Статья: «Модельный айсберг» (по итогам восьмого пятиглавия романа)

Сократ критиковал новомодную привычку писать и читать, предпочитая ей интерактивное диалоговое общение. Платон презирал любое искусство за создание жалких подобий искаженных воплощений небесных идей. Аристотель же и вовсе на нынешний вкус неполиткорректно осуждал демократию и оправдывал рабство. Так, может быть, и мне будет позволено пристроиться сбоку к сему блестящему ряду философских ненавистников прогресса, и побрюзжать на тему современных нравов?! Меня давно уже раздражает бурный информационный поток, выливающийся на нас с экранов электронных гаджетов – не своей гигабайтностью per se, а крайне низким процентным содержанием золотоносной руды содержательного контента. Зачем нужны все эти многочасовые ютьюб-монологи, если они элементарно сжимаются до трех сомнительных пропозиций и полутора ошибочных силлогизмов?! Внешний вид лектора попросту мешает произведению адекватной оценки его менталок, поскольку выбрасывает в паразитный мета-контекст. Смазливая или уродливая, интеллигентная или тупая, приятная или отталкивающая мордашка или харя поневоле врывается в подсознание и прорывает мегапикселами нейронные сети принятия решений. И даже когда укутывающее модели платье видео в целом вроде бы релевантно обсуждаемой теме, его даже не столько неудобно, а как бы не принято расстегивать и снимать, то бишь приостанавливать, дабы пораскинуть мозгами. Люди, и в особенности пост-айфоновское поколение, ленятся думать, позволяя всемогущим компьютерам схватить себя стальными щупальцами и тащить вниз по течению времени, а потом и вовсе подчиняются им, постепенно превращаясь в их простенькое устройство ввода-вывода, в клик-машины. Вот по этой-то причине наши дети в большинстве своем не воспринимают старомодные романы, где полкниги уходит на скучнейшие представления основных действующих лиц и длиннющие описания до смерти надоевшей невиртуальной окружающей среды. Им теперь подавай крутые американские горки, где острые ощущения начинаются с самых первых страниц и кончаются счастливым финишем забвения немедленно за самыми последними…

И все же, рискуя остаться писателем без публики, я избрал медленное классическое развитие сюжета, где, за редким исключением, малоинтересные персонажи главу за главой коротали свое и продлевали читательское время за переживаниями или умствованиями. По неписанным законам ретро по мере продвижения по тексту темп повествования должен неуклонно возрастать. И в самом деле, эти приметы присутствуют в том фрагменте текста, итоги которого я сегодня подвожу – герои натянули семимильные сапоги, перешагивая через несколько лет за раз, в сюжете все большее место отводится викиальным историческим личностям — Папам, кардиналам и епископам, королям, их канцлерам и советникам. Тем не менее, истинная причина теперешнего ускорения отнюдь не стилистическая, не в предшествовавшем застое. Мы обречены на пожизненное заключение в тюремной камере былого опыта. Вот и у меня, в прошлой жизни советского человека, где-то на левой груди выколот профиль диаматовских догм – одной из которых является пресловутый переход количества в качество. Не то, чтобы я по-прежнему верил этой престарелой модели. В моем нынешнем представлении здесь речь шла о совершенно банальном наблюдении за наблюдателями – мы естественным образом обычно замечаем только хвостовые звенья каузальной цепи, когда она переходит с микро- на наш макро-уровень, который напыщенно величаем качественным. Используя другую, банальную метафору, в учебники истории попадают лишь те айсберги, что топят наши «Титаники», да и у тех наиважнейшая часть остается скрытой под водой. Или примерно то же самое словами итальянского летописца Луиджи Тости: «Чтобы сформировать суждение о прошлых событиях … недостаточно изучить их исчерпывающе и ученейше; подлинная наука история состоит в том, чтобы выбрать среди них те, что выделяются в общем строю как начала и плодотворные причины великих изменений. На них, как на возвышении, историк размещает себя, дабы узреть и проследовать за последующим развитием подчиненных явлений, каковые остаются спрятанными и происходят, когда обстоятельства дозревают до этого. События, которые мы называем генераторами, суть великие социальные революции, всегда предшествуемые секретными причинами, уготавливающими им путь, и всегда продолжаемые следствиями, раскрывающими их силу»…

Вот я и последовал этой рекомендации, отдав секретным причинам формирования подводной базы айсберга томистической революции столь много дорогущего экранного времени. Вместе с придуманным Джио вам пришлось совершить длительную экскурсию по ментальному миру тринадцатого века, с особым фокусом на мистических моделях. Никколо же помог мне не только своим боевым пылом разжечь пожар Сицилийской вечерни – условию sine qua non падения папства, но и своим неутешным горем взобраться на горы, населенные далекими от богоискательства формами средневековой жизни — в частности, торгово-коммерческой. В «Присутствии отсутствия» я припахал бедного рыцаря исполнять чужую неблагодарную задачу – нырнуть в пучину мысли каббалиста Абулафии. По этому поводу, видимо, уместно оправдание – я отвечал на запрос, поступивший в записочке из зрительного зала. В целом иудейские ментальные течения своей слабостью и периферичностью, по моему мнению, не оказали существенного влияния на перемещение корабля европейской истории этой эпохи. По существу, достаточно было лишь отметить сходство этих моделей с Искусством Рамона Лулла в ключевой комбинаторной составляющей. Не исключена та или иная родственная связь между этими идеями – вероятнее внебрачная интрижка с той или иной книжкой христианского мудреца с Майорки, чем грехопадение еврея, по всей видимости, незнакомого с католической миссионерской литературой. Завершая описание этой главы, возможно, стоит обсудить методику вызова Бога – то был быстрый эскиз из подлинных сочинений Абулафии. Это вам не безобидные шалости типа нынешних 2-12-85-06, а ядреный древний номер. Я посчитал, что некоторых современных читателей следует предупредить – по этому и ему подобным алгоритмам на связь выходят отнюдь не Сущий, не ангелы и не демоны снаружи, а обыкновенная шизофрения изнутри…

