или слуха, отравлению или противоядиям, хождению по воде, возгоранию или обращению оной в кровь, укрощению или превращению в оборотня, левитации или некромантии, телевидению или телепортации…

Попробуйте догадаться, как относилась к этому разгулу дьявольщины святая апостольская католическая церковь? Конечно же, как было завещано еще древнеиудейской Торой, с должным осуждением. Однако, к нему примешивалась искренняя, кстати, подпитанная многими библейскими пассажами, вера в само существование магии – ей нельзя было заниматься вовсе не потому, что она бестолково аннигилировала психическую энергию паствы, но по убеждению, что то была деятельность несанкционированная, хуже того, явным образом запрещенная строжайшими декретами Всевышнего. Поскольку поначалу подавляющее большинство нелегальных гримуаров было контрабандой импортировано в латинский мир из арабского (например, многократно процитированный сегодня «Пикатрикс»), то к этому отношению добавлялось желание пресечь тлетворное влияние еретического Востока. Однако, среди переведенных книг наличествовали и сочинения античных мудрецов, таких, как Платон, Аристотель или Гермес, правда, то были большей частью произведения псевдо-эпиграфические, т.е. фальшивки. К тринадцатому веку в творческий процесс включилось немало европейцев, тоже подписывавших свои произведения именами знаменитых авторитетов, теперь уже зачастую современных им магов, таких, как Майкл Скот, Альберт Великий или Арнольд де Вилланова. Они зачастую не просто, игнорируя костры инквизиции, писали на жареные темы, но при этом пытались оправдаться перед своими благочестивыми читателями. С их точки зрения, работа истинного философа состояла в том, чтобы уничтожить ложные чудеса, естественно-научная магия была величайшим даром Божиим для всех людей, а порицания и соответствующей кары заслуживала исключительно ее черная, нехорошая разновидность…

Возвращаясь к декларированной теме этой статьи, давайте напоследок измерим магическое народное творчество по установленным нами критериям разумности. Безусловно, налицо многоступенчатые алгоритмы, сложносочиненные модели и мастерское размножение оных при помощи естественного языка. Но в состоянии ли нормальный человек собрать столь дикие разрозненные верования в целостное мировоззрение? Вот как говорил известный американский историк Ричард Кикхефер: «…Люди в средневековой Европе, используя термин «магия», не понимали его ни как нечто иррациональное, ни как неразумное… Для того, чтобы воспринимать магию разумной, нужно было, прежде всего, верить в то, что она реально работает … и, во-вторых, что ее функционирование основывалось на принципах (теологии или физики), которые можно было когерентно сформулировать… [Как раз это и происходило]. Люди в средневековой Европе, которые использовали, боялись или осуждали магию … не только предполагали, что она работает, но и могли предоставить достаточно четкое описание того, как именно она работает». И вы знаете, с ним трудно не согласиться. В этом ментальном мире Господь был в состоянии наколдовать совершенно произвольное событие. В этом ментальном мире человек располагался в дальнем конце спектра значительно более могучих сущностей. В этом ментальном мире надлунные сферы поварешкой размешивали суп людских судеб в срединном жбане Земли. В этом ментальном мире бесконечным милосердием Всевышнего повсеместно были разбросаны символические подсказки, позволявшие знатокам побеждать в странной игре по имени жизнь. И поэтому его обитатели могли составить слитный нарратив о том, по какой причине волшебным образом работают совершенно обычные предметы и слова. Многим, например, было по душе «объяснение», что у души существует определенная сила изменять объекты, и что эти объекты подчиняются разуму тогда, когда он возбужден большим количеством любви или ненависти по отношению к ним. Хоть родословную этой модели можно проследить, по крайней мере, до древнего Авиценны, звучит это вполне как современный, хоть и паранаучный, дискурс, не правда ли? Следовательно, именно средневековым магам, в резком отличие от нынешних чтототеистов, стоит выдать, пусть не орден, но медаль «homo sapiens». Парадоксально, но факт — их магию стоит признать научной.

Отмечу другой, не менее занимательный факт — каждый автор книг по магии, ничуть не менее современных ученых, претендовал на то, что его рецепты были многократно протестированы и даже доказаны опытным путем. Однако, в этой статье я старательно оставил на следующую самую экспериментальную средневековую науку. Вкусите сладкую горечь с Блогом Георгия Борского.

Модели, предложенные в целях концептуализации исторических событий и оценки деятельности исторических личностей, являются интеллектуальной собственностью автора и могут отличаться от общепринятой трактовки.

Теологи уверяют, что Всемогущий Бог в состоянии своим всевидящим оком мгновенно объять всю Вселенную, настоящую, прошлую и будущую. Нынешним роботам до всевышнего уровня еще высоко, но уже сейчас производимые ими вычислительные процессы успешно распараллеливают на множественных процессорах, а их память несложно наращивать высокоемкими чипами, причем, практически безгранично. На нас же, двуногих и смертных, как всегда, сэкономили. На рабочем столе нашего сознания в единицу времени подсвечивается ровно одна неказистая ментальная модель, да и в извилинах умещается весьма ограниченный объем информации. Мадам эволюция пожадничала, скорее всего, потому, что и этих мощностей для всех практических целей вполне достаточно. Математики давно показали — машина Тьюринга, будучи осуждена своим изобретателем наблюдать всего лишь один символ через тюремную решетку считывающей головки, ничуть от этого не страдает, и, даже если ее оснастить дополнительными лентами и прочими аппаратными средствами, не сможет решить принципиально другие задачи или качественно увеличить быстродействие. Тем не менее, дополнительные ресурсы нам бы точно не помешали. Например, для того, чтобы с запасом разместить тот джентльменский набор познаний, который регламентируется обществом как совершенно необходимый для культурного человека. Беда с этим НЗ в том, что не вполне понятно для чего, помимо повышения социального рейтинга, он, собственно, нужен. Посудите сами – в классическом Древнем Риме полагалось чуть ли не обязательным знать наизусть Гомера, причем в оригинале, а заодно Горация, Вергилия, Овидия, Цицерона и разных прочих новомодных Марциалов с Апулеями. Во времена Ренессанса идеалом гуманистов стал носитель уже трех языков – к латыни и греческому добавили иврит. Соответственно, античных авторов разбавили Петраркой, Джованни Пико делла Мирандолой или Эразмом Роттердамским, при этом не забывая о Писаниях, а к писателям добавили живописцев. Современному же русскому интеллигенту, как мне видится со своего астероида, достаточно бегло общаться на руглише и быть начитанным от Пушкина до Пелевина, но зато он еще теперь должен уверенно отличать большой адронный коллайдер от слабого антропного принципа, экзистенциализм от экпрессионизма и компилятор от симулятора, а заодно представлять себе какой товар хранится в базах знаний.

Вот и жизнеутверждающий тринадцатый век, который все еще продолжается в БГБ, не избежал той же прискорбной участи. Его отличительной особенностью стало неожиданное воскресение, казалось бы, уже давно (со времен Плиния Старшего или, по крайней мере, Исидора Севильского) и безвозвратно усопшего жанра литературных произведений — сборника самых различных сведений об окружающем мире. Сразу несколько авторов, среди которых выделяются Александр Неккам, Томас из Кантимпре, Бартоломей Английский и Винсент из Бове, написали толстенные энциклопедии о природе вещей. Все они практически полностью представляли собой винегрет, нашинкованный из авторитетных первоисточников. Само по себе для данной эпохи это неудивительно, ведь истину тогда обычно искали в текстах исполинов прошлого, а не в деяниях оскудевших духом современников. Внимание привлекает такое избыточное предложение, ведь оно редко случается при недостаточном спросе. И в самом деле, судя по количеству выживших рукописей, все эти книги пользовались немалой популярностью. Посему диагноз знаменитого американского историка Линна Торндайка в адрес одной из них кажется вполне обоснованным: «Мы не должны рассматривать [эти девятнадцать томов] как выдающееся достижение самой передовой средневековой науки, но, скорее, как примерное описание тех общих познаний, которыми, как полагалось, был должен обладать любой человек с мало-мальскими претензиями на культуру. В то же время, превеликое количество процитированных авторитетов показывает, в насколько еще более обширной литературе должен был быть начитан средневековый студент». Нищие духом латиняне, сколько же всего им приходилось запихивать себе в голову дабы достичь элементарного базового уровня! Но что за продукты продавали тогдашние базы знаний и какие потребности народные удовлетворяли?!

Вы, случайно, ничего не слышали о маленьком существе с латинским названием echinus? А вот даже средневековому ежу было известно, что он значительно лучше якоря останавливал самые большие морские корабли. Никаких сомнений в истинности этого утверждения быть не могло, ведь в его пользу высказались Аристотель, Исидор, а также насквозь святые Амвросий и Василий Великий. Возможно, вы не курсе другого занимательного факта из мира животных – бобер, будучи преследуемый охотниками, зачастую скрывался от них посредством само-кастрации, ибо иначе, вытащив хвост из воды, сразу же отдавал концы. Большинство авторитетов сходилось на том, что сирены вовсе не являлись падшими женщинами, служащими приманкой в капкане греха для мужчин, но всего лишь неразумными чудищами морскими. Зато онокентавр (т.е. гремучая помесь человека с ослом), которого заприметил св. Антоний Великий в пустыне, несомненно, был тварью дьявольской природы. Небесного же происхождения тот дракон, которого апостол Петр запер в горе неподалеку от Рима, дабы он прозябал там до второго пришествия. Каждому ребенку был известен феномен самопроизвольной генерации животных, но не все осознавали, что он предоставлял блестящее доказательство естественно-научной возможности непорочного зачатия Господа нашего Иисуса Христа. Так, дождевые черви сами по себе возникали в обыкновенной почве безо всяких примесей. Несколько жаб нарождалось из пепла одной из них. Вообще, эти создания тоже обладали червивой натурой и заразным взглядом. Питались они землей, забрасывая в поганую глотку столько, сколько умещалось в лапе, по каковой причине стали символами обжорства и жадности. Тем не менее, Всемилостивый Всевышний в своем человеколюбии даже этим ползающим гадам даровал ряд полезных свойств. Кровь червяка была способна разрезать мрамор, что доказал экспериментальным путем еще легендарный библейский Соломон при строительстве Иерусалимского храма. А камень, найденный в голове у лягушки — замечательный амулет от всех болезней. Однако по практической части никакая зверюга не могла сравниться со своим царем. Если вы откроете ферму по разведению львов, то быстро разбогатеете. Львятина, мясо и особенно сердце, была способна вылечить любое вирусное респираторное заболевание, не исключено, что и коронное. Их жир – противоядие против любой отравы, а приготовленная на его основе мазь отпугивала всех зверей и змей. Кости же настолько жесткие, что их можно было применять в качестве огнива…

Удивительный пример любви к подрастающему поколению Бог даровал людям, создав специально для этой возвышенной цели китов. Когда разражается жестокий шторм, то они проглатывают своих детенышей, дабы те могли безопасно переждать непогоду внутри уютного брюха. После же того, как волнение на море заканчивалось, чудо-юдо-рыба снова изрыгает их наружу. В конкретных вопросах воспитания родители должны были руководствоваться только многократно проверенными знаниями. Мальчишки сделаны из горячей и влажной субстанции, бегают по улице нагими, не ведая стыда, безразличны к порицаниям и боятся только розог. Преобладающая желчь делает их неугомонными и неусидчивыми, неумеющими хранить секреты, постоянно болтающими или орущими. Рекомендуется их недокармливать, поскольку иначе они часто болеют. Девочки же, по свидетельству Стагирита, обладают более длинной шеей и волосами, более гибкими руками и ногами, но и более слабым голосом. Темпераментом они скромные, тихие и игривые, осторожные и молчаливые, но при этом нетерпеливые, мстительные и ревнивые. Их надлежит религиозным воспитанием удерживать от свойственных им похотливых устремлений.

