Глава XXXIX. Praedicatio pontificis

…λέγω δὲ οἷον ἀνάγκη μὲν ἔσεσθαι ναυμαχίαν αὔριον ἢ μὴ ἔσεσθαι, οὐ μέντοι γενέσθαι αὔριον ναυμαχίαν ἀναγκαῖον οὐδὲ μὴ γενέσθαι… Морское сражение либо произойдет завтра, либо нет, но нет необходимости в том, что оно должно приключиться, и точно также нет необходимости в том, чтобы оно не случилось, однако, с необходимостью произойдет одно или другое… Пожалуй … пожалуй, что Философ и в этом совершенно прав. Но похоже … похоже, что это чисто логическое заключение можно еще углубить и развить в метафизическом направлении?! Аристотель, по сути, утверждает всего лишь, что в настоящем истинность пропозиций о будущем не определена. А ведь когда-то он, еще будучи юнгой Джио, уразумел, что, хотя паруса грядущего ставит свободная воля людей, розой ветров заведует Всевышний, дабы направить ковчег мира по угодному Ему руслу. Deus obligat, — вспомнил он. Скорее, Бог даже никого не обязывает, а только помогает течению истории. Свет нашего разума — производная от Его сияния. Наши мнения, верования и действия суть отражение от зерцала сознания, на которое падает поток различной интенсивности и амплитуды — от ленивых соображений до внезапных озарений, от шаловливых мыслишек до серьезных идей. Мы же излучаем остаток, просеянный ситом произведенных суждений. Это порывы Духа Святого приносят на сие сито зерна и плевелы, но вот откуда?! Сейчас, то ли умудренный суровым жизненный опытом, то ли впечатленный внимательным изучением Авиценны, он мог с уверенностью сказать – далеко не всегда с небес. Порой он надолго забывал и думать о Марко, но удивительные сны, каковые он, почитай, что каждый год наблюдал в канун дня Св. Христофора, тотчас же напоминали ему о нем, и могли происходить только от его беспокойного друга-путешественника. Свежи в памяти были и иные гости, непрошеные — настырные ментальные посланцы Рамона Лулла, постепенно столкнувшие его в пучину Искусства. И, конечно же, он никогда не сможет забыть ни с чем не сравнимые ощущения от нежных прикосновений молитв столь любезной его сердцу Маргариты. Однако, большей частью его посещали порождения его собственных чаяний и желаний, зачастую греховных, суетных или низменных. Прости, Господи!

Да, Джованни уже привык безжалостно выставлять особенно наглых ментальных посетителей за дверь и привечать в красном угле горницы своей души тех из них, что казались ему особенно прекрасными или логически сильными. Нет, нередко он не был в состоянии отличить правду Божию от лукаво замаскированной лжи. Вот и сейчас, осматривая через плечо недавний резкий поворот реки его жизни, выбросивший его с тихой заводи на самую быстрину, он терялся в догадках, тщетно пытаясь оценить произошедшие с ним перемены. Неожиданное вторжение падающей звезды Целестина V-го непосредственно в его сферу не принесло ему никакого повышения по службе. Он по-прежнему числился в апостольской библиотеке, номинально выполняя прежние обязанности. Впрочем, его это нисколько не заботило, ведь карьерный рост его никогда не привлекал — стремление пробираться к кормилам власти или карабкаться на гору золота, если не запрещалось клятвой францисканца, то не поощрялось его кредо. Однако, вызванная столкновением с небесным телом понтифика близость с кардиналом Каэтани взрывным образом уничтожила доселе богатые запасы его времени. Теперь он разве что изредка мог себе позволить удовольствие разглядывать сокровища мысли древних, размышлять о природе Всевышнего или строить модели мироздания. Вместо этого он с омерзением барахтался в бренном пустословии современников, продирался через политические хитросплетения или помогал шлифовать папские буллы. Зато теперь он находился на самом пике церковной пирамиды, получив прямой доступ к священнейшему уху викария Христа на земле. Была ли возможность воочию наблюдать за процессом творения будущего католического мира, а то и влиять на него, частью Божественного плана на его счет, великой миссией?! Или это коварные козни Диавола заставляли его блуждать во мраке лабиринта познания, отдаляя от уготованной ему морской баталии с Левиафаном человеческого неведения?! Не имея ответа на сей вопрос, он предался невинному интеллектуальному занятию – написанию красками предикатов портрета того понтифика, к коему привлекла его судьба…

