Предположим, Вы скептически относитесь к покупке нового автомобиля или упаковки попкорна. В переводе на менталистский это может означать готовый результат сведения финансового или диетически-этического баланса у Вас в голове. А еще пускай Вы скептически настроены насчет перспектив Вашей любимой футбольной команды в текущем сезоне. А вот это может символизировать низкую оценку некоторой модели будущего. А теперь давайте Вы скептически вопросите: «А существует ли Бог?» В этом последнем случае Вы, скорее всего, ставите под сомнение претензии определенной пропозиции на статус «знаний». В наших терминах каждое из этих высказываний-решений представляет собой психическое движение (возможно, ошибочное), но не об этом сегодня пойдет речь. Скепсис скепсису рознь. Типичный случай с естественными языками — мы просто в различных ситуациях используем одно и то же слово с различной семантикой. Возможно, что-то их всех объединяет – скажем, общая позиция «не верю». В контексте же эпистемологии, к изучению которой мы приступили предыдущей статьей, философы называют скептицизмом такую позицию, которая отрицает саму теоретическую возможность приобретения знаний. Не только определенного сорта и в определенном домене (как в приведенном выше примере — теологическом), а в самом общем смысле. Как правило, она проповедует не только пессимизм по поводу нашего печального состояния хронического неведения, а в целом категорический радикальный отказ даже от попыток познания – людям ничего не можно знать.

Зараженная бациллами православной самоизбранности Россия должно быть нынче принимает подобные модели на аминь. Уже по ветхим Писаниям древних иудеев были щедро рассыпаны скептические однострочники. Что было, то и будет – заунывно вещал Екклезиаст (1:9). Агур притчей Соломоновых (30:6) советовал ничего не прибавлять к словам Божиим, дабы не оказаться лжецом. Псалтирь (72) нещадно бичевал тех, кто поднимает к небесам уста свои. Книга Иова «решала» проблему существования зла непредсказуемостью Провидения Всевышнего. Вскормленный в этой среде молодой апостол Павел подмешал в общий модельный котел неисповедимость путей Господних (Рим. 11:33) и мудрость мира сего, понимаемую как безумие (1 Кор. 3:19). Дальше было хуже. Автор послания к Евреям запустил в обращение крылатую фразу «верою познаем» (11:3), которая символически определила теистический способ познания мира посредством использования праведников — молитвой и постом. Тертуллиан красиво высказался в пользу выбора абсурдности в качестве критерия истинности. Слоган Бл. Августина «crede, ut intelligas» объявил веру лучшим способом для обретения знаний. Философия на долгие века стала служанкой теологии. Позицию триумфальной ортодоксии в принципе даже трудно классифицировать как скептическую. Просто люди тогда были настолько уверены в том, что уже обладают полным и исчерпывающим набором истин, что любая деятельность по его пополнению казалась им совершенно бессмысленной. Модель просто приняла тактику выжженной эпистемологической земли, втаптывая в нее конкурентов. Устами Малыша говорила истина, когда он указал своей маме на невозможность разрешения некоторых споров словами. Для того чтобы в них она (истина) могла родиться, участники этой игры должны следовать определенным правилам. Приемы кулачного боя к ней не относятся. Костры для еретиков тоже. Напротив, критика, поддержанная корректной вербальной аргументацией (в контрасте с вышеописанной религиозной стратегией), очень даже способствует развитию моделей. Именно поэтому если из многочисленных факторов, послуживших оформлению эпистемологии в отдельную философскую дисциплину, выделить один основной, то, как ни странно, я отдаю свой голос именно за скептицизм, но несколько другого сорта — конструктивного.