Теперь поговорим о нас, взрослых. Слуги – это домашние рабы, от рабов рожденные, и дети их рабами будут. Им предначертано исполнять волю своих хозяев. Стоит загружать их как можно более грязной работой, кормить объедками, одевать в старье и периодически подвергать телесным наказаниям – дабы не обнаглели. По отношению к ближним своим особое внимание надо уделить правилам этикета. Главу семейства – во главу стола, за ним должны быть рассажены гости в строгом порядке табеля о рангах, при этом дворецкий и лакеи должны уделять каждому соответствующее пропорциональное внимание. Тосты лучше всего приветствовать музыкальным аккомпанементом, виолами и кифарами. По окончанию трапезы должны быть тщательно вымыты руки и вознесены благодарственные молитвы Господу. Куртуазная беседа – ключ к успеху в обществе. Блестящая тема для разговора – драгоценные камни и их волшебные качества. Как известно, в отличие от растений или фруктов, они получили свои благородные добродетели непосредственно от Создателя без участия операций природы. Агат отводит бурю и молнии, дарует победу в битве, обостряет зрение. Коралл незаменим при сердечных болезнях, кишечных инфекциях и зубной боли. Гелиотроп останавливает кровотечение, способствует долголетию, помогает предвидеть будущее, а в комбинации с определенными заклинаниями – это лучшее средство стать невидимым. Модно обсуждать металлы, которых насчитывается, конечно же, ровным счетом семь разновидностей – золото, серебро, электрум, медь, свинец, олово и железо. Спросите вашего собеседника как, по его ученому мнению, они соответствуют семи регионам и семи типам воздуха, а именно росе, снегу, граду, дождю, лаудануму, манне и меду? Посетуйте на то, что Всевышний не оставил единственную сферу Юпитера, в каковом случае, как метко подметил Марциан Капелла, люди были бы бессмертными. Разберите особенности поведения ангелов и демонов, сравните мнения арабских и греческих философов о строении человеческой души, поделитесь своими взглядами на физические свойства вод над небесной твердью…

На вышестоящих абзацах я ограничу сегодняшнее погружение в пучину темных веков. Всем заинтересованным в продолжении сего банкета обрести мудрость древних в многотомном объеме полного собрания сочинений помогут интернетовские поисковые машины времени. Мы же ограничимся скромной ментальной моделью, подведением быстрых итогов. Разглядывая несомненный факт популярности подобных энциклопедий в тринадцатом столетии, лично я прежде всего замечаю на заплесневелом болоте догматики появившуюся рябь нездорового интереса широких народных масс к собственному здоровью в частности и естественно-научным темам в общем. Нет, они безусловно оставались искренне верующими христианами. И их отнюдь не перестали волновать сакральные вопросы спасения собственной души. Но эту тысячелетнюю пустыню благостных устремлений теперь сильно разбавили прагматические оазисы, где могли бы процветать желания бренного тела. Второе, что поражает воображение – это бездонная прорва попкорна, в которой приходилось барахтаться несчастным латинянам. Какими же молитвами и запросами человечеству удалось удалить такое количество записей из тогдашнего набора ложных истин? Впрочем, с этим-то мы с БГБ-шной помощью, разберемся в самом ближайшем блоговом будущем. А вот самый последний вопрос я, пожалуй, оставлю в категории риторических – нужно ли вообще человеку разумному обременять свою базу знаний подобными базовыми познаниями, дабы прослыть культурным?!

Мы провели эту статью в глубоком тылу средневековых ментальных моделей. Что же происходило на самом носу схоластической науки? Кто производил колбасу для будущего народного потребления? И какого сорта? О том, что знания – сила, людям было хорошо известно задолго до Фрэнсиса Бэкона. Непонятным оставалось лишь – на каком древе они растут и как его лучше всего трясти. Обретите новую точку опоры – в Блоге Георгия Борского.

Модели, предложенные в целях концептуализации исторических событий и оценки деятельности исторических личностей, являются интеллектуальной собственностью автора и могут отличаться от общепринятой трактовки.

Осмелюсь заявить, что настоящие прорывы на самом острие научно-технического прогресса достигаются исключительно широким фронтом. Только дружная совместная деятельность моделей, порой самых различных рас и категорий, позволяет покорить, казалось бы, неприступные пики знаний. Так бабкой за дедку физика цепляется за математику, в свою очередь любезно предоставляя свои обширные телеса для всех прочих альпинистов, желающих пристроиться сзади. В награду за общественные усилия мы обретаем менталки, употребить которые впоследствии на пользу народного хозяйства становится проще пареной репки. Сей забавный феномен стал особенно заметен в современности, и весьма вероятно, что именно его осмысление привело к образованию известного нашим читателям течения в философской эпистемологии под названием когерентизм. Однако, уже в далеком тринадцатом веке семена различных схоластических дисциплин, брошенные в латинскую половину тела Христова, начали прорастать практически синхронно и совместно, поддерживая друг дружку. Так, элементарному введению в астрономию, с которым мы познакомились на прошлом занятии, сопутствовал другой, не менее успешный учебник, авторства некоего Герарда из Саббионетты, помогавший студентам перейти на более изощренную пищу духовную, viz. разжевывая для них на более высоком уровне планетарную теорию Птолемея. Другим, тоже весьма знаковым подспорьем для воспитания будущих быстрых разумом Коперников, Кеплеров и Ньютонов стало включение в программу передач университетского квадривиума учебного пособия по оптике, которую в те времена обычно величали «перспективой».

Перспектива для взаимовыгодного сотрудничества и впрямь открывалась широчайшая. Почему, спросите вы? И в самом деле, хотя наблюдения за небесами в те времена уже производились с неплохим арсеналом из астролябий или квадрантов, бедные глаза еще долгие столетия оставались невооруженными. Однако, уже тогда возникала потребность отфильтровать истинные пируэты балета блуждающих и неподвижных звезд от иллюзий типа ложного солнца, кажущегося увеличения размеров луны на горизонте и т.п.. Когда же дело дошло до телескопов, то без модели, правдоподобно объясняющей принцип их функционирования, а заодно и человеческого зрения, дальнейший прогресс стал попросту невозможным. Вспомним, как жаловался Галилео на академических староверов: «Когда я попытался показать спутники Юпитера профессорам из Флоренции, то они не пожелали взглянуть ни на них, ни на телескоп. Эти господа верят в то, что истину нельзя найти в природе, но что ее стоит искать только в сравнении текстов». При всем почтении к итальянскому гению, он по своему обыкновению немного много преувеличивал. Априори, с философской точки зрения, он не имел за душой решающего аргумента, который бы демонстративно доказывал, что открытые им спутники, из карьеристских соображений названные «звездами Медичи», не являются фантомными производными новомодного малоизученного аппарата по увеличению удаленных объектов. И только наука оптика давала — нет, не стопроцентную гарантию, — но все возрастающую уверенность в адекватности его интерпретации собранных сенсорных данных. Именно поэтому вышеупомянутый Кеплер, его современник, находившийся в самом эпицентре подобных дебатов, уделил особое внимание сей дисциплине, почитая ее разделом астрономии. Его работы Astronomiae Pars Optica и Dioptrice стали, по существу, первым с тринадцатого века существенным шагом по развитию известных ему с университетской скамьи ментальных моделей. Он строил на фундаменте, некогда заложенным средневековым схоластом Вителло, который и станет главным героем сегодняшнего повествования…

Непросто сложить слитный витраж жития этого персонажа из жалких осколков информации, сохранившихся до наших дней. Пожалуй, стоит отмести как маловероятные и предвзятые ранние нарративы немецких и польских историков, которые на шатких основаниях коверкали его честное имя соответственно в Гвидона и Чёвека. Зато, напротив, покоятся на небесной тверди собственного утверждения сведения о его этническом происхождении – то был filius Thuringorum et Polonorum – т.о. на нем сошлись вода и камень, шляхта и орднунг, поляки и немцы. К тому времени, первой половине тринадцатого века, до «ешче польска не сгинева» было еще очень далеко, но как раз только-только определилась судьба сего славянского племени, волею синхроничности оказавшего запертым в золоченой европейской клетке народов. Ошибочно полагать, что сей жребий из мешка истории для полян вытащил их владыка Мешко, приняв католичество с рукой и с рук чешской княжны Добравы. Долгие столетия после этого они пребывали в близких дружественных, порой плавно обострявшихся до родственных, отношениях с оправославленной Киевской Русью, и лишь нашествие татар крепко заперло для них двери на восток на замок. Собираемые вокруг Москвы земли оказались для них надолго скрыты за огнем пожарищ и пепелищ. Помимо этого, перспективу им заслонял холодный блеск мечей расположившихся в промежутке горячих парней — литовских язычников. С Запада же им приходилось сдерживать экспансию не менее опасных для формирования национальной идентичности германцев. Тем паче, это относилось к практически прифронтовой Силезии, где алхимический процесс соединения двух небратских народов шел интенсивнее всего. Именно в такой колыбели родился и в такой земле вырос Вителло. Весьма вероятно, что ему, еще ребенку, пришлось узреть кошмарную явь поражения при Легнице, оплакивать обезглавленного князя Генриха Благочестивого и выдерживать осаду города. Для наших целей важно отметить распространение схоластических ментальных моделей на ранее неведомых широтах и невиданных меридианах. Поразили они, должно быть, и воображение будущего титана оптической мысли, с азартом включившегося в новую социальную игру. Дальнейшие следы его биографии позволят нам еще раз проследить за типичной охотой средневекового ловца знаний…

Перипатетический бог первым делом отправил Вителло до городу Парижу. В то время, sc. в середине тринадцатого века, там проживало немало милых сердцу Минервы людей. Не исключено, что ему посчастливилось стать стипендиатом знаменитого Робера из Сорбонны, в прошлом бедного студента, а нынче разбогатевшего духом духовника Людовика Святого. Теология, впрочем, насколько нам известно, не привлекла нашего героя. На формирование его философского мировоззрения могли оказать существенное скептическое влияние лекции Сигера Брабантского, проповедовавшего еретические аристотелевские комментарии Аверроэса. Голову же свою он потерял, обретя взамен любовь к моделям математики, т.е. квадривиума. На фоне прочих профессоров факультета «артистов» тогда, должно быть, выделялся относительно молодой Роджер Бэкон, который продолжал гнуть прямую линию своего собственного оксфордского учителя Роберта Гроссетеста, особое внимание уделявшего лучам света, т.е. оптике. Возможно, что Вителло был знаком и с dominus experimentorum Пьером Перегрином (Странником), странным образом увлекавшимся естественно- и сверхъестественно-научными опытами. Наконец, кто знает, может быть, уже в эти годы, Вителло ознакомился с tour de force древней арабской науки – сочинениями по перспективе Альхазена?! Более-менее достоверно известно лишь то, что, успешно завершив обучение, новоиспеченный magister artium отправился через пол-Европы назад, к берегам Одры…

