Глава XLI. Movens immobilis

Щедрое на слякоть злое небо. Склизкая до омерзения жирная грязь. Пузатая и горбатая от поклажи скрипучая телега. Большеголовый скелет мальчугана сотрясается от непрерывного кашля. Это Джио, со страхом взирающий на остервенело стегающего лошадей отца. И это он же, но уже с ужасом всматривающийся издалека в недавно такие добрые и живые, а теперь совсем остекленевшие глаза проваливающихся в липкую смерть чуть не по самое брюхо животных. Его столкнула с воза прямо в лужу мачеха, одетая, как обычно, в пышногрудое тело с сердитым оскалом на месте лица: «Да прекрати ты дохать, доходяга!» Он тогда не понимал, почему им потребовалось так спешно бежать, да еще со всем скарбом – мал был еще. Да и сейчас не знает, а может только догадываться – должно быть, приключился мор либо война. Скорее, последнее — они ведь были гвельфами, а в округе тогда частенько хозяйничали гибеллины проклятого бастарда Манфреда. В памяти почему-то поблек и почти стерся благополучный исход той истории. Из дорожной ямы их вытащили подоспевшие на помощь монахи из соседнего аббатства, где они, кажется, потом и остались переночевать. Острым осколком где-то в глубине сердца застрял лишь исполненный предсмертной муки взгляд одной околевшей-таки кобылы, вливавший горечь отчаяния в чашу, полную слез, что ему пришлось тогда испить. То было ощущение безнадежной беспомощности жертвы, неспособной высвободиться из цепких клешней судьбы. Сея душевная рана с течением жизнелюбивого времени затянулась, нисколько не беспокоя подросшего юношу, а потом и зрелого мужа – он вообще не любил вспоминать семью и детство, начиная отсчет своей настоящей жизни с францисканского конвента в Анконе. И тут вдруг велением милосердного Господа она снова открылась, все чаще окрашивая происходившие вокруг него события в цвет застарелой крови.

Недолгая отлучка Джованни к Конраду из Оффида не осталась незамеченной. Хоть он и отпросился перед уходом из дворца у своего непосредственного библиотечного начальства, Его Святейшество выразил явное неудовольствие самоволкой своего внештатного советника. Впредь ему надлежало испрашивать на подобные действия не только отеческого благословения, но и соизволения Папы. Придется быть immobilis-неподвижным, коли хочешь быть movens— движителем, мрачно и не очень благочестиво шутил он наедине с самим собой. Беда была в том, что его личные желания рвались совсем в иную от власти над людьми сторону, но он был попросту обязан выкашливать их из себя и восседать на перегруженной проблемами апостольской колымаге. Та же, на долгое время застряв в грязи большой европейской политики, теперь сбросила с себя неподъемный груз конфронтации с Филиппом Красивым и вовсю боролась с восстанием семейства Колонна. Покинутые франкским самодержцем бунтовщики не сдались, но, укрывшись в фамильной крепости Палестрина, продолжали из-за ее стен вести подрывную идеологическую работу. Однако, град их истошных воплей «понтифик не настоящий», не подкрепленный достаточным количеством рыцарских плеч и мечей, теперь падал на иную ментальную почву, будучи не в силах углубить яму, приготовленную ими для ненавистного Каэтано. Бонифацию же – не без дельного совета оставшихся неизвестными героев — постепенно удалось замостить проблему авторитетными мнениями, способными упрочить его положение. За легитимность отставки Целестина высказались некоторые парижские магистры теологии, а знаменитый Aegidius Romanus, недавний генерал и нынешний теоретик Ордена августинцев, отблагодарил его за митру епископа Буржа изданием целого богословско-схоластического трактата все на ту же горячую тему. Наконец, спешно созванный крестовый поход был призван окончательно раздавить змеиное гнездо ненавистников святой матери церкви всей тяжестью престола Петра и Павла.

