№60 1001 кошка

«Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам». Этот Шекспировский однострочник весьма популярен в англоязычном мире. Не уверен насчет процветания переводов сего мема на территории Российской Федерации. Зато точно знаю, что с моей оборотной стороны уже не железного, но еще санкционного занавеса его применяют весьма часто, хотя большей частью некорректно. Будучи выдернутым из контекста, он может быть, например, использован в качестве разрешенного «аргумента» в высокой дискуссии о наличии неразрешенных наукой сущностей, таких, как Всевышний. На самом деле, в чем нетрудно убедиться всем желающим, в тексте пьесы принц Гамлет, напротив, апеллирует к эмпирически зарегистрированному им явлению природы, хоть и сверхъестественному – привидению. Ну, а в контексте нашего курса статей «Современной философии науки» прямо по курсу все те же размножающиеся на глазах парадоксы тождественности. И поэтому уместнее было бы выразиться, например, так: есть много премудростей в библиотеке, что и не снились простому человеку. Один из таких «современных софизмов» мы разбирали в прошлой серии нашей научно-популярной передачи. Напомню, речь шла о мыслительном эксперименте Питера Ангера (в другой редакции Унгера), в котором тот продемонстрировал изумленному роду людскому грозно нависшую над самим его существованием «проблему многих». И случилось так, что примерно в то же время была опубликована еще одна работа, предложившая альтернативную формулировку все того же фантастического природного феномена. И со столь же катастрофическими для душевного спокойствия моделей «народной метафизики», но полезными для их развития последствиями.

Отличился соотечественник знаменитого драматурга и один из последних монотеистических могикан в традиции аналитической философии. И звали его тоже Питер, хотя отзывался он на другую фамилию-клич — Гич. Возможно, это христианское смирение не позволило ему озадачиться проблемами собственного «Я». Зато его заинтересовали некоторые особенности жития наших ближних домашних животных: «Кошка сидела на окошке. Эта простая история приводит к проблемам в предположении, что кошка самая обыкновенная. Поскольку тогда у нее есть как минимум 1000 волос. Если любой из них теперь выдернуть, то на окошке все еще останется кошка. Она отличается от предыдущей, хотя нельзя сказать, что это мы ее создали. Значит, она присутствовала и раньше. Следовательно, на окошке сидела 1001 кошка». Нетрудно убедиться в том, что эта мурлыка (в оригинале Тибблс, но мы назовем ее по-нашенски Муркой) – добрая знакомая уже известного нам злостного неплательщика Чебурашки. Вовсе необязательно было ее мучить, последовательно выдирая одну волосинку за другой. Вместо этого достаточно было взглянуть на субатомную вакханалию, которая происходила на внешних границах ее тела. Или даже внутри него – например, в процессе переваривания недавно выпитого блюдечка с молочком. Тогда бы мы смогли локализовать комбинаторно бесчисленное количество ее почти-двойников. Но это все малосущественные детали о вопросе ее существования. Сегодня для нас важен диаметрально противоположный вывод, сделанный в самом конце приведенной цитаты. Вместо отрицания наличия хотя бы одной из кошек, было предложено обнаружить на ее месте целый кошачий питомник…

Что будет, если из каждого тезиса производить отдельный изм? Примерно тот бардак, который творится нынче у наших мудрецов. Развелось этого кича не меньше, чем кошек на окошке у Гича, причем нередко их тоже непросто отличить друг от друга. Конкретно в применении к вышеприведенной позиции Питер третий (ван Инваген) ввел в употребление термин «универсализм». Я предпочел бы какой-нибудь «щедризм», дабы подчеркнуть неэкономный характер этой модели. Она готова раскошелиться и предоставить чуть ли не равноправный метафизический статус совершенно безумному количеству существ. Если находятся хоть какие-либо части, то, будучи взяты вместе, они у нее немедленно составляют что-нибудь целое. Причем им для этого даже вовсе не обязательно быть слитно расположенными в пространстве. Универсалисту ничего не мешает создать произвольную составную понятийную сущность, скажем, скомбинировав воедино уже известных нам бесфамильную Мурку и безответного Джорджа Мура. При этом они запросто станут тихо мурлычать и лихо морочить нам голову одновременно. Если мы этого не делаем, то исключительно по вредной эпистемологической привычке и прочих предрассудков. В результате мы получаем такой потешный набитый битком мир, что вам и не снилось, хоть в летнюю, хоть в зимнюю ночь. В чем же преимущества этого подхода? Они прежде всего в легкости нахождения ответа практически на все мереологические парадоксы. При этом сея модель не отправляет наподобие кровожадного и просто жадного нигилизма при помощи бритвы Оккама на дно онтологического колодца столы и стулья, котиков и собачек, не говоря уже о «Я» или «Вы». Это значительно лучше сочетается с общепринятыми «муровскими фактами» пресловутой «народной метафизики».