На родине его, теперь уже дипломированного выпускника престижного заграничного ВУЗа, ожидал госзаказ – вроцлавский князь Генрих, третий по счету сын убиенного татарами при Легнице отца и чешской принцессы Анны, желал отправить своего брата Владислава с глаз долой. Тому, самому младшенькому, больше ничего не светило, нежели святая апостольская церковь, и потому он смиренно согласился изучать богословие. Сопровождать безземельного королевича в studium generale в Падую должен был Вителло. По всей видимости, тот тоже был рад предоставившейся возможности повысить свою квалификацию в другом прославленном на весь латинский мир университете. Однако, теперь ему уже пришла пора приступить и к самостоятельной научной деятельности. Именно здесь, под солнечным небом Италии, он начал производить наблюдения над природой света. Интересовала его, впрочем, и природа демонов, свои воззрения на каковую он озвучил в чудом выжившем письме магистру Людвику из Львувика. Спустя несколько лет разошлись пути-дорожки принца и нищего. Первый отправился на север, в Зальцбург, где, несмотря на малый возраст, обрел великую митру архиепископа. Лишенный же финансирования ученый уехал в противоположном направлении, надеясь подобрать хоть какую-нибудь завалящую пребенду у апостольского престола. Увы, только звонкие дукаты распечатывали глухие ко всему прочему уши всемогущих чиновников папской канцелярии. К счастью, причем не только для него, но и для будущей науки, он повстречал in Urbe влиятельного покровителя в лице Вильема из Мербеке, ментальные модели которого вибрировали с ним единым благозвучным аккордом. Фламандский эксперт по греческому языку по просьбе силезского знатока латыни перевел многочисленные произведения — Архимеда, Аполлония, Герона, Евтокия и Птолемея. В свою очередь, Вителло принял на себя повышенные обязательства исполнить заказ своего друга и написать компендиум-сумму всех средневековых познаний в перспективе…

Так оценил получившуюся нетленку современный историк науки Сабетай Унгуру: «Вителло, хоть изначально и не математик, безусловно заслужил свое место в истории эволюции математики. Несмотря на примитивный характер и хроническое отсутствие строгости его математики, он показал необычное для второй половины 13-го века знание геометрии. Хотя, по сути, он всего лишь скомпилировал различные источники… их представление и понимание являются явными достижениями Вителло. Его эрудиция и интересы, его стремление использовать всю информацию, которую он собрал, совместно с талантами изложения, тоже являются теми достоинствами, которые объясняют блестящий успех «Перспективы» в целом». Давайте и мы вынесем наше суждение с астероидных философских высот. Что касается презренной компиляции, то здесь не стоит делать поспешных аксиологических выводов, несмотря на преступное по нынешним понятиям отсутствие ссылок на первоисточники. Священным право на интеллектуальную собственность делает ее последующая греховная купля-продажа, а у средневековых мыслителей, как правило, не было ни малейших материальных стимулов к работе, но был лишь долг перед воображаемым Всевышним. Менталки – это такие галки, что витают в платоновских небесах, у них нет и не может быть хозяев. Бедность по части инноваций – тоже не порок, но знак времен. Вспомним, что практически все произведения латинского мира в ту жестокосердную эпоху не отличались избыточной оригинальностью. Не все то золото, что гроссмейстер, тренер тоже может быть гениальным. Первый значительный польский ученый написал замечательный учебник, который наряду с трактатами Петра Испанского, Иоанна Сакробоско и Герарда из Саббионетты сформировал из многих поколений студентов широкий фронт, готовый штурмовать неприступные пики будущей науки. То была во всех смыслах перспективная модель…

Первые университеты давно сгинули в пучине истории латинского мира, хотя придуманная во тьме средних веков статическая рейтинговая система все еще освещает наш путь. Это, однако, не означает, что мы обязаны раскапывать полезные ископаемые модели исключительно в недрах тогдашних учебных пособий. Ментальная жизнь бурлила и кипела в том числе вокруг и около студенческой среды. Фонтан идей – в Блоге Георгия Борского.

Модели, предложенные в целях концептуализации исторических событий и оценки деятельности исторических личностей, являются интеллектуальной собственностью автора и могут отличаться от общепринятой трактовки.

Йохан забился в свою излюбленную щель между холодной, словно простуженной, каменной стенкой и здоровым толстым ларем, хранившим, будто гроб, в своем мрачном деревянном чреве постельное белье и семейную библиотеку, дабы вволю нареветься. Щуплому болезненному мальчугану шел всего лишь восьмой год от роду, но на его бледном лике уже невозможно было обнаружить следы мороза, приносившего замысловатые узоры полупрозрачным роговым пластинкам в окнах и румянец беспечным играющимся во дворе детям. То были простолюдины, а он, купеческий сын, был предназначен для судьбины иного разлива. Отцовское ремесло унаследуют старшие братья, ему же предстояла церковная, медицинская или судейская карьера. Сейчас жизнь казалась ему особенно горькой потому, что на завтра ему предстояло выучить наизусть не только все четыре спряжения правильных латинских глаголов, но и несколько десятков моностиший. У него не было ни малейших сомнений, что и в этот раз ему, и никому другому, придется пыхтеть и отдуваться за весь тесный и душный класс в семьдесят душ. Laudo-laudas-laudat-laudamus-laudatis-laudant… laudor-laudaris-laudatur-laudamur-laudamini-laudantur – снова и снова перечитывал он, но при повторении озорные слова, выскальзывая из памяти, чехардой перепрыгивали через голову друг у друга и менялись местами. Под грузом бесчисленных окончаний раскалывалась голова, но еще тяжелее было сердцу. Может быть, Катон пойдет легче? Itaque deo supplica — Parentes ama — Cognatos cole — Magistrum metue… Magistrum metue! То, что магистра следует бояться, ему стало понятно безо всяких наставлений после первого же знакомства с его костлявыми и длинными, как плети, руками. В один прекрасный день тот, ужасный и великий, отчего-то выделил именно его, и с тех пор нередко награждал его трепещущее от страха тельце синяками. Вот тогда-то он и пристрастился тихо плакать в укромном углу, ведь до него не было никакого дела ни обремененной очередной беременностью хронически измученной матушке, ни обеспокоенному внеочередным спокойствием на рынке постоянно бодрящемуся батюшке, да и милосердный Господь в церкви только приглашал страдать вместе с ним. И он все плотнее сворачивался в клубок, втискиваясь в свою узкую нишу, искренне желая исчезнуть там от всех посторонних глаз, а еще лучше навсегда сбросить с себя оковы мучительного бытия…

Прошло несколько лет. Что это за дохлятина на тонких лапках? Да нет же, это все тот же знакомый нам Йохан, Божиим чудом переживший чертову дюжину детских недугов. Сей рахитик просто выглядит намного моложе своих лет, а на самом деле ему уже исполнилось тринадцать – самое время для взрослой самостоятельной жизни. За спиной у него остались превратности тривиума, а нынче перед глазами, по обе стороны древней Via Raetia, в величественном молчании важно простирают свои седые главы ко Всевышнему заснеженные горы-великаны. Тут же, на груди, спрятана кошелка, которую надо пуще зеницы ока оберегать от удальства слишком лихих романтиков больших дорог и внимания чересчур жадных владельцев маленьких таверн. Больше пфеннига за ночлег он не дает, строго следуя родительским наставлениям. Но за такие деньги можно получить только кровать, кишащую вшами, которые собираются целыми стаями и, не давая спать, громко шуршат в соломенной подстилке. Сторонится он и товарищей по несчастью, шумно празднующих свободную студенческую жизнь и грядущее солнце Италии под жратву, выпивку и похабные кармины. В новом окружении он постепенно теряет свое имя, превращаясь в теодискуса-тедеско, и это, с очевидным презрением произносимое слово, впервые заставляет его стыдиться своего немецкого происхождения. Вообще, ему стоит все большего труда объясняться с туземцами – их наречие лишь отдаленно напоминает заученную в школе латынь…

Привычное настроение мрачными тучами уже застилало мир ментальных моделей Йохана, но гром грянул только когда он добрался до цели своего путешествия. О, Господи, спаси и сохрани раба твоего недостойного! Это дома он считался богатым, а здесь, посреди сынков вельмож и племянничков кардиналов, щеголявших великолепными платьями и ослепительным драгоценным оружием, превратился в нищего провинциала. Сказывали, что один из них, bona fide принц крови, проживал в настоящем дворце с конюшней и каретной, содержа целую армию из лакеев, поваров и репетиторов. На его же собственное выделенное отцом годовое содержание ему пришлось удовольствоваться замшелой коммуналкой в трущобах на окраине, разделив арендную плату с такими же малоимущими бедолагами, как и он сам. Впрочем, они отнюдь не страдали от недостатка удобств, компенсируя их избытком неудобств, доставляемых своим ближним ослабленным особям. Под ругательствами и издевательствами, плевками и щелчками, пинками и подзатыльниками этих негодяев он был вынужден прислуживать за столом и питаться объедками, выносить помои и спать под лестницей всякий раз, когда им удавалось раздобыть девиц на ночь по дешевке. Боже, как он ненавидел их мясистые свиные мордовороты с жидкими тараканьими усиками! Как хотел увидеть их скривившимися от боли, согнувшимися от унижения! Как желал, чтобы какие-нибудь французы или итальянцы проломили им голову в регулярных студенческих баталиях, потасовках или на пирушках! Иисусе, как он вожделел вырваться из этой тюрьмы! Но он хорошо знал, что путь назад был ему заказан. Не для позорного бегства семья снарядила его в далекий путь. Он не выдержит презрительное отношение братьев, строгий взгляд отца, печальное молчание матери. И при этом понимал, что долго не вынесет, что скоро умрет, но эта мысль, поначалу странная и пугающая, все больше успокаивала и привлекала его. Он продолжал хиреть и худеть, чуть не падая в обморок от хронического недомогания и недоедания, и терпеливо ждал неминуемого конца.

А что же scientia, за которой он, собственно, и приехал?! Игра в studium generale подчинялась другим, против школьных, правилам. Совсем не практиковались телесные наказания. Более того, от него даже не требовались регулярные посещения занятий. Максима Disce aut discede над самыми дверьми аудитории «Аристотель» доходчиво объясняла: хочешь учиться – дерзай, нет – уходи. Йохан прилежно прослушал несколько лекций, почти ничего не успевая понимать, но тщательно записывая услышанное. Читал их совсем еще молодой человек, который только в прошлом году стал магистром свободных искусств. За нехваткой кадров то была еще одна обязанность студентов – выучился сам, помоги другим. Конкретно этот хватать звезды с неба не пытался и, добросовестно отбывая свою повинность, попросту диктовал с наличествовавшего в руках манускрипта. В «скриптории» присутствовало всего несколько человек, да и те больше клевали носом, нежели писали. Ознакомившись со своими конспектами, Йохан пришел к убеждению, что, поглощая сею пищу душевную, со скуки можно было сдохнуть еще быстрее, чем от голодухи. И совсем перестал этим заниматься. Минуты становились часами, дни сливались в недели, вот уж и зима сменила осень, а хроническая простуда превратилась в изнуряющий кашель. При этом он впал в какое-то оцепенение, словно упавшая наземь раненая лань в предчувствии смертельного удара львиной лапы… В тот день с какой-то оказией ему доставили письмо из дома. Матушка писала о том, как неустанно молит Богородицу о его благоденствии, как надеется на его светлое ученое будущее, предвкушала, как славно он тогда будет жить. От чтения его обуяла такая пронзительная тоска, что он не мог более сидеть на месте, и побрел куда-то бесцельно и бесчувственно. Очнулся он в толпе студентов, которые, отталкивая его острыми локтями, куда-то деловито спешили. Должно быть, очередная драка, подумал он, и безнадежно побрел вслед за ними, навстречу собственной гибели…