Термин «эпистемология» ввел в употребление шотландский метафизик Джеймс Феррьер в девятнадцатом веке. Отсюда, конечно же, не следует, что философы не обсуждали природу «знаний» до этого. В самом начале был, вероятно, Платоновский «Теэтет», где было дано определение знаний, ставшее классическим (подробнее о нем в будущих сериях). Знаменитого мыслителя древности интересовала граница, которая проходит между обычными «мнениями» домохозяйки и прочными знаниями («эпистемой») мудреца. В другой своей работе «Менон» он высказался в пользу небесного происхождения последних посредством их воспоминания. Традицию рассуждений на эпистемологические темы подхватил его ученик Аристотель. Результаты, которые он обнародовал во «Второй аналитике», поражают воображение самобытностью. Оказывается, научное знание представляет собой пропозиции, универсальные и истинные с необходимостью, демонстративно выведенные на основании первой силлогистической фигуры (из посылок, которые с необходимостью объясняют полученное заключение). Позвольте, но откуда берутся посылки посылок?! Примерно так рассуждали скептики т.н. Пирроновской школы. Практически все течения античной мысли происходили из одного жизнетворного родника – Сократа. Скорее всего, Пиррон всего лишь довел до логического абсурда его знаменитое «я знаю только то, что ничего не знаю». Однако по данным, дошедшим до нас в изложении Диогена Лаэртского, он разработал свою систему агностицизма не без влияния индийских мудрецов и персидских магов. Если верить другим анекдотам из его биографии, то он на практике осуществлял «воздержание от суждения» в полном соответствии с проповедуемой им доктриной. Например, решительно отказывался обращать внимание на любые жизненные обстоятельства – типа транспортных средств на траектории своего пути. Сказывают, что несмотря на столь драконовские меры по достижению атараксии (невозмутимого спокойствия), он дотянул до патриархального возраста девяноста лет, хоть и не без помощи друзей, оберегавших его от опасностей. Вам это не кажется забавным? Нет, это серьезно смешно! Представьте себе — его предупреждают о том, что впереди стена. Он – не верю! Приходится помогать переставлять ему конечности. А еще представьте, что ему говорят о косточках внутри оливок – можно ведь поперхнуться. Он опять – не верю! Приходится помогать ему прожевать их в тапенаду. Предоставлю Вашей фантазии, друзья мои, продолжить этот модельный ряд в пикантном направлении оборотной стороны нашей жизни. Не забудьте про обязательное «не верю!»

До нас его собственные модели (и идеи его последователей) дошли в изложении Секста Эмпирика. По профессии это был врач, а по эпохе человек конца второго — начала третьего века христианской эры. Его философские сочинения не претендовали на оригинальность, но содержали изложение взглядов его предшественников. Они были весьма синхронично обнаружены в шестнадцатом веке в самый разгар Лютеранского кризиса и сыграли немалую роль в размытии дамб догм — как протестантских, так и католических. Вот как он говорил: «Те, кто утверждают, что могут выносить суждения об истине, обязаны иметь критерий истинности. Этот критерий тогда либо не имеет одобрения, либо одобрен. Но в первом случае – откуда мы знаем, что ему можно доверять? … А если он был одобрен, то тот критерий, посредством которого это было сделано, в свою очередь, либо был одобрен, либо нет, и так далее ad infinitum». Другими словами, произвольное объяснение можно встретить вековечным вопросом «а почем ты знаешь?» Эту модель можно также именовать «трилеммой Агриппы» по вероятному имени их настоящего изобретателя (Агриппы-скептика). Иногда ее еще связывают с именем барона Мюнхгаузена, который как известно прославился вытаскиванием себя за волосы из болота, что в данном случае как раз и требуется. Ну а трилкой ее величают в связи с той формулировкой, в которой постулируются ровно три опции ответа на вышеприведенный вопрос:

1. Бесконечный регресс объяснений.
2. Отказ от дальнейших обоснований (догматическое принятие положения на веру).
3. Попытка опереться на ранее сказанное – круговая логика.

Из этих рассуждений скептик делает свой излюбленный вывод – обоснование любого высказывания невозможно, а вместе с ним и любое знание. Иными словами — никто не имеет ни малейшего основания предпочесть одну пропозицию другой. Уверен, что искушенной в политических дебатах части нашей аудитории хорошо знаком этот феномен – отсутствия всякой твердой почвы под ногами в попытках достичь хоть какого-то консенсуса.

