Глава XLVII. Lux divina (Часть I)

Краткое содержание предыдущих серий: Духовные искания юного Джио приводят его извилистыми лабиринтами жизни к францисканскому хабиту и преследованиям руководства Ордена, к преданной дружбе и платонической любви, к нескольким замечательным учителям и первым любознательным ученикам. Превратившись в зрелого мыслителя Джованни, способного создать интегральную модель мира, он припадает к источнику древней мудрости в апостольской библиотеке и долгое время помогает Бонифацию VIII-му в его борьбе с Филиппом Красивым. Крах Папы переименовывает его в Марко – путешественника по современным ему ментальным мирам. Обосновавшись в схоластической Мекке — Париже, он отпрашивается в Германию, где встречается с Майстером Экхартом.

DEUS EST LUX QUAE FRACTIONE NON CLARESCIT, TRANSIT, SED SOLA DEIFORMITAS IN RE.
Бог суть свет, что сияет и проникает, не расщепляясь, но уподобляясь Ему в каждой вещи.

Это не было даже осознанной оформившейся идеей. Словно надоедливая муха, она кружилась вокруг головы, порой с мерзким жужжанием приземляясь и раздражая щекотливыми прикосновениями, иногда удаляясь прочь в ответ на резкие телодвижения, но непременно возвращаясь назад, дабы продолжить сеанс мучений. Марко, пожалуй, еще в бытность свою Джио, научился обращаться с подобными ментальными сущностями. Надлежало всего лишь методично и последовательно прогонять непрошенного гостя негативной оценкой его полезности. И большей частью эти усилия постепенно приводили его к душевному покою. Когда же искомого результата достичь не удавалось, то это означало, что настырные мысли порождены не его собственными прежними чаяниями, а у них есть живой источник в настоящем – тот или иной человек. Но кому было до него дело здесь и сейчас, в далекой Германии, откуда никто не ждал его возвращения по меньшей мере еще несколько месяцев?! Неужто его опять посетил ангел Божий?! Наконец, изловчившись, он изловил это крылатое создание и рассмотрел внутренним оком поближе. Должно быть, море полузабытой немецкой речи, в которое он теперь был погружен, освежило старые воспоминания – ему отчего-то страшно захотелось посетить те места, в коих он, беглый францисканский монах, некогда скрывался от голоса совести внутри и меча правосудия снаружи. И тогда он позволил нахлынувшим на него волнам чувств понести себя послушной щепкой вдоль по течению.

И Марко с радостью отыскал ту пустошь, где намеревался прожить всю свою жизнь счастливым отшельником, но жестоко заболел от губительной душевной пустоты. И с удовольствием вновь посетил те рыночные площади и кирхи, где искал близости с не обремененными ученостью добродушными бюргерами. Однако, при этом он с тревогой наблюдал, как по мере приближения к месту своего пленения его сердце билось все стремительнее. Открылась старая незалеченная рана — платоническая любовь к той самой загадочной Маргарите, что сначала невзначай привела к нему тюремщиков-францисканцев, а затем – он был в этом совершенно уверен – вытащила его своими чудотворными молитвами из бездонной пропасти греха на свет покаяния и примирения с Орденом. Нет, он не имел права снова поднимать на нее свой ментальный взор, и потому нарочито медлил, день ото дня откладывая посещение того монастыря, где она тогда проживала. Но, когда живая струя истинного чувства все-таки прорвала искусственно возведенную плотину условностей, он уже не сдерживался и обрушил на пожилую аббатису бурный водопад расспросов. Как ни странно, та нисколько не удивилась интересу чужеземца-минорита к событиям ее далекой юности: — Как же, как же, отлично помню и престарелую сестру Мехтильду, и ту девушку, что приехала к ней издалека учиться ее божественной мудрости. Но потом блаженная праведница почила о Господе, и та бегинка покинула нас. Да-да, совершенно верно, Маргарита! К себе на родину, должно быть. Нет, не помню… но можно посмотреть в архиве, мы иногда записываем… Нашла! Валансьен!

Настала пора для Марко возвращаться в Париж … через Эно, ведь в древней столице этого графства сияла звезда его небесной любви. Он знал, что жутко грешит, но не был в состоянии ни противиться влечению сердца, ни переубедить себя — то, что притягивало его, было сильнее и воли, и разума. И в бегинаже, невзрачном строении на окраине города, его как будто поджидали:

— Сестра Маргарита?! Уж не та ли, что величает себя Порет?!
— Порет?! Лук-порей?! Самый дешевый овощ?! Жемчужина, коя никому не нужна… Как же она говорила … уничтожить душу свою… Да, пожалуй! Конечно же, это она!
— Нет, здесь ее нет. И никогда она у нас не жила. Ей отец, богатый купец, оставил приличное состояние, а у нас обычно собираются женщины без средств к существованию. Да, я знаю, где ее дом. Только … только я слышала, что ее увезли … увезли под стражей… под инквизиторской. О, это давняя история! Видишь ли, благочестивый брат, она написала книгу. Нет, я сама ее не читала, но сказывают, что задушевную и боговдохновенную. Ан наш тогдашний епископ из Камбре, прознав об этом самочинстве, взъярился и заставил ее собственноручно сжечь рукописи, дескать, еретические. Ну, он не из наших мест был, итальяшку прислали из Рима, вот и захотел, должно быть, свою власть проявить. Но она, понятно, с таким судом не согласилась, и продолжала тайком давать читать свое сочинение. Многие за богоугодное его почитали. И даже какой-то знаменитый университетский магистр богословия его одобрил. А вот теперь схватили ее, голубушку, и увезли неведомо куда. Совсем недавно, и месяца, чай, не прошло!