Путь на Голгофу привел в хорошо известный ему храм Минервы. Однако, на сей раз там священнодействовал, должно быть, какой-то знаменитый профессор, поскольку количество желающих поучаствовать в литургии явно превышало вместительные способности помещения. Через широко распахнутые двери за лесом голов ничего не было видно, но слышался голос оратора, и музыка его приятного баритона с обертонами искренней убежденности вошла в душе Йохана в резонанс с чем-то сокровенным и давно забытым. С его нынешними габаритами и прошлым опытом ему не составило труда пробраться сквозь частокол ног в укромное местечко на полу у самого алтаря, где он мог лучше слышать. «Нашу науку, математику, никто, помимо безумцев, не назовет ненадежной, поскольку ни время, ни люди не в состоянии у нее хоть что-либо отнять. Мы уверены в истинности теоремы Евклида сегодня столь же, как и многие века тому назад. Достижения Архимеда спустя столетия вызывают у нас не меньший восторг, чем у его современников. Так возрадуемся же! О, смертные друзья вечности, ваши деяния исчезнут не раньше, чем сгинет весь мир! О, Провидение Господне, ведущее философов к высочайшим почестям! О, обладатели сладчайших знаний, которые не убоятся никаких задач! Вы измерите необъятные просторы! Вы взойдете на вершину небес! Вы постигнете совершенство замыслов Всевышнего! Доказано, что Солнце в 166 раз больше земли, а Луна в 40 раз меньше, многие благородные звезды размерами наверняка превышают нашу планету. Но сколько еще вам предстоит познать?! Так изучите толщину восьми сфер! Так проследите за летящими в воздушном слое массами воспламененной земли, называемыми кометами! Так познайте сокровенные тайны мироздания! Так посвятите себя служению божественной астрологии!» Пламенная риторика зажгла слабый огонек в потухшем для жизни сердце Йохана. На некоторое время он переключил внимание вовнутрь, по-детски радуясь теплу нахлынувших на него мыслей. И тут «Vivat! Vivat! Vivat! » – могучая волна восторга захлестнула аудиторию и заставила его снова вынырнуть на поверхность. Тем временем, вступительная часть завершилась, и лектор приступил к изложению учебного материала…

«Machina mundi состоит из двух отделений – эфирного и элементарного. Последний, подверженный постоянным изменениям, в свою очередь состоит из четырех регионов. Есть земля, расположенная как бы в центре и середине всего, которую обволакивает вода, затем воздух и, наконец, огонь. Последний, будучи чистым и непорочным, простирается вплоть до лунной сферы, как показал Аристотель и распорядился святой и возвышенный Создатель. Все вместе они называются «четырьмя элементами», поскольку не могут быть разделены на части различных форм, и из их смеси производятся различные сотворенные вещи. Три из них, в свою очередь, окружают землю со всех сторон сферическим образом. Все они являются мобильными за исключением земли, которая своим равномерным весом во всех направлениях избегает всякого перемещения. Вокруг элементарной области постоянно вращается эфирная часть Вселенной, прозрачная и неподверженная каким-либо изменениям благодаря своей благородной эссенции, пятой по счету, и посему величаемой квинтэссенцией. Она состоит из девяти сфер, а именно, Луны, Меркурия, Венеры, Солнца, Марса, Юпитера, Сатурна, неподвижных звезд и последнего, девятого неба. Каждая из этих сфер включает в себя нижележащие». Йохан не имел возможности записывать, но был уверен, что и так никогда не забудет услышанное. Удивление его нарастало — как простые смертные смогли постичь сии великие таинства, всего лишь разглядывая маленькие светлячки наверху?! «Есть три доказательства того, что небо круглое: похожесть, удобство и необходимость. Похожесть, поскольку мир был создан похожим на архетип, в котором нет ни начала, ни конца, а таковым свойством обладает только сфера. Удобство, так как среди всех тел с одинаковым периметром сфера обладает максимальным объемом; небеса же должны содержать абсолютно все, посему именно эта форма была самой полезной и удобной. Необходимость, ибо если бы мир был другой формы, скажем, трех- или четырехугольной, то определенное место пустовало бы и для некоторых тел места не нашлось бы, но оба эти утверждения ложные…»

Когда лекция закончилась, уже наступил вечер. Йохан выполз из тесной аудитории наружу и тут же нырнул с головой в бездонное звездное море. Он не спешил возвращаться в свой ад, предпочитая вращаться в сферах приближенных ко Всевышнему. А вот и сам лектор, окруженный несколькими юношами. Странно, что у него нет внушающей почтение бороды и даже усов под крупным мясистым носом. Неопределенного среднего возраста, он определенно некрасив, даже уродлив, и только глубоко посаженные умные глаза могут сгладить первое отталкивающее впечатление. Но этот знакомый голос – доброго сказочника – притягивал к себе магнезитным камнем. И он поплелся вслед за чарующими звуками, сам не ведая с какой целью. Оживленно обсуждавшие что-то собеседники остановились у неказистого домика, должно быть, здесь обитал волшебник университетского города. Студенты, раскланявшись, удалились. И тут, словно кто-то его толкнул, и он, неожиданно для самого себя бросился вперед, припав к ногам профессора.

— Ты что это? Что у тебя стряслось? Ты кто такой и откуда взялся?

— Я Вашу речь слушал… Христом Богом молю, возьмите меня к себе в услужение… Желаю всю свою жизнь отдать божественным звездам!

Отрывисто, словно заклинания, произнеся эти фразы сквозь нахлынувшие на него рыдания, Йохан цепко схватился за полу профессорской мантии и стал обильно поливать ее горючими слезами.

— Но, сын мой, мне отнюдь не нужны слуги. Я и позволить-то себе этого не могу — гонорар мне уже полгода как задерживают.

— Мне не нужны-ы-и … деньги. Я сам могу-у-у … вам приплачивать. Только возьмите-е-е…

— Да у меня и жить-то негде. Единственная свободная комната сдана внаем.

— Я буду-у-у … на полу спать. Мне ничего-о-о… не надо-о-о-о… Помилосердствуйте-е-е…

— Кхм-кхм… У тебя замечательное намерение – посвятить себя астрономии. Но… я… разве я похож на звезду или иное небесное тело?! Ты можешь просто посещать мои лекции, задавать вопросы, читать книги, наслаждаться балетом планет. Зачем же обязательно жить у меня?!

Йохан сразу понял, что этот последний аргумент ему крыть совершенно нечем. Он хотел переселиться вовсе не из горячей любви к небесным сферам, но от холодной ненависти к своему окружению. Обостренное чувство собственного достоинства не позволяло ему в этом признаться. Тогда он покорно отпустил платье и, кашляя на ходу, побрел прочь в свою темницу. От тяжких дум его голова безнадежно свесилась к земле, подставляя обнаженную цыплячью шею под секиру жестокой судьбы…

Освободившийся наконец от нежданного бремени несостоявшийся спаситель некоторое время смотрел вдаль. Конечно же, он был совершенно прав. Что бы он стал делать с этим заморышем?! Какую работу мог бы ему поручить?! Где бы его разместил?! Да, рассуждая мудро, это истинное безумие! «Пред Богом», — пришли в голову знакомые слова. «Эй, малец», — крикнул он – «идем со мной!»

Герой нашего сегодняшнего повествования вырвался в небеса из первой сферы ада благодаря «Трактату о Сфере» Сакробоско. Это маленькое чудо, выросшее в священном бору жизни, не было зеленым вечно. Однако, на протяжении нескольких столетий именно его ментальные модели вдохновляли таких юношей, как Йохан, вступить на звездную дорогу познания. Но этому древу не удалось бы пробиться к свету истины сквозь темную чащу предрассудков без дружеской помощи. Если с Блогом вышел в путь…

Модели, предложенные в целях концептуализации исторических событий и оценки деятельности исторических личностей, являются интеллектуальной собственностью автора и могут отличаться от общепринятой трактовки.

— Каждый человек суть животное,

— Камень – не животное,

— Следовательно, камень – не человек!

Учитель, истратив чуть ли не полмелка на торжествующий восклицательный знак, с треском приступил к расстрелу класса.

— Петров, как величают сей замечательный силлогизм? … Что молчишь, тебя вопрос затрудняет?

— Нет, то, что камень — не человек, это я знаю, Диалект Логикович, но ответ меня затрудняет.

— Васечкин, не вертись, выходи-ка лучше к доске и помоги товарищу!

— А-А-А… БР-БР-БР…

— Не угадал, не Барбара. Тогда расскажи нам, где здесь бóльшая и где меньшая посылка. Хоть это-то ты знаешь?

— М-м-м… малая посылка здесь — это камень … поскольку его можно послать, то есть бросить … в б-б-б… большую, то есть в человека, но не в хорошего, конечно, а в хулигана какого-нибудь…

— И этого-то ты не знаешь, садись, два! Кто это там руку тянет? Старцева? Пожалуйста!

— Это второй модус второй фигуры, который называется CAMBESTERS.

— Совершенно верно, молодец, а теперь перечисли-ка нам все правила этой фигуры.

— Сейчас. Ничего не следует, если бóльшая посылка партикулярная, это раз. Ничего не следует из только утвердительных посылок, это два. И еще … заключение всегда отрицание – вот, это три!

— Отлично, пять с плюсом! Учитесь у нее, вы, бездельники!

— Эх, Маша…

— А теперь приступим к теме сегодняшнего урока – внеязыковые ложные выводы. Внеязыковым называется такой силлогизм, причина существования и не-существования которого находится внутри вещи, а не в слове. Насчитывается ровно семь типов таких ложных выводов. Первый – акцидент. Второй – в некотором отношении и безоговорочно. Третий – неведение эленхоса. Четвертый – запрос того, что было в начале. Пятый – консеквент. Шестой – не-причина как причина. Седьмой – несколько вопросов как один. Приведу простой пример:

— Человек – это вид животных,

— Сократ – человек,

— Следовательно, Сократ – это вид животных?!

Кто обнаружит дыру в этом софизме? Петров, пару залатать хочешь? Ну, давай, дерзай!

— Сократа нигде не видно, он уже давно умер. А причина находится внутри вещи, в учебнике истории.

— [Васечкин, вскакивая и выкрикивая из-за своей парты] Ну, разве можно так тупить?! Сократ — рыцарь, значит, не корова и не бык, и вообще не животное никакое, а человек без страха и упрека. Петров, скажи им!

— Да, безусловно…

— Тихо, успокойтесь! Вы оба совершенно неспособны логически мыслить. Слушайте и запоминайте. Человек здесь суть вещь как субъект, а Сократ для него — акцидент. Для ложного вывода типа акцидент должен присутствовать акцидент двух видов – один акцидентальный для вещи как субъекта, а другой должен трактоваться как существующий и в вещи как субъекте, и в ее акциденте. Ну, теперь-то все понятно? Что молчите? Перехожу к другому примеру, попроще.

— Любая вода мокрая

— Река – это вода,

— Следовательно, река мокрая?!

Кто отловит ошибку в этой мутной водичке? Что, нет желающих? Так и быть, подскажу. Посмотрите на субъект и предикат меньшей посылки, они даже в роде не согласуются… Что тебе, Маша?

— Но мы на уроках родной речи проходили, что оба эти слова «река» и «вода» — женского рода.