И опять два короля, неапольский и венгерский, сопровождали на коронацию очередную главу тела Христова. Однако, теперь дело происходило уже не в захолустной Акуиле, а в Вечном Городе, под уздцы они вели не жалкого ослика, а великолепного белого palefredum-пальфри, и восседал на нем не безграмотный безвестный отшельник Пьетро, а ученый юрист, представитель почтенного, хоть и не самого влиятельного рода из Ананьи, даровавшего католическому миру уже нескольких понтификов. Однако, это, скорее, семейство Колонна за спиной, нежели анжуйские монархи впереди, способствовали триумфу Бенедикта, ставшего Бонифацием. По устоявшейся церковной традиции он был готов перекраситься из гибеллинов в гвельфы, да и с Филиппом Красивым состоял в давних приязненных отношениях, тем не менее, всем людям, приближенным к священнейшей особе, было очевидно, что он не станет послушной марионеткой на руках их величеств, каковым был его предшественник. Он и в самом деле лелеял амбициозные планы по реконкисте захваченной сарацинами Святой Земли и вскоре уверенными телодвижениями железной воли стал ворочать всеми доступными ему рычагами европейской политики. Первые же энергичные шаги 65-летнего старца привели к неслыханным успехам церковной дипломатии. Пылающий костер сицилийского бунта, столь долго переплавлявший папское золото в людские мучения, сжигавший силы христианства в братоубийственной войне, был щедро залит водой возвышенной риторики, разбросан по закоулкам хитроумными интригами и завален песком щедрых даров. Торжественно подписанный договор, казалось, поставил четкую чернильную точку над расплывшимся десятилетним пятном кровавой вечерни. Были учтены интересы всех сторон – арагонского короля Хайме, получившего права на Сардинию и Корсику, Карла Хромого, возвращавшего мятежный остров и своих заложников-сыновей, апостольского престола, обретавшего престиж миротворца, английского и французского самодержцев… Забытыми и недооцененными оказались лишь простолюдины, просто по-людски стремившимися в свое собственное идеальное будущее, не желавшими вновь оказаться под пятой проклятых иноземцев. Послы, принесшие в Сицилию худые вести о предательстве Барселоны, в знак траура разорвали на себе одежды и выкрасили мачты с парусами в черный цвет. Утешение было найдено лишь в избрании на царствие младшего брата Хайме Фридриха. Тот, несмотря на свой юный возраст, смело соблаговолил не слышать отеческие увещевания понтифика, не страшась и поистрепавшегося от частого использования пастырского хлыста отлучения. Мятежный остров снова предпочел обрести мир не бумагой и чернилами, а мечом и кровью.

