Жил да был старик со своею старухой у самого синего моря. Нет, вовсе не синего, а черного. Черного моря человеческого неведения. Но на этом малозначительном факте их биографии отклонения от классики пока заканчиваются. Промышлял сей смертный на свое бытие в подлунном мире, как ему было завещано солнцем русской поэзии, рыбалкой. В частности, охотился он браконьерским неводом на редкий, окончательно вымерший в условиях современной экологической катастрофы вид животных, – золотую рыбку. Не без успеха, поскольку дальше его семейное продвижение вверх по социальной лестнице проистекало тоже вполне по описанным канонам – изба со светелкой, высокий терем, царские палаты… И тут как всегда — испортилось что-то там внутри у волшебного создания. То ли на небесной материнской плате что-то погорело, то ли на обыкновенной материальной испортилось. А может и просто филамент для печати закончился. Без капитального ремонта или новых расходников, словом, никак не обойдешься, а где ж сервис-центр по столь передовой высокой технологии в этакой дремучей глуши найти?! Суть проблемы в том, что устройство решительно перестало производить положенные по паспорту чудеса. Уж дед его бил-бил — не добил. И баба била-била – тоже ничего не добыла. Плачет дед, плачет баба… Что им теперь делать? Так скоро засохнет их плантация кокосовых пальм. Так один за другим повымрут крокодилы в их мраморном бассейне. Так снова разобьется их некогда залатанное корыто. На что сами кормиться будут?! На что внучку с Жучкой воспитывать?! На что место на кладбище покупать?! К счастью, мимо как раз проходила одна гражданка. Это ничего, что рябая, зато в пинжаке с карманами. Говорит — не нужна Вам вовсе никакая рыбка золотая, Вам и простая вполне сгодится. Осерчали на нее осиротевшие несчастные – советовать каждый горазд. Чтоб тебе самой жить на одну зарплату! Поди прочь, негодная! Но погневались, погоревали вдоволь, а делать-то нечего. Пришлось им как-то дальше влачить жалкое существование в условиях беспросветной пролетарской нищеты и полного отсутствия коммунизма в пучине морской.

Это креативный старче первым придумал – посажу-ка я репку! А то, что кругом пока еще павлины бродят – не беда. Все равно они в суровом климате без магического подогрева передохнут, а там, глядишь, будет чем пропитаться. Так и променял свободный ветер вольного ловца удачи на кабалу земледелия в поте лица своего. Мало того, что сам из последних сил впрягся. Еще и всю семью припахал – бабка за дедку, внучка за бабку, и так далее вплоть до самого низа. А как еще иначе, ежели урожай – социальный продукт. Коли сам не посеешь, не польешь, не прополешь и не пожнешь, то и не сожрешь – об этом Вам каждый Антошка на ложках всю правду споет. Так все и принялись за работу, несмотря на то, что им это не задавали. Поначалу, как это обычно бывает, тянут-потянут, вытянуть не могут. Но потом позвали на помощь скрытые в подполе резервы. Мышке тоже применение нашлось – хвостиком яйца разбивать и собою кошку кормить. Опять тянут-потянут, тянут-потянут и … вытянули этот бизнес. Юное фермерское хозяйство престарелых хозяев выросло, окрепло и стало торговать избытками, которые сами съесть не могли, на территориально ближайшем сельскохозяйственном рынке. И даже диверсифицировалось — на вырученные деньги основали линию по производству импортозамещенных консервов. Короче, произошел у них рай кромешный. А что Вы думаете — и не такое колдовство случается моей волей на страницах БГБ. Все, конечно же, потому, что я лелею какую-то свою корыстную цель. В данном случае она в том, чтобы перейти от русской народной сказки к эпистемологической интернациональной были. Напомню всем прогульщикам, что до сих пор мы все еще не определились с тем, что же такое знания. Так вот, знание, оно — какое? Больше как рыбка или скорее как репка?

Определимся для начала, с какого угла абстракции смотреть на получившиеся две модели. Так говорил Людвиг Витгенштейн: «[В любой языковой игре] мы видим сложную сеть сходств, накладывающихся и пересекающихся друг с другом… Я не могу найти лучшего выражения, чтобы их охарактеризовать, нежели «семейное сходство», поскольку различные похожести между членами семьи – сложение, черты лица, цвет глаз, походка, темперамент – накладываются и пересекаются тем же образом. И я скажу – «игры» складываются в семью». Здесь знаменитый философ под «языковыми играми» имел в виду приблизительно то, что мы с Вами развили в модель игр социальных. В принципе, обнаруженный им феномен «семейного сходства» применим ко всему классу наших ментальных моделей. По существу, сей тезис утверждает, что высокий идеал «лингвистического поворота» аналитической философии недостижим. А заодно и энциклопедические философские словари в советском стиле стоит сдать в макулатуру. Невозможно (по крайней мере, для некоторых категорий) найти краткий список условий, каждое из которых необходимо, а конъюнкция достаточна для определения интересующих нас понятий. Мы в обычной жизни постоянно оперируем такими словами, смысл которых размазан в некую бесформенную кляксу. Где-то в самой середине этого чернильного пятна находятся парадигматические (типичные) примеры наших терминов. Однако точные (и легко вычисляемые) его границы с окружающей средой прочертить простыми средствами не удается. Почему? Математики бы сказали, что отношение сходства между отдельными элементами этого множества нетранзитивно. Когда дедка тянет за репку, а бабка за дедку, то мы можем сказать, что она тоже участвует в процессе вытягивания. В отличие от этого транзитивного случая пусть бабка похожа на внучку, та в свою очередь чем-то другим на дедку, при этом сходство между бабкой и дедкой может напрочь отсутствовать.

Не принадлежит ли часом интересующее нас «знание» к такому модельному семейству, которое обладает свойством фамильного сходства?! Если это действительно так, то становятся понятными причины проколов многочисленных философских заплаток на модели JTB (знания = оправданное истинное мнение). Они просто пытаются отловить единственную в своем роде золотую рыбку, в то время как в живой природе наличествует широкий спектр съедобных вещей -от репки до кокоса. Многочисленные эмпирические исследования подобного рода кластерных концептов, похоже, что подтверждают адекватность модели Витгенштейна. Прототипом рыбки для нас является скорее особь простая, нежели золотая, фрукта – скорее яблоко, чем ананас; мебели – скорее кресло, чем трон; дома – скорее изба со светелкой, чем царские палаты. В проводимых психологами экспериментах подопытные люди реагируют на центральные экземпляры кластерных понятий быстрее, чем на периферийные — они первыми приходят нам на ум. При этом и последние после некоторого размышления мы тоже относим к запрашиваемой категории. Поэтому, похоже, что имеет смысл говорить о семантическом расстоянии между смыслом отдельных примеров тех или иных понятий, причем в том числе таких абстрактных, как знания. И, похоже, что не имеет смысла пытаться решить задачу квадратуры семантической кляксы исключительно при помощи логического циркуля и линейки. Существует великое множество ментальных моделей, и имеет смысл говорить о том, что в одних из них содержание знаний больше, чем в других. Но не имеет смысла искать ту четкую черту, за которой презренные верования превращаются в твердые знания. Все в мире моделей относительно.

Неплохо бы еще постараться разобраться с вопросом о том, по какой такой причине наши слова ведут себя столь недружелюбным к аналитическим философам образом. В этих целях я, грешным делом, обращусь к творчеству мыслителей континентальной традиции, причем даже одного из самых по-фашистски враждебных ее представителей – Мартина Хайдеггера. Не буду морочить голову аудитории описанием приключений его любимого «дазайнчика» (Dasein). Ограничусь тем персонажем, которого он обнаружил неподалеку – Zuhanden (в контрасте с Vorhanden). В небуквальном переводе на русский, я бы назвал его «кнопка-под-рукой». В последующем небуквальном переводе на БГБ-шный я бы трактовал эту модель как функциональность человеческого восприятия. Гигантский пласт смысла окружающих нас вещей для нас состоит в том, что именно мы с ними можем сделать, чем именно они могут стать нам полезными. Что такое для нас «знания»? В том числе, это такие ментальные модели, благодаря которым мы можем надежно функционировать во внешнем мире. Таким образом, это одна из наших многочисленных кнопок-под-рукой. Подчеркнув слово в предложении предыдущем, я хотел подчеркнуть основную мысль текущего – размытость наших понятий является прямым следствием множественности их использования при поиске непрямого пути к нашим целям. Знания – они не как золотая рыбка, которая раз, и наколдовала что хочешь. Знания – они как полный огород репок и прочих разных овощей, комбинированием потребительских свойств которых можно шаг за шагом сконструировать идеальное будущее.

Напоследок сегодня я хотел бы обратить Ваше внимание еще на один аспект предложенных мной метафор – противопоставление совместной деятельности тягателей репок неводам кустарей-одиночек без моторных лодок. Я здесь вовсе не хочу только изречь банальную истину о том, что без труда не вытащишь и репку из земли. И даже не столько подчеркнуть коллективный характер обретения знаний. Есть такой раздел эпистемологии, под шильдиком «социальная». Ратую за то, что это на самом деле тавтология типа «старец старенький». Другой эпистемологии просто не бывает. Знания – это принципиально валовой продукт всего общества. И это так не только в науке — с ее Академиями, журналами, НИИ и симпозиумами. Даже когда Вы просто видите самую обыкновенную кошку на окошке. Даже тогда. Ведь это Ваши родители или бабки с дедками научили Вас тому, что такое «кошка» и что такое «окошко». Благодаря им Вы нарезали феномены своего сознания на эти категории. Только сопоставление субъективных ощущений многих людей приводит к построению объективных моделей. Ни один, самый ловкий ловец золотых рыбок, как бы ни было «оправдано» его «истинное мнение», не обретет знаний в отрыве от той твердой почвы, на которой стоит благодаря бесчисленным ментальным огородам человечества…

Итак, мы решительным усилием воли приняли слабовольное решение прекратить поиск ответа на главный лингвистический вопрос эпистемологии. На самом деле не только потому, что убедили себя в неразрешимости поставленной задачи. Но и поскольку видим лучшее применение для наших сил. Пусть знания не тождественны оправданному истинному мнению. Это не избавляет нас от необходимости изучения природы этого «оправдания». Что у него внутри и что снаружи? Интернализм и экстернализм – отправимся в гости к ним, с Блогом Георгия Борского.

Модели, предложенные в целях концептуализации исторических событий и оценки деятельности исторических личностей, являются интеллектуальной собственностью автора и могут отличаться от общепринятой трактовки.

Один американец – креационист; двое американцев – судебный процесс; много американцев – демократия. Один русский – любитель быстрых выводов; двое русских – переоценка истории; много русских – Владимир Путин. Один философ – любитель мудрости, много философов – научно-техническая революция. Скажете, что я забыл про двух философов? Вовсе не забыл, а оставил напоследок, для пущего смака. Два философа – это дуэль за модель. В целом все почти по-французски, разве что с ментальным акцентом. Ну, конечно же, случается это далеко не всегда, как и во всех прочих вышеупомянутых обобщениях, но весьма часто. В каком же смысле? Вспомним, что т.н. «лингвистический поворот» в аналитической философии привел к попыткам электрификации темных извилин нашего сознания. Другими словами, была объявлена настоящая охота на четкие определения по-человечески нечеткой мути слов естественного языка. Некоторые смельчаки этого невидимого фронта встают в атакующую позицию и придумывают модели для тех или иных понятий (таких, как интересующие нас «знания»). В их честь они сочиняют хвалебные оды, т.е. универсальные пропозиции, покрывающие широкий круг феноменов жизни. О вкусах спорят их оппоненты, которые не находят в предложенном ничего красивого и защищаются контрвыпадами, т.е. при помощи контрпримеров. Это делать намного легче – ведь для зарабатывания зачетных очков требуется сделать всего лишь один укол. Вовсе не совести, а интуиции, показав несоответствие ее показаний придуманной теоретической модели. Полученное ранение залечивается логическим пластырем, и в следующем фехтовальном раунде все повторяется заново. Некоторые записные дуэлянты приобрели скандальную славу хронических нарушителей эдиктов. Острый на язычок азартный метаконтекстный игрок Дэниел Деннет даже придумал для этих беззаконий особый глагол «чисхолмить» — по имени Родерика Чисхолма. Тот заработал себе несколько скандальную славу проставлением многочисленных и многоуровневых заплаток на своих утверждениях. Как представители высокоинтеллектуальных профессий сами не видят слабые места своих собственных модельных построений? Почему пропускают вполне отразимые и заранее ожидаемые контрудары? Чем объяснить у них хронические приступы слепоты малоинтеллектуального куриного уровня? В чем причины эпистемологических промахов больших мастеров эпистемологии?