— Ах, да, что за варварский язык, это на латыни все получается отлично и логично — fluvius и aqua… [Звонит звонок] Ну, да ладно, поговорим об этом в следующий раз…

Нет уж, дудки, не пустим доисторический дискурс в постсоветские школы! Да и к нам в БГБ сея схоластическая муть прорвалась только на минуточку, в рамках предпринятой нами инспекции учебной программы первых европейских университетов. Каким тогда образом сей древний маразм проник в юный организм системы средневекового образования? Не будем спешить с плохими оценками, подобно непедагогичному преподавателю логики силлогизмов из вышеприведенного диалога, а прислушаемся лучше к настоящему автору приведенных в нем хитроумных пассажей: «Диалектика суть искусство искусств, наука наук, прокладывающая дорогу к принципам всех [прочих] методов поскольку только одна диалектика способна правдоподобно обсуждать основание всех других наук, и, следовательно, в приобретении знаний и образования следует сначала изучать именно диалектику». Ничего себе, заявочки на усиленное питание и государственное финансирование! Что же это был за фрукт такой и насколько была оправдана его привязанность к своей излюбленной ментальной модели?!

Петр Испанский, как нетрудно догадаться, созрел как мыслитель под ярким солнцем Иберийского полуострова. Увы, обо всех прочих фактах его биографии за отсутствием оной тоже приходится догадываться, но сделать это уже значительно сложнее. Посему до сих пор не замолкла народная молва, некогда отождествившая его с Папой Иоанном XXI-м, о котором нам известно намного больше. Краткое пребывание этой исторической личности на апостольском престоле, расположившееся почти симметрично между первыми доминиканским и францисканским понтификатами, завершилось символическим обрушением дворцового свода на его ученую голову. По всей видимости, именно это событие, воспринятое как кара Божия за порочное стремление к еретическим знаниям, а также его португальская родословная, послужили основанием для сочинения вышеупомянутой легенды спустя несколько десятков лет после его смерти. Однако, значительно более правдоподобная летопись приблизительно того же периода причислила автора трактата Summulae Logicales к своре Псов Господних, в то время как Его настоящее Святейшество ни к какой братве не принадлежало. Посему интересующий нас персонаж, скорее всего, выше потолка профессорского кресла захолустного и мелкого тогда университета Сиены прыгнуть не пытался. Тем не менее, если верить Данте, то ему удалось попасть в Paradiso, да не абы куда, а в одну компанию со святыми Августином и Златоустом, пророками библейским Натаном и относительно современным Иоахимом Флорским, а также учеными богословами Рабаном Мавром и Гуго Сен-Викторским. По мнению знаменитого итальянского поэта, почетное место за пазухой у Всевышнего тому заслужили двенадцать томов как раз той самой книги по логике…

Да-да, в отличие от нас с вами, современники чрезвычайно высоко оценили это произведение. Хотя логика, которую тогда модно было называть диалектикой, начала свое восхождение к высотам Тривиума в латинском мире задолго до Петра Испанского, его вклад в общее дело стал важным краеугольным камнем в фундамент ее будущего трона. То было подробнейшее введение в аристотелевский Органон, то были модели, разжеванные до состояния студенческой столовки. Книга содержала не только необходимую пищу духовную, но и мнемонические столовые приборы для ее успешного поглощения, типа упомянутого выше стишка о Барбаре. Материал был подготовлен систематически, был продуманно разлит по тарелкам, т.е. разделен и пронумерован, представляя собой продукт, практически готовый для последующей сервировки в университетах. Посему неудивительно, что сей трактат на протяжении нескольких столетий стал нефакультативным учебным пособием практически всех факультетов свободных искусств Европы. Популярность древних текстов принято измерять количеством сохранившихся до нашего времени документов. Триста выживших манускриптов и две сотни печатных изданий убедительно свидетельствуют, что Summulae Logicales был одним из лидеров ментальной гонки средневековья. Помимо этого, важно упомянуть, что это произведение стало парадигматическим примером для многих других более поздних сочинений и может считаться непосредственным родителем т.н. терминистской логики, превратившейся усилиями Уильяма Оккама, Жана Буридана и их последователей в скоростную трассу под названием via moderna (современный путь). Не исключено, что именно через него творческое мышление Николая Коперника прорвалось на просторы гелиостатической теории мироздания.

Конечно, нередко тогдашние студенты, подобно Петрову и Васечкину, воспринимали схоластическую диалектику как испанский сапог, приносивший им немало мучений. Возможно, посетив сегодняшний урок, вы будете склонны с ними согласиться. Однако, в стремлении развлечь почтеннейшую публику, я нарочно ввел вас в заблуждение, с мясом вырвав из тела книги некоторые наиболее сочные пассажи. Будучи возвращенными в свой контекст, они органически срастаются с общим смыслом повествования. Скорее, то был гипс, наложенный на переломе веков, который приносил вовсе не искривление ментальных конечностей, а формировавший пусть и несколько прямолинейное, но критическое восприятие действительности. Будущие ученые с его помощью не только научались отличать правильно построенные силлогизмы от ложной софистики, но и могли холодно рассудочным металлом железной логики пробиваться сквозь цветисто обманчивый туман благочестивой риторики. Итак, латинский мир, который споткнулся и упал во мрак беспамятства раннего средневековья, очнувшись, обнаружил на своих руках чужие драгоценности. Присвоив их себе, он впоследствии уже не отдал их никаким контрабандистам. И любая Маша, пусть и мужеского рода, при здравом стремлении к знаниям сухой переходила через эту реку. С помощью тесных объятий сей ментальной модели ей удавалось укротить дикого медведя предрассудков внутри собственной головы…

Помимо воспитания в людях навыков логического мышления, занятия диалектикой способствовали образованию у средневековых схоластов определенного пиетета к прочному ментальному фундаменту своих рассуждений. А как раз этой слабостью к силе демонстративных выводов страдали математические модели квадривиума. Табор Блога Георгия Борского отправляется в платоновские небеса…

Модели, предложенные в целях концептуализации исторических событий и оценки деятельности исторических личностей, являются интеллектуальной собственностью автора и могут отличаться от общепринятой трактовки.

Сложно сложить будущее. Даже когда все необходимые модельные ингредиенты уже наличествуют в настоящем. Даже тогда. И на красивых холмах, с которых видно куда восходят удивительные звезды. И оттуда не получится. Да и если бы каравеллой истории, отправившейся на поиски Нового Света, командовали Всемогущие капитаны. Все то же самое. Ведь и самые сказочные Всевышние, которых люди когда-либо придумали, не были в состоянии за одно магическое заклинание сотворить Вселенную, за одну распятую жизнь уничтожить все зло или за одно омейядское столетие завоевать всю ойкумену. Что же тогда требовать от несчастных двуногих и бесперых? Им приходится прозябать в таком ментальном мире, где потенциально сильнейшие молодые и рьяные выживают и дают здоровое потомство, только предварительно преодолев сопротивление несколько ослабевших и устаревших моделей в результате жестокого искусственного отбора. В пораженные метастазами марксизма времена моей юности было принято противопоставлять плохую религию хорошему знанию, светлые головы ученых замутненному догмой сознанию мракобесов, а свободные универы – веригам веры. И в самом деле, не так уж гладко складывались взаимоотношения эмбриона науки с ее мамашей поневоле, старушкой Европой. Но уместно ли малевать ангелов святой апостольской католической церкви исключительно черной краской, а чертовски любознательных Фаустов белой – в эту картину тринадцатого по христианскому летоисчислению века нам с вами предстоит сегодня всмотреться попристальнее…

Первые, самые неприступные редуты, которые человечество преодолело на пути к науке, были эпистемологическими. Определенное презрение к избыточной учености несложно намидрашить еще из древнеиудейских народных сказаний. Библейский первородный грех, кажется, что недаром вызрел заманчивым яблоком именно на древе познания. По этой самой причине Иерусалиму Тертуллиана было не по дороге с Афинами Платона или Аристотеля. И потому же Святой Антоний Великий мелко язвил в сторону нечестивых умников – «пускай мы грамоте не обучены, зато в Бога веруем». Сея простенькая идея пагубности слишком сложного светского образования нашла широкое распространение в рядах основанного, во многом с его подачи, монашеского почина. Хорошо известный нам по недавним статьям св. Бернард Клервоский особенно плохо отзывался о тех, кто стремился к свету знаний. «Как смеете вы поднимать глаза к небесам, вы, которые грешите против них?!» — в благоговейном ужасе восклицал он. Смотреть, по его мнению, следовало не наружу, но вовнутрь себя, дабы где-то там, в темных недрах собственной психики обрести искомую праведность. В этой ментальной модели изучение чего-либо, помимо священного Писания, было пустым и даже вредным занятием, тщеславным стремлением к престижу, т.е. проявлением презренной гордыни, и отсюда могли произойти исключительно разброд и шатание. Что же удивительного в существовании оппозиции университетскому движению, которое не только пошло на поводу у семи чересчур свободных искусств, но и включило в образовательное меню очевидно богомерзкую духовную пищу по рецептам древнегреческих языческих философов с приправой из еще более явно еретических измышлений средневековых мусульман?! Ряд доктринальных разногласий с богоданными Откровениями, казалось, что было решительно невозможно разрешить, причем, в том числе в смысле «нельзя помиловать»…

Тем временем, одинокие еще в двенадцатом столетии клетки новой горизонтальной социальной игры в науку продолжали размножаться, как это им и полагается, делением и по экспоненциальному графику. Studium generale в Болонье породил, помимо скончавшихся в младенчестве крошек Виченцы, Ареццо, Модены и Реджо-Эмилии, здоровую мощную конкурентку в лице Падуи. Периоды его временного ослабления привели к долгосрочному процветанию Сиены и Монпелье. Во Франции на фоне доминации теологической столицы латинского мира Парижа и благодаря подпитке текучкой его профессорских кадров бывшие кафедральные школы в Орлеане и Анже выросли в bona fide университеты. Другой, островной отросток этой западной ветки в Оксфорде, расщепился надвое посредством suspendium clericorum (забастовки преподавателей) и образовал Кембридж. Наконец, и под чистым небом Иберийского полуострова быстро росли молодые саженцы науки в Паленсии и Саламанке, Вальядолиде и Лиссабоне. Забавно, что практически все вышеупомянутые учебные учреждения организовались стихийным движением студенческих и прочих народных масс. Непосредственно под ними я намеренно расположил Неаполь, Тулузу, Севилью и Рим, основанные декретами императора, королей и Папы. Не только потому, что они не вписались в мое искомое субъективное обобщение, но и по объективной причине – уровень их влияния на развитие ментальных моделей Европы был невысок…

На какой же голубой огонек слетались дети темных веков? Что привлекало их в столь неортодоксально составленной программе ученых передач? Всего лишь сортировка homo на sapiens и всех прочих, перспектива продвижения по светской службе или получения церковной пребенды? Почему тогда в этих целях дикий Запад не удовлетворило тщательное изучение Писаний, которое усмирило самые буйные мусульманские умы на Востоке? Чем жонглирование священными однострочниками худший спорт, нежели семиборье тривиума и квадривиума? Какими чарами прельстила их модель языческих мыслителей? В приданом сей прекрасной дамы и в самом деле содержалось нечто особенное — когерентное системно-построенное слитное и единое мировоззрение. Так может быть именно этим меркантильным обстоятельством и объясняется состоявшийся брак по расчету? Вот как выразился британский историк начала прошлого века Герберт Стэнли Редгроув: «Необходимость в единстве есть базовая потребность человеческой мысли. За разнообразной множественностью феноменов мира, примитивный человек … начинает искать, более или менее сознательно, то Единство, что единственно реально. И это утверждение применимо не только к первым слепым движениям примитивного человеческого ума, но суммирует почти полностью науку и философию, поскольку почти вся наука и философия явным или неявным образом суть поиск единства, универсального закона или любви, первичной материи или духа». Но позвольте, что может обладать большим единством, чем условное «по воле божией»? Разве эта чудесная волшебная палочка не в состоянии сотворить объяснение для абсолютно всех бесчисленных феноменов природы?! Нет, друзья мои, людей привлекает не столько душевная простота менталок, как их глубина, фаза развития, полезность. Подобно тому, как мы отличаем детские каракули от картин итальянских мастеров, чижик-пыжик от симфоний Моцарта или ноктюрнов Шопена, призывы «лошадью ходи» от замыслов гроссмейстеров, для средневековых схоластов были очевидны и преимущества философии Аристотеля над господствующими в окрестностях описаниями реальности. Она щедро давала ответы на большое число интересовавших их вопросов, по которым скупо безмолвствовало Божественное Откровение.

