3847 Комментарии0

Глава XLIII. Sphaera rupta из цикла Исторический романИсторический роман

Римский понтифик: «Тот, кто здоров, богат и удачлив, имеет рай на земле». Госпожа Фортуна улыбается Бенедетто Каэтани. Доказан примат церкви над государством. Люди – младенцы, что никак не оторвутся от груди матери-смысла. Лучше быть собакой или ослом, чем французом. Que veut le roi, ce veut la loi. Переношенная беременность буллы. Ногаре никогда не изменяет своим принципам … потому, что у него их нет. Сфера, которая лопнула. Прочь из папской курии — с Блогом Георгия Борского…
Скачать PDF
Другие статьи из этого цикла

Исторический роман

Глава XLIII. Sphaera rupta

Краткое содержание предыдущих серий: Духовные искания юного Джио приводят его извилистыми лабиринтами жизни к францисканскому хабиту и преследованиям руководства Ордена, к преданной дружбе и платонической любви, к нескольким замечательным учителям и первым любознательным ученикам. Уже превратившись в зрелого мыслителя Джованни, способного создать интегральную модель мира, он припадает к источнику древней мудрости в апостольской библиотеке и становится советником Бонифация VIII-го. Папа призывает его на фронт борьбы с Филиппом Красивым – требуется доказать примат церковной власти над светской.

DEUS EST SPHAERA CUIUS TOT SUNT CIRCUMFERENTIAE QUOT PUNCTA.
Бог суть сфера, на которой сколько точек, столько и окружностей вокруг них.

Жалость, словно зубная боль, медленно ноющая и порой обостряющаяся до нетерпежа, проникла вовнутрь Джованни, пустила там корни, разрослась и вконец измучила его. И не было в округе ни опытного curatoris animarum — душевного лекаря, ни даже простого священника-цирюльника, кто мог бы его исцелить. Все они посчитали бы его чувства странными, даже нелепыми, ведь они были направлены в сторону столь одиозного человека. Бонифация VIII-го многие уважали, даже восхищались им, почти все опасались, даже боялись, но решительно никто не испытывал к нему любовь, даже не почитал его за друга. И поделом – как иначе можно было относиться к человеку, всегда готовому на раздражительный выпад, даже оскорбление, или обидную насмешку, даже издевку. Да и в его прямых профессионально-пасторских обязанностях он был подвержен неожиданным колебаниям — от приступов благочестия в искренних слезных молитвах до кривых резких высказываний и поступков на грани ереси. Так, однажды в ответ на излишне горячее выражение верноподданической уверенности в ожидавшем его райском блаженстве он отреагировал задумчивым: «Может, так и будет, а может и нет». Сия мысль нашла продолжение в других не самых ортодоксальных изречениях: «Тот, кто здоров, богат и удачлив, имеет парадиз на земле» и «Я так обогатил Римскую Церковь золотом и серебром, что память обо мне будет сиять славой вовеки». А как-то при случае он приказал непокорному французскому епископу возвести себе этаким идолом его статую, дабы тот мог всегда иметь перед глазами напоминание о своем долге перед понтификом…

Но вот Джованни, хоть и неоднократно испытал на себе пронзительный холод немилостей от колкого характера Папы, все же сохранил к нему в глубине сердца изначально теплое отношение. Помимо покладистой незлобивой натуры, это объяснялось его прилежным францисканским стремлением любить ближнего своего, в особенности ослабленного и несчастного. И именно такой пушинкой на ветрах эмоциональных порывов виделся ему сей викарий Христа, могущественнейший человек на земле. Его не покидало ощущение скрытой опасности, нависшей над главой церкви, хотя, если бы его о том спросили, он не смог бы связно объяснить, что его беспокоило. Казалось, госпожа Фортуна еще никогда не улыбалась Бенедетто Каэтани так приветливо. В далеком прошлом остался бунт семейства Колонна, и в настоящем опальные представители некогда влиятельнейшего рода прозябали в не менее далекой заальпийской ссылке. Добрые христиане с энтузиазмом откликнулись на его призыв отметить юбилейный 1300-й год у гробниц Петра и Павла, стотысячные толпы пилигримов и хвалебные речи высокопоставленных послов продемонстрировали его силу всему миру. Вдохновенный Арнау де Вилланова, вылечивший его от смертельного недуга, опять забил в набат о великом эсхатологическом будущем в своем новом опусе De mysterio cymbalorum ecclesiae – «О таинстве колокольного звона». И даже отношения с Филиппом Красивым, столь напряженные еще несколько лет тому назад, несмотря на все усилия фламандских жалобщиков растормошить прежнюю вражду и новое назидательное письмо к королю ‘Recordare Rex Inclyte’, оставались в относительно умиротворенном сонном состоянии. И все же, когда Джованни мысленно обозревал положение Бонифация, ему почему-то приходил на ум уличный шут, что на потеху толпы выдувал мыльные пузыри. Обычно мелкие радужно трепещущие шарики весело разлетались во все стороны, но иногда на кончике его трубки появлялась непомерно большая сфера, каковая, все более расширяясь и наливаясь спесью, под всеобщее улюлюканье лопалась, завершая свою жизнь грязноватой лужицей под ногами…

