Вы не слышали? Преприятнейшее известие! Даже два. Во-первых, к вам не едет ревизор, так что трать — не хочу. Во-вторых, в мир ментальных моделей недавно завезли большую партию гигантов для карликов. Хо-о-орошая вещь, фирменная! Кому она нужна? Вот для чего — да, мы, двуногие и бесперые, можем носиться по т.н. пространству, тыкая пальцем в потные экраны айфонов, обжираясь условным попкорном и при этом гордиться достижениями своих соплеменников, остроумных ученых и белозубых космонавтов. Но, увы, все наши новые идеи принципиально рождаются из осколков старых. Поневоле приходится составлять требуемые пазлы именно из них. Вышеописанный небесный товар в современности был бы, тем не менее, мало востребован. Наше нынешнее горе – от богатства, от огромных гор накопившихся данных и теорий. Они ведь, заразы такие, быстро плодятся и размножаются, причем экспоненциально. Через это слишком много их развелось. Залезть им на плечи — не велика заслуга. А вот угадать куда лестницу приставить и в какую сторону, уже будучи там, наверху, потом смотреть, — задача нетривиальная.

Исайя Берлин как-то при случае возвратил в философский дискурс давно забытую эзоповскую басню о лисе и еже. В его интерпретации ее мораль сводилась к тому, что первая знала много уловок и хитростей, а второй -только одну, зато очень важную и большую. Он использовал эту ментальную модель для защиты тезиса о том, что граф Лео Толстой в глубине души был подобен сей лисе, с той разницей, что она при этом почему-то страстно желала стать ежиком. Другими словами, замечательный русский писатель, якобы, изо всех сил пытался построить единую теорию из своих многочисленных, удачных и метких зарисовок жизни. Не будем вступать в литературоведческий спор на эту мало интересующую нас пока тему. Заметим только вскользь, что случается и обратное. Скажем, Ваш покорный слуга владеет единственным секретным золотым ключиком, но усиленно пытается открыть с его помощью абсолютно все крепко запертые метафизические двери.

Вот как раз в этом смысле нашим предкам было значительно легче. Их, скорее, можно уподобить героям другой популярной в античности и средневековье басни, на этот раз Федра – об осле и лире. В ней подчеркивалось противоречие между сильным стремлением несчастного животного к прекрасному и его хилыми музыкальные способностями. Вот и схоластические философы Европы в первой половине двенадцатого века еще не умели порядочно играть ни на одном инструменте. Их выбор гигантов, еще до того, как шустрые переводчики напрудили им море арабо-греческих мемов, был весьма ограничен. Соответственно, на каждый древний шедевр, на каждого титана мысли можно было найти своего наездника, своего желающего пойти этим путем. Подавляющее большинство придерживалось, конечно же, руководящего курса католической партии. Они прилежно и тщательно изучали творчество разнообразных Отцов, Небесных или обыкновенных, Святых. В результате обычно получалась банальная экзегеза Писаний, Священных или обыкновенных, людских. Так, например, активно мидрашили заковыристые однострочники в школе при аббатстве Сен-Виктор. Не стоит воспринимать мою хорошо понятную иронию за плохо скрытую оценку творческого наследия мыслителей этого направления. Среди них тоже были незаурядные философы, способные красиво приодеть древние модели. Потом, именно это учебное заведение, совместно с параллельными учреждениями при Нотр-Даме и монастыре Святой Женевьевы, стало одним из трех китов, на которых был возведен будущий Парижский университет. Однако, сам факт его основания разгромленным Абеляром Гильомом де Шампо и последующее благосклонное к нему отношение святого Бернарда Клервоского говорит о том, что нашей Истории Моделей с ним не по пути.

Вместо этого, как и было обещано в финале предыдущей лекции, мы с вами отправимся в, словами Огюста Родена, «Акрополь Франции» — город Шартр, точнее, в его знаменитый кафедральный собор. В средние века значение этого небольшого по нынешним временам местечка, было куда более значительным. Епископы и капитул каноников управляли обширной территорией к северу от столицы. Посему неудивительно, что здесь, при храме, функционировала школа свободных искусств. С ней так или иначе связаны имена нескольких философов, «сражавшихся» на стороне «прогрессивных» (кавычки добавлены, чтобы не слишком попахивало марксизмом), т.е. не слишком ортодоксальных сил. Уже во второй половине двадцатого века была выдвинута гипотеза, что на самом деле школы-то никакой и не было, поскольку все ее самые известные персонажи в Шартре только получали пребенду (зарплату), а на самом деле читали лекции исключительно в Париже. Выяснить истинность этого предположения за недостатком первоисточников до конца так и не удалось. Однако для наших целей это мало релевантно — не место преподавания определяет принадлежность к той или иной модельной традиции. А в том, что она действительно существовала, будет несложно убедиться из нижеизложенного.

Ее полумифическим основателем считается некий полусвятой Фулберт, персонаж из самого начала одиннадцатого столетия. Будучи епископом, он перестроил сгоревший храм и оставил потомству ряд других артефактов из категории тех, что не горят. Это письма и проповеди, иногда в стихотворной форме. Смехотворны его советы верующим, по недосмотру отдавшим душу Дьяволу. Злотворны его наставления против христопродавцев-иудеев. Однако, плодотворными оказались его уроки. Судя по воспоминаниям учеников, сравнивавшим его с Сократом, он высоко ценил сочинения Платона. Как он мог их прочитать в мраке темных веков, когда единственным наличествующим диалогом был «Тимей» в неполном латинском переводе Халкидия? Сея загадка средневековой природы вряд ли когда-нибудь поддастся точной разгадке. Однако, быстро пролистав страницы учебника на сто лет тому вперед, мы обнаруживаем в том же месте некоего Бернара (просьба не путать со святым), причем все с той же платонической любовью к ментальным моделям «божественного принца философов». Тот прославился прежде всего знаменитой цитатой, приведенной в воспоминаниях самого прославленного представителя всей школы Иоанна Солсберийского: «Бернар Шартрский говорил, что мы [Современные люди] словно карлики, пристроившиеся на плечах титанов [Древних людей] и способные видеть больше и дальше, нежели они. И это происходит не благодаря нашей зоркости или строению нашего тела, но потому, что мы вознесены и подняты величием гигантов». Знатоки истории науки, конечно же, распознали в ней фразу Исаака Ньютона из письма к Роберту Гуку. В оригинале, правда, не было ядовитой аллюзии на двойном дне (комплимент адресовался конкуренту великого англичанина, который был невысок). Зато было искреннее преклонение «самого выдающегося платониста своего времени» перед мудростью древних.