К их горькому сожалению, и пересечение положений этих конкурирующих моделей давало непустое множество, причем, зачастую их показания противоречили друг другу. Поэтому нас не должны удивлять эпизодические окрики с заальпийских высот апостольского престола. В 1210 году натурфилософские книги Аристотеля были запрещены к преподаванию на факультете артистов (т.е. свободных искусств) в парижском университете. Спустя пять лет в черный список была добавлена «Метафизика». Григорий IX-й в папской булле от 1230-го года предложил приостановить обучение по Стагириту до тщательного вымарывания всех его теологических ошибок. Тем временем, выдающимися богословами эпохи составлялись подробные описи этих прегрешений против библейских сказаний. Активно продавливалось замещение шаткой штатской профессуры на беззаветно преданных делу Христову францисканцев и доминиканцев. Кульминацией сей грязной борьбы за чистоту веры стала ковровая бомбардировка эдиктами семидесятых годов тринадцатого столетия, о которых мы поговорим отдельно в недалеком блоговом будущем. А пока давайте разберем две типичные ошибочные интерпретации этих событий. Может показаться, что ограничительные меры церковной цензуры были чрезмерно локальными и потому недостаточно серьезными. Но дело в том, что стольный град Капетингов в те времена был еще бóльшим законодателем культурных и идеологических мод, нежели во времена всемирных выставок и презентации Эйфелевой башни. Нарушение постановлений партии и правительства, пусть и опубликованных только во Франции, влекли за собой типичный набор санкций – от увольнений до ссылок, в том числе на постоянное место жительства в лучший мир. С другой стороны, пламенные борцы за торжество науки упрямо не боялись костров инквизиции – подполье, спрятавшись в пещере невежества, крепко держало в руках факелы поиска истины.

И делали они это отнюдь не из маловерия. Напротив, то были преданные сыновья матери церкви, надежно функционирующие органы тела Христова. Просто та самая линия, которая упиралась в вышеописанный догматический тупик, другим своим концом продолжалась в бесконечные эпистемологические дали. Ведь главный теологический вопрос монотеизма «что тебе, Боже, гоже?» вполне можно было размидрашить логически противоположным образом. Именно это и происходило на практике. В популярном тогда нарративе scientia perfecta, совершенное знание, некогда известное Адаму и Еве в Эдемском саду, было потеряно грехопадением пресловутого яблока. Восстановить его, вернувшись к идеальным взаимоотношениям с Господом, было первоочередной задачей человечества, каждого искренне верующего. И они возводили свои очи горе, взирая в направлении обиталища Всевышнего и ангелов – последней оболочки Вселенской луковицы — Эмпирея. И они вожделели познать таинства блужданий совершенных небесных тел, тактовой частотой отсчитывавших мгновения у виска простых и коронованных смертных. И они стремились найти оккультный способ трансмутации металлов, а заодно и человеческих душ, к благороднейшему золотому состоянию. И они возлюбили сею ментальную модель на вполне разумных и благочестивых основаниях – ведь в их представлении именно в познании Книги Бытия, т.е. сотворенного мира, состоял их основной долг перед Творцом, а любое достижение было не их личным успехом, но проявлением Его Милосердия, наградой за праведные поиски истины. Эта прекрасная идея, впервые четко сформулированная Аверроэсом, будучи пересажена на латинскую почву, пустила в обществе глубокие корни. Да, светлое научное будущее было сложно сложить. Однако, универы были настоящим чудом и прямым чадом именно монотеистической веры…

Мы с вами вот уже больше столетия ходим вокруг да около средневековых университетов. Не пора ли заглянуть вовнутрь? Как протекала студенческая жизнь? Какие ментальные модели восседали во главе сего пиршества чистого разума? Школа схоластики открывается в Блоге Георгия Борского…

Модели, предложенные в целях концептуализации исторических событий и оценки деятельности исторических личностей, являются интеллектуальной собственностью автора и могут отличаться от общепринятой трактовки.

Свобода человека заканчивается там, где начинается территория его ближних. У этой широко распространившейся ментальной модели есть очевидное узкое место – не вполне ясно, где именно провести границы между суверенными индивидуумами. Понятно, что неприкосновенно чужое тело, а вот как насчет сования носа не в свое дело? Можем ли мы, например, сметь свое суждение иметь о тех аспектах частной жизни горожан или селян, которые нас непосредственно не затрагивают?! Не посягаем ли на законные права личности, когда осуждаем или даже хотя бы обсуждаем современные или древние формы одежды, модные или редкие типы причесок, высокие или низкие взаимоотношения?! Вот, скажем, мой любимый в детстве Чуковский полагал, что на всеобщее обозрение следует выносить и сор из избы совершенно посторонних персонажей. В частности, он жестоко осудил не только некоего чумазого мальчика, но и одну сказочную бабушку за ее несказанно нечистоплотное обращение с посудой. Но то ведь была ее неоспоримая собственность, по нынешней Конституции начало начал, в конце концов?! И все же интуитивно большинство согласится с этой почти чистой поэзией, бесцеремонно вторгнувшейся в пределы чересчур грязного дома. Полагаю, что это происходит по той простой причине, что «обладание» – понятие сложное. Даже владычество над неодушевленными предметами влечет за собой определенные обязательства по поддержанию их в адекватном рабочем состоянии. Тем паче, вышесказанное применимо к людям, которые, в отличие от обыкновенных тарелок и блюдец, вполне в состоянии выражать свое возмущение господами самым нелицеприятным образом на манер того, как это было описано в стихотворении. Чтобы убедиться в этом, мы с вашего разрешения сегодня отправимся понаблюдать за средневековым аналогом Федорина горя за море…

А там и тогда, в богатейшем королевстве латинского мира проживали бедные твари Божии, воображавшие себя кухонной утварью своих самодержцев. Не то, чтобы англичане тем самым отличались от своих современников континентальной Европы. Ложками и плошками добрым христианам предписывала работать злая менталка, постулировавшая небесное происхождение верховной власти. В те жестокосердные времена основным после кредо информационным атрибутом человека, были, пожалуй, как и сейчас, имя и фамилия, но, скорее, не свои, а царской семьи, которой он присягнул на верность. По какой же причине верноподданные Плантагенетов наподдали сей модели под, пардон, раскормленный зад? Исторические карты, по своему обыкновению, легли синхроничным образом. Давно миновал зенит имперского могущества Генриха II-го, теперь эпигоном в погонах служил его младшенький отпрыск Иоанн, не без веской причины прозванный безземельным. Не чета он был своему коллеге Филиппу в Париже, гордо носившему кличку Август не только благодаря месяцу своего рождения, но и, по мнению летописцев, будучи самой этимологией этого слова предназначенный стать собирателем земель французских. Вдобавок сему несчастному Бог послал очередной конфликт по поводу распределения епископских должностей с апостольским престолом. А тогда его занимал не какой-нибудь дряхлый маразматик, но самый могучий Папа в радиусе пары столетий Иннокентий III-й. Тот самый, который гордо заявлял, что Всевышний поставил его «над народами и царствами, чтобы искоренять и разорять, губить и разрушать, созидать и насаждать» (Иер. 1:10), а заодно судить и не быть судимым. Не то, чтобы особенно опасным для опального монарха был интердикт – это фирменное оружие Рима за частым использованием уже давно притупилось, а государственная казна при этом успешно разбухала за счет экономии на церковных поборах. Но, когда счастливой случайностью был раскрыт дворцовый заговор, покушавшийся на жизнь Иоанна ради воцарения дьявольски святого альбигойского крестоносца Симона де Монфора, а впереди замаячил очередной раунд военного противостояния с Капетингами, то тот посчитал за лучшее переписать свое королевство в пользу католической церкви, став смиренным вассалом грозного понтифика.

Но и этот отчаянный шаг не помог ему обрести чаянное на полях сражений. Битва при Бувине разбила наспех сколоченную Иоанном коалицию, а заодно и его надежды на светлое будущее под ярким солнцем прекрасной Франции. В туманном Альбионе соответственно сгустились темные тучи. Ибо недаром было сказано в Писании (1 Цар. 8:19-20): «будет судить нас царь наш, и ходить пред нами, и вести войны наши». Ну, а коли сей лузер не выполняет свои завещанные самим Богом прямые обязанности? Тогда самое время для подневольных предметов убежать из господского дома. Примерно так рассуждали мятежные бароны, поднимая флаг восстания. Бунты в Англии случались и раньше, но особенностью конкретно этого стало то, что у смутьянов не было адекватного альтернативного кандидата на трон. И вот в этой-то ментальной пустоте, по своему обыкновению непорочно, была зачата революционная мысль – бороться не за царствие очередной личности, но за торжество необыкновенно странной идеи – великой хартии вольностей. Под давлением народных масс прижатый к стенке монарх был вынужден согласиться подписать предложенный ему документ. В числе прочего, ему воспрещалось посылать жалобы в высшие партийные инстанции. Однако, до окончательной победы социального прогресса было еще далеко. Тайно посланный в обход договора курьер привез назад жесткий ответ от феодального сюзерена в Латеранском дворце – безжалостно распять малютку модель на позорном столбе истории. И детоубийство было бы неизбежным, если бы сюрреалистический калейдоскоп событий не отправил в лучший мир и самого Папу, и его духовного сына-короля, а в худшем не соблазнил вмешаться в вопрос наследия освободившегося престола французского дофина Людовика, лелеявшего на него некоторые претензии через жену, в жилах которой текла кровь Плантагенетов.

Что хорошего для Англии могли принести оккупанты, занявшие за небольшим исключением практически все ключевые твердыни страны? Дело в том, что у Иоанна остался сын Генрих, безобидный и благочестивый, миролюбивый и спокойный, хоть и не слишком блиставший интеллектом ребенок. «Проклято то государство, во главе которого стоит малолетний», — не без оснований полагали современники. Однако, в данном случае, мальчик, спешно коронованный сторонниками не самым каноническим образом, стал тем фактором, который вдохновил, казалось бы, безнадежное движение сопротивления иноземным захватчикам. Другим вынужденным, но спасительным ходом патриотов стало заигрывание с баронами, вожделевшими возвращения и подтверждения Magna Carta. Последовавшая победа и продолжительное царствование несовершеннолетнего приучили народ и самого короля к тому, что ему требуются опытные советники. Созыв ассамблеи, получившей впоследствии название «парламент», превратился в освещенную временем традицию. Поэтому естественным следствием столь медленного взросления стало быстрое чудесное воскресение косметически измененной хартии, перед которой на сей раз монарх склонил свою выю к грязной земле с почти чистым сердцем. Оставалось раздобыть высочайшую визу Его Святейшества. К счастью, церковное могущество, по своему обыкновению непреклонно, как раз тогда клонилось в направлении от апогея к перигею. Озабоченный напряженными взаимоотношениями с безбожным императором Фридрихом II-м, Папа Григорий IX мало интересовался болезненными родами ментальной модели на самом краю тела Христова. Определенную роль наверняка сыграли и увещевания архиепископа Кентерберийского, а по совместительству здравомыслящего политического реалиста Лэнгтона – и свершилось!