Римский понтифик и в самом деле, чем дальше, тем толще надувал щеки. То он безапелляционно заявлял, что является живым воплощением закона и хранит оный целиком в своей груди. То провозглашал, что восседает на троне справедливости, превосходя своими достоинствами всех смертных. То пояснял, что производит свои суждения со спокойной душой потому, что способен разрушить все зло одним взглядом. А однажды торжественно объявил себя главой тела Христова, поставленной самим Богом выше всех королей и императоров. Да и как ему было не вскарабкаться на сии головокружительные высоты, когда многочисленные, хоть и в большинстве своем заказанные им самим, ученые сочинения, возложенные к его стопам, неопровержимо доказывали истинность этих тезисов?! Августинус Триумфус, влиятельный советник и близкий друг Карла Хромого, самодержца неаполитанского, публично проповедовал свои взгляды по вопросу субординации, почитая священничество за causa et principium, причину и начало всех материальных вещей. Иаков из Витербо, другой видный богослов, отличился целым трактатом De regimine christiano, посвященным «тому, кто следит за свободой управления церковью и возвышением католической истины», в котором демонстрировалась ущербность светской власти, лишенной духовного руководства, и заработал за это митру архиепископа Беневенто. Генрих Кремонский в своей книге De potestate papae прояснил, что, как телом командует душа, так и Папа должен распоряжаться всеми смертными. Его наградой должна была стать епархия Реггио. Арнау де Вилланова внес свою лепту в общий котел выкорчеванной из Библии премудростью Соломона «единственная она, голубица моя, чистая моя», а также точным подсчетом количества Ноевых ковчегов – одна штука. Отсюда должно было напрямую следовать единоначалие земной иерархии, а ведь Иисус поручил именно Петру, краеугольному камню престола Его Святейшества, «пасти его овец» — nota bene, всех, а не некоторых из них. Но самым важным вкладом в формирование благоприятного амбициям Бонифация общественного мнения стал опус «De ecclesiastica potestate» Эгидия Римского, архиепископа Буржа. То был не только величайший авторитет, по праву величаемый Принц Теологов и Doctor Fundatissimus, не просто человек строгих нравов и святого жития, к коему иначе как «блаженный» не обращались, но и бывший наставник юного Филиппа Красивого, некогда написавший специально для него сборник отеческих наставлений «De regimine principum» и весьма им уважаемый.

Джованни по этикету следовало бы присоединиться к хору голосов, восхвалявших понтифика, и, по существу, призывавших к прямому конфликту со светской властью, но он так и не научился кривить душой. Зато застарелые раны его жизненного опыта немедленно открывались и начинали кровоточить при необходимости продираться сквозь колючие заросли знакомой лжи. Он не мог принять предлагаемые Эгидием и прочими богословами силлогизмы потому, что отвергал истинность низлежащих посылок, сколь угодно общепринятых. Взять хотя бы знаменитый пассаж о двух мечах из Евангелия от Луки. По крайней мере, начиная со св. Бернарда ни один образованный схоласт не сомневался, что под оными подразумевались светская и церковная власть, и основные диспуты велись о деталях – например, о значении приказания Господа «довольно». А вот его одолевали сомнения, поскольку тут же приходили на память все воздушные замки интерпретаций манускриптов Учителя, каковые он когда-то себе построил. Коль скоро ему тогда удавалось обнаружить в тексте сокровенные таинства, которых там на самом деле никогда не было, не делаем ли мы то же самое со словами Спасителя, не находим ли за ними то, что вожделеем?! Люди – младенцы, что никак не оторвутся от груди матери-смысла, выкормившей их, — повторял он про себя, ограничивая свою роль в армии Папы косметическими замечаниями к чужим тезисам и риторическим оборотам. Неудивительно, что через свою пассивность он попал в тень если не опалы, то безразличного отношения со стороны Бонифация. И это вполне его устраивало, ведь оттуда он мог, пусть не спокойно, а с сердечной болью наблюдать за перипетиями вращения высшей сферы церковного общества.