— Бонифаций, слуга слуг Божиих, ad perpetuam rei memoriam – на вековечную память об этом. Clericis laicos infestos opido tradit antiquitas…То, что миряне были весьма враждебны к священству, известно с древних лет; и сие ясно доказано современными происшествиями. Ибо, не будучи удовлетворены тем, что имеют, они стремятся к запретному и ослабляют поводья для беззакония. И, не осознав благоразумно, что распоряжаться священниками или иными церковными персонами или их собственностью им запрещено, они налагают тяжкое бремя на прелатов и каноников, регулярных и светских, и облагают налогами, и налагают взыскания, и многими другими методами пытаются поработить их и подчинить себе…
— Прошу прощения, что перебил … Ваше Святейшество! Не стоит ли здесь упомянуть о неслыханных … и невиданных размерах бесчинных поборов – до половины всех доходов?!
— Verum dicit. Молодец, Джованни! Добавь после «налогами» — «требуя половину, десятину, двадцатую или иную часть доходов». И читай далее…
— … И какие бы то ни были императоры, короли или принцы, герцоги, графы или бароны, капитаны, ректоры или чиновники, как бы они не назывались, из городов, замков или других мест во всех странах, равно как и все прочие люди произвольного звания, положения или состояния, кто обложит налогами или получит вышеуказанное, либо арестует, схватит или будет претендовать на владение вещами, размещенными в священных строениях, либо прикажет их арестовать, захватить или взять, либо заберет их, предварительно арестованных, захваченных или взятых, а также все, кто осознанно предоставит помощь, даст совет или окажет прочую поддержку, открытую или тайную, вышеупомянутым действиям, ipso facto, тем самым фактом будет осужден на отлучение от церкви…
— Хорошо! Хорошо сказано! Я … мы довольны! И Грациан не смог бы выразиться лучше, потому и incipit позаимствован из его Декрета! Да что там, сам Юстиниан был бы удовлетворен! Юридически исчерпывающе! Но и риторически, так сказать, безупречно! Не так ли, сын мой?!
— Не мне, Святой Отец, судить о … судопроизводстве, ибо не изучал, как Вы, ни каноническое, ни гражданское право. Да и в … изящной словесности я не силен. Но вот что заботит меня – не скажу насчет императора, принцев и герцогов, а вот франкский и английский государи вряд ли … обрадуются сей булле. Потому как воюют друг с другом, и в деньгах великую нужду имеют. Отлучением же и даже интердиктом их не испугать. А вот не воспламенится ли через это в их гневливых сердцах … вражда к апостольскому престолу?! Поймите меня правильно — я не утверждаю, что … битва с ними состоится в будущем … с необходимостью. Но не осторожнее ли будет… правомерно захлопывая сею дыру в Ваших сундуках … оставить хоть маленькую щелочку для переговоров открытой?! Например, намекнуть, что понтифик может выписать особое разрешение на изъятие податей.
— Не тебе, монах невежественный, и о политике мнение держать! Мы – наместник Христа на земле! Мне … Нам должны поклониться все владыки мирские! Мы держим оба меча – духовной и светской власти!
— Так-то оно так, Reverendus Pater, но Ваши мечи воображаемые, тогда как у самодержцев сих они – настоящие.
— Что?! Мне … нам перечить?! Да я … да мы тебя… Уразумей, дурень, что казна пуста! До сих пор собирать десятину на крестовый поход, провалившийся десять лет тому назад?! Вести на мое … наше золото неугодную Богу войну за Гиень?! В то время как сарацины оскверняют Гроб Господень?! Ты разве не слышал, что написали мне … нам цистерцианцы из Сито?! Они сравнили Филиппа c Фараоном египетским, а тех подобострастных епископов, что покорно согласились ему платить, с «немыми псами, не могущими лаять, бредящими лежа, любящими спать»! Мое непобедимое оружие – наше перо, коим водит сам Дух Святой! Да, я… мы поставим мальчишку на должное место!
— Пьер Флот! Сюда, сюда, скорее! Ты уже прочитал своим одиноким глазом сей пасквиль?! Нам, помазаннику Божиему, это ничтожество в папской тиаре запрещает собирать налоги с собственных подданных! И сей подлый, подлый удар он наносит нам в спину в тот самый, тот самый момент, когда наш английский вассал окончательно разнуздался! Али мы не полновластный хозяин в своей стране?!
— Да, Ваше величество, уже имел несчастье ознакомиться. Ну, что тут сказать? В представлении этого старого идиота церковь – господин, а светские властелины – слуги, он – будто Солнце, а мы – как Луна, что лишь отражает его сияние, словно тело, что не может жить без души. Пора, пора показать Его Святейшеству, кто здесь Его Сильнейшество!
— Клянусь всеми святыми! Мы свою корону держим от самого Всевышнего, а не от этого выскочки из подлого, наиподлейшего рода. Antequam essent clerici, rex Franciae habebat custodiam regni sui – до того, как появились священники, король Франции уже правил в своем королевстве! Мы ли не щедро, щедро жертвовали на богоугодные дела?! Мы ли не владеем даром целительного прикосновения?! Мы ли не внук блаженного Людовика, совершенного, совершенного монарха?! Кстати, канонизацию коего сей бесчестный понтифик до сих пор не соизволил завершить! Он может только ныть, ныть о крестовом походе! При этом сам же и задерживает его, не давая нам защититься от нечестивцев, навести порядок у себя дома!
— Воистину, Вы совершенно правы, сир! Только безумный без должной опоры в своем государстве отправился бы на завоевания в далекую Азию, где, как сообщают путешественники, расположено превеликое множество царств, обладающих несметными сокровищами и бесчисленными могучими воинами.
— Ну, да ладно, довольно сетовать — к делу. Что посоветуешь, наш мудрый канцлер?!
— Мы наказали итальянских банкиров за ростовщичество, собрав с них штрафы и подношения, но не можем в ближайшем будущем повторить эту операцию. Мы сэкономили на серебре наших монет, но денежная реформа вызывает рост цен и всеобщее возмущение. Мы не можем себе позволить отказаться еще и от десятины! Посему план должен быть прост и эффективен – нанести ответный удар. Я бы прежде всего рекомендовал запретить экспорт за Альпы – драгоценных металлов, оружия, лошадей и прочих жизненно необходимых товаров. Потом, стоило бы собрать духовенство – пускай публично осудят наглую выходку Бонифация. Наконец, неплохо было бы поискать слабые точки в его сутане, мобилизовать врагов в непосредственном окружении…
— Так мы и поступим. То есть, ты, ты поступишь. Не забывай, что мы тут ни при чем…