Последующее долгое и унылое царствование Генриха III-го увековечило случившееся. Вот как это запечатлели хроники аббатства аббатства Мелроуз: «Новое [злое] положение вещей случилось в [старой доброй] Англии; такое странное дело, о котором никто никогда раньше ничего и не слышал; а именно тело возжелало управлять головой, и люди вознамерились стать господами над королем». Казалось бы, поменялось немногое – всего лишь одна буква. Старушка ментальная модель вдруг картаво произнесла вместо Rex (король) — Lex (закон). Тем не менее, то была настоящая революция в сознании людей, поскольку была переформатирована сама идея монархии. Частная собственность самодержца, заявившая о своих правах, добилась своего. Отныне было торжественно обещано их не обижать, но любить и уважать. Впредь свобода человека в короне стала ограничена территорией его подданных. Теперь Magna Carta цементировала сохранность фундаментальных ценностей англо-саксонского мира. Напоследок обратим внимание на то, что изменения, по своему загадочному обыкновению, произошли именно в нем. Далекая периферия, расположенная за довольно опасным по своим временам морем, отправилась развиваться по своей особой траектории. И, скорее всего, не случайно именно тогда центробежные силы истории создали предпосылки для средневекового Brexit-а. Осознание собственной идентичности привело к тому, что даже при дворе французский и латынь постепенно стали уступать место простонародному наречию. И новая социальная игра постепенно доказала свою полезность для человечества. Как будто волшебным заклинанием «Rex, Lex, Brexit» многие положения Великой Хартии, нередко скопированные verbatim, продолжают жить в нынешних Конституциях современных государств…

Рад сообщить вам, друзья мои, что быстрый обзор позиции на Великой Шахматной Доске тринадцатого столетия Западной Европы нами успешно завершен. Рад потому, что теперь мы сможем обратить свой ментальный взор к чему-то более высокому и менее эфемерному. Как-то там поживают наши возлюбленные модели? Нет ничего вечного в платоновских небесах, зато есть в Блоге Георгия Борского.

Модели, предложенные в целях концептуализации исторических событий и оценки деятельности исторических личностей, являются интеллектуальной собственностью автора и могут отличаться от общепринятой трактовки.

На двух стульях не рекомендует сидеть не только русская, но и международная народная мудрость. А вот назидание о том, что если погнаться сразу за двенадцатью, то ничего хорошего не поймаешь, нам дала только советская литературная классика. Но то, что не позволено турецкоподданным, возможно, разрешено султанам? Сегодня я приглашаю вас, друзья мои, проследить за житием монарха, пытавшего усидеть одновременно если не в точности, то приблизительно на двенадцати престолах. Речь, однако, пойдет не о царях всея великая и малыя, и белыя Руси с всеми их бесчисленными прочими уделами и землями. Нас вообще будут интересовать не настоящие империи, а виртуальные королевства, соответствующие той или иной ментальной модели.

Впрочем, герой нашего сегодняшнего повествования был не только альфонсом на содержании сих ветреных особ, но и bona fide наследным принцем, тоже Альфонсом, но уже по имени, а не по профессии. Его отец, третий по счету Фернандо, венценосец объединенного его собственными усилиями государства Кастилии и Леона, премного отличился на поле брани. Будучи освобожденным от возможностей территориального расширения на север альбигойским крестовым походом, христианнейший государь счел себя обязанным отправиться на юг Иберийского полуострова зачищать ненавистных милосердному Господу сарацин. И в этом начинании весьма преуспел, покорив помимо прочего сначала Кордову, знаменитую столицу некогда могучего андалузского халифата, а затем и Севилью, престольный град относительно недавно сгинувших альморавидов и альмохадов. То был знаменитый рыцарь, блестяще владевший всеми семью благородными искусствами своего кровавого ремесла. Он мог ловко кидать короткие и длинные копья, элегантно носить доспехи и горделиво восседать в седле. Он был удачлив в королевских забавах — турнирах, охоте и шахматах. Он покровительствовал трубадурам и жонглерам. И он беззаветно служил делу католической партии, будучи беспощаден к врагам Всевышнего. Современники находили космический смысл в каждой букве его имени — словом, его усиленно превращали в типичного средневекового героя, ложного святого. Словно царь Давид поразил он Голиафа неверных, создав великий, хоть и необетованный рейх от гор до моря. По всем библейским канонам наследовать ему должен был наимудрейший Соломон. В жестокосердном тринадцатом веке подобные льстивые метафоры придворных воспринимались не как догма, а как руководство к действию. Поэтому мы вряд ли погрешим против истины, если предположим, что именно эта ментальная модель оказала решающее воздействие на формирование характера младого старшего сына грозного завоевателя. А, поскольку его восхождение на трон произошло почти синхронно с нисхождением императора Фридриха II-го в пучину Дантовского Инферно, то несложно приметить влияние и этого замечательного исторического персонажа на направление вектора чаяний дальнего испанского родственника, ставшего его подражателем.

По законам жанра мистической второзаконческой истории царь Соломон согрешил перед Всевышним излишне толерантным отношением к идолопоклонникам, и по оставленным им счетам пришлось расплачиваться избранным наследникам и всей иудейской стране. Современная интерпретация сего нарратива предпочитает более реалистичное объяснение случившемуся – он всего лишь отдал экономику на заклание чрезмерно амбициозно задуманному Храму. Аналогично на недавно аннексированных христианами территориях неотложно требовалось принять ряд энергичных мер для восстановления разрушенного войной и исходом мусульман хозяйства. В частности, весьма желательно было расселить на них конфессионально лояльных землепашцев и ремесленников. Однако, нашего мудреца влекли совсем иные дали. Его привлек блеск бриллиантов усопшего месье Гогенштауфена, запрятанных в недрах престола Священной Римской империи. То, что свято место пусто не бывает, было и Их Святейшествам понятно, по каковой причине они усиленно старались заполнить вакуум междуцарствия послушным владыкой. Чем Папа не шутит, почему бы и мне не попробовать раздобыть это сокровище? – должно быть, подумал Альфонсо. А там и до Византии подать рукой, хоть и не его собственной, а благоверной супруги с капелькой крови греческих василевсов. Ах, если б он был султан… Отныне все ресурсы его королевства были поставлены на службу этому чрезмерно амбициозно задуманному плану.

Потребовались не только обильные финансовые кровопускания и соответствующие денежные инъекции в толстые зады сундуков немецких курфюрстов и римских кардиналов, но и повышение европейского рейтинга, создание имиджа благочестивого и одновременно просвещенного монарха. Посему велись приготовления к африканскому крестовому походу, призванному сделать средиземноморье внутренней христианской лужей. С теми же намерениями арабизированные маленькие испанские церквушки должны были быть разбавлены новомодными готическими хищниками, пронзавшими небеса острыми клыками своих шпилей. По той же причине по образу и подобию stupor mundi он обзавелся целым зоопарком экзотических животных, включая слона, жирафа и полосатого осла (имелась в виду зебра), а также приобрел множество avis regia, занявшись истинным эксклюзивно королевским делом — соколиной охотой. С той же целью и снова с оглядкой на ту же ролевую модель, бурный поток инвестиций пролился и в болото средневековой схоластики. Поднялась новая волна толедских переводов, которая накрыла Европу горой паранаучного фольклора и залежами модельного попкорна – астрологическими, алхимическими и магическими произведениями греко-арабского происхождения. Впрочем, при этом по касательной были затронуты и некоторые полезные, хоть и не самые важные для дальнейшего развития ментальных моделей книги – прежде всего трактаты по теоретической астрономии и экспериментально-лабораторному оборудованию своего времени — астролябиям, армиллярным сферам, квадрантам и часам. Не была забыта и подготовка строителей жизни будущего века — университетские права были предоставлены кафедральной школе в Саламанке. Далеко не всем нравилась расточительная в таких направлениях государственная политика, по каковой причине значительные ресурсы казны поглощало хроническое противостояние с доброй половиной злых бояр…

На гробнице, которую Альфонсо отгрохал для своего выдающегося отца, эпитафия была исполнена на четырех языках его многонационального королевства – латыни, кастильском, арабском и иврите. Если мусульмане имели серьезные религиозные стимулы переселяться в оставшуюся под контролем правоверных Гранаду, то для лиц иудейского вероисповедания выбор тех или иных хозяев был делом прагматического расчета. До преследований инквизиции католических королей Фердинанда и Изабеллы было еще несколько веков, и поэтому пока многие были готовы продать душу Иисусу из Назарета. Потом выкупить ее назад и опять продать, но уже дороже. Формально евреям запрещалось занимать любые руководящие должности, однако потенциальный император и имитатор Соломона не стеснялся предоставлять им доходные места в святая святых администрации президента. В частности, они играли первые скрипки в спонсируемых им интеллектуальных концертах – переводах и научной, прежде всего астрономической деятельности. Эта политика вызывала жестокие нападки тех многочисленных критиков режима, что боролись за чистоту веры, пытаясь избавить христиан от осквернения контактом с нечистой силой в лице иноверцев, а заодно разврата и шатания, вызванного внедрением богомерзких новшеств типа поэзии и философии, разноцветной одежды и кожаных ботинок. Нет сомнений, что подобные жалобы стоили претенденту на имперские регалии и немало штрафных очков и от апостольского престола…

Однако, ментальный взор Альфонсо магнитом притягивал еще и другой престол, значительно более высокий. Будучи убежденным сторонником влияния блуждающих звезд на судьбы человечества, включая его собственную, мог ли он пренебрежительно относиться к вычислению их координат? Ведь точные данные были крайне необходимы не только во врачебных целях – когда именно пускать кровь, принимать ванны и умащать тело, какие именно предпочитать лекарственные травы, благовония и драгоценные камни, но и для выбора благоприятных моментов для принятия важных решений, и для поиска ответа на занимавшие самодержца вопросы. Наличествовавшие на тот момент т.н. Толедские таблицы, подготовленные два столетия тому назад арабскими астрономами, безнадежно грешили погрешностями в определении положения небесных тел. Разрешить накопившиеся проблемы была призвана группа ученых товарищей, возглавляемая теми самыми иудейскими мудрецами из предыдущего абзаца. И Иегуда бен Моше с Исааком бен Сидом оправдали возложенное на них высочайшее доверие, доведя проект века до счастливого завершения. В основе вычислений, конечно же, лежал «Альмагест» Птолемея, который, однако, был ими поправлен и дополнен по последнему слову тогдашней астрономии. Математические модели, которые были использованы, остались фирменным секретом авторов, опубликованными оказались лишь достигнутые с их помощью результаты. Но и получение оных без существенных ошибок потребовало от творческого коллектива счетчиков нечеловеческих усилий в человеческую, т.е. докомпьютерную эпоху. Сказывают, что сам коронованный заказчик, впечатленный масштабом работ, воскликнул – «Будь я рядом с Создателем во время сотворения мира, то посоветовал бы ему придумать космос попроще».