А она тем временем раскручивалась все быстрее. Становилось горячее, так что парило. Гроза спелой гроздью повисла в воздухе. Наконец, она разразилась пламенным дождем конфронтации, когда Римский громовержец направил молнию своего раздражения на непокорного властелина франков посредством легата Бернара Сэссе, епископа Памье. Должно быть, посланник понтифика, прославившийся нелестным сравнением Филиппа Красивого с совой, разгневал его на аудиенции в Санлисе, поскольку был арестован по подозрению в измене и подготовке заговора по отторжению Окситании в пользу короны Арагона. Такое унижение и вопиющее нарушение канонического права – духовные особы были неподсудны светским — стерпеть было невозможно. Бонифаций бушевал — лучше быть собакой или ослом, нежели французом – и почем зря костил Пьера Флота: semi videns, corpore menteque totaliter excaecatus — полузрячий, телом и разумом совершенно слепой. Погасить уже разгоревшийся костер было призвано горючее письмо Ausculta fili: «Слушайcя, сын мой, правил отца и повелений государя, замещающего Того, кто есть единственный Хозяин и Господь; отвори сердце твое для наставлений любящей Матери Церкви; склони себя к возвращению к Богу, от путей коего либо по слабости своей, либо по дурному совету ты отклонился… Пусть король не льстит себе в том, что для него нет повелителя на земле помимо Всевышнего, и что он не подчиняется власти Папы. Тот, кто так думает, суть неверующий». Все французские епископы были вызваны на экстренный собор, все привилегии, ранее дарованные короне по сбору церковной десятины, отменены…

Ответные залпы Парижа не заставили себя долго ждать. Последовали ограничения на экспорт в Италию жизненно-важных лошадей и золота – из уже проверенных временем арбалетов. Но кампания по дискредитации Бонифация разогрелась до невиданных прежде градусов. Буллу Ausculta fili торжественно сожгли, предварительно публично зачитав ее в упрощенном и искаженном до простонародного уровня виде – старый греховодник окончательно спятил и теперь желает править во Франции вместо законного монарха. Для высокообразованной аудитории были срочно организованы памфлеты университетских теологов, которые не менее убедительно, чем неприятельские, доказывали независимость светской иерархии от духовной. Пробудился доминиканец Иоанн Quidort и разразился ученым трактатом «De potestate regia et papali». На собрании прелатов, баронов и представителей славных городов в Нотр-Даме Филипп с риторическим накалом спросил: «От кого вы держите свои епархии в пользовании? От кого свои угодья? От короля! А мы, мы держим наше королевство в пользовании ни кого иного, как от Всевышнего!» Que veut le roi, ce veut la loi – что хочет он, то хочет закон. И что хорошо для государства, то полезно для церкви. Общее мнение сформулировал пропагандист Пьер Дюбуа – во всех землях по левую сторону Рейна верховным владыкой был помазанник французский. Духовенству было строжайше запрещено участие в Римском синоде, налоги от их бенефиций продолжали поступать в казну…