Примерно так говорил Дэвид Юм (и многие другие философы): «верить» или «не верить» невозможно управлять – они возникают у нас спонтанно в зависимости от обстоятельств. Эта модель, возможно, вполне адекватна по отношению к некоторым ситуациям, например, начальным стадиям перцепции. Можем ли мы, увидев кошку на окошке, отрицать наличие этого факта?! Однако по отношению к более сложным, не столь очевидным пропозициям, дело обстоит значительно более запутанно. Возьмем, скажем, потертую от долговременного интенсивного использования парадную сутану теистов «Бог существует». Почему мы должны доверять тем портняжкам, которые рекламируют ее как лучшую одежду для королей? Как бы то ни было, ее постоянно носят многочисленные представители широко распространенной религиозной формы жизни. Они весьма комфортно себя чувствуют в мире светлых ангелов и темных демонов, чудодейственных молитв и чудотворных икон, первородных грехов и животворящих крестов. Нередко именно личный жизненный (или т.н. мистический) опыт убеждает их в своей правоте. Почему тогда на атеистов их аргументы и факты не оказывают ни малейшего воздействия? И наоборот – отчего антирелигиозная пропаганда зачастую бессильна? Они что – в разных мирах обитают?! Осмелюсь ответить на этот вопрос утвердительно. Мы — творцы реальности, только не настоящей, а субъективной. Сначала обычно возникает желание поверить в ментальную модель. Вера появляется потом. Ну, а следом уже наша услужливая психика воспринимает ее как команду привести внешний мир в согласование с внутренним. Поскольку последний объективен, то самым дешевым способом исполнить полученный заказ является банальное мошенничество. Форточки, через которые может проникнуть свежий ветер сомнения, задраиваются – неугодная информация отфильтровывается. Образовавшуюся духоту быстро заполняет удушающий душу круговорот благочестивых мыслей, и дьявольская сделка подписана — человек продан в модельное рабство. Но чем это плохо? Можно верить в законы Ньютона больше, чем в Закон Божий. Разве это не является все той же верой? И разве не классно обрести столь славного дрессировщика экзистенциальных страхов внутри себя?! Принципиальная разница не только в том, что ложные модели заставляют нас принимать ошибочные решения. Дело еще в том, что наши собственные силы при этом уходят на организацию самообмана и пропитание неадекватных менталок…

Чрезмерной любви к своим моделям все двуногие покорны. Посему, хотя ее порывы, как правило, тлетворны, примерно тот же механизм удачно объясняет происхождение регулярных ментальных дуэлей философов. Многие из них ведь тоже воспевают свои модели, поддаются на их неотразимые чары. В частности, многочисленные конфликты в царстве эпистемологии возникли вокруг известной нам с прошлой статьи королевы модельной красоты JTB непосредственно после попытки ее компрометации злым кардиналом Геттиером. Казалось естественным предположить, что в формуле «Знания = Оправданное Истинное Мнение» всего лишь не хватает того или иного дополнительного четвертого ингредиента. Многочисленные искатели вечной славы стали колдовать над собственной рецептурой целительного бальзама. Некоторые отправились искать приключений в бы-пространства. Получилось примерно так — мы обладаем знанием некоей пропозиции тогда и только тогда, когда не существует другого свидетельства против нее, настолько сильного, чтобы подорвать нашу веру при его бы-предъявлении. Защита этого приема не спасла его от взлома – пусть Верочка Верная верит в то, что Вова Ворюгин стащил из библиотеки книгу, поскольку самолично это наблюдала. Это в принципе совершенно верно, но на самом деле в тот самый момент в том же самом здании находился близнец Вовы Вася, причем Вера об этом и не подозревала. Интуитивно здесь Вера не обладала знанием факта воровства (не работает ее оправдание), хотя неизвестное ей свидетельство нисколько не противоречит ее верованию. Казалось бы, что эту пробоину несложно заделать дополнительным условием – бы-свидетельство не должно подрывать и оправданности знания. Однако тогда определение становится слишком сильным и исключает некоторые случаи, которые мы интуитивно почитаем за истинные знания. Положим, престарелая мама Вовы – старушка в деменции – уверена в том, что в библиотеке на самом деле был негодник Вася, в то время как ее любимый сын находился на отдыхе в Антарктиде. Это свидетельство не должно было бы повлиять на статус веры Веры, но жесткая дефиниция заставляет нас отказать ей в наличии этого знания.

Другая группа философов обнаружила в печенке геттьеризованной JTB философский камень и потребовала его удалить. Имелись в виду инородные (ложные) тела в системе пищеварения (обоснования, оправдания) целевого высказывания. Однако давайте вообразим себе в целом весьма Респектабельного Ученого Рудольфа, который шлет отчет своему коллеге Фоме, в котором утверждает, что надежно зарегистрировал феномен телекинеза. Тот, основываясь на базе своих познаний в предмете исследования, вполне вправе предположить, что тот ошибся или был введен в заблуждение неисправными приборами, несмотря на то, что он основывает этот вывод не на самой осмысливаемой им пропозиции, а на ее отрицании. Подпереть этот подход при помощи т.н. «дерева знаний» попытался авторитетный американский эпистемолог Эрнест Соса. Его идея была в том, чтобы потребовать от «оправданности» наличие для нее логического вывода из самоочевидных фактов. Чисхолмили эту модель довольно долго, однако так и не расчисхолмили. В результате версия этак шестнадцатая в династии пала смертью ложных на гильотине следующего замысловатого мыслительного эксперимента. Предположим, что некий пациент Ксюша сидит в медицинском кресле, которое периодически переключает ее в состояние Красно-Синего дальтонизма, причем она об этом ничего не знает. За ней наблюдает команда врачей, которые в состоянии видеть текущее состояние аппаратуры на мониторе. Однако и тут беда — та на самом деле сломана, о чем они также ни сном, ни бодрствованием. Тут в комнату входит Коля в Красном галстуке. В этот момент показания на дисплее по счастливой случайности совпадают с действительностью. Обладает ли Ксюша знанием того, что галстук красный? Интуитивно нам кажется, что нет, но из анализа Эрнеста следует обратное.

Бездонно море нашего неведения непосредственно у побережья эпистемологического королевства. Хорошо еще, что образовалось оно не из слез и не из крови, а из чернил, пролитых на ментальных дуэлях многочисленными философами. Я не думаю, что если нашим подписчикам туда идти, то совсем умным будешь. А вот шансы на то, чтобы в нем утопнуть и стать совсем мертвым от скуки, ненулевые. Посему из человеколюбия я сегодня освещу творчество еще только одной сравнительно небольшой группы борцов с геттьерщиной. Для спасения репутации своей королевы эти герои отправились в далекий путь за подвесками каузальности. Характерно высказывание видного американского философа Алвина Голдмана: «Одна вещь, которой не хватает в [примерах Геттиера], это каузальная связь между тем фактом, что делает [пропозицию] истинной и верой в нее.Требование наличия этой связи – то, что следует добавить в традиционный [JTB] анализ». Задуманное предприятие с первого взгляда кажется совершенно невыполнимым. Ведь когда мы верим в то, что кошка сидит на окошке, вовсе не само животное является причиной этой идеи у нас в голове, а сложный процесс преобразования информации, закодированной в квантах света, попадающих нам в глаза. На ее месте вполне мог оказаться робот в кошачьей шкуре. Не все то золото, что Голдман. Однако здесь он, конечно же, каузальность трактовал в самом широком смысле. Для него это могло быть что угодно, лишь бы оно приводило к образованию верований в невиновность моделей в нашем сознании. Более того, он заранее заготовил ответ на следующий кардинальный аргумент. Пусть в БГБ напечатана статья с ошибкой, которую, однако, некто по дефекту зрения прочитал так, что поверил в истинную историю — он ведь тогда получил свои верования предписанным определением путем. При этом на знания они никак не тянут. По мнению преданного слуги модели, оправдание в таких случаях людям принесет обоснованная реконструкция всей каузальной цепочки.

Но и этого, казалось бы, неуловимого героя легко поражает другой, несколько более хитрый удар. Пусть Роман верит в то, что Юлия пожелала ему счастливого дня рождения, поскольку только что услышал ее поздравление по телефону. Ему и невдомек, что одновременно его номер набирала нанятая семейством Капулевичей шпионка, обладающая не только крепким телом, но и точным тембром голоса его возлюбленной. В этой ситуации, несмотря на идеальную причинно-следственную связь, Рома не оправдан в обладании бриллиантами знания. Похоже на то, что даже самые одаренные индивидуумы не в состоянии помочь организовать экспресс-восход нового короля-солнца… И такая дребедень год за годом и по сей день. Интенсивные дуэли по всему модельному царству эпистемологии так и не принесли решающего успеха ни мушкетерам королевы JTB, ни гвардейцам кардинала Геттиера. Металл счастливых клинков упрямо не трансмутируется в чистое золото истины…

Pace народная мудрость, в спорах почти никогда не рождается истина. Тем не менее, нередко эти странные игры все же приводят к появлению младенцев – новых ментальных моделей. Случайно ли то, что на каждую шальную силу любителей JTB нашлась усмиряющая ее логическая рубашка? Не найдется ли модели в самом факте отсутствия модели? Взглянем на знания с тыльной стороны их перевязи – с Блогом Георгия Борского…

Модели, предложенные в целях концептуализации исторических событий и оценки деятельности исторических личностей, являются интеллектуальной собственностью автора и могут отличаться от общепринятой трактовки.

А ну-ка, докажите, что Бог не существует! Все говорят «Зачем?», а Вы докажите! Что, слабо?! Ну, тогда как насчет хотя бы пришельцев в тарелочках, Атлантов в пирамидках или малюток-привидений из Вазастана?! С этими некоторые шансы еще присутствуют, но весьма призрачные. Ведь придется прошерстить совершенно всю Вселенную, изучить абсолютно все прошлое и облазить без исключения каждую крышу Стокгольма. Но и даже после эвентуального окончания этого безумного поиска найдутся недовольные, которые подвергнут сомнению адекватность всей процедуры. Что же говорить о гипотетических трансцендентных существах, сенсорно никак нерегистрируемых?! Шансы появляются только в тот момент, когда им приписывается некая достаточно четкая определенная каузальная функция в нашем мире. Положим, некоторая комбинация атрибутов Всемогущества, Всеведения в сочетании с милосердием Всевышнего наталкивается на рогатку проблемы существования зла. Однако если от нее тщательно отмидрашиться, то никакие нападки настырных атеистов религиозной форме жизни становятся не страшны. Почему так? Феномен сей чисто логический – экзистенциальные пропозиции (о существовании чего-либо) весьма сложно, практически невозможно опровергнуть. Ведь для этого придется организовать исчерпывающую онтологическую перепись населения, видимого и невидимого – задача, безусловно, без средств наркотического или алкогольного опьянения неподъемная.

Напротив, пропозиции универсальные (которые утверждают нечто о ВСЕХ членах определенного класса – например, ВСЕ кошки любят сидеть на окошке) рискуют как ненормальные. Эти модельные особы упаковывают наши знания в компактную форму, готовую разорвать осколками в мелкие клочки гигантское количество конкретных задач. Однако все они имеют один маленький, но существенный недостаток – достаточно обнаружить всего лишь единственный контрпример, на который они не действуют (например, наша кошка ненавидит сидеть на окошке), как их значительная пробивная сила сразу же исчезает и превращается в эфемерный дым (как выражался Кеплер) без полезного огня. В виду всего вышесказанного у Вас не должен вызывать удивления тот эмпирический факт, что философские атаки достигают безоговорочного успеха почти исключительно только в деле обезоруживания универсальных обобщений. Одни мыслители аналитической традиции придумывают из своих удобных кресел всеобъемлющие определения тех или иных понятий. Другие впоследствии обнаруживают в них те или иные шероховатости. Следующей итерацией производится попытка залатать проделанные острыми контрпримерами дыры. Дальше игра в бисер по этим правилам продолжается бесконечным сериалом (что характерно – в более коротком месячном цикле зарплаты получать при этом никто не забывает). Если же выбирать во всей этой круговерти самый парадигматический пример, то первым на память приходит американский философ Эдмунд Геттиер с крохотной статьей (о трех страницах), увидевшей свет всего на несколько лет раньше меня. Она как раз лежит по курсу нашего путешествия в эпистемологию и посему составит предмет нашего сегодняшнего обсуждения.

В предыдущей серии мы с Вами познакомились с Платонической формулой любви к голубям ментальных моделей. В частности, было обнаружено, что в самой сердцевине наших знаний находится «истинное мнение». Одновременно была сделана попытка локализовать третий нелишний ингредиент в этой райской смеси. Как мы помним, на самом интересном месте она закончилась сокрушительной неудачей в связи с исходом Сократа в направлении его героической кончины. Однако знамя борьбы за научное дело из его ослабших рук подхватили благодарные потомки. Вот как высказался другой видный американский философ Кларенс Ирвинг Льюис в послевоенной работе «An analysis of knowledge and valuation»: «Ни одно состояние веры не может быть классифицировано как знание, если не имеет какого-то обоснования. Знание следует отличать от мнения ложного, но и также от того, которое ни на чем не основано, и от всего лишь удачных догадок. Знание – верование, которое не только истинно, но также оправдано…». В последующей историографии эта модель получила название JTB (justified true belief), которое я с некоторыми колебаниями могу перевести на великий и могучий как «оправданное истинное мнение» (или даже «обоснованное истинное верование»). Другими словами, для обладания знаниями недостаточно просто иметь мнение, даже если оно стопроцентно истинное. Должно существовать еще некое оправдание для самого акта верования. Вот как раз в колеса этой менталки и вставил Эдмунд Геттиер палки своих мыслительных экспериментов.