К сожалению, сохранилось крайне мало информации о прочих достижениях этого мыслителя. По всей видимости, это был замечательный педагог, поскольку его хвалили за внимательное отношение к студентам. Он никогда не спешил с изложением нового материала, утверждая, что «сегодня» являлось учеником [того, что было] «вчера». Возможно поэтому, хотя сам он ограничивался «наукой слов» (т.е. тривиумом, грамматикой), ему удалось воспитать такую смену, которая занялась «наукой вещей» (т.е. квадривиумом, математикой) – характерной особенностью всей Шартрской школы. Наш следующий герой на сегодня – Гильом из Конша, «аспид, вышедший из корня змеиного». Именно так, прибегнув к красочной библейской метафоре (Ис. 14:29), обозвал его главный информатор святого Бернарда по вопросам ереси Гильом из Сен-Тьерри, призывая осудить того по алгоритму Абеляра. И еще добавил один эпитет, уж совсем хамский — homo physicus! Обидно, да?! Чем же наш нечестивый физик оскорбил праведного лирика?! Основное обвинение — подобно своему несчастному предшественнику-перипатетику, тот попытался воспарить своим земным разумом в богословские небеса. Он и на самом деле усиленно пытался прикрутить древнегреческую философию к христианскому вероучению. Например, идентифицировал платоновскую Душу Мира с Духом Святым. В его понимании Создатель должен был подчиняться законам природы, а постулируемая последовательность Его чудес, напротив, умаляла Его величие. Вероятно, поэтому Гильома теология интересовала значительно меньше астрономии, геологии, оптики или медицины. Не до конца понятно, каким образом ему удалось-таки избежать наказания, сожжения сочинений и отлучения от церкви. Возможно, за него вступился епископ Шартра или могущественный герцог Нормандии Жоффруа Красивый Плантагенет, которому он служил…

А вот Гильберту из Пуатье так не повезло, несмотря на высокую занимаемую должность. Ученик Бернара Шартрского, он заменил усопшего на школьной кафедре, и на протяжении 15-ти лет строго бичевал розгами недоброе, неразумное и невечное. Уже став епископом, ему пришлось защищаться от обвинений в ереси на соборе в Реймсе, в президиуме которого сидел неумолимый св. Бернард Клервоский собственной персоной со своим марионеточным Папой Евгением III-м. Камнем преткновения снова стала закостеневшая ментальная модель Троицы. Дуэль на однострочниках, к счастью, завершилась без смертельного исхода. Отлучения не последовало, отречения оказалось достаточно. Наш последний персонаж на сегодня – Тьерри Шартрский, в викиальности брат Бернара, а на самом деле уроженец далекой Бретани. Несомненен тот факт, что некоторые современники считали его самым влиятельным философом Европы. И, впрямь, уважение вызывает уже его наглая попытка взобраться на плечи самому Всевышнему. Оттуда, взирая на чудеса шести дней творения, он попытался дать естественно-научное описание увиденному. Зачем? Скорее всего, полагал, что его гражданский христианский долг состоит в том, чтобы объяснить физический мир в физических терминах. Но он не боялся и теологических спекуляций, гордо провозглашая в пифагорейско-платоновском стиле «Бог – 1, 1 – Бог» ибо «создать числа суть создать вещи». И, может быть, единственной разумной моделью Троицы на самом деле является равенство «1 * 1 = 1»?!

Резюмируя вышесказанное, шартрские карлики нашли своих кумиров в исполинах античной мысли, прежде всего платонической. Пытаясь выдать полюбившиеся им ментальные модели замуж за Писания Святых Отцов, они встали на проторенный, но давно забытый путь первых христианских экзегетов типа Оригена или мусульманских философов калибра Аль-Фараби. Куда-то он приведет человечество на сей раз?!

Вы удивительно проницательны — Иоанна Солсберийского я упомянул не всуе. Однако, модельное творчество этого замечательного мыслителя Шартрской школы я отложил на светлое будущее мрачного двенадцатого века. А пока наша экскурсия по солнечной Франции несколько затянулась. На носу — зима, но на ИМе – нус. Не отправиться ли нам в еще более солнечные места? Лучшая пища для ума – в Блоге Георгия Борского…

Модели, предложенные в целях концептуализации исторических событий и оценки деятельности исторических личностей, являются интеллектуальной собственностью автора и могут отличаться от общепринятой трактовки.

Я хочу начать эту статью с того, чтобы в очередной раз обратиться к творчеству Людвига Витгенштейна. Вспомним, что это ему мы обязаны понятием «форма жизни» в контексте обсуждения бытия верующих. Оно, конечно же, допускает множественное толкование-мидрашение на манер библейских однострочников, но кажется мне особенно удачным в применении к ментальному миру. Эта сочная и хлесткая метафора позволяет прежде всего отсечь чрезмерно резкие суждения, которым все двуногие и бесперые так покорны. Восприятие реальности различными социальными группами населения с ее помощью объявляется попросту несоизмеримым по отношению друг к другу. И тогда, точно так же, как не имеет смысла классический кассилевский вопрос «если кит вдруг на слона налезет, то кто кого сборет?», может оказаться невозможным разрешить дилемму «как лучше жить, со Всевышним или без него?» Эти банальные соображения хорошо известны нашим читателям цикла СОФИН (СОвременная ФИлософия Науки). Однако, сегодня я хотел бы добавить к ним вежливый упрек в адрес знаменитого австрийского философа за то, что тот не потрудился развить собственную модель. Несложно заметить, что внутри единой «религиозной формы жизни» наличествует превеликое множество отрядов, классов, если не типов «организмов». И даже если разумно сузить этот гигантский спектр, например, до отдельного христианства, пусть самого ортодоксального, то и внутри него найдется немало отдельных чистых тонов. Общий аккорд, который они образуют, далеко не всегда звучит гармонично и слаженно. Еще сложнее того, образцы любви к Господу различных оттенков, спонтанно комбинируясь и смешиваясь между собой, производят многочисленные градации серого цвета. Давайте с этой точки обзора рассмотрим идейный ландшафт католической западноевропейской местности первой половины двенадцатого века нашей эры…

Безусловно, самыми яркими, хоть и черными фигурами на шахматной доске тогдашнего общества были иноверцы. За исключением прифронтовых областей — Сицилии, Толедо, Саксонии или Польши – арабы-мусульмане и славяне-язычники были редкими заморскими гостями. Зато на узких переулках вонючих бургов можно было запросто повстречать иудеев. Тогда они не носили того, что мы сейчас называем «кипа» или «пейсы». Тем не менее, их несложно было распознать по длинным кафтанам и характерным головным уборам. Судя по сохранившимся сочинениям (например, «Cur Deus Homo?» Ансельма Кентерберийского), Сыны Израилевы достаточно охотно вступали в доктринальные споры с последователями Сына Божьего. Некоторые из христопродавцев неприлично богатели на торговой или традиционной ростовщической деятельности, однако, двери в высшие эшелоны власти и влияния открывались только выкрестам. Путь такого карьерного роста выбрал, например, крестный праотец влиятельного итальянского клана Пьерлеони – Лео де Бенедикто, который потребуется мне в ходе дальнейшего повествования. Наконец, наличествовали и многочисленные еретики, исповедовавшие гремучие смеси различных популярных верований. Среди них выделялись бестселлеры всех времен и народов — модели гностицизма, обещавшего благополучный исход из нашего бренного мира, а также недобитого Блаженным Августином манихейства, почитавшего зло за его второе первоначало. Историю катаров и альбигойцев написали победители, тем не менее, вполне возможно, что они не сильно грешили против истины, приписывая эти древние воззрения своим идеологическим противникам. Однако, в описываемый нами период в ментальной жизни расплодились и относительно новые мемы. Возникало и крепло раздражение новомодным роскошным житием жречества, воспринимаемым, в контрасте с евангельским идеалом апостольской бедности, как разброд и шатание, причем, зачастую справедливо. Находились проповедники, требовавшие от священнослужителей строгого соблюдения библейских заповедей, отрицавшие эффективность проводимых ими обрядов, крещение неразумных младенцев и даже евхаристию. Среди них особым весом обладал Арнольд Брешианский, предтеча францисканцев…