Джованни не расстроился и не оскорбился взбучкой, полученной от Папы при вычитке Clericis Laicos. Терять, помимо веревки Святого Франциска, ему было нечего, а вспыльчивый нрав понтифика давно перестал вызывать удивление. Джованни не возрадовался и не возгордился заслуженной и неполученной похвалой от Бонифация, когда оказался прав. Приобрести что угодно, помимо познания Бога, ему было ни к чему, а неумение понтифика признавать собственные ошибки теперь стало совершенно очевидным. В новой булле Ineffabilis Amor тот укорял Филиппа Красивого за его некрасивые деяния, превозносил себя за оказанную ему церковную поддержку и разрешал свободную интерпретацию предыдущего запрета, оставив ту самую рекомендованную его внештатным советником щелочку, через которую понтифик мог выписать особое разрешение на изъятие податей – pro defensione regni, для защиты царствия. Джованни всего лишь спокойно наблюдал со стороны за дальнейшим ходом сухопутного сражения, утверждение о наличии коего теперь было истинным. Похоже было на то, что время играло на стороне молодого короля, который ход за ходом улучшал свое политическое положение, заставляя старого Папу рухнуть на колени. Организованное в Париже собрание прелатов призвало апостольский престол убить свои претензии и вызвало к жизни «Romana Mater», явным образом разрешившую королю франков обирать свои епархии. Но и эта уступка не удовлетворила аппетитов охочего до абсолютной власти монарха. Coup de grâce, смертельный удар нанесла засада, устроенная семейством Колонна, на Аппиевой дороге. Сундуки с апостольскими сокровищами оказались на замке в замке Палестрина, а торжествующий Пьер Флот привез своему господину безоговорочную капитуляцию – буллу Etsi De Statu и прочие декреталии, равно как и обещание скорой канонизации теперь уже без пяти минут святого Людовика…

«Бенедикт Каэтани, который претендует на звание Римского понтифика, как-то воскликнул: ‘В конце концов, я желаю знать, являюсь ли я Папой, да или нет’. По этому вопросу мы можем дать исчерпывающий ответ. Нет, ты не легитимный Папа и мы просим Священную Коллегию собраться и исправить сею досадную ошибку», — так говорили кардиналы Колонна. И они были не одиноки в этом суждении – к ним присоединились многие минориты-спиритуалы, раздраженные отречением благодетеля Целестина, увольнением благосклонного к ним генерала Ордена Рамона Гофреди и новыми репрессиями. К разгоравшемуся бунту присоединился брат Якопоне, столь любезный сердцу Джованни. Ну, а что по этому поводу думал он сам? Ему вдруг отчего-то страшно захотелось уйти из дворца и посетить брата Конрада из Оффида, прославленного своей святостью и непорочным следованием идеалу евангельской нищеты. Сказывали, что во время молитвы на него сходила такая Божественная благодать, что он мог воспарить в воздух. Однако во время их встречи его босые ноги прочно стояли на земле, зато истощенные руки держали какое-то письмо и протягивали его к посетителю. Только взглянув на него, Джованни сразу же понял, откуда явилось к нему странно страстное желание странствовать – он узнал почерк Пьер Жана Оливи: «Reverendo Patri in Christo fratri Conrado di Offida fratrus Petrus Joan…» Незабвенный учитель ясными силлогизмами осветил именно те темные места, что его нынче заботили. Истории известно низложение еретических Пап, ergo, власть понтифика может быть утеряна. Да, отставку Его Святейшества некому принять, но и его избрание никто не ратифицирует. Пускай Епископ Рима суть супруг Матери-Церкви, но его брачный договор может быть расторгнут, поскольку является по сути своей духовным, а не плотским. Наконец, мудрый толкователь Апокалипсиса предостерегал спиритуалов, предрекая жестокий разгром партии францисканских реформ в случае открытой конфронтации с органами власти…

Джованни осознавал, что Его Святейшество — сторона слабейшая, ведь вражеские голоса никогда не умолкнут, ничто не сотрет из памяти людской сомнительную историю отречения Целестина. Тем не менее, будучи кристально честным перед самим собой, он возвратился в папскую курию, готовый продолжить исполнение своей омерзительной миссии. Однако, теперь он был окончательно убежден – в точности, как и ему самому, Дух Святой отнюдь не всегда приносит идеи понтификам с небес. Большей частью, Бонифация посещали порождения собственных чаяний и желаний, греховных, суетных или низменных. Благочестие и красноречие, хитроумность и образованность, целеустремленность и энергичность, амбициозность и смелость, но вместе с тем чванливость и властность, упрямство и самоуверенность, вспыльчивость и импульсивность, иной раз даже откровенные глупость и грубость — предикаты самого обыкновенного человека, не имеющего ничего общего с божественным — окончательно составили портрет викария Христа на Земле в его голове. Прости его, Господи!

❓Домашнее задание: «Так-то оно так, Dominus Pater, но Ваши мечи воображаемые, тогда как у самодержцев сих они – настоящие». Кто настоящий автор сего, точнее, тождественного ему по смыслу, высказывания?