Впоследствии оказалось, что имя им – легион и маленький взводик. Саму процедуру их генерации стали величать «геттьеризацией». Я ей как раз воспользуюсь и своей БГБ-шной властью приведу собственную вариацию на эту тему. Представьте себе, что Ваш хороший знакомый, Борис Георгиев, прямо у Вас на глазах пишет статью о JTB в блог БГБ. Это полностью оправдывает Вас в формировании верования о том, что именно он – ее автор. Одновременно Вас сильно интересует состояние здоровья Вашего дяди, который не в шутку занемог и почему-то отправился путешествовать. Куда? Ни малейшей идеи. Вы раздумываете над случайными гипотезами, покрывающими всю территорию бывшего Советского Союза. Может быть, он в Киеве? Или в Урюпинске? Или в Нурсалтане? Сформируем логическую дизъюнкцию из текущих мнений по этим важным для Вас вопросам. Получится такая пропозиция: <в БГБ статья БГ> ИЛИ <в Киеве дядька>. И снова Ваша вера в ее истинность полностью оправдана – ведь у Вас есть все основания доверять ее первой части. Далее по странному стечению обстоятельств статью в БГБ опубликовал на самом деле какой-то Георгий Борский, а вот Ваш дорогой родственник действительно отправился полюбоваться на каштаны на Крещатике. В результате вышеприведенное мнение осталось истинным (хотя теперь и благодаря второму дизъюнкту) и при этом было вполне обоснованным, а вот до статуса знаний оно интуитивно никак не дотягивает. Что и требовалось доказать. Знание не тождественно JTB – почти трюизм.

Ну, что тут началось – все смешалось в доме эпистемологов! И запуталось — все киты и черепахи философских основ вплоть до самого низа взревели петухом и отправились по полям гулять и по небесам летать. То ли к чертовой бабушке, то ли к Киевскому дядюшке. Пузырь неадекватной ментальной модели лопнул с оглушающим треском. Шок, в который была повергнута научная общественность, можно сравнить разве что с письмом Рассела, сообщившим Фреге об обнаружении парадокса в теории множеств (связанного с множеством всех множеств). До сих пор на всех кафедрах эпистемологии профессора с дрожью в голосе Вам поведают агиографический сказ о том, как храбрый Геттиер метким выстрелом своей ментальной пращи сразил Голиафа наших заблуждений. Ту же славу в один голос с большим пафосом поют псалмы многочисленных учебников. В оставшейся части сегодняшней статьи мы разберем насколько истинно и оправдано это мнение.

Дело в том, что под вопросом само существование ментальной модели JTB к моменту опубликования ее решающего разоблачения. Сам Геттиер сослался на три источника своего вдохновения. Первый из них нам уже знаком – это Платон. Однако, как мы помним, его Сократ пригласил стать третьим некий логос (а не «оправдание»), причем чуть позже сам же отказался от этого предложения. Второй – большой авторитет в эпистемологии Родерик Чисхолм. Одним из условий наличия знаний в своей работе «Perceiving» он назвал обладание «адекватным свидетельством» в пользу их истинности. Однако в той же работе он явным образом открестился от того, что знания – особи из отряда верований. Для него их взаимоотношения не как у голубя к птицам, а как у прибытия в Киев к процессу переезда туда на поезде. Третий – английский позитивист сэр Алфред Айер. Тот сформулировал «оправданность» знания пропозиции в терминах обладания правами на уверенность в ее истинности. А здесь проблема в том, что компонент веры (или мнения) в JTB он заменил на эту «уверенность». Вероятную четвертую ногу трона своего успеха Геттиер не упомянул – прообраз его мыслительного эксперимента можно обнаружить в наследии упомянутого выше Бертрана Рассела, творчеству которого он посвятил свою докторскую диссертацию.

Итак, ни один из приведенных самим Геттиером примеров не является JTB в чистом виде. Приведенное выше высказывание К.И.Льюиса – практически единственное четкое попадание в намеченную им цель, которое сам он не упомянул. Что же насчет многочисленных других определений знаний в истории философии? Праотец Декарт базировал свою эпистемологию на cogito, честности Всевышнего и понятии четких и ясных идей у нас в голове. При жгучем желании некоторую похожесть на JTB можно обнаружить и в этом. Однако при этом он был совершенным волюнтаристом по отношению к истине. В его понимании Бог мог запросто своим декретом сделать так, чтобы дважды два стало пять или шесть. Иммануил Кант в смутном пассаже, вопиющем об экзегезе, говорил что-то о сочетании субъективного и объективного аспектов утверждений об истинности. И снова внешнее сходство с JTB здесь кажется более, чем сомнительным. При этом несложно найти контрпримеры тезису повсеместной распространенности JTB в до-Геттиеровской природе в работах многих других мыслителей – Джона Кука Уилсона, Джона Дьюи, Гарольда Причарда, Гилберта Райла, Джона Остина и т.д.. Похоже на то, что масштаб интеллектуального достижения осуждения значения оправдания в нашем определении знаний был сильно преувеличен неверной молвой. Тем не менее даже если бы сама модель JTB была придумана из совершенного ментального вакуума, поднятый по ее поводу шум стоил того. Пусть и незаслуженное ее осуждение было оправдано последовавшим за этим мощным толчком к развитию наших моделей знания…

Что же было потом, за этим мощным толчком? Конечно же, в проделанную Геттиером в JTB пробоину ринулся настоящий бурный поток из многочисленных желающих поставить на нее прочную заплатку. Привело ли это к спасению корабля эпистемологии? Каким ментальным тварям удалось спастись во Вселенском потопе? Узнаем еще больше о знаниях – с Блогом Георгия Борского.

Модели, предложенные в целях концептуализации исторических событий и оценки деятельности исторических личностей, являются интеллектуальной собственностью автора и могут отличаться от общепринятой трактовки.

Философия без физики пуста, физика без философии слепа. Причем не только физика. В данном высказывании «физика» — метоним, представляющий собой все остальные эмпирические научные дисциплины. На самом деле это, конечно же, парафраза знаменитого однострочника Иммануила Канта. Я исковеркал очередного классика с целью снова вернуться к обсуждению вопроса о роли философии в нашем мире. Люди особенно трепетно относятся к наличию смысла своей жизни. Без него самый обеспеченный и беззаботный рай им в ад. Без него они чувствуют себя как чудо-юдо-рыба-пси, которую на заре третьего тысячелетия прихлынувшей волною выбросило на брег бездушный и пустой фи-какого-мата (физикализма-материализма). Но и ментальным моделям не чужды экзистенциальные размышления. Например, зачем философии барахтаться в соцсетях в бездонном океане попкорна?! А в чем тогда ее истинное предназначение?! Утверждение в первой строке сей статьи – один из возможных ответов (его предпочитаю лично я сам), которых за многие века было предложено превеликое множество. Очевидная прагматическая бесполезность размышлений на абстрактные темы долго ставила само их существование перед жирным знаком вопроса. Только вообразив себе, что изучение Творения – экспресс-путь к его Творцу, человечество окончательно одобрило некоторые расходы по этой статье бюджета. Затем, вплоть примерно до Века Просвещения между наукой и философией люди уверенно ставили знак тождества. Потом подросли первенцы — физика, химия. Когда у них появились первые успехи для ненародного хозяйства, мамаша отправила их в самостоятельную жизнь. Тем самым перед ней самой встал вопрос – камо грядеши?! Почитай, что весь девятнадцатый век прошел под знаком оракулизма – философией попытались заполнить модельный вакуум, образовавшийся от ухода ослабевшей церкви. Это привело к ряду печальных последствий, в том числе для России, особенно пострадавшей от избиения марксистскими менталками…

Примерно в начале двадцатого века почти единое русло эмпиризма-рационализма расщепилось на два мощных рукава. Один из них через Гуссерля, Уайтхеда и Хайдеггера привел всех страждущих великих откровений к континентальной традиции. Другой через Фреге, Рассела и Витгенштейна – к аналитической, которую мы, собственно, (почти исключительно) и изучаем. Для нее были характерны две идеи – логикой-грамматикой войти в доверие к респектабельной математике, а также взять на себя функции таможенника на границе промеж ортодоксальной наукой и всей прочей (прежде всего эзотерической) мишурой. К последней поначалу (логические позитивисты) причислили и метафизику с этикой. Эта экстремистская модель не выдержала испытания временем, а вот за углом нового т.н. «лингвистического поворота» несметные полчища студентов и выпускников философских факультетов университетов маршируют и по сей день. Задача философии в том, чтобы фонарем разума просветить темные закоулки наших языковых конструкций – вот его основное кредо. Заодно теплится надежда прорваться через синтаксис к сокровенной семантике. Ведь нам как-то удается при помощи первой выразить тонкости последней. Этот подход (в том числе) породил ряд содержательных (и не очень) теорий смысла и истины, для которых мы обязательно найдем место в программе передач БГБ (вероятно, уже в следующем учебном году). Он же привел к другой программе всеобщего просвещения — составлению формальных описаний сложных (и не очень) понятий. Не вполне тех малосодержательных и многословных, которыми наполняли свои толстые бока советские философские энциклопедические словари. Предполагалось, что для любого термина возможно составить обозримый по объему перечень логических критериев, каждый из которых по отдельности был бы необходимым условием истинности искомого определения, а все они вместе (в конъюнкции) — достаточным. Каждую науку прежде всего должен интересовать тот основной предмет, которым она занимается. Для эпистемологии (теории знаний) это, безусловно, знания. Так что же это такое?!

Примечательно, что именно подобного рода вопросами задавался героический праотец философии (т.е., пожалуй, и всей науки) Сократ. Он, как Вы помните, тоже не жаловал излишнее увлечение своих предшественников метафизическими вопросами (о первоосновах всего сущего). Вместо этого пропагандировал решительно повернуться лицом к народу, к его чаяниям, т.е. к этике и политике. На практике это вылилось в то, что он слонялся по Афинам и в характерной манере задавал занятым людям неудобные вопросы из категории вечных. Что такое справедливость?! Что такое добродетель?! Что есть благо?! Вопросом же «Что такое знание?» (если верить Платону) он озадачил в одноименном диалоге юношу по имени Теэтет. Тот был ему представлен как способный студент на поприще геометрии. Сократ сократил за ненужностью ложную деликатность, и в своей неподражаемой манере немедленно взял молодого в оборот, по-отечески посоветовав: «Дивись, сынку!» Ибо именно с удивления окружающим, самым обыденным, миром начиналась, по его мнению, философия. Это чувство должно быть было запечатлено на его некрасивом лице уже когда он родился. Сам будучи сыном акушерки, теперь он (по собственному мнению) стал совершенно бесплодным, помогая другим в муках рожать истину. Пришлось Теэтету (кстати, тоже курносому и тоже с выпуклыми глазами), несмотря на свой нежный возраст, немедленно приняться за нелегкое дело.

На своих первых схватках он произвел утверждение о том, что знаниями являются науки (такие, как геометрия) или искусства ремесленников (таких, как сапожники). Говоря философским языком, это было т.н. «экстенсиональное определение». Это когда искомое понятие объясняется перечислением примеров, к нему относящихся. В полном соответствии с основными постулатами аналитической философии далекого будущего Сократ с презрением отверг сие перворожденное «голубиное яйцо». Нас мало интересует гигантская дизъюнкция отдельных частных пропозиций, нам подавай т.н. «интенсиональную» природу вещей. Мы желаем обнаружить для нее общую на все случаи жизни функцию от единичных феноменов в истинность (или ложность). Тогда несчастный страдающий и насквозь беременный, призвав на помощь богов, из последних сил вскричал: может быть, тогда знания – это перцепция? И в самом деле, если мы видим кошку на окошке, разве это не знание того, что именно вокруг нас происходит?! Но и это судорожное усилие не удовлетворило сурового повивального дедку. Длительный допрос с пристрастием поставил неадекватную ментальную модель решающим аргументом к холодной логической стенке. Память ведь не имеет ни малейшего отношения к перцепции. Тем не менее будет совершенно абсурдно отрицать, что, закрыв глаза, мы более не знаем, где в пространстве расположена наша Мурка.

На следующем этапе процедуры моделерождения начались более серьезные потуги. Была выдвинута гипотеза о том, что знание – это истинное мнение о чем-либо. В последовавшем бурном процессе ее обсуждения Сократ обнародовал знаменитую метафору голубятни. Наши знания – все равно что вольные голуби. Неверно отождествлять имение знаний с обладанием ими. Мы владеем многими ментальными моделями, но большей частью они витают в своих облаках, находятся в свободном полете. Пусть номинально они — наша собственность, в руки для непосредственного использования нам за один раз удается взять только некоторых из них. Что тогда насчет заблуждений, как отличить их от остальной летучей живности? — весьма не к месту поинтересовался Теэтет. Ему и невдомек, что любая ментальная модель, тем паче нечеткая аналогия, имеет строго определенный домен применимости. Но и совершенно истинные мнения вовсе не обязательно автоматически становятся знаниями. Представим себе судью, — предложил Сократ, — которого искусные адвокаты своим красноречием убедили в невиновности своего подзащитного. Пусть даже они стопроцентно правы – разве он на самом деле видел, что происходило, разве он знает, что это действительно так? Приведу более близкий современным читателям блогов пример – некий чтототеист заметил на окошке черную кошку и решил, что впереди на его жизненном пути грозная опасность. Купил ли он через это голубя знаний даже при условии истинности этого ожидания?!