Вся дальнейшая история эпистемологии четко просматривается через призму попыток сразить дракона Пиррона. Дело в том, что с первого взгляда этот логический вывод совершенно бесспорен. Однако его результат резко расходится с нашей интуицией. Так говорил Дэвид Юм: эти аргументы не опровергаемы, но мы ими не убеждаемы. А так говорил Бертран Рассел: человек, который верит в то, что он – вареное яйцо, отличается от остальных только тем, что находится в меньшинстве. И так говорил Родерик Чисхолм: мы должны показать, как строится знание, исходя из того, что знание возможно. Отказ от борьбы был все же далеко не единственной стратегией — многие пытались победить чудище на его собственной логической территории. Философское направление фундаментализм атаковало постулат номер раз. С этой точки зрения прочный фундамент, на котором покоятся все остальные знания, существует – им являются, например, наши ощущения. Фидеизм не боялся опереться на авторитет Божественных Откровений (то есть выбрал второй пункт). Когерентизм посчитал, что в определенных условиях круговая порука не беда – отдельные элементы знаний в общей мозаике поддерживают друг друга (то есть они пытались сшибить третью драконью голову). Наконец, можно было согласиться с логикой скептиков, но отрицать то, что из нее следует эпистемологическая капитуляция. Для этого оказалось всего лишь достаточным пожертвовать абсолютистскими претензиями на непоколебимо твердый статус знаний. По этой дороге пошел т.н. фаллибилизм – представление о том, что любые наши модели не вакцинированы от ошибок и требуют развития. Да, наши знания не удается намертво подпереть ни трансцендентными небесами Платоновских идей, ни неподвижной Землей Аристотелевских силлогизмов. Это живой организм, который развивается из кромешной пустоты.

Подведем предварительные итоги сражения. Пусть до сих пор никто так и не победил дракона Пиррона. Тем не менее именно желание помериться с ним молодецкими силами позволило эпистемологическим баронам Мюнхгаузенам вытащить себя за волосы из болота неведения…

В той трясине верований помимо дракона Пиррона водится много другой живности. Сказывают, что снизу воду баламутят настоящие исчадия ада — демоны. Смогут ли люди добрые с ними справиться? Достаточно ли они для этого вооружены? Насколько быстры их руки и остро зрение? Можно ли им доверять? Скептические вопросы размножаются на глазах – в Блоге Георгия Борского.

Говорят, что христианский Бог Троицу любит. Коли не врут, то в трогательном отношении к этому простенькому числу триединый не одинок. Пифагор придавал триаде особое сакральное значение. Платон треугольниками вымостил грани правильных тел для своего Демиурга, дабы помочь ему создать наш бренный мир. Аристотель соответствующим образом распилил человеческую душу. Переместившись от древнего исторического материала в почти современные нам времена исторического материализма, мы замечаем всю ту же тенденцию. Три источника, три составные части, да еще и три святых отца-основателя марксизма-ленинизма – случайно ли это? И у современной философии науки тоже можно при остром желании обнаружить ровно три подпирающих ее столпа – логику, эпистемологию и метафизику. Для этого, правда, придется пренебречь еще одним ее прекрасным разделом из одного слова — эстетикой. Обычное дело – нумерология требует своих жертв при помощи мелкого жульничества. Но в общих чертах эта классификация считается общепринятой, почему я и призываю выразить ей общественное одобрение нашими хилыми силами. С присущим мне безнадежным оптимизмом считаю, что на сегодня уже исполнил свой моральный долг по отношению к вышеупомянутому первому краеугольному камню. Блоговая форма изложения не позволила мне заспиртовать аудиторию в формалине формальной логики. К тому же, к истокам вернуться несложно и в будущем при возникновении острой жажды познания. И сейчас я рад провозгласить — приблизилось Царство Модельное! Под последним я подразумеваю, конечно же, совокупность тех ментальных созданий, которые наличествуют внутри каждого из нас. В их среде выделяются такие особенные особи, которые мы именуем знаниями. Их и изучает эпистемология. Поэтому неудивительно, что сие сложное название на великом и могучем легко упростить и ослабить – получится «теория знаний». Однако я – человек насквозь надушенный тлетворным Западом, посему переводить это слово более не буду, придется Вам запоминать. Сегодняшняя статья предназначена для введения в эту относительно крупную тему. Впереди нашего экипажа я впрягу птицу-тройку вопросов. Они типичны для большинства ментальных моделей – «кто мы?», «откуда мы?» и «в чем смысл нашего существования?» Вы наверняка догадались — сегодня и в будущем мы продолжим путешествие по несколько странным ментальным местам на мой неортодоксальный вкус. Всех недовольных и желающих приобщиться к классической эпистемологии отошлю к многочисленным учебникам, среди которых обычно выделяют работу Родерика Чисхолма «Theory of Knowledge».