Тут-то перед Марко и раскрылась природа упрямо не покидавшего его в Германии беспокойства. Его душа, связанная невидимыми нитями с Маргаритой, не могла не содрогнуться от раскатов разразившегося над нею грома. Житейские шрамы былого ныли и уверенно предрекали – пришла пора платить за безмятежное блаженство последних лет. Лазурные небеса его жизни уже скрылись под пеленой мрачных грозовых туч, собиравшихся обрушить на его голову холодные ливни беспросветного горя… Наведение справок принесло быстрые результаты, и вскоре он уже продолжал свой путь в тот самый Париж, где его ждали столь любезные прежде его разуму занятия. Но простые интеллектуальные радости более не согревали его сердце, болевшее и стенавшее в унисон со страданиями дорогого существа, томившегося где-то в застенках инквизиции. Пожухлой травой осел враз постаревший монах в стенах своей кельи. Странная, несвойственная ему апатия душила любые порывы к действиям, растерянность густым туманом обволокла и заполнила все его существо. Да, он исправно исполнял свои обязанности в конвенте, но произносил заученные слова на лекциях механически, читал, не понимая прочитанное. Если бы он был в состоянии рассуждать, то сразу бы сообразил, что причина того состояния в отчаянии от осознания непреодолимой силы твердыни, преградившей путь его желаниям. Он даже не знал в какой темнице заточили Маргариту, кто ее судьи, в чем ее обвиняют. Несложно было догадаться, что дело в ее книге сомнительного содержания, но где было раздобыть рукопись для ознакомления?! Но самое печальное было в том, что он всегда витал в прекрасных ментальных облаках, будучи неспособным пахать бренную землю в свою корыстную сторону. Даже находясь подле апостольского престола, у самых ушей могущественного понтифика, ограничил свое влияние на мир вялым прошением о спасении Якопоне. Что же он мог предпринять теперь, окончательно обнищав духом?!

Как-то под вечер, когда он исчезающей тенью бесцельно бродил по улочкам Латинского квартала, его внимание невольно привлек шум неподалеку. Это были мальчишки, со злыми, нарочито веселыми криками забрасывавшие грязью, камнями и чем-то еще вонючим, должно быть, тухлыми яйцами какого-то бедолагу. Тот же, прикрыв руками голову, в изнеможении уселся прямо в лужу, образовавшуюся в пасти мостовой благодаря нескольким выбитым зубам булыжников. Реакция Марко была спонтанной: «Эй, ребята, побойтесь Бога! А не то я стражников позову!» Напуганная стая тут же упорхнула, а недозаклеванная жертва обратилась к своему спасителю: «Благодарю тебя, о, верный слуга Господний! Ведаешь ли, кого избавил от мучений?! Сие есть великое таинство, но тебе, так и быть, откроюсь! Я – Ангел Филадельфии!». Произнося эти слова, он поднялся на ноги, наскоро отряхнулся и принял горделиво благолепную позу. Петух, важно прохаживавшийся поблизости, обозрел изменившиеся окрестности и решил взлететь на поднявшийся шест. Это обстоятельство, впрочем, нисколько не смутило незнакомца. Он спокойно отмахнулся от столь же крылатого, как он сам, существа, и продолжил свою речь:

— Да-да, не удивляйся, о, благовестный голубь Божий! Я, Гиар де Крессонесар, обрел сию миссию в Сен-Шапель, у Тернового Венца Христа и мощей Людовика Святого. Там говорил со мною Тот, кто держит ключ Давида. Там стал я Ангелом Шестой Печати! Веришь ли мне?!
— Отчего же нет?! Лет этак двадцать пять тому назад я уже встречал Ангела Шестой Печати.
— О, Боже, все сталось по слову Твоему! Я обрел обетованных приверженцев! Вижу, что ты, дорогой мой, носишь славную веревку Святого Франциска! Но отчего столь печален твой взор?!
— Оттого, что из кожи, моей собственной, вырезана та веревка, а подпоясан я несчастьем…
— Господи, ну, конечно же! Zona pellicea — кожаный пояс Илии-пророка и Иоанна Предтечи! Но поведай мне скорее о своем горе, и я тотчас же призову тебе на помощь небесные легионы!

И покорный чужой воле обладатель метафорического ремня, божественного знака отличия избранных, рассказал встречному полупомешанному о Маргарите, непорочно чистой жемчужине, испачканной грязной молвой и безвинно арестованной. Гиар обещал на следующий же день отправиться к самому Гийому Парижскому, после чего, по его убеждению, верная соратница его самого и Господа в борьбе с Антихристом должна была немедленно обрести свободу. Отговорить Ангела от рискованного полета прямо в Стену Инквизиции было невозможным, и тот исчез, должно быть, разбившись о сию несокрушимую твердыню. Но его безумная затея не пропала зря — возникшее едко жгучее чувство вины произвело в окаменевшем к чужим невзгодам сердце Марко трещинку. День ото дня расширяясь, она расколола что-то у него в душе, и из расщелины забил горячий молитвенный источник. Теперь, даже когда он безмолвствовал, внутри него на огне Божественного Света кипела ментальная работа. Теперь из него исходили не пустые слова заученных заклинаний, а исполненные животворящего Духа Святого чаяния. Теперь он с полным правом мог надеяться не на скорое избавление из юдоли страданий, а на чудо Божие на земле…

❓Домашнее задание 1: Что сталось с Ангелом Филадельфии? Какие последствия имело разоблачение секты кожаных ремней?