«Когда кто-нибудь формирует истинное мнение о чем-нибудь без рационального объяснения, то можно сказать, что его разум хорошо поупражнялся, но знания у него нет; поскольку тот, кто не может назвать причину [существования] любой вещи, не знает ее; но когда он добавляет рациональное объяснение, то он совершенен в знании…». Это – последнее определение в книге — было предложено самим Сократом. Очевидно, он позабыл о своем ранее провозглашенном акушерском долге непроизведения модельного потомства и решил-таки тряхнуть стариной. «Объяснение» в моем русском переводе этого текста на самом деле – это изначальный греческий «логос», и я привел один из популярных вариантов экзегезы этого слова. Однако, увы, и плод собственного интеллекта не удовлетворил сенсор ментальной красоты Сократа. Он привел три возможных толкования «логоса-объяснения» и для всех обнаружил те или иные недостатки. И в самом деле, ненавистник черных кошек из предыдущего параграфа запросто может рассказать каким именно путем рассуждений он пришел к своему суеверному заключению. Это объяснение, тем не менее, само по себе бессильно отлить из зыбкого материала его верования (пусть даже оно оказалось удачной догадкой) твердую конвертируемую монету знания.

Занавес театра Теэтета неожиданно быстро опустился – Сократу пришла пора идти в тот неправедный суд, из которого не возвращаются. Там ему прописали чашу с ядом — не белым и не сладким, а горьким, настоящим. Ну, а мы с Вами через это величайшее для истории философии событие так и не узнали, что же такое знания. Сея синяя птица не пожелала быть запертой на замок в нашей голубятне. Вечно удивленный жизнью Сократ сбежал от сварливой Ксантиппы в те голубые дали, где надеялся вечно наслаждаться общением со своими многочисленными голубями. Ведь это и была его настоящая любовь…

И в другом диалоге – Менон – приводится та же формула «знание = истинное мнение + логос». Однако и там непохоже на то, что Платон претендовал на обнаружение потаенного аналитического рецепта. Вопрос остался открытым для разрешения многочисленными последователями замечательного философа. Что же говорит о нем современная эпистемология? Так много, что для начала нам придется усиленно поупражняться в вычеркивании. Узнаем о знании то, что мы ничего о нем не знаем – с Блогом Георгия Борского.

Модели, предложенные в целях концептуализации исторических событий и оценки деятельности исторических личностей, являются интеллектуальной собственностью автора и могут отличаться от общепринятой трактовки.

В мире моделей все есть. Есть там скептицизм «Пирронический», который отрицает обоснованность наших обоснований любых утверждений. Наши ментальные конструкции висят в пустоте, вытаскивая самих себя за волосы, под ними нет твердой почвы — утверждает он. И есть скептицизм «Академический», который отрицает ощутимую эпистемологическую пользу от наших ощущений. Органы чувств постоянно обманывают нас, а можно ли доверять лжецам в принципе? – вопрошает он. И есть скептицизм «Демонический», который попросту отрицает материальность всего материального мира. А ну как мы все поголовно мозги-в-кастрюле или ячейки в Матрице, или игровые персонажи в виртуальной реальности?! – стращает он. И есть еще более простой солипсизм, который отрицает существование практически всего, помимо своего носителя. Может быть, весь этот безумный мир просто привиделся мне? — безумствует он. И есть множество более мелких подвидов того же семейства, которые отрицают адекватность тех или иных подкатегорий нашего когнитивного процесса. Cкептицизм Юмовский отрицает причинность и индуктивные обобщения, а позитивистский — этику и метафизику. Относительно недавно возникшая модельная мутация под названием «мистерианизм» отрицает человеческую способность разрешить «тяжелую проблему сознания». «Деконструкция» в рамках постмодернизма объявляет науку типичным социальным феноменом со всеми вытекающими и отрицает ее способность разрешить не менее тяжелые проблемы человечества. Релятивизм различных модификаций отрицает существование объективной истины, полагая, что она у каждого своя. И даже правящий физикализм-материализм в радикальной трактовке отличился отрицанием правомочности задавания вопросов о природе законов природы или пресловутых «квалий». Что же объединяет все эти с первого взгляда столь разные «измы»? Что у них одинаково? Я Вам так и быть подскажу, если Вы сами не заметили — они все что-то отрицают. У всех у них на «где истина?» один ответ – ее нет.

Ты меня породил, я тебя и убью. Так говорит мысль, посягнувшая на жизнь своего отца — мышление. По существу, все эти модельные уловки означают одно – немедленную эпистемологическую капитуляцию (знания получить невозможно). Насколько она оправдана? Один мой хороший знакомый, грек по национальности, любит выражаться так: «нет» у нас всегда есть. Почему бы не рискнуть и не посягнуть на «да»?! Тем более естественна подобная постановка вопроса сейчас, когда вся обозримая новейшая история представляет собой непрерывную череду успехов науки. Я могу себе представить человека античности, который бы превозносил преимущества отключки-атараксии. Или средневекового христианина, который бы усиленно замаливал грех гордыни, дерзнувшей знать. Но мне очень сложно понять современных людей (хоть философов, хоть не очень), ежедневно чистящих зубы, катающихся в автомобилях и барахтающихся в соцсетях и при этом точащих зубы на ту самую ветку, на которой восседают. Так говорил Иммануил Кант: «Скептицизм – место для отдыха человеческого разума, где он может подумать о своих догматических блужданиях и обозреть ту область, в которой находится… Но это не постоянное место жительства». Все верно – в скромных дозах сомнение может быть использовано в медицинских целях, в больших – смертельно. Например, как мы убедились в предыдущих статьях, теория моделей скептически относится к большому количеству догматических тезисов современной физикалистско-материалистичекой парадигмы. Однако при этом она не отрицает ни возможность обретения новых знаний, ни статус старых, которые надеется инкорпорировать в свои модели.

Спустившись с философского Парнаса на грешную землю, мы к своему удивлению обнаружим, что и там обитает модельная живность, которая страдает схожими недугами. Более того, там этих тварей вообще несметное количество. Что есть истина? – риторически воскликнул Понтий Пилат библейского Евангелия от Иоанна, и символически не получил никакого ответа. Увы, картинно задуманная метафора в полном соответствии с тезисом полиомии имела больше одного прочтения. Помимо подразумевавшейся (вероятнее всего) творческим коллективом авторов подстановки читателями в пустое место Иисуса из Назарета, модельное развитие христианства быстро привело к пустоте пассивной эпистемологии «неисповедимых путей Господних», «верую, ибо абсурдно» и философской системы Блаженного Августина. Люди должны были смиренно ожидать Божественного просветления у безбрежного океана неведения. Так и ждали полтора тысячелетия, пребывая в иллюзии обладания той самой истиной. Причем многие до сих пор продолжают это делать. За неполных три года общения с аудиторией БГБ я приобрел бесценный палеоидеологический опыт, лично познакомившись с целым рядом, казалось бы, вымерших модельных форм жизни. Например, еще в этом году кто-то усиленно агитировал меня за то, что от презренного интеллекта надо отречься в пользу некоего «духа». Эта таинственная метафизическая инстанция должна была неминуемо привести нас к выведению высокодуховных и рьяных homo non-sapiens. На самом деле – это самый обыкновенный древний мистицизм, многократно доказавший свою несостоятельность в истории человечества. Я лично неоднократно пребывал в т.н. состояниях «единения с Богом», которые так высоко ценятся в этих кругах. Приход в голову самой обыкновенной мысли посредством инсайта я бы ни за что на это не променял. Плевок в сторону своих настоящих предков, сделавших ставку на этот самый разум, (в отличие от былинных Адамов, Ноев, Атлантов, инопланетян и т.п.) моим собеседником никак логически не обосновывался, причем не без обоснования — ведь разуму доверять нельзя! Это мне сильно напоминает популярную в прошлом веке философскую шутку – докажите существование разумности. Смеяться надо вот где – «докажите» предполагает «разумность», которую и надлежало продемонстрировать.

Отдельный гигантский класс паразитных ментальных моделей составляют особи начальной фазы развития. Конечно же, далеко не все из них, а только те, которые не желают работать над собой и расти к интеллектуальным высотам. Эти фокусницы жульнически заранее заготовили в потайных складках своих юбок ответы на абсолютно все вопросы, которые им можно задать. Тем самым они предлагают псевдо-решения наших проблем, которые не предоставляют ровным счетом никакой конструктивной информации. Что толку от того, если я истолкую произвольное событие посредством Божией воли?! Или вот еще – относительно новый мем интенсивно размножается вирусной заразой в многострадальной России, под названием симуляционизм. По существу, это аналог вышеупомянутых демонических мозгов-в-кастрюле, который утверждает, что весь наш мир – игра, компьютерная симуляция. Однако в простонародном использовании эта модель моментально превращается в генератор объяснений самых разнообразных феноменов. В принципе любое «почему» встречается посредством «по воле демиургов (могучих программистов)». И провожается тем самым экспресс-методом в небытие, а ведь новорожденная модель могла бы жить и развиваться! Обратите внимание на сходство в поведении этих моделей с их скептическими соратницами. Они тоже продают «нет» реальному развитию моделей. Работая в режиме затычек-заглушек, они тоже вывешивают над всеми уходящими вдаль ходами пещеры неведения Платона грозные запреты: «Любознательным вход воспрещен!»

Нет ли суда на все эти «нет»?! Пусть мы не можем строго доказать неадекватность основных претензий скептицизма. Пусть нам надлежит всю жизнь прозябать в одной коммуналке стенка к стенке с сомнением в истинности наших базовых истин. Не можем ли мы подвергнуть эти ментальные модели осуждению на чисто моральных основаниях?! Не удивляйтесь – по моим шпионским данным в мире моделей эпистемология (теория знаний) непосредственно граничит с этикой. Причем одновременно в нескольких местах – на Востоке, сверху и в самой мякоти в серединке. Как так получилось? Тяга к знаниям сделала из обезьяны человека. По некоторым оценкам самобытных теорий – это самое ценное, что у нас есть. С их помощью мы реплицируем их же в себе подобных с дипломами или без, производим айфоны или атомные бомбы, группируемся в церкви или шайки, летим к удивительным звездам или в житейскую трубу. Коль скоро это так, то и обращаться с ними надлежит бережно, с любовью. Исторически эпистемология во многом возникла из желания дать нормативные рекомендации желающим обрести знания – т.е. советы о том, как себя правильно вести. По сей причине мы в полном праве выразить общественное «кю» неправильным ментальным моделям. Мы категорически не согласны на то, чтобы они блокировали развитие наших знаний. Что касается нас самих, то обычная отмазка обыкновенных людей в том, что они прикрываются малой значимостью собственной персоны для науки. Поэтому им якобы разрешено то, что не дозволено ученым. Условный обыватель обитает в условном изме, утверждая, что тем самым всего лишь занимается гимнастикой для ума. Нет, друзья мои, это — глушитель для вибраций мозга, это – песок для забивания извилин, это – интеллектуальное самоубийство, это — эпистемологическая безответственность. Каждая мини-транзакция нашей веры вносит микро-вклад в благосостояние тех или иных ментальных сущностей. Так давайте все же судить модели праведно! Давайте верить в меру!

Мы наш, мы новый суд устроим

И к знанью путь проложим с боем

Мы достаточно побродили вокруг да около моделей эпистемологии, пришло время проникнуть в самую сердцевину. Любая теория должна прежде всего определиться по поводу предмета, которым занимается. Так что же такое знания? Кто знает, пошевелите соответствующей извилиной. А теперь дайте ей отдохнуть, поскольку через неделю ей придется серьезно поработать. Знания о знаниях совершенно бесплатно раздает Блог Георгия Борского.

Модели, предложенные в целях концептуализации исторических событий и оценки деятельности исторических личностей, являются интеллектуальной собственностью автора и могут отличаться от общепринятой трактовки.

В предыдущей статье мы (точнее, теория моделей – в дальнейшем ТМ) определились с метафизической мебелью внешнего по отношению к нам мира. На роль кирпичиков бытия мы выбрали т.н. «живые модели» — зацикленные вычислительные процессы, самым возмутительным образом работающие в подвешенном состоянии, безо всяких компьютеров под ногами. Сегодня для начала нам предстоит обставить другую квартиру — сознания внутри нашей головы. Выбор ТМ не покажется странным старожилам БГБ – это так называемая ментальная разновидность все тех же моделей. В чем их отличие от «живых» сородичей? В самом малом – они не воткнуты в розетку. Только когда через них проходит ток логического анализа, они воскресают — на то короткое время, которое мы уделяем размышлениям. Эта патентная заявка ТМ — достаточно рискованное, не самое распространенное в философском ландшафте утверждение. Большинство мыслителей до сих пор полагает, что ментальными атомами для нас являются пропозиции, образующие своими сгустками практически всю прочую когнитивную флору и фауну. Для ТМ же они – суть информационные ошметки, намеренно мелко нашинкованные нами из более крупных структурных образований в целях организации взаимовыгодного языкового взаимообмена моделями. В рамках эпистемологии нас интересуют прежде всего прочные знания, в отличие от просто верований или мнений. И в том, и другом случае под оными понимается привилегированное сословие внутри всего множества пропозиций или ментальных моделей. Здесь «или» используется в исключающем смысле, посему поневоле придется выбирать. Где же истина?!