Задраив тем самым люк над подводными ментальными процессами, «Нищие и принцы» я посвятил метаморфозам на самом высоком уровне. Если падение Папы Целестина безусловно являлось событием вселенского масштаба, то появление на авансцене романа Людовика Тулузского требует комментариев. Как бы ни замалчивала эту историю Википедия, то была на средневековом небосклоне звезда первой величины, ярко вспыхнувшая и быстро зашедшая в возрасте двадцати трех лет. Она позволила мне не только осветить изнаночную жизнь Неапольского двора, но и предоставила возможность побродить по темным узким аллеям незаслуженно проигнорированных широкой прессой бы-пространств. Посудите сами – bona fide принц благочестивых анжуйских кровей, с двумя святыми в непосредственной родословной с обоих сторон, непостижимо красиво отказывающийся от блистательного престола и ведущий потрясающий окружающих евангельски-совершенный миноритски-нищенский образ жизни. Неудивительно, что в популярном воображении его образ столетиями стоял в одном ряду с самим серафическим Франциском и Святым Антонием. Поражает другое — что никто не замечает, что этот влиятельный персонаж как никто иной, во всяком случае, лучше, чем Рамон Лулл или Арнау де Вилланова, годился на роль лидера движения спиритуалов, имея потенцию превратиться в искоренителя богопротивной аристотелевской науки по образу и подобию мусульманского аль-Газали. Для этого ему не надо было становиться кардиналом или Папой. Вполне достаточно было начать писать воспламеняющие сердца людей верой в Бога и ненавистью к еретикам проповеди. И он вполне мог это сделать при своем уровне образованности и наличии советников калибра Пьер Жана Оливи или Рамона Гофреди. Наши же «Волны жизни» принесли ему прискорбно раннюю смерть, счастливо превратившую реальную угрозу прогресса в безопасные для человечества чудотворные мощи. Другое полезное побочное следствие произошедшей трагедии не подтверждается напрямую историческими первоисточниками, но является весьма вероятным – она дала мощный толчок доселе ничем не выдающейся карьере Жака Дюэза, эффективно перебросив того с французской гражданской службы на лестницу церковной иерархии при дальнейшей поддержке Карла Хромого. Наконец, львиная доля этой главы была мною отведена на поиски смысла образа льва из очередного вещего сна. Принимаю заявки на последующие приключения нашего героя во Фландрии…

… и перескакиваю на параллельную ветку повествования. Джованни, заброшенный мною к самому подножию апостольского Престола, оказался способен не только лобызать туфли Их Святейшеств, но и наблюдать за тем, что происходило выше. Кто-то, возможно, посчитает мой портрет Пьетро дель Морроне злой карикатурой на католического святого. Однако, за вычетом некоторых придуманных мною в Deus ex machina mundi мелочей, подавляющее большинство современных историков согласится с выписанной мною характеристикой. То был замечательный, хоть и ни в чем оригинальном не замеченный, отшельник, но совершенно бестолковый, никуда не годный Папа. Жалкая политическая марионетка Неаполя, малограмотный и беспомощный, наделавший кучу невынужденных ошибок, он разве что спиритуалам пришелся по душе, оказав неожиданную поддержку их чаяниям на блаженное нищенское существование вовне строгой партийной иерархии францисканского Ордена. Главным же — и весьма существенным – вкладом этого человека в анналы истории моделей стало его самоустранение с их страниц. Пусть и по доброму совету недоброжелателей, пусть так и не осознав свою никчемность, пусть влекомый обманной звездой спасения собственной души, но он сделал беспрецедентный шаг. Тем самым он породил кривотолки, посадившие несмываемое пятно на репутацию кардинала Каэтани, непосредственно следующего за собой понтифика. Именно благодаря сему акту самопожертвования у странной игры по имени жизнь появились зацепки, позволившие этому, в принципе весьма адекватному наследнику Петра и Павла, с таким грохотом свалиться с трона, увлекая за собой в пропасть авиньонского пленения всю католическую церковь. В Praedicatio pontificis я представил не только некоторые основные предикаты Бонифация VIII, но и привел краткий репортаж с первого раунда его борьбы со вселенским злом в личине Филиппа Красивого. Очевидный нокдаун еще не определил окончательный исход поединка, боксеры мирно разошлись по углам европейского ринга, отдыхая от пережитых перипетий и готовясь к новой, теперь уже решающей схватке…

… из чего следует радостный вывод – близится печальный конец нашего с Вами романа. Мы уже одолели бóльшую скрытую часть модельного айсберга и подбираемся к его самому пику…

❓Домашнее задание: Людовик Тулузский, Рамон Лулл, Арнау де Вилланова – кого еще Вы могли бы предложить на роль бы-палача нарождающейся науки?!