В ментальном море ортодоксальных верующих тоже происходили серьезные волнения. Мы недавно проследили за усилиями григорианской реформы вернуть престиж правящей католической партии. Но, возможно, самые значительные изменения коснулись монашеского бытия. Одна за другой скрывались с небосклона или гасли звезды знаменитого Клюни. Последний из великих аббатов Петр Достопочтенный развлекался организацией переводов на латынь Корана и Талмуда. Его великосветские подопечные оскорбляли растущее благочестие простого народа постами в стиле кордон блю. Взамен набившей оскомину скоромной жизни в тогдашнюю моду входили новые рецепты — смеси из проверенного временем бенедиктинского или августинского устава с радикальным отшельничеством. В 1078 году Св. Стефан Муретский основал суровый орден гранмонтинов. В 1120 году другой святой, Норберт Ксантенский, создал другое строгое сообщество — премонстрантов. В промежутке между ними третий святой Роберт Молемский постриг себя и пару дюжин товарищей в цистерцианцев. К сожалению, повышенный религиозный пыл всех этих заведений поддерживался за счет прохладного отношения к традиционным интеллектуальным занятиям монахов – учебе и копированию манускриптов. Наконец, нельзя не отметить появление на теле Христовом новых гнойников – святой братвы рыцарских орденов. Конечно же, Вам известно, что это произошло в антисанитарных условиях походов к Гробу Господню. Первым внебрачным ребенком матери Церкви в Палестине стали, вероятно, госпитальеры. Несколько позже образовали покрытую легендами и тайнами полуподпольную организацию тамплиеры. Забавно, что последние, т.н. «храмовники», поначалу почитали себя «бедными». Прошло совсем немного времени и им удалось благодаря аристократическим дарам и связям сконцентрировать в своих руках гигантские богатства, активно влиять на европейскую политику…

Если поставить себе задачу выделить единого человека, который больше всех других поспособствовал этому разгулу белых сил, то выбор, по моему мнению, однозначен – это Бернард Клервоский, известный нам по процессу осуждения ереси Пьера Абеляра. Не стоит, однако, сего святого демонизировать – во многих смыслах это была обыкновенная серая личность своего жестокосердного времени. Рожденный в зажиточном бургундском семействе, он получил каноническое церковно-приходское образование. Из его умелого обращения с сакральными однострочниками следует, что он был замечательно начитан в Библии. По риторическому уровню его писем и сочинений можно с уверенностью судить, что он свободно владел латынью и обладал врожденными способностями к изящной словесности. Из его старательного отвержения философских диспутов напрашивается вывод о том, что он избежал пленения семи свободными искусствами. Как бы то ни было, этот совсем еще юноша, будучи соблазнен обещаниями аскетической праведной жизни, вместе с тридцатью друзьями и родственниками надел на себя белую сутану с черным капюшоном вышеупомянутого первого цистерцианского монастыря в Сито. А в возрасте двадцати четырех лет он уже стал его аббатом. Что же выделяло его среди других? Это не был изощренный интеллект, создающий новые модели, но человек, способный сшить различные лоскутки идей в серое добротное ментальное сукно. Это не была яркая индивидуальность, поражающая современников своей оригинальностью, но серый исполнитель, способный аккуратно достигать поставленные перед собою цели. Это не был блестящий вождь, увлекающий ослепленные толпы за собой, но серый кардинал, ловко манипулирующий событиями из-за кулис…

И ему многое, очень многое удалось достичь в своей жизни. Это он вдохновил св. Норберта на организацию параллельного духовного движения. И это он раздул еле тлеющую цистерцианскую искорку в мировой монастырский потоп. К концу столетия многострадальную Европу удушали уже сотни святых обителей нового образца. Это он помог организовать Второй Крестовый поход против сарацин, нахально отвоевавших Эдессу, и вендов, не менее нагло осмеливавшихся молиться неправильным богам. И это он помог составить хартию тамплиерской партии, благословив их на ратные подвиги во имя Христа. К концу этого начинания в кредите оказались позорные еврейские погромы, а в дебите бравые поражения на поле настоящей битвы. Это он помог свергнуть антипапу Анаклета Второго, ученика Абеляра и внука иудея Пьерлеони Первого, с апостольского престола. И это он разоблачил Арнольда Брешианского, другого ученика Абеляра и соратника Джордано Перлеони, главы Римской коммуны. К концу его благолепного жития на солнечном небе Парижа не осталось ни единого еретического облачка. Им были расстреляны не только дум высокое стремленье нашего хорошего знакомого Пьера Абеляра, но еще и умствования пока еще неизвестного нам Гильберта из Пуатье, и ментальные модели многих других мыслителей…

Какими же средствами он добился столь выдающихся результатов? Его формула успеха – серая середина. Он не стремился сам к главным церковным ролям, но был кукловодом многих кардиналов и даже одного Папы. Понтифик Евгений III был его учеником, смиренно принимавшим наставления своего бывшего монастырского пастыря. И он не пытался грызть гранит науки, но точил на нее зубы. В его понимании философы были виновны прежде всего в том, что нарушили субординацию. Их место – на кухне госпожи теологии. Мыслить разрешается, но — серенько, благодатненько… И он экономил силы на искания истины, но щедро использовал их на прекраснословие. Его собственные уста источали сладчайший риторический мед — из тех, что по усам течет, а, если и попадает в рот, то не питает, а оставляет приторную оскомину. Вот как он говорил: «Есть те, что ищут знания ради самих знаний – это Любопытство. И есть те, что ищут знания для того, чтобы быть признанными другими – это Тщеславие. Есть и те, что ищут знания для того, чтобы служить [Господу] – это Любовь». Итак, во многом благодаря св. Бернарду устойчивые серые формы жизни расплодились и возобладали в мире ментальных моделей католичества первой половины двенадцатого века. Подумаешь, сказал бы Людвиг Витгенштейн — тут белые, там черные, везде люди живут… Но прав ли он был в том, что мы не имеем права выносить никаких суждений на их счет? Просим выразить ваше личное мнение в традиционном опросе…

Сложно справиться с ментальными моделями. Только ты их утопчешь в одном месте – они проклюнутся в другом. Вот и тут как всегда – прогнали их от Монмартра, так они отправились в Шартр. И во Франции есть свой Акрополь – для Родена и в Блоге Георгия Борского.

Модели, предложенные в целях концептуализации исторических событий и оценки деятельности исторических личностей, являются интеллектуальной собственностью автора и могут отличаться от общепринятой трактовки.