В пользу модели ТМ с относительно недавних пор все громче подает свой голос ряд эмпирических дисциплин – прежде всего психология и нейрофизиология. На эту тему я постараюсь написать в будущем пару отдельных статей, а сегодня давайте посмотрим, что удается нарыть исключительно чистым разумом кабинетных ученых. Еще в далекой древности необыкновенно мудрые философы обратили внимание на обыкновенное житейское соображение, что одни и те же слова полностью меняют свое значение в зависимости от того контекста, в котором находятся. Например, мы можем любить свиной хрящик, женщину, Бога или идею, в каждом случае подразумевая под этим понятием разные эмоции или поведение. Другой хрестоматийный пример: «она дала ему ключ, и он открыл дверь». Очевидная интерпретация этой фразы покоится на толстом модельном слое невысказанных представлений о мире. Робот с гигантской мусорной кучей отдельных записей в базе данных может ее «понять» совсем не так, как мы с Вами — ее семантика недоопределена. Мы неявно предполагаем, что ключ вставили в замочную скважину, а не пробили в двери с его помощью дырку как топором. Или что он был полюбовно передан из рук в руки, а не брошен по-бейсбольному. Или мы можем даже сразу выдвинуть несколько рискованную гипотезу, что дама хорошо знакома с кавалером. Коль скоро наш разговор упрямо возвращается к теме любви, то несложно обнаружить изрядную долю горькой правды и в высказывании Франсуа де Ларошфуко о главной усладе современной жизни: «Люди не влюблялись бы, если бы никогда не слышали рассказов о любви». Она в том, что эта замечательная игра строится по образу и подобию моделей, почерпнутых нами из книг или фильмов. Известный нам с прошлых статей Джон Серл величает этот забавный феномен «фоном». Моя собственная генеалогия его модели восходит по крайней мере к средневековому схоласту Жану Буридану и проходит через таких титанов мысли, как Дэвид Юм, Фридрих Ницше и Людвиг Витгенштейн. Под ее обширную крышу можно разместить и подсознательные функции нашего организма, коих тоже немало. Например, Ноам Хомский, описывая свою Универсальную Грамматику, утверждал, что ребенок в состоянии выучить естественные языки только потому, что тот уже обладает врожденными правилами для их разбора. Схожую позицию занимал американский философ Джерри Фодор, аргументируя в пользу наличия у нас встроенного модуля анализа Языка Мышления (LOT).

Возвращаясь к хорошо осознанному, достоверно известно, что многие чисто логические парадоксы, будучи пересажены на модельную почву, теряют львиную долю своего яда и превращаются в законопослушную мирную поросль. Разберем, скажем, знаменитое «Я – лжец». Если видеть за этим утверждением ровно одну пропозицию, то приходится пускаться в различные ухищрения, дабы избежать краха традиционной логики. Она и ложна, и истинна одновременно (если человек лжец, то все его высказывания, включая данное, ложны, но тогда он говорит правду, и т.д. – т.е. этот поп любил собаку). Давайте теперь пририсуем модельный фон и посмотрим, как именно мы приходим к этому противоречию. Мы сначала воображаем себе некоего человека, который нечто говорит. Потом то, что он производит вышеприведенное вранье. Только после этого мы приступаем к изучению полученной модели. Но из нее элементарным анализом мы в состоянии нацедить две пропозиции, несовместимые друг с другом. В результате нам просто не удается построить адекватную ментальную модель, соответствующую этому предложению. Аналогичный пустой результат дает, например, модельный разбор фразы «Это — квадратный круг» — здесь тоже конфликтуют взаимоисключающие понятия. Итак, похоже, что любая изреченная нами мысль транслируется в процессе ее восприятия в семантическую структуру – ментальную модель, причем иногда этот процесс заканчивается неудачей. А сейчас мне самое время, пусть и не очень плавно, перейти собственно к теме сегодняшней статьи — скептицизму. Основной тезис различных разновидностей последнего можно сформулировать в наших терминах так – построение адекватных моделей (т.е. знаний) из наших сенсорных ощущений невозможно в принципе. Иными словами этих менталок, мы проживаем в эпистемологической пустыне. Исход из нее – наша задача на сегодня.

Если до сих пор мы вяло отмахивались от настырных скептических укусов, то сейчас постараемся осуществить решительный контрудар. Первым у нас слово получит современник и оппонент Дэвида Юма (тоже подвергавшего категорическому сомнению ряд самоочевидных истин) Томас Рид: «Разум, говорит скептик, суть единственный судья истины, и ты должен отбросить всякое мнение и верование, которое не основано на нем. Почему, сэр, я должен верить в способности разума больше, чем в перцепцию; они оба доставлены из одного магазина и сделаны тем же самым ремесленником; и если он продает мне одну фальшивку, что мешает ему подсунуть мне другую?» Помимо этого, он заметил, что наши ощущения тоже стоит ранжировать по степени достоверности. Заметим, что этот аргумент может быть использован против разных типов скептицизма – как «знание ни на чем не основано» (назовем этого типа «Пирроновским»), так и «сенсорная информация обманывает» (а этого «Академическим»). И на самом деле, знания о мире являются вполне продаваемым валовым внутренним продуктом наших органов чувств, когда те надежно функционируют в нормальных естественных условиях. Почему тогда мы должны доверять им меньше, чем каким-то мудрствованиям лукавых философов?! И на самом деле, пусть у нас нет стопроцентной уверенности в истинности снимаемых с датчиков нашего тела показаний, может быть и 99% для всех практических целей достаточно?! Схожее по духу «доказательство» реальности внешнего мира в свое время предъявил английский философ Джордж Мур, когда, апеллируя к здравому смыслу, просто поднял две руки к своим глазам. Отсюда немедленно следует, — заявил он, — что вокруг нас находятся какие-то вещи, с которыми мы запросто можем столкнуться. Другими словами, из демонстрации объектов в пространстве следует их наличие. Удалось ли тем самым погасить скандал в философии (о невозможности доказательства существования внешнего мира), на наличие которого горько сетовал еще знаменитый Иммануил Кант?!

Это были безусловно весьма веские доводы в пользу реализма, но до статуса строгого дедуктивного обоснования они, конечно же, не дотягивают. Условный Беркли согласился бы с Муром о появлении в сознании идеи двух рук, поднятых к глазам. Но он бы утверждал, что отсюда никак не следует, что в мире существует что-либо помимо этой самой идеи. Похоже, что оба подхода никак не помогают разрешить проблему Декарта (окрестим ее «Демонической»). Поразить последнюю метким логическим ударом нацелился как-то при случае другой уже знакомый нам вольный стрелок — Хилари Патнэм. Пусть некий гипотетический персонаж Матрицы лелеет мысль о том, что является мозгами-в-кастрюле. В силу самого предположения эта пропозиция истинна. Однако она одновременно ложна, поскольку не опирается ни на одно проверяемое понятие. Гипотеза опровергнута, QED? Я здесь привел резко сокращенную версию философских хитросплетений, в лабиринтах которых неподготовленный читатель может запросто заблудиться. Увы, аргумент не работает, в чем нетрудно убедиться, хотя бы инвертировав изначальный тезис на диаметрально противоположный – он и его истинность «докажет» в те же два счета. Другой расхожий способ борьбы со скептицизмом – апелляция к науке. Коль скоро столько разных моделей многочисленных ученых сошлись к единому описанию мира, то оно ведь не может быть ошибочным?! Увы, «описание мира» неявно предполагает его наличие, что с потрохами выдает округлые очертания этой не в меру раскормленной модели. Тем не менее некое рациональное зерно в этом подходе есть. Именно тот факт, что многие независимые наблюдатели соглашаются в описании внешних по отношению к ним предметам, явно свидетельствует в пользу их внешнего по отношению к ним существования. Более адекватную, на мой взгляд, попытку починить этот последний аргумент предпринял Джон Серл, активно используя свой вышеупомянутый «фон». Мы бы в принципе не могли понять друг друга, — не без оснований заявлял он, — если бы наш фоновый модельный ряд не был синхронизирован. Значит, по крайней мере, все люди обитают в похожем мире ментальных моделей, причем настолько базовых, что им не учат ни родители, ни в школе. Как объяснить это удивительное совпадение? Если исключить вмешательство сверхъестественных сил, то только тем, что эти менталки моделируют одну и ту же внешнюю реальность. Это рассуждение, конечно же, тоже не претендует на математическую строгость, однако обладает существенной убедительной силой. Нам важно отметить в нем две особенности. Во-первых, оно достигает успеха за счет отказа от постулирования наличия «вещей» в «пространстве». Но может быть, это и не нужно, ведь реализм в торговых центрах БГБ можно приобрести без нагрузки в виде материализма?! Во-вторых, исход из бесплодных пустынь скептицизма был произведен исключительно благодаря обетованному миру моделей…

Итак, сегодня мы попытались дистанцироваться от пустынных моделей скептиков. Возможно, мы даже достигли некоторых успехов в выбранном направлении. Развить очень хочется. Нет ли другого способа указать предателям науки и истины на свое истинное место? Да и нет – в Блоге Георгия Борского.

Примечание: Модели, предложенные в целях концептуализации исторических событий и оценки деятельности исторических личностей, являются интеллектуальной собственностью автора и могут отличаться от общепринятой трактовки.

На прошлой неделе мы шарахнулись прочь от круга первого материализма — утверждения о первооснове бытия. Эта ментальная конечность на поверку оказалась внутри информационно болезненно пустой, каковую дыру модели приходится лечить при помощи заплаток из разнообразных плохо специфицированных предметов под общим кодовым названием «элементы». У нас на сегодня осталась еще неразобранной второй отросток модели материализма (даже физикализма-материализма, в дальнейшем «ФМ») – назовем его космогоническим. Здесь мы имеем в наличии длиннющий нарратив, в целом собирающий широчайший рефлексивный эквилибриум в глубочайших философских средах. Эта модель занимает в Академгородке величественный особняк с множеством углов, посему конструктивно в рамках одиночной статьи мы можем надеяться осветить только некоторые из них. Начнем, пожалуй, с самого краеугольного – какова природа законов природы? Что за идиотскую формулировку, скажете Вы, эти философы нафурычили! Здесь как раз тот случай, когда устами детских вопросов гласит эволюция ментальных моделей. Дело в том, что на ряд вещей у нас существует негласное табу для обсуждения и, соответственно, развития. Возьмем хотя бы мой любимый пример — первый закон Ньютона. Что именно тащит стрелу Зенона (или любое тело, движущееся по инерции) из кадра в кадр? Только не надо волноваться и пускать многочисленные риторические круги изо рта, рассказывая мне про азы мироздания. Я в советской школе тоже учился, между прочим, был круглым отличником и даже медалистом. Вы мне объясните лучше, как это все реализовано, что запрятано у этих законов внутри?! Да, конечно, можно поставить двойку и в угол за непослушание. А почему, собственно, я обязан давать первичный онтологический статус этим моделям?! Я тоже при случае на помощь могу больших авторитетов позвать, они за меня заступятся. Так, например, говорил Людвиг Вигтенштейн: «Великое заблуждение современности в том, что законы природы объясняют мир для нас. Законы природы описывают мир, его закономерности. Но они ничего не объясняют».

Что кричать – аминь или аврал? Давайте разбираться – как модель «объяснения» вообще тащит за собой понимание того или иного явления? По мнению Аристотеля, она должна состоять из набора пропозиций, которые он рекомендовал организовывать в квадриги т.н. причин его существования. Современная наука списала за ненадобностью и по выслуге лет как минимум двух из этих древних Буцефалов, оставив только эффективную каузальность и (с оговорками) материальную композицию. Мы считаем, что объяснили происхождение феномена, если нам удается к нему прискакать от изначальной стоянки — известных граничных условий. Чем маршрут надежнее (подробнее), тем успешнее нам кажется результат. Путь нам могут прокладывать частные законы природы, которые мы при желании в состоянии свести к т.н. фундаментальным. Однако дальнейшее проникновение в суть дела блокируется модельным гранитом – формулой в учебнике. Витгенштейн был прав в том, что обрывать на этом наши объяснения – выбор совершенно произвольный, ad hoc. А теперь давайте обратим внимание на вторую разрешенную современной наукой компоненту объяснений – ведь законы природы еще и полностью нематериальны. Это древние атомисты типа Лукреция или Декарта могли воображать себе все физические явления как процесс сталкивания неделимых частиц материи или сцепливания их между собой особо приделанными крючками. Мы-то теперь знаем (или думаем, что знаем), что сие нечто, усердно размешивающее материальную кашу нашего мира, само материей не является. Я бы назвал отношение ФМ к научным законам стыдливым дуализмом. Для проверочных инстанций они маршируют, размахивая флажками и красивыми плакатами с политически выверенными лозунгами. А вот во второй своей тайной жизни втихую воруют метафизическую мебель старушки природы для частного пользования.