Такими же, как у падшей под ударами хлыста лошади, жалкими загнанными очами смотрел на жестокосердных папских воинов Якопоне, схваченный после падения Палестрины. Исполненный столь же глубокого, как в далеком детстве, сострадания Джованни рухнул перед троном торжествующего триумфатора, униженно лобызая папскую туфлю:

— Ваше Святейшество, весь христианский мир рукоплещет Вашей … sapientiae-мудрости, преклоняется перед Вашей … prudentiae-благоразумием, а, самое главное, восторгается Вашим … misericordiae-милосердием! Соизвольте бросить один-единственный лучик Вашего блистательного … benevolentiae-благоволения на Вашего преданного слугу, который ранее ни о чем Вас не просил…
— Говори, мы тобой довольны. Какую же награду желает получить нищенствующий монах?!
— Мне самому ничего не надо – ни злато, ни чины, ни почести. О брате своем … в серафическом Франциске … прошу — о том, что приговорен к смертной казни.
— Кхм! Догадываемся, нет, даже знаем, о ком говоришь. Но то проклятый Богом еретик, который в дьявольской гордыне своей осмелился подать нечестивый глас против наместника Христа на земле, что пытался своими софистически ложными силлогизмами и презренно дешевыми виршами узаконить беззаконие мятежников. Постой-ка … ты же … во мне просыпаются старые подозрения — уж не сочувствуешь ли ты нашим врагам-спиритуалам?!
— О, нет, Святой Отец! Я далек от этой … богомерзкой доктрины, да и давно смыл … своими слезами и кровью пятна сего несправедливого обвинения в монастырской стене. Просто, когда я был еще юным послушником … в Анконе, спас он меня … от преследований, препроводив попечению блаженной памяти Иоанна Пармского. Тот же при встрече направил меня … на мою стезю, напророчив, что обрету я на ней своего истинного наставника. Сжальтесь над несчастным заблудшим поэтом, о, богоданный Учитель!
— Кхм-кхм! Да ты ведь знаешь, что мы и замок бунтарский повелели срыть, и землю вокруг солью посыпать! Никому пощады не желали давать, дабы навсегда испарился запах смуты сей из памяти людской… Ну, да ладно, будь по-твоему! Сегодня во имя Христово даруем твоему подзащитному жизнь … в заключении.

Так честная ложь не принесла радость свободы Якопоне, но зато породила в нераскаявшемся грешнике печальные воспоминания о том, кто на самом деле наиболее подходил на роль обещанного ему Духом Святым Учителя – незабвенного Жан Пьера. Слухи о его безвременной кончине, пришедшие из Нарбонны, больно ранили Джованни. Сказывали, что он усоп в Господе вскоре после того, как с удовлетворением выдохнул свой magnum opus – комментарий к Апокалипсису. Перед блаженной смертью новый францисканский святой якобы поведал, что обрел сие истинное знание божественным внушением, получив внезапное просветление от Господа нашего Иисуса Христа в одной из церквей Парижа. В эту чересчур благолепную подробность человеку, знакомому с Оливи не понаслышке, было трудно поверить, но благие вести уже обрели свое отдельное существование в головах людей. С тех пор его могила, как годом раньше мощи Луи Тулузского, даровала жизнь еще одному потоку паломников на юг, влекомых чудесами библейского масштаба. С тех же пор его неподвижная мысль, как тысячелетием раньше Откровение Иоанна Богослова, привела в движение чаяния превеликого множества людей. Бичами своих желаний они побуждали христианскую историю поскорее вырваться из болота вековечного ожидания на Елисейские поля Второго Пришествия. Куда-то вывезут измученные клячи человечество на самом деле?!