Так что же это за модель-теория такая и где ее место в нашей обыденной жизни? Чтобы встретить во всеоружии этот нездоровый скепсис здравомыслящего человека, я для начала обращусь к своему раннему творчеству. Задолго до того, как в моей голове материализовалась идея заняться делом философского народного образования, я уже предложил читателям модель т.н. трилки знаний. Мы тогда раскрасили карту Царства Модельного на область относительно твердых знаний, болото относительно шатких верований и глубокие воды относительно субъективных оценок. А еще раньше нам удалось отсортировать менталки по фазам их развития – уподобив оное строительству жилого дома. Если соединить воедино эти два ментальных образа, то мы получим представление науки в виде совокупности жилых и не очень зданий в процессе их возведения. В этой метафоре каждая ученая дисциплина – трудовой коллектив, работающий над тем или иным инженерным проектом. Логика замешивает прочный раствор правил для аккуратного возведения кирпичей отдельных пропозиций друг на друга. Метафизика специализируется на фундаменте, который совершенно снаружи не видно (что, впрочем, не делает его бесполезным). Архитекторами в недостижимом идеале должны были бы тоже работать (прикладные) философы. Однако на самом деле свободные каменщики во многом производят хаотическую творческую деятельность – как та рука возьмет, на которую дают финансирование.

Ну, а эпистемология? Ее в этой модели можно уподобить министерству, пытающемуся проанализировать кумулятивный результат всей деятельности. Как и любую вышестоящую инстанцию, ее в основном интересуют снимки, полученные с космических высот. С их помощью ищутся ответы на вопросы – «из каких материалов лучше строить?», «на какой почве?», «надежно ли работаем?», «по какой технологии лучше возводить многоэтажные здания?» и т.д. В переводе с иносказательного языка на нормальный получается – «что такое знания?», «чем знания отличаются от верований?», «что оправдывает нашу веру в знания?», «как из элементарных знаний получаются научные теории» и т.д.. Как бы нам назвать наше министерство? Дело, конечно же, происходит внутри головы, но «внутренние дела» уже прочно застолбили. Пусть тогда это будет «министерство ментальных дел» (ММД)?! Любая модель имеет свой потолок адекватности. Вот и наша аналогия терпит полный крах в тот момент, когда мы рассматриваем ее в аспекте общественной субординации. ММД тоже не только изучает поступающую в ее почтовые ящики корреспонденцию, но и разрабатывает инструкции и правила (эта нормативная природа роднит ее с этикой). Однако хотя о том, что знания – это сила, знают все, у науки о знаниях силовиков в штате никаких нет. Поэтому разработанные философами рекомендации, будучи спущены в народные массы ученых, зачастую теми попросту игнорируются.