Теория моделей предлагает кардинальное решение обеих вышеописанных проблем одним взмахом моего пера. Смотрите сюда — субатомный зверинец нашей физики населяют сплошь одни невидимки. Каждая особь регистрируется в общем реестре зоопарка с паспортом математического объекта. Узнаем же мы об их существовании исключительно из функционального взаимодействия друг с другом, когда сталкиваем их лбами с такой силой, что пузырьки летят нам прямо в глаза. Тогда из каких глубинных метафизических соображений нам так уж необходимо покупать некую материальную субстанцию в виде кошелки для хранения их абстрактных атрибутов?! Мы вполне можем сократить расходы на эту ненужную сущность и представлять их себе в виде вычислительных процессов – «живых моделей». Это еще не все – теория моделей предполагает, что и наши интегральные законы природы реализуются тоже посредством тех же фундаментальных элементов. Как это может быть? Представьте себе, что наше т.н. пространство состоит из сети невидимых моделей. Функционально они связаны между собой так, что их топология изоморфна хорошо известному нам трехмерному ящику Евклида («искривления» которого общей теорией относительности сводятся к модификации параметров этих соединений-«синапсов»). Все вместе они образуют что-то на манер клеточного автомата, популяризированного игрой «Жизнь» Джона Конвея. Каждая клетка (как и полагается моделям) в цикле выполняет свои вычисления по стандартному алгоритму. Синхронизация его исполнения отсутствует, что ведет к релятивистским эффектам. Некоторые кумулятивные свойства оных мы собственно и величаем квантовыми парадоксами или законами Ньютона в макромире. В этой модели роль условных электронов сводится к фишкам (хотя и эти — тоже модели, т.е. нечто вычисляют, например, свой «спин»), передвигаемым по игровому пространству по заданным правилам. Вот так модель стыдливого ФМ-дуализма оказывается избыточной благодаря единственной гипотезе единых нематериальных реализаторов функции материи и законов природы одновременно.

Пройдя чуть дальше от дверного ФМ-косяка, давайте подойдем к неживому уголку, посвященному следующему крамольному вопросу: откуда взялись эти пресловутые законы природы? Сам сэр Исаак Ньютон полагал, что их совместно с его прочими оккультными силами наколдовал для нашего мира непосредственно сам Всевышний. Сейчас по понятным причинам эта версия перестала пользоваться популярностью – ох, уж эти безбожники! Чтобы заменить старую модель на новую, шелковистую, потребовалась альтернативная модная прическа. Есть такой общий гребешок – случайность. Именно она была призвана заменить в нашем словаре «чудо» церковников. Упомянутая выше игра «Жизнь» имеет элементарно простые правила из пары строк. Математическое чудо в том, что в своем классе только они производят феномены эмерджентности. Игра только с ними становится достойной для изучения. Аналогично физики разработали такие развитые модели реальности, что им стало понятно, что наш мир весьма тонко настроен. Минимальное отклонение от правил этой странной игры (законов природы или фундаментальных констант) привело бы к безжизненному и совершенно неинтересному миру. Для объяснения этого феномена с ФМ-позиций приходится активно использовать ту самую тупую случайность и наплодить безумное количество (по некоторым оценкам 10 в пятисотой степени) размазанных то ли по пространству, то ли по времени Вселенных (т.н. Мультивселенная). Нашу неслыханную удачу после этого можно истолковать при помощи «слабого антропного принципа». Теория моделей в этом тупом углу снова предлагает решительно сэкономить. В этот раз на тупых мирах, предположив, что наш является результатом процесса эволюционного отсева моделей. Дело в том, что она не находит принципиальных отличий в законах развития живой и неживой природы.

Именно их взаимоотношениям посвящен последний, красный угол в нашей сегодняшней мини-экскурсии. В ФМ предполагается, что, как химия покоится на мощном ките физики, так и биология базируется на химии. Для обозначения этого феномена философы изобрели особый термин – супервентность. Я его наверняка уже использовал, но теперь дам формальное определение. Уровень Y полагается супервентным на X когда: не бывает (измененных) игреков без (изменения) иксов. Хрестоматийный пример – вода. Общеупотребительные свойства (такие как текучесть) супервентны на атрибутах химического состава молекул вещества (H2O). Теория моделей полагает, что супервентность супервентности рознь. Взглянем в третий раз за сегодня на игру «Жизнь». Из простых микроструктур в ней быстро возникают макрообъекты, которые могут оставаться неподвижными, пульсировать или передвигаться. На несколько более порядков сложные комбинации «фишек» в состоянии реализовать универсальную машину Тьюринга или репликаторы, столь необходимые для запуска эволюционных процессов. Соответственно, теория моделей считает, что важно не путать комбинаторную супервентность (КС) с обыкновенной (ОС). В чем же их отличия?

1. ОС-объекты образуются чуть ли не сами по себе, чуть ли не из произвольного начального состояния. Машина клеточного автомата просто перемешивает свою кашу, образуя естественные сгустки. Аналогично образуются наши звезды, планеты, вода и скалы. А вот КС-объекты надо долго разыскивать в бескрайних комбинаторных просторах. Даже строить как программы или выставлять как домино друг за другом. Жизнь – принципиально комбинаторный феномен. Самые базовые ее кубики (такие, как протеины) уже являются сложными КС-образованиями.
2. Поведение ОС-объектов с необходимостью следует из свойств составляющих их частей. Текучесть воды напрямую выводится из ее физико-химических свойств. Жизнь же использует каузальность машин, на которых запущена, в своих странных целях. Она формирует себе комбинаторное тело и инструменты, а затем играет внутри них роль программы. На уровне фундамента (физики или химии) невозможно понять, что происходит на этом логическом этаже.
3. КС-объекты крайне хрупки в эксплуатации. Единственный испорченный байт в программе может ее убить. Камень же при подобной коллизии всегда останется камнем.

Дарвинистская ФМ-эволюция предполагает, что формирование КС-объектов — дело случайных мутаций и достаточно длительного промежутка времени. Вспомним марксистское определение из предыдущей статьи – они явным образом уповали на бесконечность возможных комбинаций своих элементов. Однако спросите диагональ Кантора – она Вам расставит бесконечности по ранжиру. Проблема этой модели в том, что резко недооценивается размерность задачи. Не только изначальное формирование прото-репликатора, но и его последующая эволюция – прыжки через комбинаторные пропасти гигантских размеров. ТМ утверждает, что никакой массовостью живых организмов такие задачи (математики называют их NP-проблемами) не возьмешь. А случайность тупого перебора не слаще. Выход из этого тупого угла она видит в развитии алгоритма эволюции. Задолго до Большого Взрыва он научился справляться со взрывами комбинаторными…

В почти круглом ФМ-здании мы сегодня обнаружили три тупых угла. Под его Нобелевскими стенами захоронены замечательные мыслители. Но стоит ли бить земные поклоны и молиться на их портреты, как на иконы?! Из этих тупиков не видно обыкновенного выхода. Перелезть через модельные преграды ортодоксии и увидеть Новый Свет вдали – наша задача…

Мы потратили несколько статей на изучение моделей метафизики. Самое время возвратиться из очередного программного прерывания к основной программе передач. Эпистемология снова берет в свои руки штурвал Блога Георгия Борского.

Материализм реализму рознь. Истинность этого утверждения, вероятно, не вполне очевидна для людей, далеких от метафизической проблематики в повседневных заботах. И даже для тех, кто был знаком с диаматом в своей прошлой жизни (например, студенческой в стране Советов). Посему поясню. Один наш читатель не так давно любезно прислал мне для ознакомления современный образец марксистского творчества. Цитирую: «Материя — категория, принятая для обозначения объективной реальности в виде бесконечного множества конечного, движущегося в пространстве и во времени, способного из бесконечного множества своих элементов образовывать бесконечное же множество их сочетаний и группировок, которые, в свою очередь, порождают бесконечное множество разнородных объектов макро и микромира, данных нам в ощущения». Не все золото, что тонна словесной руды. В данном случае мне удалось из нее выплавить две релевантные для нас пропозиции:

1) Объекты макро и микромира состоят из тех элементов, из которых они состоят.

2) Элементов этих бесконечно много, они образуют бесконечное количество комбинаций, посредством которых образуются объекты макро и микромира, данные нам в ощущениях.

Второе высказывание несколько спекулятивно по поводу бесконечностей и в этой редакции страдает от малой информативности. Ее, впрочем, несложно повысить оставшимися за скобками широко известными соображениями. Например, о том, что эти комбинации возникают строго случайным образом. Или о том, что некоторые из оных образовали тех самых «нас», которым в ощущения были даны все прочие комбинации (а заодно и классовое самосознание, позволяющее разглядеть истинность данной комбинации слов). С этими добавками оно становится столь сложносочиненным, что мне придется на его разбор потратить отдельную статью. А вот первая мысль значительно проще, ибо является хрестоматийным примером круговой логики. Причем, далеко не единственным в этом модельном ряду – достаточно вспомнить классическое «учение Маркса всесильно потому, что оно верно» (а верно, конечно же, потому, что всесильно). Здесь Маркса можно по вкусу заменить на Христа, Мухаммеда или даже Путина – это типичный рецепт всех ментальных моделей догматического типа. Называется сей логический ляп аргументом «от успеха». Однако обнаруженный нами круг первый, в отличие от второго, одновременно указывает на центральную точку круга идей материализма – его сильно интересует первооснова мира. Предтеча этой модели, атомизм Демокрита-Эпикура-Декарта, мог с легкостью постулировать существование тех неделимых кубиков, из которых построено все остальное. А вот в современной физике с этим возникают некоторые сложности, поэтому не от хорошей жизни на помощь призываются загадочные «элементы». Пока не конкретизируется, что именно они символизируют, глаза этого определения остаются столь же банально пусты, как у нашего преподавателя марксизма-ленинизма на первом курсе.

Однако мы вовсе не обязаны продолжать барахтаться в вышеупомянутом замкнутом круге материализма. Для начала неплохо было бы отметить то, что «объективная реальность» является всего лишь его побочным логическим следствием. На самом деле реализм вполне совместим и с самым махровым идеализмом, в том числе т.н. «субъективным». В парадигматическом примере даже непримиримый классовый враг всех строителей коммунизма церковник Беркли согласился с тем, что согласие людей между собой по вопросам описания внешних по отношению к ним предметов требует отдельного объяснения. Он предложил в этих целях использовать Всевышнего, с телевышки которого была им для всех нас организована постоянная и синхронная трансляция релевантных ощущений. Если представить себе, что эта сказка не заканчивается немедленно в тот момент, когда аудитория полностью покидает зрительный зал, то мы тоже получаем (научный или онтологический) реализм. Коль скоро это так, то нематериальные первоэлементы вовсе не становятся автоматически угрозой для «объективной реальности», которую мы столь рьяно защищали в предыдущей статье.

Надеюсь, что не все еще забыли – для теории моделей таковыми являются, конечно же, модели, точнее их «живая» разновидность. Эта «жизнь» — не та, о которой Вы возможно подумали. Она происходит от английского «live» как в «live circuit» — т.е. ее запустили, она «под напряжением». Представить себе это можно как компьютерную программу, которая постоянно в цикле выполняет те или иные операции. Или как машину, которая мерно тарахтит себе в том или ином ритме. Или даже как миксер, который настырно перемешивает суп из тех или иных ингредиентов. Давайте теперь вернемся к настоящим живым существам без кавычек – нам с Вами. Для многих философов издавна не было секретом то, что мы обитаем в сугубо функциональном мире. Мы воспринимаем предметы прежде всего в соответствии с той ролью, которую они могут сыграть в нашей жизни. Это — стол, на нем едят. А это — стул, на нем сидят. А это — попкорн, из порочного круга вон (ибо Менздрав БГБ предупреждает: это опасно для ментального здоровья). Да и наше отношение друг к другу следует этому образцу. Мы абстрагируемся от того, что постоянно теряем молекулы, из которых состоим. И от того, что наше тело заменяет практически все свои клетки каждое десятилетие. И даже от того, что в молодости выглядим совсем не так, как в старости.

