№34 НИИЛ

Существует ли худшее наказание для честолюбца, чем выполнение его самых сокровенных желаний? Вот и несчастный Александр Македонский завоевал вчистую все, что только было можно. Незачем ему стало жить, не с кем воевать, вот и заскучал, и погиб он в расцвете сил в покоренном Вавилоне, завязнув в Гордиевом узле липких дворцовых интриг. Тем не менее, созданная им вертикаль силы прочно сменила ушедшую в прошлое горизонталь свободы греческих городов-государств. Имперское наследие сразу же раскололось на три здоровенных куска, но у каждого из них воцарились его бывшие генералы. В фокусе нашего с Вами внимания сегодня будет самый лакомый кусок – Птолемеевский Египет.

После бегства Аристотеля из Афин Лицей переживал не самые лучшие времена. Унаследовавший сей крест Теофраст был вынужден даже в определенный момент закрыть его двери. Беда была в том, что неудовлетворенное недополученной справедливостью население взбунтовалось – одно из зданий подожгли, а статую Аристотеля стащили с постамента и дали волю своим самым низменным инстинктам. Тем не менее, со временем страсти поостыли, школа продолжала функционировать, и ее выпускники находили себе работу по всему эллинистическому миру, издавая научные трактаты на разнообразные актуальные античные темы. А лучший (после Теофраста) ученик Аристотеля Эвдем написал первую историю науки (из пересказа которой Проклом я обильно черпаю информацию для этого блога).

Момент истины номер один наступил, когда умер Теофраст. Сменивший его Стратон провозгласил полную свободу исследований от какой бы то ни было метафизики (в том числе Аристотелевской) и установил в качестве предмета изучения исключительно природные явления. Сомневаюсь, что Аристотель, будь он жив, одобрил бы эту идею. Он, вне сомнения, полагал свои модели физики и астрономии последним словом науки и абсолютно истинной моделью реальности. Однако его собственные научные принципы – фокус на эмпирику и презрение к предшественникам – сработали против него самого. Так, сам Стратон экспериментально показал возможность создания искусственного вакуума, который Аристотель считал невозможным из чисто теоретических соображений. Примерно тот же самый процесс произошел в Западной Европе в 16-17-х веках. Именно с этой точки зрения Аристотель способствовал созданию современной науки — не своими индивидуальными моделями тех или иных явлений, а метамоделью – методами построения моделей.

Вторым важнейшим шагом, который сделал Стратон, был переезд в Александрию. Еще до унаследования им Лицея основатель новой египетской династии Птолемей (бывший генерал Александра и сам в молодости ученик Аристотеля) пригласил его в свою столицу в целях обучения своего наследника. Город, выросший всего за пару десятков лет на болотистой пустынной местности в устье Нила из бедных рыбацких деревень в богатейший метрополис древнего мира, привлекал к себе бизнесменов, математиков, ученых и инженеров. По существу это был первый современный в нашем смысле город, в котором смешались в едином котле три древних культупы – Греции, Египта и Ближнего Востока (включая Вавилон). На его улицах можно было встретить людей всех оттенков кожи из Сирии, Малой Азии, Иудеи, Испании, Карфагена, Нубии, Арабии, Персии и Индии. Деловая атмосфера соединяла всех этих людей, несмотря на их этнические и религиозные отличия.

Птолемей, прочно державший в своих руках бразды правления до глубокой старости, приглашал еще Аристотеля и Теофраста устроить в Александрии библиотеку. В его лице Стратон обрел богатого и могущественного покровителя, желавшего славы и процветания своему государству и его столице. Полностью использовав предоставившиеся ему возможности, он создал в городе важнейший исследовательский центр древнего мира – Мусейон (или Музей). Многочисленные выпускники Лицея переселялись в Александрию для продолжения научной деятельности в этом по существу НИИ на Ниле. Вскоре там же была основана и крупнейшая библиотека античности. Результаты не заставили себя долго ждать.

Вот, например, в области медицины — Герофил установил, что центром нервной системы человека является все-таки мозг (а не сердце, на чем настаивал Аристотель). Это именно он ввел в практику изучение пульса в целях диагностики, и это он безжалостно разрезал бесчисленное количество трупов (и, говорят, даже живых – осужденных преступников) в целях углубления анатомических познаний.

Географ (по совместителю главный библиотекарь, математик и тайный платоман) Эратосфен смог весьма точно определить диаметр Земли. Он же предположил, что, плывя на Запад из Испании, можно достичь Индии. И что по пути вполне может встретиться еще один континент.

А в области астрономии ученик Стратона Аристарх Самосский рассчитал расстояние от Земли до Солнца и прикинул диаметр нашего светила. Он же предложил гелиоцентрическую модель солнечной системы, опередив Коперника почти на две тысячи лет. Но не суждено было этой гениальной догадке прорасти на античной почве. Равно как не нашла последователей и протоверсия системы Тихо Браге пера Гераклида Понтийского (в ней Меркурий и Венера были спутниками солнца, а все остальное крутилось вокруг Земли). И дело было вовсе не в стреле, которая, будучи пущена вертикально вверх, упорно падала прямо на голову стрелка, а не вбок. И не в отсутствии параллакса (смещения) звезд. Для этих аргументов можно было бы при желании подобрать контрдоводы. Античный мир был просто не готов к обнаружению в хаосе регулярностей такого порядка, они не проходили сито их ощущения красоты.

Модели искали в цифрах (священное число семь), отношениях (золотое сечение), геометрии (правильные многогранники). Идеальной фигурой считалась окружность, в трехмерном пространстве – сфера, а что может быть прекраснее нахождения в идеальном центре идеала? Разве не это самое правильное место для Земли? Математические модели еще не были настолько развиты, а от астрономических еще не требовалась такая точность, чтобы гелиоцентризм мог рассматриваться, как правдоподобная гипотеза. Мы в состоянии понять феномены только в терминах набора наших моделей. Кстати, что же тем временем происходило с платонистами, ведь в основном именно их стараниями прирастал этот набор? Академия продолжала существовать, а блестящие математики, ее выпускники, активно двигали науку вперед. Гиппократ Хиосский, Архит Тарентский, Теэтет, Эвдокс, Ксенократ, Гераклид Понтийский, Менехм, Динострат, Каллипп — вот неполный список творцов новых геометрических моделей, друзей или учеников Платона. В апогее этой линии – шедевр античной мысли «Начала» Евклида, собравшей воедино и обобщившей их достижения, одна из величайших книг во всей истории науки.

Неужели так и суждено было идти этим прямым Платона и Аристотеля, не пересекаясь до бесконечности, в полном соответствии с аксиомой параллельности Евклида? Оказывается нет, нашелся-таки гений, соединивший в себе обе половины античной мысли. Кто это был и что из этого вышло – в следующей статье.

Модели, предложенные в целях концептуализации исторических событий и оценки деятельности исторических личностей, являются интеллектуальной собственностью автора и могут отличаться от общепринятой трактовки.