«О, Господи, Боже Мой, да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое! Дозволь мне сделать все ради Тебя, умереть для себя и жить в Тебе… Дай унизить себя и возвысить Тебя, ненавидеть себя и любить Тебя… Разреши думать только о Тебе, сомневаться в себе и верить Тебе… Не возбрани мне, недостойному, познать себя и узнать Тебя, стремиться постичь Твои великие таинства, ибо ничего другого, помимо этого, не вожделею… Аминь!» Как-то так, с горячей молитвой и холодным рассудком, с непреклонным намерением и трепетом душевным, должно быть, приступал Пьер Абеляр в далеком двенадцатом веке к своим богословским трудам. В предыдущей статье мы познакомились с вопросником Sic et Non, составленным им в целях логического согласования однострочников Святых Отцов и Писаний. Напомню, он оставил их без ответов, предложив лишь только методологию для размидрашивания обнаруженных противоречий. Отсюда, однако, не следует, что сей замечательный мыслитель не пытался создать нечто позитивное. Напротив, он сумел произвести свой вклад в католическую теологическую науку, с беспримерным мужеством не страшась браться за самую черную работу. К примеру, попытался распутать многовековой клубок ментальных моделей триадологии и искал сокровенный потерянный смысл в глубинах ортодоксальной сотериологии. Давайте представим себе примерный ход его мысли. Поверьте мне, она, хоть и была признана впоследствии еретической, заслуживает самого пристального внимания…

Верую в единого Бога Отца, Вседержителя, Творца неба и земли, всего видимого и невидимого. Воистину! Но Августин и прочие святые воспевали, помимо Него, Сына и Духа Святого. Сея Троица, три персоны одной субстанции, суть неделима. Как проплыть между Сциллой тритеизма и Харибдой лжеучений?! Как логически связать эти посылки в единую непротиворечивую модель?! С одной стороны, идентичность, с другой – различность. Как сие уразуметь?! Начну-ка я с самого простого, с того, что под рукой. Посмотрим, например, на этот священный сосуд передо мной. Он идентичен самому себе, это очевидно. Чему еще? Ага! Может, тому серебру, из которого сделан? Скажем, вот мой меч, можно ведь посчитать его лезвием. Кажется, что-то в этом есть… Не-е… Не-e разоблаченная ли ересь модализма?! Это ведь суть всего лишь модальности, слова, наше описание предмета, а отличие должно быть найдено в его сущности. Попробую еще раз – субстанция у чаши и ее материала одна и та же. Это одна и та же вещь. Мудрец сказал бы – они нумерично идентичны, как утренняя и вечерняя звезда. Это уже хорошо. Не хватает отличия. От-личия. А что это такое?… Вот что! Должен существовать некий атрибут, которым одно от-личается от другого. Причем, в самой эссенции вещи. Возьму-ка я сургуч. А теперь придавлю его своим кольцом. В чем от-личие того, что было от того, что стало? Нет, форма не годится, это случайный акцидент. Вот в чем! Отпечаток «сделан из воска», а сам воск таким свойством не обладал. Следовательно, существует такой вид общего рода идентичности, который допускает различность. Эврика! Но-о, кажется, я еще забыл о другой самоочевидной теологической аксиоме — Всевышний прост и неизменяем. У него попросту не может быть никаких атрибутов. Секундочку… У Него не может быть составных частей, согласен, ведь Он нематериален, но почему бы не позволить Ему иметь какие-то свойства? Он – сама Благодать. Он — сама Любовь. Он – сама Жизнь. Он – сам комбинация из всех этих атрибутов! Не буду спешить. Каким именно свойством тогда Отец отличается от Сына и они оба вместе от Духа Святого?! А вот каким! Всевышний – Всемогущ, он — сама Сила. Христос – тоже бесконечно могуч, но ему требуется небесная поддержка, о чем говорят Евангелия. Он, пускай, тогда «сделан из силы». Ну, а Дух Святой? Ах, этот третий здесь совершенно лишний! А это … а это вообще что-то особенное, не-сила, а, например, «сделано из любви». Конечно же, именно так! Неужто я – простой смертный – сумел разрубить мечом своей логики сей тысячелетний Гордиев узел?! Господи, спаси меня от гордыни…

Кстати, о нем, о спасении… От проклятия эдемского грехопадения нас освободила смерть богочеловека. Каким именно образом? Да, хорошо помню, как это объяснял Блаженный: «Спаситель пришел и победил обманщика. В оплату за нас Христос установил капкан, Животворящий Крест, со своей кровью в качестве приманки. Наш поработитель Сатана, пролив кровь Того, кто не был его должником, был вынужден освободить своих пленников». Но не странно ли это? Кто есть Дьявол, как не взбунтовавшийся раб Всемогущего?! Представим себе господина, от которого собирается убежать недостойный холоп его. Перед тем, как отправиться в путь, тот подговаривает удрать с собой другого, порядочного слугу. А теперь пусть беглецов изловили. Правильно ли, справедливо ли будет теперь заплатить выкуп первому соблазнителю, чтобы вернуть второго?! Но, коль скоро этот нарратив ошибочен, то что тогда произошло на самом деле?! Изыди, Сатана и заблуждения Пелагия! Конечно же, это ради нас, людей, сошел Иисус с небес и принял плоть от Духа Святого и Марии Девы, и стал человеком. Воистину! Без сакрального акта божественного милосердия, без распятия и воскресения, не смогли бы мы избавиться от власти Нечистого. Могу представить себе, что тот был нашим тюремщиком, но никак не судией. С другой стороны, если наша судьба всегда находилась в могучих дланях Всевышнего, то священная евангельская жертва превратилась бы в костюмированный бал, в дешевый спектакль. Кому было заплачено по счетам – самому себе? Потом, как жестоко было бы использовать для этого кровь невинного человека! В чем же дело? Ну, конечно же, снова любовь! Вот где ключ к сей великой тайне! Богу было угодно, чтобы мы служили ему не по принуждению, не из страха перед наказанием, а по доброй и свободной воле, по любви! Но для того, чтобы испытать это чувство, мы должны сначала были быть в состоянии это сделать. Плох тот доктор, что выписывает больным лекарство, которое невозможно купить в аптеке. Благ тот Господь, который взял на себя страдания осужденных грешников! И затем личным примером показал путь к несчетным духовным богатствам. Пойти по нему или свернуть в сторону – свободный выбор каждого христианина, теперь уже свободного от тюремного заключения, от кандалов первородного греха…

Вот как-то примерно так «во Франции объявился один бывший учитель, обернувшийся теологом, который с самой ранней юности баловался искусством диалектики, а нынче замахнулся на Священные Писания. Он пытается проповедовать учения некогда осужденные и забытые, свои собственные и чужие, да еще и добавляет к ним новые. Он, кто претендует на то, что знает в небесах наверху и на земле внизу абсолютно все, за исключением ‘я не знаю’, поднимает свое лико и взирает на глубины Всевышнего, возвращаясь назад со словами, которые нельзя вымолвить, произнести которые для человека – беззаконие. Будучи готовым объяснить даже те вещи, которые недоступны пониманию, он выступает против разума, против веры». Будучи вызванным на церковный собор по подозрению в ереси, Абеляр попытался организовать честное диалектическое обсуждение своих теологических взглядов. В первый же день собравшиеся прелаты чуть не забили его каменьями. Убедившись в тщетности попыток повлиять на мнение участников нечестного собрания, он удалился, потребовав верховного суда апостольского престола. Вышеприведенная выдержка из письма св. Бернарда, адресованного Папе Римскому, объясняет происхождение конечного жестокого вердикта — отлучение. Несложно заметить то, что славный организатор бесславно завершившегося второго крестового похода даже не потрудился серьезно ознакомиться с содержанием тех сочинений, которые счел еретическими. Его основной, помимо риторических выпадов, аргумент очевиден – «от абсурда». Нечего соваться с философским рылом в божественный ряд непостижимых разумом материй…