Тем не менее служба в ММД пусть и не опасна, но важна. Похоже, что особенно в Российской Федерации и особенно в настоящее время. В этом я убедился с самых первых диалогов с подписчиками БГБ. Меня удивило повышенное внимание, уделяемое людьми столь абстрактной дисциплине как эпистемология. Думаю, что это как-то связано с ускоренной перековкой закаленной стали танков и молотов на христианские орала. В советские времена поклонялись знаниям (пусть и больше напоказ), а теперь — Богу. Многих интересуют самые основы – например, на чем основано наше повышенное доверие науке?! Широко распространено резкое противопоставление интуиции (или мистического опыта) и разума. Причем теперь уже первая попадает в категорию Кибальчишей, а вторая – Плохишей. Это кажется немыслимо – люди мысленно отрицают в себе людей! Причем это современные люди, которые помимо древнеиудейских сказаний об Адаме и Еве в школе Дарвина проходили?! Это ведь и Аристотелю ясно было – человек суть рациональное (т.е. разумное) животное. Раньше, впрочем, было немногим лучше. Мы дружно зубрили про труд, который якобы сотворил человека. Риторический пыл, призванный сжечь несчастных пролетариев в топках локомотивов истории, был распылен по учебникам для массового потребления. Энгельс (бывший в восторге от «Происхождения видов») не мог не понимать, что этот тезис (в чистом виде, без дополнительного мидрашения) – чистейший Ламаркизм. Мутации по науке должны были возникать случайным образом, а потом просеиваться через сито естественного отбора.

Как бы ни происходила эволюция, трудно отрицать, что именно проникновение в Царство Модельное сделало из обезьян царей природы. Это с помощью своих ментальных конструкций люди бороздят бы-пространства и обнаруживают оптимальный путь к достижению своих целей. Это благодаря им мы понимаем друг друга и в состоянии объединить наши усилия. Это они цементируют общество и государство. Это они позволили нам полететь в космос и нырнуть в недра океанов. И — внимание, господа верующие, Вы не поверите — это именно благодаря им мы в состоянии заниматься моральным самосовершенствованием (на религиозном языке «борьбой с грехами» в целях т.н. «спасения души»). Так говорил (американский философ) Гарри Франкфурт: «Многие животные похоже, что имеют способность испытывать то, что я назову ‘желаниями первого порядка’, … это просто желания что-то сделать или не сделать. Однако только человек похоже, что имеет способность к рефлексивной самооценке, которая манифестируется в формировании желаний второго порядка [изменить свои желания]». Это его высказывание собрало общий ученый консенсус. Пересказывая его нашими словами, ментальные модели глубоких вод нашей трилки знаний тоже досягаемы для человека. Объективно обнаруженные этические знания могут быть применены для того, чтобы изменять субъективную реальность внутри нас. Мы – те змеи, которые могут кусать себя за хвост. Мы – те существа, которые могут двигать собой. Мы – те живые модели, которые могут развиваться. В бесконечность…

Благодаря чему все эти чудеса стали возможными? Знамо дело, благодаря «знаниям». Эти странные нематериальные стройматериалы внесли решающий вклад в возведение фортификаций, принесших победу в странной игре по имени жизнь. Так разве это неинтересные строительные объекты? Разве недостойны они для изучения? Разве не их коллекционирует наука? Поэтому неслучайно то, что теория моделей почитает одним из своих источников (коль скоро сегодня о них пошла речь) именно эпистемологию. И поэтому неслучайно то, что в некоторых классификациях вся философия науки почитается за один из ее разделов. Однако пора закруглить затянувшийся гимн знаниям. Да, велико министерство ментальных дел… Да, много в его Царстве обителей… Но в наши с Вами цели пока входит только изучение достижений самых базовых департаментов…

Я имел сегодня амбиции сразу ответить на три вопроса. Однако на изучение происхождения ММД времени банально не хватило. Трудно понять светлое настоящее любой модели в отрыве от ее темного прошлого. Придется нам впервые в истории «Современной философии науки» нырнуть вглубь веков. Откуда течет река знаний о знаниях? С чего начинается эпистемология? Конечно же, с Блога Георгия Борского.