Впрочем, риторические обвинения предыдущего абзаца не вполне справедливы, поскольку у щедристов щедро напильников скруглить косяки модельных углов. Один из них, производства влиятельного американского философа Дэвида Льюиса, я хочу предложить на Ваш суд и вердикт. Нет, не один, а целых два. На первый обычно ссылаются при помощи весьма протяженного слова «супервалюационизм». Идея в наблюдении за тем, как в языковой практике используются нечеткие понятия. Например, мы запросто оперируем предикатом «лысый», не утруждая себя подсчетом волос на голове у соответствующего субъекта. В применении к Мурке тоже можем назвать ее пушистой или наоборот, оставляя без рассмотрения гигантскую гамму возможных состояний посередине между этими двумя экстремумами. Получается, что в общении нас не столько интересует передача подробно детализированной истины, как аморфной «супер-истины» (отсюда происходит головная часть названия изма) – только то, что релевантно для приблизительной оценки (по-английски valuation – а это его длинный хвост) данной жизненной ситуации и ни битом информации больше. А теперь, коль скоро модельный инструмент обработки неточностей заточен, можно испробовать его для дела раскалывания орехов метафизических парадоксов. Да, пусть на окошке сидит легион кошкообразных образований. Но — когда мы говорим в его сторону «кис-кис-кис», то вовсе не имеем в виду эти многочисленные куски кошачьего мяса. Да, они все могут пересекаться в пространстве. Но — мы вовсе не пытаемся выбрать какую-то строго определенную комбинацию микрочастиц материи из всей этой кучи. По аналогии с «лысым» нам до черта лысого, сколько именно волосков у нее окажется в шкуре. Для нас важно только то, что нам удается достичь своей цели, в данном случае привлечь внимание своего любимца. «Кошка на окошке» здесь как раз и является супер-истиной, которую мы имеем полное право утверждать.

Обещанная мною вторая модель Дэвида при крещении получила от него значительно более простое имя — «Almost identity». Однако его я тоже затрудняюсь перевести на великий и могучий в виду отсутствия в нашей «идентичности» ихнего, пусть заурядного и хилого, но нужного мне семантического обертона «личности» как в «Identity card» (ID карта). Тем не менее в «тождественности» его тоже нет, поэтому пусть это у нас все же будет с оговорками «почтидентичность». Идея заключалась в том, чтобы расщепить единое черно-белое отношение идентичности (кошка Мурка численно идентична самой себе, но численно отлична от Джорджа Мура) на тысячу и один оттенков серого. Если ни одна из биологических клеток этого домашнего животного не делит одну и ту же клетку пространства-времени с фрагментами человеческой плоти знаменитого философа, то это маргинальный случай их четкого отличия, не-идентичности. А вот живо интересующая нас тысяча и одна живность Питера Гича дают очень даже непустое множество в пересечении своих составляющих частей. Тогда они как раз и будут почтидентичны. Достаточно принять это допущение, и тем самым можно будет снять с души грех перед точными науками в подсчете сущностей неточным образом. И тогда нам, простым смертным, разрешается заниматься этим в ежедневной практике без последующей исповеди.

Подведем быстрые итоги. Итак, в строгом философском (может быть, точнее будет сказать «материалистическом») понимании у модели универсализма в данной одежке на окошке действительно кишмя кишит кошками. Но нам, обитателям немытого бренного мира, добрый дедушка Льюис милостиво позволил не париться по этому поводу. Это — простое и радикальное решение поставленных проблем. И все бы сладилось у этой менталки, но и на ее революционный прорыв в отношениях целого и частей находится целая прорва критиков. В частности, это те мыслители, которые категорически возражают против того, чтобы самим разорваться на целую армию почтидентичных личностей, в каком бы смысле им это не предлагали сделать. Мешает им «муровский факт» внутри – четко наблюдаемое в интроспекции единство сознания. Этим мудрецам трудно поверить в реальность тысячи и одного призрака. Есть многое на свете, друзья мои, что им и не снилось. Но и мы с вами ведь тоже не можем разглядеть черных кошек в черную ночь. Возможно, потому, что их там нет?!

Между Земными полюсами расположен экватор. Между любыми числами существует их среднее арифметическое значение. Между моделями-экстремалками располагаются особи умеренные. Поэтому неудивительно, что находится срединный путь и промеж нигилизма и универсализма. Звезда веры в меру снова восходит над астероидом БГБ…

Модели, предложенные в целях концептуализации исторических событий и оценки деятельности исторических личностей, являются интеллектуальной собственностью автора и могут отличаться от общепринятой трактовки.