Из вышеизложенного дайджеста размышлений нетрудно убедиться, что, на самом деле, будущий отлученный в миру был весьма лояльным, преданным, даже примерным членом ортодоксальной христианской партии. Предложенные им ментальные модели, безусловно, логически небезупречны, но весьма далеки от приписанных ему ересей – тритеизма и пелагианства. Его очернение – дело белых монахов-цистерцианцев. Скорее всего, св. Бернардом двигали не самые благочестивые мотивы. Показав, что Абеляр изувер, он дал всем ребятам пример – что с ними будет, если не будут слушаться старших по званию. Парадоксально то, что вмешательство верохранительных органов произвело прямо противоположный желаемому эффект. Сам преступник не согласился с вынесенным ему приговором. Будучи вынужденным бросить свою Theologia Summi Boni в костер собственными руками, он тотчас же сел за новую работу с амбициозным названием Theologia Christiana, содержавшую основные положения несгоревшей на небесах рукописи. Слава искаженного молвой учения пережила века. Отпечатки пальцев ментальных моделей его триадологии можно обнаружить в манускриптах Фомы Аквинского. Но самое важное, это то, что в двенадцатом веке под дамбой догмы оказалось заложена бомба замедленного действия – сотериологии горизонтального Господа, Христа, спасающего возлюбленных друзей и врагов своих личным примером. Вспомним, что и сам Иисус из Назарета был еретиком, примерное наказание которого имело самые непредвиденные последствия для тогдашней ортодоксии…

На этой статье мы завершаем изучение творчества Пьера Абеляра – с большим запасом самой значительной философской фигуры в пустынном ландшафте первой половины двенадцатого века христианской эры. Это не означает, что он для нас заслонит всех прочих схоластических мыслителей своей эпохи. Тени исчезают – в Блоге Георгия Борского.

Модели, предложенные в целях концептуализации исторических событий и оценки деятельности исторических личностей, являются интеллектуальной собственностью автора и могут отличаться от общепринятой трактовки.

Вопрос 1: «Следует веру подкреплять рассуждениями … или нет?»

· Св. Григорий Великий: «Посему Соломон говорит: ‘Ограничь свою собственную мудрость’ [Прит. 23:4]. И посему снова он сказал: ‘Нашел ты мед, — ешь, сколько тебе потребно, чтобы не пресытиться им и не изблевать его’ (Прит. 25:16). По сладости пищи духовной тот, кто желает съесть более того, что она содержит, даже то, что съел, ‘изблюет’; поскольку если алкает он вещи выше его понимания, то и то, что уже имеет, потеряет. И посему он опять повторил: ‘Как нехорошо есть много меду, так домогаться славы не есть слава’ (Прит. 25:27). Ибо та же слава Невидимого Создателя, которую, когда ищем с умеренностью, поднимает нас, при попытках нырнуть в нее чрезмерно, тянет нас вниз».

· Бл. Августин: «Искусство рассуждений весьма полезно для разрешения всевозможных вопросов, которые разбираются в Писаниях».

· Апостол Павел (1 Кор. 1:23,25): «Мы проповедуем Христа распятого, для Иудеев соблазн, а для Еллинов безумие… потому что немудрое Божие премудрее человеков».

· Св. Амвросий: «Вера истинна, если она приятна разуму».

Вопрос 3: «Можно верить одному только Богу … или нет?»

· Символ веры: «Верую в единого Бога Отца, Вседержителя, Творца неба и земли, всего видимого и невидимого. И в единого Господа Иисуса Христа, Сына Божия, Единородного… И в Духа Святого, Господа, дающего жизнь… [И] в единую святую, соборную и апостольскую Церковь».

· Бл. Августин: «Когда спрашивают ‘верить ли Святой Церкви?’, то не имеют в виду верить так же, как и Богу. Посему не утверждаем, что Святой Церкви надлежит верить почти так же, как и Богу».

· Св. Амвросий: «Спросят вас: веруете в Бога-Отца Всемогущего? Говорите – веруем и поклоняемся. И снова спросят Вас: веруете в Господа нашего Иисуса Христа и его [Животворящий] Крест? Говорите — верую».

· Апостол Павел (Рим. 7:6): «Ныне, умерши для закона, которым были связаны, мы освободились от него, чтобы нам служить Богу в обновлении духа, а не по ветхой букве».

Вопрос 32: «Бог может все … или нет?»

· Св. Иоанн Златоуст: «Верую в Бога, Отца Всемогущего. ‘Всемогущий’ говорим потому, что не можем найти то, что он не может [сделать]. Как сказал пророк: все, что хотел, сделал. Это и есть всемогущество, поскольку все, что хочет, то и может».

· Бл. Августин: «Бог не может умереть, не может изменяться, не может [ошибиться или] промахнуться [в достижении цели]».

· Евангелие от Матфея (19:26): «Иисус, воззрев, сказал им: человекам это невозможно, Богу же всё возможно».

· Св. Амвросий: «Невозможно, чтобы Бог лгал, поскольку истина не терпит лжи; невозможно, чтобы Он был слабым, а не сильным и великим».

Приведенные выше вопросы представляют собой (почти полностью) дайджест (возможно, не самый удачный) из книги Пьера Абеляра под названием Sic et Non (что можно было бы перевести на русский как «Да и Нет») – героя нашего текущего блогового времени. Информация для всех новых пассажиров туристического корабля по реке ИМ (История Моделей) – мы сейчас как раз проплываем по мемориальным ментальным местам этого замечательного философа двенадцатого века христианской эры. Вышеупомянутое произведение в конечной редакции содержало не 3 и не 32, а 158 вопросов. На каждый из них были приведены многочисленные цитаты из Библии и/или высказывания общепризнанных Святых Отцов, которые тем или иным образом логически противоречили друг другу. Ошибочно из этого было бы заключить, что намерением автора было поиздеваться над наивными верунами. Напомню, что это был не только перипатетик и Сын Истины, но и истинный сын своего жестокосердного времени. Соответственно, ему был категорически чужд широко распространенный в современной природе атеизм. Преданный член правящей католической партии, хуже того, убежденный монах, он всего лишь проделал предварительную работу, собрал воедино материал, предложив будущим поколениям размидрашить мешанину из священных текстов…