Джованни предвосхищал подобное развитие сюжета – уж слишком был знаком ему крутой нрав неукротимого Капетинга, последовательно прибиравшего себе бразды абсолютной власти в своем доминионе. По сценарию пятилетней давности Бонифаций должен был постепенно охладить свой боевой пыл и пойти на попятную. Но на сей раз Божественное Провидение подложило на поверхности сферы старой истории фитиль для нового взрыва – гром грянул из далекого Брюгге. Филипп Красивый был вынужден направить свои мысли с юга Европы на северный фронт, во Фландрию. Неслыханная, невероятная, непостижимая конфузия его отборных войск при Куртре могла означать только одно – свершился Суд Божий! Это понимал не только Папа, пребывавший в эйфории, но и французские епископы, многие из которых приехали-таки в Рим на запрещенный королем собор. Тогда-то и родилась булла Unam Sanctum, зачатая еще при Каноссе Григорием VII-м, с задержкой по крайней мере на столетие против нормального срока беременности – увидеть свет ей, пожалуй, надлежало во времена понтификата воистину могучего Иннокентия III-го. «В то, что существует одна святая, католическая апостольская церковь, мы должны верить и на том стоять, как побуждает нас наше кредо, и мы это полагаем за истину и исповедуем… Нас учат слова Евангелия, что во владении сей церкви находятся два меча, духовный и светский… Определенно любой, кто отрицает, что светский меч был дан апостолу Петру, не обратил должного внимания на слова Господа, когда Он сказал «возврати меч свой в его место». То есть церковь владеет обоими мечами — материальным и спиритуальным. Но один из них используется самой церковью рукой священников, другой же для церкви рукой королей и воинов, но по воле и с согласия священников… Потому всякий, кто сопротивляется этой власти, установленной Богом, сопротивляется Его заветам… И мы объявляем, заявляем, утверждаем и определяем, что для спасения каждого человеческого существа совершенно необходимо подчиняться Римскому понтифику».

Некоторые люди избегают ввязываться в драку после первого же поражения, в других же многочисленные позорные синяки, напротив, побуждают страстное желание отыграться, отомстить. Отказ Филиппа Красивого продолжать дело своего отца после катастрофического краха крестового похода в Арагон, скорее, говорил о том, что он выберет путь слабых духом. Однако, на сей раз он продемонстрировал неожиданное упрямство и стойкость характера:

— О тебе, Ногаре, говорят, что ты никогда не изменяешь своим принципам… потому, что у тебя их нет. Будешь ли и впредь честно служить нам, сможешь ли заменить Пьера Флота?
— Со всем пылом верноподданного, со всем знанием юриста, со всей любовью к Франции!
— Хорошо, мы тебе верим. Вот тебе весьма, весьма важное задание – нам надоел этот шут, шут на апостольском троне…
— Изволите сместить его силой? Тогда это дело лучше поручить военным…
— Нет, именно тебе. Причем, войска никакого не дадим. И денег слишком много не проси. Зато разрешаем учинить все, что ни посчитаешь нужным. Только наше имя туда не впутывай…

Ставки повысились и на очередном собрании избранных представителей королевства: «Я, Гийом де Плезиан, объявляю, заявляю и утверждаю, что Бонифаций, ныне занимающий Святой Престол, будет обличен как совершенный еретик, в соответствии с нижеследующими чудовищными фактами и порочными доктринами. Он не верит в бессмертие … души, но полагает, что оная разрушается вместе с телом… Он заявил, что блуд не больший грех, чем потирание рук друг о друга… Он — содомит и содержит любовниц… Он приказал разместить свои серебряные статуи в церквях, тем самым склоняя людей к идолопоклонничеству… Он консультируется с прорицателями и оракулами… Он не постится… Святая Земля была утеряна в наказание за его грехи… Он промышляет симонией, отдавая бенефиции тем, кто больше заплатит… Он бесчеловечно обращался со своим предшественником Целестином… бросил его в темницу и повелел его быстро и тайно убить…»