Так говорил Жиль Делёз (в соавторстве с Феликсом Гваттари): «Кругом одни машины – настоящие, не метафорические: машины, которые рулят другими машинами, машины, которыми рулят другие машины, со всеми необходимыми сопряжениями и соединениями. Любая машина-тела встроена в машину-источник-энергии: одна производит поток, который другая прерывает. Грудь — машина для производства молока, а рот – машина, сопряженная с ней». И в самом деле, если одеть соответствующие очки модельного видения, то вся наша жизнь покажется гигантским конгломератом, нет, даже кругами кипящего адского варева из взаимодействующих машин. Вы садитесь в автомобиль и становитесь программой внутри него. Но и когда Вы берете в руки обыкновенную отвертку, то тоже становитесь программой в машине, образуемой им, стеной и шурупом. Вы заходите домой и становитесь программой в примитивно управляемой системе домотики. Наше собственное тело – тоже машина, функционирующая по определенному алгоритму. Информация об окружающей действительности поступает вовнутрь от устройств ввода, обрабатывается в черном ящике нашего мозга, превращается в модель трехмерного пространства, забитого макрообъектами, а затем волеизъявлением приводит в движение те или иные устройства вывода. Однако все эти машины вместе взятые вовсе не наяривают бесконечные ортодоксальные обороты вокруг собственной оси. Исход за пределы заколдованного круга вполне возможен, более того, постоянно происходит на наших глазах. Комбинации известных действий производят новое поведение в жизни. Комбинации известных ингредиентов производят новые блюда в кулинарии. Комбинации известных компонент производят новые товары в инженерии. Комбинации известных элементов производят новые стили в искусстве. Комбинации известных идей производят новые модели в науке. Все эти разнообразные сочетания различных машин друг с другом производят развитие программы за счет комбинирования многочисленных готовых полуфабрикатов-модулей-моделей. Круг повторяющихся машинных операций раскручивается в эволюционную спираль настоящей жизни.

Сильно похоже и на то, что и сама подслеповатая госпожа эволюция вовсе не материалистические элементы-атомы комбинировала на своем долгом жизненном пути, а «живые» модели. Жгутики одноклеточных существ, крылья птиц, глаза животных – повсюду мы видим последовательность развития идей-функций, а вовсе не инертной материи. Модный в современной биологии термин экзаптация (введен в эксплуатацию Стивеном Гулдом) означает приспосабливание готовых органов тела для исполнения новых для организма функций (например, крылья пингвина в качестве плавников). Этот широко распространенный феномен имеет четкий аналог в мире ментальных моделей – рассуждения по аналогии. И в мире «живых» моделей – «вызов» готового модуля-подпрограммы с новыми параметрами. Апостериори сформулированный (т.е. через обобщение эмпирических данных) закон Долло утверждает, что эволюция необратима (единичные обнаруженные исключения из этого правила только подтверждают его истинность). Откуда такое суровое отрицание осцилляций по кругу — в предположении кромешной случайности мутаций? Обычно этот феномен объясняют необозримым пространством возможных изменений – вероятность точного отката «апдейта» ничтожно мала. Однако, когда эволюция несколько раз подряд в разных своих ветках продуцирует сложнейшую механику глаза, то приходится постулировать узость того же самого пространства. Так, товарищи материалисты, нельзя себя вести – логика не позволяет, а Гегельщину мы давно сдали в пыльный архив истории за ложностью. Почему бы тогда не предположить, что сей удивительный феномен производится моделями, развитие которых по нашим наблюдениям осуществляется единственным методом – их комбинацией?!

Итак, теория моделей, хоть и не следует современной моде, носит вполне солидные научные одежды. Более того, она предложила совершенно конкретное наполнение для загадочных черных ящиков с ярлыком «элементы». Означает ли это то, что это тоже материалистическая модель?! Для ответа на этот вопрос необходимо разрубить пустую, но удушающую разум петлю круговой логики определения в прологе этой статьи. Если пресловутый «материализм» трактовать так широко, как анти-идеализм или реализм (который, напомню, всего лишь постулирует независимость мира от сознания), то скажите мне, какая адекватная модель не попадет под этот гигантский купол? Если же утверждать что-то более конкретное, типа «наивных» утверждений о существовании материальных микрокомпонент в блок-пространстве и построенных из них макрообъектов на принципах отношений частей к целому, то ответ получится категорически отрицательным. Теория моделей рассматривает эти представления в одном ряду с идеей о том, что домомучительница залезла внутрь телевизора. Виртуальная реальность странной игры по имени жизнь вовсе не должна восприниматься как действительная. Ее «элементы» возмутительно нематериальны, а их сопряжение друг с другом происходит сугубо функциональным образом. Иллюзия же нахождения в пространстве у нас возникает из модели-картинки, сформированной сложнейшей машиной головного мозга. Таким образом, исход из бесконечных материалистических кругов регрессии теория моделей нашла в нематериальных базовых каузальных элементах — в программах, которым не требуется компьютер…

Сегодняшнюю статью я потратил на модельное описание живой природы. Как насчет физического мира? Разве его можно представить себе в виде каких-то идиотских программ, запущенных на кромешной пустоте? И как эта гипотетическая машина может сопрягаться с многообразием видов живой природы?! Отправимся в самые дальние уголки мира моделей – с Блогом Георгия Борского.

“Il n’y a pas de hors-texte”. Есть ли где-то такой бы-мир, где Жак Деррида пусть и в преклонных годах, но еще жив и здоров?! И вдобавок по совету Владимира Маяковского выучил русский за то, что на нем некогда разговаривал Владимир Ленин?! Если да, то в нем он неприятно удивлен популярной рунетовской версией своего знаменитого однострочника – «нет ничего вне текста». На самом деле более правильный перевод должен был бы быть: «не бывает вовне-текста». Вот уж воистину в применении к данному случаю. Большая проблема оракулизма хоть в Священных, хоть в философских Писаниях заключается в необходимости применения герменевтики – толкования неочевидного или вовсе утерянного смысла. А если еще и сам текст написан черными буквами по белому шуму в информационной линии, то что можно отловить в его мутных непрозрачных глубинах? Ответ очевиден — что угодно, но с большой вероятностью совсем не то, что задумывалось автором. Двадцатый век в философии можно по праву охарактеризовать решительным поворотом к изучению языка и того смысла, который за ним скрывается. Эти проблемы оказались в фокусе не только аналитической, но и континентальной традиции, в том числе знаменитой программы «деконструкции» самобытного французского мыслителя. В моем прочтении Деррида всего лишь имел в виду достаточно банальное соображение о том, что не бывает таких текстуальных айсбергов, под которыми не был бы спрятан гигантский слой ментальных моделей. Однако вышеприведенное высказывание в вышеприведенном переводе и вовне-неприведенного-контекста можно запросто интерпретировать и как отрицание реальности окружающего нас т.н. объективного (или физического) мира.

В предыдущей статье мы изучали творчество Декарта, праотца современной философии. Мы видели, как под натиском урагана его систематического сомнения не устояли хорошо укрепленные общественным мнением дамбы общепринятых догм. Так можем ли мы быть уверены в существовании наших тел и прочих предметов вокруг нас?! Ошибочно полагать, что массовые ментальные дуэли по этому поводу начались именно с брошенной им перчатки – тень отцов этих моделей можно обнаружить еще в Платоновской метафоре пещерных теней. Мир дан нам в ощущениях – отношение к этой незамысловатой истине является той лакмусовой бумажкой, которое отделяет любителей философии от ее ненавистников. С их помощью мы конструируем понятия, а уже на этом фундаменте покоятся все остальные наши менталки – те, которыми оперируют выдающиеся деятели науки, искусства и … обеда нашего насущного. Из пропозиции «мне видится попкорн» логически «попкорн существует» не следует, как бы нам не хотелось обратного. Если Вам эти соображения кажутся бестолковыми, то Вы подписаны на бесполезный для Вас блог. Ошибочно полагать и то, что спекуляции антиреалистов умерли в семнадцатом веке. Напротив, эти вибрации со временем только усилились. Так говорил епископ Беркли в восемнадцатом: «Если материя существует, то мы это узнать не можем. А если нет, то ровным счетом ничего не изменится». Т.е. объекты – всего лишь набор идей о них. Программу метафизических исследований для века девятнадцатого, как известно, составил Иммануил Кант. С одной стороны, он сетовал на то, что невозможность доказать существование внешнего мира является скандалом для философии. С другой — настаивал на принципиальной непознаваемости Ding an sich (вещи-в-себе) и утверждал, что все эти вещи всего лишь расположены у нас в мозгах. Объекты суть перманентные возможности их ощущения, — настаивал крупнейший представитель параллельной (эмпирической) ветки философии Джон-Стюарт Милль. Этот скандал в модельном семействе не затих и до сих пор. Напротив, похоже на то, что скептицизм по отношению к реальности становится модным.

Замечательным мыслителем и просто хорошим человеком был Нельсон Гудмен. Прославился он открытием т.н. новой проблемы индукции посредством предикатов типа «берый» и «селый» (эти темные материи мы будем изучать в светлом блоговом будущем). Его вообще сильно интересовала проблема нарезания понятий из наших феноменологических ощущений. Отсюда основной аргумент – ничто не заставляет нас распилить звездное небо на строго определенные созвездия. Не только Большая Медведица и Сириус над головой, но и попкорн непосредственно перед нами — результат произвольного решения внутри нас. Значит, мы сами творим придуманные нереальные миры, проводя те или иные границы вокруг них. Схожую позицию занимал другой выдающийся философ прошлого века Хилари Патнэм – по его мнению, вместо того, чтобы воображать себе независимую от нас реальность, мы должны смириться с тем, что «сознание и мир вместе составляют сознание и мир». В наших терминах речь шла о том, что существуют множественные способы построения ментальных моделей одного и того же явления. Конкретно по поводу этих Г-образных (от Гудмена) возражений стоит чуть воспарить в концептуальные высоты и прояснить вопрос о том, какой именно тезис мы почитаем за реализм и какой за его отрицание (т.н. антиреализм).

Под этим единственным словом, как это обычно бывает, скрывается большая Гамма разнообразных явлений. Оставим вовне-текста сегодняшней статьи социалистическую разновидность, равно как и прочие одноименные течения искусства и политики. В рамках философии это — утверждение о существовании чего-либо. Например, модальный реализм утверждает реальное наличие бы-пространств. Этический — постулирует объективные добро и зло. Средневековые схоласты понимали под тем же названием житие универсалий на Платоновских небесах. Нас же в данном контексте интересует внешний мир, и здесь реализм (можно назвать его онтологическим или научным) сводится к утверждению о том, что тот никак не зависит от наших ментальных моделей. То есть, пересели нас всех скопом в рай или ад, это никак не скажется на функционировании того, что останется. Удается ли перепрыгнуть через голову этого тезиса при помощи хитрого хода под литерой Г? Положим, что мы наблюдаем на небе ровно три звезды. Логики говорят нам, что из них можно создать семь понятий (различной группировкой). Однако переход от одной системы кодирования в другую элементарно алгоритмизируется. Более того, в отсутствие людей сам феномен никуда не исчезнет, разве что некому его будет дискретно преобразовывать в ментальные модели. Несколько сложнее дело обстоит с вещами типа денег или президентов. Это – атрибуты тех или иных социальных игр, в которые мы вовлечены. Без нашей веры они и в самом деле осиротеют и полностью потеряют свое символьное значение. Однако эти совершенно адекватные наблюдения по поводу подобных понятий полностью неприменимы по отношению к замечательным звездам над головой или неприметному попкорну внутри нас. Как бы мы ни распихали их по отдельным лоткам, есть нечто реальное, что поддается этой процедуре сортировки.

Хотя вышеприведенные примеры далеко не исчерпывают все атаки антиреалистов под высоким куполом трансцендентной философии, я хотел бы перейти к более приземленным наукам. Представьте себе, даже некоторые физики ставят под сомнение реальность физического мира. Так говорил Джон Уилер: «Вселенная не существует «где-то там» независимо от нас. Мы неизбежно вовлечены в создание того, что кажется происходящим в ней. Мы не просто обозреватели, мы участники … создания прошлого, равно как и настоящего, и будущего». Что здесь имелось в виду? Некоторая метафизическая (и несколько эзотерическая) интерпретация некоторых квантовых парадоксов. Например, в целом весьма красивая и наполненная информационными ветрами волновая функция Шредингера производит безвольный коллапс в процессе любого измерения. Что именно его вызывает? А ну как вовлечение в него нашего сознания? Отсюда ровно один шаг до вышеприведенного однострочника Уилера. Однако современные модели процесса т.н. «декогеренции» (например, Войцеха Зурека) не без серьезных эмпирических оснований утверждают, что для перехода от микромира к известной нам макро-Вселенной вовсе не требуется присутствие сознательных наблюдателей, оно происходит само по себе вероятным следствием коллизий частиц т.н. материи между собой.

Последовательно спускаясь к уровню домохозяйки, я бы напоследок сегодня хотел взглянуть на модель т.н. симуляционизма. Всплеск ее популярности в последнее время, по моим наблюдениям, вызван прежде всего усилиями специализирующегося на скандальных темах шведского философа Ника Бострома и высказываниями крупнейшего строителя энергетических пирамид современности Илона Маска. По существу, это мутировавшая версия демона Декарта или мозгов в кастрюле из предыдущей статьи, модельная особь отряда теизма вида чтототеизма (поскольку в ней могучие программисты исполняют роль Всевышнего). Утверждает она всего лишь, что мы проживаем в компьютерной симуляции на манер наших игр виртуальной реальности. Коль скоро вся эта возня в окрестностях затеяна исключительно ради удовольствия некоторых личностей, то в их отсутствии внешний мир попросту не нужен. Тем самым это тоже четкий антиреализм. С чисто философских позиций эта модель неопровержима, хотя и крайне уродлива. Ее основная проблема в том, что эстетическое удовлетворение нам приносит только непрерывная космогония от Взрыва Большого (лучше еще раньше) до информационного (лучше еще дальше) – то есть от простейших первоначал до тех навороченных модельных образований, которые мы наблюдаем в непосредственном окружении. Это было понятно философам еще в далекой древности – неслучайно острым желанием античной науки (от досократиков до неоплатонизма) было обнаружить элементарные первоосновы бытия. Когда мы постулируем более сложных (чем мы сами) Творцов мира вокруг нас, то отправляемся в прямо противоположном направлении бесконечного регресса (кто тогда сотворил их?)