Отдельный вопрос – как он дошел до идеи такой? Пару лекций тому назад мы остановили его жизнеописание на страшном приключении – насильственной кастрации и последующем добровольном постриге. К этому поворотному моменту своей биографии Пьеру было около сорока лет. Закрывшись от бренного мира за воротами аббатства Сен-Дени, он открыл для себя новые двери в волшебный небесный дворец теологии. Не то чтобы раньше царица средневековых наук его совсем не интересовала. В «Historia calamitatum» описывается блестящая победа, якобы, одержанная им в богословском диспуте с Ансельмом Лаонским, учеником другого Ансельма — Кентерберийского. Известны и некоторые его ранние комментарии на библейские тексты. Тем не менее, несмотря на отсутствие латинских переводов большинства аристотелевских трактатов, его модельной любовью в этом творческом периоде была логика. Теперь же его мысли обратились от приземленных материй ко Всевышнему. Нет сомнения, что важную роль в этом процессе сыграла и его бывшая тайная подруга Элоиза. Переписка между двумя супругами продолжалась, однако, изменилась ее тематика. Теперь она просила от него духовных наставлений, ответов на новые вопросы, которые ей стали интересны. Как понимать «Кто соблюдает весь закон и согрешит в одном чем-нибудь, тот становится виновным во всем» (Иак. 2:10)?! Почему Иисус постоянно выражался: «Ты сказал»?! Как согласовать напророченное Сыну Человеческому пребывание в сердце земли на протяжении трех дней и трех ночей (Мф. 12:40) со временем, прошедшим с пятницы до воскресенья? Нет сомнений, что именно размышления на эти и подобные темы постепенно изменили угол наклона вектора ментальных усилий Абеляра. Если раньше его познания в патристике исчерпывались Блаженным Августином, то теперь он с головой нырнул в бурный поток святоотеческой мысли. И тренированный ум выдающегося специалиста по диалектике не мог не обнаружить его несколько мутноватый характер. Оттуда он впоследствии выудил сомнения в отождествлении Дионисия Парижского с Ареопагитом евангелиста Луки. Это повлекло праведный гнев его коллег и, как следствие, расставание с сытой жизнью в богатом аббатстве. Тогда он удалился свое собственное отшельническое убежище «Параклита» (Духа Святого).

Не то чтобы он был первооткрывателем противоречий в толстой копилке священных однострочников. Задолго до него находились мыслители, пытавшиеся согласовать эти чересчур многочисленные высказывания друг с другом и даже издать сборник из тех, что стыковке не поддавались. Вспомним и о том, что искусством художественного мидраша древние иудеи овладели задолго до появления на свет Божий Иисуса в Назарете. Абеляра отличал разве что только масштаб предпринятой им работы, каталогизация и классификация обнаруженных проблем. При этом, хоть и не предоставив для них готовых решений, он предложил основные направления для последующей работы: «Среди обширного количества Писаний, которые существуют, некоторые утверждения, даже принадлежащие Святым Отцам, кажутся не только различными, но и даже противоречащими друг другу… Величайший барьер для нашего понимания — это необычный стиль и тот факт, что очень часто одно и то же слово было использовано для выражения то одного, то другого значения… Конечно же, всякий должен осознать, как поспешны [могут быть] выводы о других, поскольку сердца и мысли людей открыты одному лишь Богу: «не судите да не судимы будете» (Лк. 6:37)… Мы также должны быть крайне осторожны дабы не быть обмануты ложным авторством испорченного текста… Стоит рассмотреть и возможность того, что эти утверждения были некогда сделаны Святыми Отцами, но затем они отказались от них… Наконец, … некоторые такие высказывания могли иногда быть основаны на мнении, нежели на истине».

Несложно убедиться в том, что этот пассаж насквозь пропитан должным христианским пиететом. Вкрадчиво, осторожно, с множественными оговорками, рассуждение приходит к самому интересному для нас – после слова «наконец». Pace нынешняя православная пропаганда, Святые Отцы (равно как и евангелисты) были людьми, которым, как известно, свойственно не только быть разумными, но и делать ошибки. Праведность, увы, отнюдь не гарантирует истинности. Да, высокоморальный облик, скорее всего, коррелирует с интеллектуальными достижениями, хотя бы потому, что психическая энергия тогда не тратится на попкорн. Однако, как убедительно демонстрирует современная наука, он даже не является для них необходимым условием, по крайней мере, при ортодоксальном понимании этических идеалов. Противоречия и косяки неизбежны в любой ментальной модели, ведь каждая из них по определению является не точной копией, а приближенным описанием реальности. Тем паче это относится к моделям воображаемого мира. У книг библиотеки священной серии было слишком много сочинителей, чтобы их тексты не конфликтовали друг с другом. И, в отличие от письма из Простоквашино, не было ни малейшей возможности поехать и проверить истинность этих Писаний. Впрочем, в обморок падать тоже было ни к чему. Многочисленные нестыковки гранд-нарратива были залогом его дальнейшего развития. Пьер Абеляр, сам того не желая, положил начало длительному процессу падения небесного рейтинга католических авторитетов. Sic transit gloria caeli…

Плохо начал свою богословскую карьеру и Пьер Абеляр, зато хорошо кончил. Впрочем, рост его авторитета произошел значительно позже смерти. А пока впереди любознательного новичка в теологии были очередные страшные приключения. Черная ненависть белого монаха – в Блоге Георгия Борского.

Модели, предложенные в целях концептуализации исторических событий и оценки деятельности исторических личностей, являются интеллектуальной собственностью автора и могут отличаться от общепринятой трактовки.

Да здравствует средневековый суд, самый гуманный суд в мире! Что, не верите?! Пожалуйста, сейчас убедитесь сами. Машина времени у нас на ходу. Так давайте перенесем какого-нибудь Жреца Юстиции из далекого прошлого в настоящее в качестве верховной апелляционной инстанции. И попросим нашего предка разобрать какое-нибудь громкое дело по собственной технологии.

Современный-Прокурор: — Подсудимый устроил смертельное ДТП в центре Москвы. Прошу признать его виновным в совершении преступления, предусмотренного пунктом „а“ частью 4 статьи 264 УК РФ (нарушение правил дорожного движения, повлекшее по неосторожности смерть человека) и назначить ему наказание в виде 11 лет лишения свободы в исправительной колонии общего режима с ограничением свободы сроком на три года.

Попаданец-Арбитр, усиленно крестясь: — Моск… как?! Господи, куда же это я попал?! Неужто к сарацинам?! Так и есть! Потому и лики скрывают…

ПА, обращаясь к собеседнику: — А что за зверь такой этот тэпэ? Прошу покорно извинить — арабским не владею. Соблаговолите на простом латинском языке выражаться? И еще — какого чина был покойный?

СП: — ДТП — Дорожно-Транспортное Происшествие. Кем был потерпевший – разве это релевантно для сути дела? Самый обыкновенный человек, водитель по профессии.

ПA, размышляя про себя: — А-а-а, теперь все ясно — простолюдина задавили. И ради такой безделицы меня умыкнули к басурманам?! Что у них, своих кади не хватает?!

ПА, восклицая вслух: — Жаль, конечно, что так все обернулось. Но ведь это по пять раз на дню в каждом паршивом бурге случается. Чернь бестолковая так и прет под копыта или колеса. Ничего не поделаешь – Бог, то есть, Аллах дал, Аллах и взял. Какое тут наказание? Заказать мессу за спасение души невинно умертвленного да в храм Божий сходить покаяться. Или как это у вас тут называется — мечеть?»

СП: — Уголовный Кодекс Российской Федерации четко регламентирует размер наказания, предусмотренного в случаях подобных преступлений.

ПА: — Кодекс? А кто манускрипт сей написал? Мне такие папские, имперские или королевские декреталии неведомы. Закон Божий – не скажу насчет Корана, а в Священном Писании тоже ничего подобного не встречал. Ну какое же это преступление?! Никто ведь не богохульствовал, еретические воззрения не проповедовал, на властителей не клеветал, не прелюбодействовал. За что тогда так сурово карать? Сам вельможа-то, небось, почтенного знатного рода, добрый христианин, то бишь, мусульманин?!