Неведомо, как отреагировал на столь откровенное проявление гордыни Всевышний. Зато достоверно известно, что и это смелое предприятие не принесло долгожданного рая Рио главнокомандующему парада концессионеров. Имперский престол достался конкурирующей фирме, а настоящее сокровище, запрятанное средневековой буржуазией, стало общественным достоянием латинского мира. С помощью бесценных таблиц, увезенных впоследствии в Париж, был построен замечательный клуб любителей астрономии. Альфонсинские таблицы и многочисленные производные от них на триста лет стали незаменимыми верными спутниками европейских ученых. То была одна из первых книг, приобретенных молодым Николаем Коперником еще во время его обучения в Краковском университете, и она немало способствовала произведению истинного чуда света – De Revolutionibus. Вот как выразился Иегуда бен Моше в предисловии к своей нетленке: «Король дон Альфонсо … своим знанием, здравым суждением и интеллектом, праведностью, добротой, благочестием и благородством превзошел всех ученых королей. И посему мы полагаем уместным установить год его восхождения на трон как начало новой эры — для того, чтобы эра эта была провозглашена, как и прочие до нее так, дабы имя сего благородного короля могло сохраниться в веках. И мы определили 1252 год как начало Альфонсинской эры». То была, конечно же, тошнотворно приторная придворная лесть. Погоня за двенадцатью престолами, если и была знаковым событием, то, скорее, не положила начало новой эре, но символизировала конец важной эпохи — активного импорта христианским Западом ментальных моделей арабского Востока. И если мы сегодня еще вспоминаем т.н. мудрого короля, то разве что только благодаря последовавшим за вышеприведенным блестящим панегириком невзрачным колонкам цифр…

Наш блиц-тур по главным европейским столицам тринадцатого века подходит к логическому финалу. Осталось посетить лишь самый счастливый остров самого последнего моря. Что там лондонский мост, так еще и не построили?! Соединим крутые берега истории – с Блогом Георгия Борского.

Модели, предложенные в целях концептуализации исторических событий и оценки деятельности исторических личностей, являются интеллектуальной собственностью автора и могут отличаться от общепринятой трактовки.

Все знают, что знания представляют собой великую ценность для homo sapiens, но не опасна ли для здоровья человечества добыча и разработка этой руды? Те загадочные русские, что не любят быстрых выводов, возможно, призадумавшись, не станут гнать лошадей к утвердительному ответу. Конечно же, все помнят, в какой тупик привели нашу страну философские блуждания Карла Маркса. Однако, очевидно, что в наших бедах виноват был не только он, но и те последователи, что сделали из его теории чересчур поспешные выводы. Несомненно, многие обвинят Чарльза Дарвина в том, что его путешествие на Галапагосские острова привело людей через евгенику к фашизму. Но и здесь резко пахнет банально ложными мыслительными испражнениями людей с псевдонаучными интересами. Найдутся такие, что узрят отпечатки пальчиков условной радистки, первооткрывательницы радия Марии Склодовской-Кюри, на устройствах запуска атомных бомб Хиросимы и Нагасаки. И с этим, с первого взгляда вполне корректным наблюдением, несложно поспорить, ведь тем сатанинским балом правили отнюдь не светлые головы ученых, а грязная политика. Вполне вероятно, что именно осознанием собственной ответственности и опасениями подобного рода фальсификаций, а не соображениями личной выгоды или греховной гордыней было обусловлено желание всевозможных хранителей тайных доктрин от пифагорейцев до Коперника избежать публикации своих достижений. Поэтому, вышеприведенное заключение лично мне кажется вполне уместным только будучи наряженным в смирительную рубашку меры – ментальные модели принципиально строятся из осколков, и некоторыми из них немудрено порезаться. Представьте себе, такое несчастье может приключиться и с, казалось бы, самыми безобидными, заумными и абстрактными математическими особями. Чтобы убедиться в истинности этой пропозиции, наша туристическая экспедиция сегодня сделает неожиданный поворот от Последнего Моря католического Запада вверх по течению реки ИМ (Истории Моделей), назад к вратам мусульманского Востока, то есть от Людовика Святого да к люду некрещеному, басурманскому…

А там, примерно в то самое время, когда незадачливый освободитель Гроба Господня от египетского пленения вынашивал свои реваншистские планы, разыгрывалась драма все-исламского значения. Жестокая судьба ожидала аль-Мустасима, последнего багдадского халифа, хоть и не последнего претендента на звание наследника Аллаха на земле. Перед тем, как его самого растоптали копыта низкорослых монгольских лошадок, он должен был наблюдать как мрак небытия поглотил его прекрасные дворцы и сады, светлые мечети и больницы, богатые библиотеки и Дом Мудрости. И душа его кровоточила черной желчью от отчаянных воплей убиваемых стариков и детей, истошных криков насилуемых женщин, тяжких стонов караванов невольников. И потемнели воды Тигра от чернил утопленных в нем манускриптов. А чем тогда занимался проклятущий bête noire истории Хулагу? Помимо пития привычного старого кумыса и оприходования новых молодых наложниц, тот был увлечен ученой беседой с захваченным им в твердыне «горного старца» Аламуте персидским мудрецом и одновременно собственным визирем аль-Туси. Тому удалось не только спасти от меча своих помощников и от огня 400 000 рукописей, но и пробить для самого себя государственные инвестиции от новоиспеченных хозяев Востока. Спустя всего год после разрушения древней столицы мусульманского мира на холмах иранского Азербайджана была основана т.н. Марагинская обсерватория — крупнейший научный проект эпохи. Туда по высочайшему приказу отныне свозились все обнаруженные могучими грабителями лучшие приборы и специалисты. Одним из таких несчастных счастливчиков стал инженер из Дамаска аль-Урди, под началом которого, собственно, и проводились строительные работы. Как объяснить неожиданную милость свирепого предводителя татарских команчей и краткосрочную страсть к наблюдениям за Вечным небом? Скорее всего, дело было не только в остроумии аль-Туси, прославленном сохранившимися историческими анекдотами. Хан всего лишь полагал знания законной частью своих беззаконий на правах сильного. Они были такой же добычей, как золото или драгоценности, рабы или лошади. По той же логике вооруженные Кораном дети Аравийской пустыни некогда заполняли ментальный вакуум своего тысячелетнего рейха духовными ценностями покоренных ими народов…

Каких же высот удалось достичь избранным наемникам чистых арабских кровей? Всевышний неизмеримым милосердием Своим щедро подарил людям многочисленные дыры в геоцентрической теории мироздания. Очевидные косметические проблемы величайшей ментальной модели, связанные с некоторым косоглазием в предсказаниях, несложно было замазать коррекцией ее численных параметров. Однако, Альмагест-ша еще страдала от хронических заболеваний сразу в нескольких жизненно важных органах. Так, Луна у нее каталась на столь большом обруче, что должна была дважды в месяц резко вырастать в видимых размерах. Не менее странным поведением отличались и другие планеты. Особо важные претензии были философского концептуального характера. В частности, не был улажен конфликт с правящей Аристотелевской космологией. Стагирит строго-настрого запретил небесным сферам вращаться вокруг чего-либо помимо Земли, в то время как Птолемей нагромоздил эпициклы на эксцентрики подобно камням на перстнях пальцев обеих рук. Хуже того, приказал еще ангелам Божиим толкать блуждающие звезды, постоянно следя взором за воображаемой точкой под названием эквант. Тем самым идеальные тела передвигались по идеальной же окружности с неидеальной, т.е. непостоянной скоростью, вращаемые вокруг странной оси, не проходящей через центр. Сам древний астроном оправдывал это прегрешение против классических аксиом волшебным действием пятой (квинт-) эссенции, наполнявшей надлунный мир. Но, забравшись на вышку прошедших столетий, люди все сильнее вожделели узреть физическое устройство Вселенной. При этом, даже геометрические теоремы не позволяли орбитам функционировать предписанным им образом. И вот, представьте себе, вышеупомянутые аль-Урди и аль-Туси обнаружили и успешно доказали определенные математические леммы. Один предложил добавить к первому эпициклу второй, а другой нашел способ преобразовать движение по кругу в осцилляции по прямой линии. Оба эти решения, каждое по-своему, позволяли разрешить вышеупомянутые противоречия. Блестящая победа передовой исламской науки?!

В этой пресловутой науке, похоже, и впрямь нет царских дорог, но к ней совершенно точно существовал прямой путь. Мы вправе это утверждать, опираясь на ее историю, ведь именно непорочное зачатие и рождение гелиостатической ментальной модели Коперником повлекло за собой ее логическое развитие в работах Кеплера, Галилео и Ньютона. Соответственно, любое отклонение вбок от этой скоростной автострады неизбежно замедляло процесс. Ну, а если вообще отказаться двигаться в данном направлении? Тогда придется безнадежно разбивать самые умные лбы о стенки когнитивного тупика. Обратите внимание на то, что именно это и случилось на мусульманском Востоке. Спустя поколение-другое блестящие наследники традиций аль-Туси и аль-Урди смастерили замечательные костыли для одряхлевшей Птолемеевской теории. Сначала Ширази, а за ним аш-Шатир геройски избавили неподвижную Землю от необходимости пребывать вовне геометрического центра небесных сфер, а небесные тела от засилья поганых эквантов. Самое время процитировать профессора арабского факультета Колумбийского университета Джорджа Салибу: «По моему мнению, эра упадка [исламской цивилизации] была в меньшей степени вызвана такими факторами, как книга Газали или монгольское вторжение, но внешними обстоятельствами мира шестнадцатого века и того, что случилось потом. И, поскольку термин «упадок» предполагает сравнительный контекст … то, что произошло, было началом гонки между Европейскими королевскими домами и всем остальным миром, включая исламский. И в этом состязании исламский мир проиграл. Однако, никто не должен забывать, что настоящая гонка началась в шестнадцатом веке как результат открытия Нового Света…». Можно согласиться с тем, что в исламском мире вплоть до шестнадцатого века, да и после него было немало замечательных ученых. Увы, там не было самого важного – науки. И не могло быть. Да, Deus dedit, Tusi abstulit (Бог дал – Туси взял). Но винить следует вовсе не его, а тех теоретиков ортодоксальной мусульманской партии, что некогда отвергли философский синтез Авиценны и Аверроэса, уничтожив потенциальные возможности для последующего экспоненциального размножения ученых. По существу, маги Мараги вбили последние гвозди в гроб уже смертельно больной модели…

Замыкая округлую линию очертаний ментальной модели этой статьи, вернемся к тезису из ее самого первого абзаца. Математические достижения замечательных арабских ученых как раз и стали сталью Дамасского Дамоклова меча, готового обрушиться на буйную голову Запада. С этих пор над эмбрионом науки, мучительно медленно созревавшим в чреве матушки Европы, нависла постоянная угроза смертельного выкидыша. Перевод широко распространенных на Востоке трактатов аль-Туси на латынь с большой вероятностью означал снятие претензий к космологии геоцентризма, а вслед за ним продолжение прискорбного существования человечества в пещере неведения. Тем самым, я привел искомый пример опасных знаний — QED. Напоследок, я хотел бы обратить Ваше внимание на следующие непосредственные следствия доказанной нами исторической теоремы:

⦁ От открытий аль-Туси до издания De Revolutionibus прошло почти три столетия. На протяжении всего этого времени заразные бациллы от трупа арабской астрономии так и не поразили подавляющее большинство ученых латинского мира.

⦁ Безусловно, важную роль в образовании этого иммунитета сыграла счастливая смерть идеи крестовых походов – тема предыдущей статьи. А, как мы увидим в статье будущей, синхронно-синхронично снизилась интенсивность контактов с арабским миром и под ясным небом Испании.

⦁ Парадоксально, но факт — сам ниспровергатель Птолемея Николай Коперник, по всей вероятности, был знаком с обоими опасными леммами. Однако, странным стечением обстоятельств он прикрутил их к своей теории по касательной, использовав сей сладкий яд в терапевтических целях.

Tusi abstulit, VK dedit…

Модели, предложенные в целях концептуализации исторических событий и оценки деятельности исторических личностей, являются интеллектуальной собственностью автора и могут отличаться от общепринятой трактовки.