Тем временем, Папа где-то подобрал и одобрил идею учредить промежуточный великий праздник для верующих – Священный Юбилейный Год. Взойдя на кафедру, украшенную шелками и золотом, он торжественно провозгласил, что все искренне кающиеся приглашаются в 1300-м году от Рождества Христова посетить базилики Св. Петра и Павла, дабы припасть там к гробницам апостолов и приобрести полнейшее прощение всех своих грехов, самых что ни на есть смертных. И тогда стотысячные толпы страждущих со всего христианского мира — мужчин и женщин, детей и стариков — поспешили в Рим. Калеки на носилках и рыцари в доспехах, нищие в рваных лохмотьях и вельможи в блестящих нарядах, говорившие на самых странных языках, придерживающиеся самых необычных обычаев – все, решительно все ответили на призыв понтифика. Поначалу наплыв пилигримов был столь велик для узких улочек Вечного Города, что многие гибли под пятой ближних своих или от их удушающих объятий. Но проворно сделанные в крепостных стенах проломы помогли разместить бесчисленную людскую паству, бесплатные раздачи пищи избавили ее от голодной смерти, а платные индульгенции от духовной. И спасенные христиане не оставили святую мать-церковь без должной благодарности. Окрестные ремесленники не успевали ковать сундуки, способные вместить сокровища, приносимые к подножию апостольского престола. Бочками можно было засаливать мед приторной лести и подобострастных речей, адресованных человеку, нет, полубогу, восседавшему на этом троне. Бонифаций VIII-й, опьяненный ощущением собственного могущества, строил грандиозные планы. Живописец Джотто, прибывший из Флоренции, запечатлел Pontificem Maximum на вершине своего величия. Солнце папства ярко сияло в высоком зените. И только небосклон Джованни по-прежнему покрывали грозные дождевые тучи…

Он не обладал жизненным опытом середины седьмого десятка, но, как ему порой казалось, понимал некоторые вещи значительно лучше престарелого Папы. Так, отлично помнил, как провалился в пропасть страданий сразу после восхождения на пик счастья, где обрел вожделенную веревку святого Франциска, и давно уже обобщил из этого наблюдения, что беда – дочь радости. Догадывался он и о механизме действия сего закона метафизической природы. В печали люди усердно обращаются ко Всевышнему, испрашивая у Него милостей, а вот в блаженстве беспечно предаются ментальному безделью. Кара Господня – естественное следствие духовного обжорства, подобно тому, как и плотское чревоугодие чревато неминуемой телесной расплатой. И Джованни оказался совершенно прав в ожиданиях — редкие молитвы и многочисленные пирушки пагубно сказались на здоровье понтифика. Измученный страшной болью в пояснице, проникавшей в живот, изможденный постоянной тошнотой и рвотой, возлежал он под тремя пуховыми одеялами, дрожа от лихорадки и трепеща от страха. Спасти несчастного был призван великий маг и целитель – Арнау де Вилланова. Тот имел свою версию происхождения болезни:

— Любому знахарю ясно, что налицо избыток atrae bilis, черной желчи, окаменевшей и закупорившей все каналы, оттого он так и погрустнел. Но только мне, исполненному Духом Святым, известна истинная причина заболевания. Это, конечно же, наказание свыше за преследования, коими драконы и аспиды — нечестивые доминиканские инквизиторы и невежественные Сорбонские профессора — подвергли меня, глашатая правды Божией, за те обвинения в ереси, от коих я вынужден был защищаться на кардинальской консистории!
— Позвольте полюбопытствовать … уважаемый доктор … о какой именно правде Божией Вы изволили говорить?!
— Ты, Джованни, все больше в пыли веков библиотечной вращаешься, потому не ведаешь самых важных современных новостей! Да будет тебе известно, что мне, недостойному рабу Христову, были открыты страшные таинства! И я, исполненный самых благих побуждений, выжидал десять лет, но решился-таки, побуждаемый Господом, поведать их христианскому миру. Только несть пророка в отечестве своем, и глас вопиющего не был услышан в Парижской пустыне, и мою богоданную книгу сожгли! А все почему? Потому как в спеси своей дьявольской не могут фарисеи принять и крупицы истины из рук того, кто не является для них авторитетом, магистром теологии. Но ведь и евангелист Лука был врачом! Да и сам Спаситель в воплощении своем человеческом — разве Он не лечил людей, разве не был Он medicus supremus?!
— Согласен с тобой! Нельзя изловить и посадить … птицу-истину в клетку, самую золоченую! О любом учении следует судить по его … внутренним достоинствам, а не по … внешним атрибутам. Но в чем же оно заключается — поведай мне, о, ученейший брат!
— О том написал я целую книгу — De tempore adventus Antichristi, в коей неопровержимо доказал, что сын погибели приидет ровно в 1365 году.
— Хм-м, вот как?! Я знаком со многими … предсказаниями, но никто не брался определить … столь точную дату…
— Потому как были то неучи и шарлатаны! А, между тем прямое указание налицо, в книге пророка Даниила. Ведь недаром сказано: «Со времени прекращения ежедневной жертвы и поставления мерзости запустения пройдет тысяча двести девяносто дней». Всем известно, что дни в Библии символизируют года. Вот и считай – Иерусалимский храм разрушили в 75-м, добавь 1290 лет, что получится?! То-то!
— Хм-хм… Где-то я уже встречал сие … соображение. Кажется … кажется в одной иудейской книге … на иврите… Да! Но … верно ли оно?! Не противоречит ли … свободе воли человеческой?!
— Sine dubio! И не сомневайся! В то самое время, когда я обрел эту идею, пришел ко мне один странный рыцарь и поведал вещий сон, каковой зажег пожар Сицилийской вечерни, то есть, почитай, изменил судьбы всей Европы. В нем голубь – значит, францисканцы, был преследуем орлом – символом Иоанна, сына Зеведеева, т.е. Апокалипсиса. И полились через то реки крови – сиречь, настали последние времена…
— Хм-хм-хм… Сдается мне, что и этот … человек мне известен. Приходил он ко мне … нет, к Рамону Луллу, с которым я тогда … тогда … ну, словом, вместе пребывал … за советом. Дочь свою он искал … горемыка. Не ведаешь, нашел ли он ее?!
— Все-то ты читал, всех-то ты видел… Не знаю и знать не хочу! Уразумей, наконец, своим утлым умишком, что тут не о бренных людских заботах речь идет, а о небесных материях!
— Хм-хм, хм-хм… Понимаю… но стоят ли они единой детской слезинки?! На что, положим, мне сие … сокровенное знание?! Когда придет Антихрист, тогда придет!
— Да прекрати ты хмыкать, заика! Боже мой, какой же ты идиот! Трудно сообразить, что к этому готовиться надо, да?! Потребуется renovatio ecclesiae – коренное обновление, церковная реформа. А руководить этим процессом кто-то должен?! Qui?! Конечно же, correptor – исправитель ошибок, а на эту роль никого лучше меня, божественно инспирированного, не найдешь! Ну, да ладно, мне не до пустых разговоров – уже Юпитер всходит, пора клистиры Папе ставить.

Ах, если бы Арнау здесь не было, Бонифаций бы уже умер! – шипели злопыхатели по углам. Прославленный доктор и впрямь знал свое дело – умело подобранные амулеты, заклинания и благовония принесли больному искомое исцеление. Выздоровев, тот не скрывал своего восхищения: «Я не осознавал этого раньше, но теперь во всеуслышанье заявляю – ты самый великий clericus в мире!» Clericus – священник – было лучшим комплиментом для недипломированного пророка. Его эсхатологические вычисления как бы получили тем самым высочайшее одобрение и величайшее хождение – многие, в том числе некоторые кардиналы, поверили в них. Сам же понтифик все чаще примерял на себя тиару Ангельского Папы. Его идеальное будущее, разогретое адским огнем гордыни и райским сиянием настоящего, настоятельно требовало венценосных жертв. Джованни был срочно призван в армию – священная миссия всех интеллектуальных атлетов Господних, усиленных легионами ангелов, состояла в обосновании примата церковной власти над светской. Позор буллы Etsi De Statu должен был быть смыт освежающим дождем новой Каноссы, дабы викарий Христа мог взойти на подобающий ему высочайший трон тысячелетнего Царствия Небесного! Маленький Джио, застрявший в склизкой до омерзения жирной грязи, со страхом взирал на остервенело стегающего своих лошадей Святого Отца. Что-то в его скудном жизненном опыте говорило ему — Бог, movens immobilis, предпочитает совсем другую концовку для назревающей драмы…

❓Домашнее задание: Арнау де Вилланова на самом деле приказал Антихристу явиться не в точном 1365-м году, а в промежутке между 1365-м и 1376-м годами. На что именно он зарезервировал поправку в 10-11 лет?