СП: — Подсудимый, действительно, известный актер, причем потомственный. Но у нас перед законом все равны, хоть некоторые, не будем называть имен, и желают быть равнее других…

ПА: Actor?! Неужто просто шут?! Где же он, кривляка несчастный, карету раздобыл?! Впрочем, это неважно. То есть, наоборот, это кардинально меняет суть вопроса. Вникнем тогда в подробности происшествия. Не могло быть такого, что этот фигляр был прежде знаком с тем возницей? Можем ли мы быть уверены, что кровопролитие произошло ненамеренно?

СП: — Насколько известно следствию, они даже никогда друг с другом не встречались. В Москве проживает более двенадцати миллионов человек. Вероятность предварительного знакомства существует, но чрезвычайно мала. Однако, обвинение и не пытается обсуждать версию умышленного убийства. Напомню, налицо нарушение правил дорожного движения.

ПА: — Э, мил человек, выслушай-ка одну притчу. Как-то раз двое богатых купцов решили пожертвовать превеликую сумму денег на Храм Божий. Благое дело?! Однако, по пути одного из них ограбили разбойники. Означает ли это, что его поступок заслуживает меньшего уважения, чем у того, другого?! А теперь пусть обоим торговцам удалось осуществить задуманное, но поступок одного был вызван любовью ко Всевышнему, а вот второго – меркантильным расчетом на получение выгодного подряда. Означает ли это, что они оба проявили одинаковое благочестие?! Значит, намерение сотворить благо составляет добродетель, а не само действие, которое было для этого произведено. И, наоборот, намерение учинить зло составляет грех, а не само действие, которое было через это произведено. К нашему примеру, был ли виноват наездник, если его лошадь вдруг понесла?! Недаром сказано в Писании «Боже, узнай сердце мое!»

СП, теряя терпение: — Повторю, подсудимый нарушил правила дорожного движения. К тому же, есть усугубляющие обстоятельства. Он находился в состоянии сильного алкогольного опьянения…

ПА: — Он, должно быть, хотел поскорее добраться до цели своей поездки. Мы можем порицать его за потворство этому желанию наперекор существующим правилам, но не за убийство ближнего своего. Что касается опьянения – не воду же ему было пить?! Каждый младенец знает — это опасно для жизни. А, может, это какой-нибудь трактирщик подлил ему негодное вино?! Согрешит ли монах, если его принудят к плотским наслаждениям продажные женщины?! Нет, коль скоро на то не будет его доброй воли. Следовательно, не в самом преступлении, а в согласии на него суть настоящий грех.

СП: — Не вижу, как все это может повлиять на судебный вердикт. В результате происшедшего погиб человек. Это большое горе как для его семьи, так и для всего общества. Кто-то должен ответить за происшедшее. В соответствии с УК РФ…

ПА, перебивая его: — Не скажу, как там в граде эрэфе, а вот пред ликом Господа… хорошее или плохое по будущему считают. Сын Божий безмерно страдал и был распят. Куда уж большему горю! Однако, просил Иисус Отца своего: «Не Моя воля, но Твоя да будет». И эта Христова жертва спасла всех нас, смертных. И Иуда был проклят вовсе не за то, что сделал, ибо надлежало тому случиться Божественным Провидением, но за то, что замыслил, за предательское намерение свое…

Я слышу возгласы из зрительного зала — свободу сыну Максима Подберёзовикова! Кстати, Юрия Деточкина по этой логике он бы тоже пощадил. А судья кто?! Безусловно, я отнюдь не собирался обсуждать эволюцию ментальной модели справедливости или предлагать вам вместо изысканной пищи духовной жареные темы СМИ. Вы, конечно, уже догадались, что ПА — это Пьер Абеляр. Во второй части вышеприведенного диалога я всего лишь попытался набросать эскиз самой оригинальной части его этической программы. Вот как он выражался на самом деле: «Пороком является то, что делает нас расположенным к греху – т.е. это когда мы склонны согласиться на непозволительное, отказаться от хорошего или принять плохое. Именно это согласие правильно называть «грех», это та ошибка души, которая заслуживает проклятия или делает нас виновными перед Богом. Ведь что такое это согласие, как не презрение к Господу и оскорбление Его? Всевышнему нельзя причинить ущерб, но его можно обидеть презрением. Ибо Он – верховная сила, которой невозможно нанести никакой ущерб, но мстящая за пренебрежением Им…» Во многом благодаря таким пассажам некоторые историки философии считали Абеляра самым современным из всех схоластов. Предпринятое мною путешествие во времени было призвано поразить одновременно две мишени. Во-первых, показать, что это утверждение вряд ли соответствует истине. Нашего философа из темных веков следовало бы отправить значительно дальше по шкале времени в светлое будущее. Где-то в районе отметки «эра милосердия», его, возможно, бы и поняли. Там, где правосудие превратится из инструмента возмездия и наказания в средство исцеления и прогресса общества. Во-вторых, я желал продемонстрировать Вам те аспекты его теории, которые, при определенном развитии, на самом деле могли бы поспособствовать наступлению сего Царства Божия.

Сейчас эту этическую систему, пожалуй, следовало бы величать по-модному «интенциональной» — (от intentio — цель). Чуть упрощая, она обращала особое внимание на намерения человека и игнорировала то, что следовало за ними или им предшествовало. В понимании Абеляра люди несли ответственность не за свои проступки, но только за акт одобрения своих дурных желаний. Сами греховные порывы тоже были вынесены за скобки осуждения. Хлеще того, для него самым великим героем являлся тот, кто был способен прибить свои самые многочисленные и изощренные, сильные и длительные искушения. Помимо этого, забавен тот поворот его извилин, на котором он, по существу, отрицал адекватность человеческих воззрений о том, что такое хорошо и что такое плохо. Это, несомненно, плод длительных размышлений о его собственных несчастьях, его персональный ответ на эмоциональные строки одного важного письма Элоизы. В нем та признавалась, что не может простить Богу то, что с ними приключилось. Влияние ментальных моделей его возлюбленной несложно проследить и в других, самых основных положениях его теории. Например, глубокий след в его душе должно было оставить то ее смелое заявление, в котором она отказалась признать ошибочность своего поведения. Она презирала предрассудки своего века на том самом основании, что чисты были ее намерения, что она испытывала истинную любовь, что она ничего не желала для самой себя. Наконец, именно она задалась вопросом совместимости библейского слогана «плодитесь и размножайтесь» с монашеским идеалом безбрачия…