Я вообще принципиально не смотрю видео – слишком много ненужной, даже паразитной информации, неуклюжая попытка ментальных моделей проникнуть вовнутрь не через логические каналы, а тупым сенсорным навалом. Однако недавно мне пришлось сделать исключение к своему правилу, поскольку меня попросили прокомментировать ютьюбовский ролик, который вознамерился не только защитить симуляционизм от вышеприведенных нападок, но и даже привести доводы в его пользу. Профессионально сделанная анимация свидетельствовала о могучих источниках финансирования в мета-контексте. О чем же говорил сам фильм? Основным аргументом по давно проложенной колее оказалась, конечно же, апелляция к квантовым эффектам. В частности, было подмечено удивительное подобие между поведением компьютерных игр и микромира. Оказывается, и те, и другие «не прорисовывают» те области виртуальной реальности, куда не заходит ни один игрок — ради экономии вычислительных ресурсов. По отношению к человеческому софту замечание совершенно верное, но как же на самом деле орудуют квантовые штукари? На первый непросвещённый взгляд, там и в самом деле микрочастицы или фотоны света в отсутствие наблюдателей «размазаны» по пространству, проникая во все открытые им щели одновременно. Однако эта аналогия даже не просто ошибочна — на самом деле вывод должен был быть сделан диаметрально противоположный. Проблема не только в том, что для декогеренции вовсе не требуются сознательные наблюдатели-игроки. Настоящая беда кроется в нехитром соображении, что (в предположении компьютерной реализации) для поддержания «размытости» волновой функции требуется на много порядков больше процессорных мощностей, чем для «прорисованного» передвижения атомарных частиц. Таким образом, приведенный аргумент вовсе не подтверждает, а опровергает выдвинутую гипотезу. Не логикой, так банальным обманом — наглые ментальные модели обретают себе поклонников.

Людвиг Витгенштейн как-то высказался в том смысле, что смысл философии в превращении заретушированной бессмыслицы в очевидную. Подводя итоги, надеюсь, что я эту задачу настоящей статьей в некотором смысле решил. Несмотря на многочисленные попытки, антиреалисты так и не сделали серьезного скандала в модельном семействе. Все-таки есть не менее серьезные основания полагать, что мир не только существует в нашей голове, но и вертится вовне ментального текста нашего сознания…

Мы сегодня разгромили ряд современных моделей антиреализма. Точнее, тешим себя надеждой, что разгромили. Но не попала ли под огонь той же критики наша собственная теория моделей? Разве она не повсеместно баловалась метафорой «жизнь – странная игра»? Разве она не отличилась радикальными высказываниями о нереальности пространства? Пора нам взглянуть на эту даму в непосредственной близости. Модель моделей – в гостях у Блога Георгия Борского.

Предположим, у Вас есть друг. Ну, не то чтобы обязательно даже друг, а просто приятель или знакомый. И пусть Вы его поймали на откровенном вранье. Ну, не то чтобы он постоянно Вас обманывал, но бывает – раз, другой, третий. Как поступите – развод и девичья? Или будете инвертировать поступающую от него информацию по модели басни про лгуна? Или все же простите его по-христиански великодушно, как ни в чем ни бывало? А теперь давайте у Вас будет компьютер. Ну, не обязательно даже компьютер, пойдет и айфон или любой другой современный гаджет. И пусть он самым похабным образом безобразно работает, например, зависает. Ну, не то, чтобы раз за разом, но регулярно случается это с ним, причем в самые неурочные моменты. Как поступите – выкинете его прочь как дефективного? Или сдадите в ремонт как сломанного? А может быть, сэкономите деньги и попытаетесь с ним как-то мирно сосуществовать? Не знаю как у Вас, а моя интуиция сообщает мне, что наше решение будет существенно разниться для одушевленного и неодушевленного предметов. А вот как тогда относиться к нашим собственным органам чувств? Они ведь нас тоже периодически вводят в заблуждение. Парадигматический древний пример — весло, погруженное в воду. Оно кажется нам сломанным. Или вот возьмем оптические иллюзии. Верхняя шпала Понзо и нижняя черта Мюллера-Лайера (см. ниже) упрямо видятся нам длиннее своих напарниц, даже если мы совершенно точно знаем о том, что они одинаковые.

Именно подобного рода обманы зрения имел в виду Платон, создавая свою знаменитую аллегорию пещеры. Как мы видим, он относился к этим хитрым проделкам видения отнюдь не как к милым шалостям. На них была построена гигантская метафизическая картина, в котором нашему миру отводилась жалкая роль теневого отделения небесного рейха вечных идей. Значительно спокойнее и покладистее относился к эмпирике его не менее знаменитый ученик Аристотель. Да, наши сенсорные модальности легко могут обмануть, соглашался он, и даже пополнил известное собрание кунст-камеры курьезов тем, что сейчас величают «иллюзией водопада». Тем не менее в большинстве случаев их показаниям вполне можно доверять. Весьма взвешенная современная позиция, не так ли? Однако у Сократа было очень много духовных отпрысков. Как легко можно догадаться, его скептические наследники оккупировали диаметрально противоположный логический угол. Вышеупомянутые проблемы как нельзя лучше вписывались в их готовую излюбленную модельную схему. О них трубили не только пирронисты, с творчеством которых мы познакомились в прошлой статье. Их воспевали и относительно более благоразумные (в отличие от своих радикальных коллег, они полагали, что некоторое знание все же возможно – например, о том, что никакое другое знание невозможно) т.н. Академические скептики.

Все долгие христианские века античный скептицизм не был в почете. Еще бл. Августин «разгромил» «академиков» в одной из своих работ. Я не могу с ходу вспомнить пример такого схоласта, который бы не излучал догматическую уверенность в том, что познание мира не только возможно, но и в принципе уже состоялось совместными усилиями трех Божественных ипостасей. Второе пришествие этих неортодоксальных идей случилось уже в шестнадцатом веке, насквозь беременном наукой. Важную роль в этом процессе сыграли французские мыслители, среди которых выделялся Мишель де Монтень. Выросший на этом модельном ряду крестный отец современной философии Рене Декарт не мог остаться в стороне от столь животрепещущих вопросов. Его «Размышления» олицетворили попытку снести все величественное готическое здание Аристотелевской науки на принципах всепроникающего сомнения. Конечно же, одной из первых целей в этом процессе для него стала информация, поступающая с наших телесных датчиков: «чувства обманывают нас время от времени, благоразумно никогда полностью не доверять тем, кто обманул нас хотя бы раз». Итак – снова архетипичное «не верю!» Причем облеченное в значительно более внушительные доспехи. Ибо тезис, который выдвинул Декарт, был много сильнее. Он гласил, что мы не в состоянии доказать существование ни внешнего мира, ни даже собственного тела! Как же так, спросите Вы?! А вот так — коль скоро мы не доверяем перцепции, с какой стати мы должны принимать на веру результаты ее работы?! И в самом деле, мы узнаем о существовании т.н. объективной реальности исключительно благодаря потоку сознания у нас внутри. И в самом деле, когда мы спим, события, наблюдаемые нами во сне, не имеют ни малейшего отношения к происходящему вовне нас. Кто тогда гарантировал, что не то же самое происходит во время т.н. бодрствования?! А затем в наш бренный мир был и вовсе впущен настоящий демон. Что, если совершенно все ощущения, впечатления и мысли в нашей голове происходят из враждебной роду человеческому инстанции?! Что, если их все скопом забрасывают в нашу голову совсем не те естественные процессы, которые мы предполагаем, а этот Злой Обманщик?!

Этот аргумент, равно как и трилемма Агриппы, пережил века. Более того, он обрел новую жизнь в т.н. «мозгах в кастрюле». В этом популярном мыслительном эксперименте Гилберта Хармана средневековые мифические персонажи были всего лишь заменены на современных безумных ученых. Суть одна – мы не можем быть уверены в том, что не живем в Матрице и что нашими мозгами не манипулируют с целью создания иллюзии виртуальной реальности. И какие же выводы сделал из него Декарт? Замечательный мыслитель желал вовсе не только разрушать, он стремился из осколков старого построить новый мир. Посему он пошел в построении своей модели значительно дальше. Вначале пришел к выводу о том, что в одной единственной истине мы все же можем быть совершенно уверенными – собственного существования. Ведь мы мыслим, и даже если эти мысли имеют демоническую природу, они от этого не перестают быть мыслями. Ergo (следовательно) — cogito ergo sum (я мыслю — значит существую). Немного, однако, удалось нам до сих пор узнать о Вселенной и о себе, интересно, что же будет дальше?! Пришлось обнаружить в машине нашего мира спрятавшегося там Бога. Его Декарт контрабандой протащил в свою модель, воспользовавшись версией т.н. онтологического аргумента св. Ансельма. После этого дело пошло по давно накатанной теистической колее. Коль скоро у нас есть в наличии милосердный Всевышний, то с ним приходит и уверенность – из этого источника можно черпать исключительно кристальную воду чистой правды. Для достижения статуса железобетонного эпистемологического знания любой проблемы требуется всего лишь одно – четкое и ясное представление ее сути. Остальное – дело несложной техники. Именно с ее помощью Декарту удалось поднять из недр неведения такие интеллектуальные громады, как завихрения материи для вращения планет или животных духов для разжижения мозгов…

И опять новая волна конструктивного скептицизма оказалась необыкновенно полезной для эпистемологии. Редкой оказалась позиция Ричарда Рорти, который полагал, что теорию знаний пора хоронить. Или Уилларда Куайна, что ее пора натурализовать. В целом философы стали активно искать средство от обнаруженной болезни. Кардинальное хирургическое лечение предлагали логические позитивисты, утверждавшие, что проблема принадлежит к классу «псевдо-научных». Однако эта популярная одно время модель потерпела сокрушительное поражение под огнем многочисленной критики. Другой альтернативой стала теория т.н. прямого или «наивного» реализма. Основная идея следующая — стоит различать перцепцию, результатом которой являются пропозиции (или их конгломераты-модели), с ее феноменологической основой. И в самом деле, на самом низком уровне мы ощущаем всего лишь «квалии» — качественное восприятие «чего-то как-то». Пусть мы, посмотрев наверх, обнаруживаем помимо этого «как-то», что там нечто золотеет на голубом. Здесь эти сырые факты уже чуть приодеты в некие теоретические понятия (цвета, которым нас научили в раннем детстве). На следующем этапе мы уже можем сказать, что распознали на небе Солнце. Еще дальше следует модель-утверждение «Солнышко проснулось». А там и до геоцентризма недалеко. Так вот, иллюзии, о которых шла речь выше, возникают этапом позже феноменологии. Получается, мы вполне можем утверждать, что сенсорные данные на самом низком до-пропозиционном уровне обоснованы сами собой, а ошибки появляются позже, на этапе последующей обработки информации. Ergo, никто нас и не обманывает.

Интересное решение предлагает относительно недавно возникшее эпистемологическое направление под названием контекстуализм. Его отличительная черта – это утверждение, что модели становятся знаниями или наоборот в зависимости от контекста. В применении к демону Декарта его можно сформулировать следующим образом – да, существует риск быть жестоко обманутым. Однако для тех целей, которые мы преследуем (т.е. в том контексте, где мы находимся), он совершенно нерелевантен. Следовательно, его можно игнорировать. Схожую модель поддерживает теория моделей. С точки зрения ее метафизики мы как раз и являемся вариантом тех самых «мозгов в кастрюле», которых все как Берклианского черта боятся. Однако отсюда ровным счетом ничего не следует для нашего эпистемологического состояния. Пусть мы играем в странную игру — страдания в ней никто не отменял. Кастрюля, значит кастрюля. Надо устраиваться поудобнее в том, что дают. Если верить верующим, то люди и не в таких условиях еще живут. Если же верить в меру, то адское пекло в кухне нашего несовершенного мира никакие демоны не разводят. Мы всего лишь варимся в собственном соку. И это мы должны превратить наш мир иллюзий в настоящий рай…

Совсем несложно предугадать, как отзовутся мои слова. Не бином Ньютона – по крайней мере, для человека, который уже третий год работает ферментом для переваривания попкорна. Подавляющее большинство проведет ровно одно мгновение у виска — что с этих безумных философов взять? Не думай о моделях свысока! Мне придется снова отклониться в сторону от основного повествования. Объективная реальность – следующий объект в объективе Блога Георгия Борского.