Джованни, пристроившись у распятия в своей келье, горячо молился о том, чтобы молиться за упокой души усопшего Бонифация, чтобы, если не остановить, то хотя бы замедлить бешеный галоп его мыслей, порожденных круговертью недавних событий. Жалость, так долго сотрясавшая его душу в своих костлявых руках, наконец-то покинула его, предоставив освободившееся лобное место своей сестре скорби. Слезы наворачивались на глаза, когда он вспоминал последние судорожные политические телодвижения понтифика, предчувствовавшего падение и неспособного его избежать. Не помог долгожданный мир в Кальтабелотте – Неаполь и Сицилия оставались нейтральны, не спасло и запоздалое признание Альберта Габсбурга легитимным императором. Оставалось последнее средство – отлучение Филиппа Красивого, и он мучительно медлил его применить… Волосы вставали дыбом, когда он заново переживал ужас памятной осады в Ананьи. Этот жуткий Ногаре вместе с молодым Колонна с весьма подходящей кличкой Sciarra – драчливый — и шайка головорезов, которых они привели за собой. Эти подлые горожане, готовые предать своего именитого земляка. Тот дрожащий глас бледного как смерть старца, заранее приготовившегося надеть мученический венец: «Вот моя голова, вот выя. Я, католик, законный понтифик, викарий Иисуса Христа, радостно желаю быть низложенным и осужденным патареном. Вожделею умереть за веру и церковь». И смущение Ногаре, внука сожженного катара, и удар по лицу перчаткой ярого Шьярра. И чудесное спасение, и месячная агония, показавшаяся вечной… Мурашки бежали по коже, когда он, младенец у груди матери-смысла, пытался высосать понимание происшедшего. Ему казалось очевидным, что весь каскад немыслимых обстоятельств не мог быть случайным. Ausculta fili никогда не была бы написана, если бы Его Святейшество не проникся идеей собственной исключительности. Unam sanctam не могла воплотиться в жизнь без победы плохо вооруженных ремесленников над железными рыцарями при Куртре. Филипп Красивый никогда бы не поднял руку Ногаре на Папу, если бы не преследовал политику концентрации суверенной власти в своей стране, а потом не был доведен поражением до отчаяния. Ему представлялся лопнувший мыльный пузырь сферы влияния церкви – sphaera rupta. Но то была лишь ничтожная точка на бесконечно большом шаре – планов Всевышнего. Какие же звезды будущего взойдут на горизонте после захода настоящего?!

Будучи не в состоянии ответить на этот вопрос, Джованни, тем не менее, осознал, что на его пути тоже грядет важный поворот. Его давно тошнило от вопроса какая власть выше, духовная или светская. Возможно, для определенных задач, скажем, построения величайшего храма или отвоевания у сарацинов Гроба Господня, построение строгой иерархии было строго необходимо. Но он-то отлично знал, что для дела его жизни – познания естества Божия – требуется множество мыслителей, движущихся по своим уникальным траекториям в лабиринте неведения, а единоначалие, наоборот, попросту вредно. И он уже отчаялся найти ответы на мучившие его вопросы в пыли древних фолиантов. Его более ничто не удерживало в папской курии…

❓Домашнее задание: “Излишне горячее выражение верноподданической уверенности в ожидавшем его райском блаженстве” – льстец, выразивший сею уверенность в светлом загробном будущем Папы, уже появлялся на страницах нашего романа. Скажите, как его зовут?

Ответьте на пару вопросов
Самая большая сфера современности?

Обсуждение статьи
0 комментариев
Межтекстовые Отзывы
Посмотреть все комментарии
Что еще почитать
432
Опубликовано: 28.03.2019

Фазы развития моделей

«Познай самого себя» — говорили мудрые древние греки, но и современные авторитеты нисколько не сомневаются, что они были правы.

1640
Опубликовано: 26.03.2022

Об авторе

Уважаемые читатели, дорогие друзья! Пара слов о самом себе. Без малого четверть века тому назад я покинул свою историческую родину, бывшую страну коммунистов и комсомольцев и будущую страну буржуев и богомольцев.

1426
Опубликовано: 26.03.2022

О планете БГБ

В самой гуще безвоздушного Интернет-пространства затерялась планета БГБ (Блог Георгия Борского). Да какая там планета – крошечный астероид. Вот оттуда я и прилетел. Пусть метафорически, зато эта маленькая фантазия дает ответ на один из вопросов Гогеновской триады: «Откуда мы?» Несколько слов о ландшафте – у нас с некоторых пор проистекает река под названием Им («История Моделей»). Могучей ее не назовешь, но по берегам одна за другой произрастают мои статьи. Они о том, как наивные религиозные представления людей постепенно эволюционировали в развитые научные модели. Относительно недавно от нее отпочковался другой поток, тоже не очень бурный – Софин («Современная философия науки»). И снова через это произвелась молодая поросль. Пусть не вечно, зато тоже зеленая. В ее ветвях шумят могучие ветры современной философской
238
Опубликовано: 28.03.2022

Модели-шмодели

Ну вот, мы и снова вместе! Надеюсь, что Вы помните — в прошлый раз я определил тематику своего блога как «История моделей».

Top