Все вышесказанное, полагаю, дает мне право сделать вывод о том, что самая продуктивная часть любви Абеляра и Элоизы проистекала вовсе не в интимной, а в интеллектуальной сфере. Это были высокие отношения наподобие Эмили дю Шатле и Вольтера, Марии и Пьера Кюри, Марины и Георгия Борского… Обращаясь напоследок к творчеству вашего покорного слуги, давайте разберем другие взаимоотношения — «интенциональной этики» (ИЭ) и «теории моделей» (ТМ). Нетрудно заметить сходство этих двух философских систем в том, что они придают особое значение происходящему внутри человеческого сознания. «Зри в сердце» — могло бы быть начертано на знамени у них обоих. Напомню, для ТМ ментальный лайк или наоборот – неделимый элементарный квант т.н. «психических движений». Однако, важное отличие заключается в том, что для ТМ в эту категорию попадают не только намерения (т.е. оценки желаний, идеального будущего), но и суд над моделями настоящего, которые на физикалистский взгляд никак не проявляются в реальном мире. Не разделяет ТМ и максимализм ИЭ по части минимального внимания к событиям этого мира. Пока мы не в состоянии проникнуть в корень зла и добра душевного древа, только по видимым плодам его приходится нам выносить свои суждения…

Влияние Элоизы на философское развитие Абеляра не ограничилось этикой. Могучая подача в сорок два вопроса (Problemata Heloissae) резко подняла теологический фитнес ее бывшего возлюбленного. И с ее помощью ему удалось покорить великий пик схоластической науки о Боге. Но то было восхождение на Голгофу, где его поджидало распятие на кресте догмы. Еретики не горят – в Блоге Георгия Борского.

Модели, предложенные в целях концептуализации исторических событий и оценки деятельности исторических личностей, являются интеллектуальной собственностью автора и могут отличаться от общепринятой трактовки.

В эпилоге предыдущей статьи я анонсировал рассказ о том, как вырос Пьер Абеляр. В этой формулировке неподготовленный читатель запросто мог услышать противопоставление презренного схоласта и зрелого философа, пренебрежительное отношение к средневековым умствованиям. На эту мысль наталкивает повсеместное использование в современном дискурсе прилагательного «схоластический» в уничижительном значении, чуть ли не как синоним для «бестолковый» или «бесплодный». Однако, (и это, кажется, я уже говорил) у меня отнюдь нет намерения проставлять столь низкие оценки нашим далеким ментальным предкам. Да, это был период младенчества западной философии, но мы же не высмеиваем малышей, которые, неуклюже шлепаясь, учатся ходить?! Мы хорошо знаем, что пройдет время и они станут уверенно бороздить космические просторы или пивные ларьки, поглощать знания или попкорн. Пусть плохо, но все же осознаем, что именно эти первые неловкие движения являлись необыкновенно важными шагами для долгого процесса их развития. Соответственно, пресловутый подсчет количества ангелов, которые бы уместились на кончике иглы, на самом деле был древним аналогом дебатов о природе континуума в рамках канторовской теории множеств. А, скажем, глубокомысленные рассуждения о месте (в аристотелевском смысле этого слова) последней небесной сферы имели своим непосредственным следствием возникновение космологии Николая Коперника или Джордано Бруно. Модели жили, размножались и эволюционировали по своим законам. Что же происходило, что находилось в самом начале славных дел будущей науки? Дабы польстить славянской аудитории, но и не сильно согрешив против истины, осмелюсь утверждать, что это была слава…

Уж слишком силен в тот жестокосердный век был вес авторитетов. Лучшие представители тогдашней европейской интеллигенции и не пытались его толкнуть, поднять на уровень собственной головы. Они могли разве что надеяться погреться в лучах статического рейтинга великих и ужасных. Главным оружием аргументации были мечи сакральных однострочников. Вовсе необязательно из Священного Писания или Святых Отцов. Достаточным, хоть и менее могучим влиянием, пользовались и прочие титаны древней мысли, такие, как Платон, Аристотель или даже какой-нибудь Марциан Капелла. Схоласты (здесь я снова и намеренно, для лучшего запоминания этого тезиса, повторяюсь) на первых порах воспринимали себя как примерных школьников, которые, эпизодически шаля, зубря и списывая, тем не менее, честно пытались усвоить содержимое своих учебников. Парадигматической иллюстрацией к этому может послужить пресловутая «проблема универсалий». Обсуждалась она еще в далекой античности. Однако, точную формулировку дал ей в своем «Введении» в логику только неоплатонист Порфирий: «Я буду избегать говорить относительно родов и видов, — существуют ли они самостоятельно, или же находятся в одних только мыслях, и если они существуют, то тела ли это, или бестелесные вещи, и обладают ли они отдельным бытием, или же существуют в чувственных предметах и опираясь на них: ведь такая постановка вопроса заводит очень глубоко и требует другого, более обширного исследования». Обратите внимание — задача была им поставлена, а вот готовых ответов в данном сочинении не было. Что это, как не выданное учителем домашнее задание?!

Были и другие причины, по которым вышеупомянутая тема ребром встала на повестку дня раннего средневековья. Евангелие от Иоанна, ничтоже сумняшеся, переписало иудейскую эпику книги Бытия, утверждая, что в начале было вовсе не небо с землей и даже не Адам с ребром или без него, а слово. Это объясняло и оправдывало краеугольное положение грамматики в тривиуме семи свободных искусств. Тот самый лингвистический поворот, для осуществления которого аналитической философии прошлого столетия потребовались усилия, как минимум, Фреге, Рассела и Витгенштейна, был не нужен. Лучшие мыслители сами по себе были уже повернуты в этом направлении. Изучение языка, как метафизической первоосновы мироздания, их интересовало самым естественным образом. В этом контексте влиятельным был вопрос, поставленный автором лучшего латинского учебника эпохи Присцианом Цезарейским – какой такой принцип отличает те слова, что ссылаются на конкретные сущности, от тех, что обозначают общие понятия?! Заметим, что схожие соображения питали ментальные модели упомянутых выше замечательных светочей двадцатого века. Тысячелетний круг замкнулся – а реализм и ныне там…

Так стали величать преобладавший к моменту появления Абеляра на авансцене истории образ мысли. Все наши абстрактные понятия, такие, как человек, любовь или красота, совершенно реальны, хоть и нематериальны — утверждали приверженцы этого направления. И обитают они на платоновских небесах или, как могли это размидрашить христианские теологи, в словах Всевышнего. Примерно так трактовал сей вопрос знаменитый Боэций. Универсалии обязаны существовать, иначе что именно мы понимаем, когда оперируем общими понятиями?! Да, мы встречаем их в конкретных индивидуальных вещах и абстрагируемся от лишних атрибутов посредством вычеркивания всего ненужного. Однако, это нисколько не мешает им здравствовать на правах богов, ангелов, демонов и прочей небесной живности. Заметим, что реализм поддерживала и католическая церковь, поскольку эта модель лучше сочеталась с запутанной концепцией Троицы. Те философы, здравый смысл внутри которых восставал против этих общепринятых мнений света, получили ярлык «номиналистов» — от латинского nomen (имя), поскольку защищали теорию о том, что универсалии суть не более, чем слова или имена внутри человеческого сознания. В частности, к этому лагерю обычно относят непосредственного учителя Пьера Абеляра Иоанна Росцелина. Это делают, например, на основании замечания в его адрес со стороны Ансельма Кентерберийского, который поиздевался над незадачливым коллегой, приравнявшим божественные универсалии к дуновениям воздуха. Тем не менее, сохранившиеся высказывания последнего не позволяют сделать окончательные выводы о его метафизической позиции по данному вопросу. В лучшем случае, его можно определить на роль предтечи Абеляра. Тот пошел другим путем и забрался значительно дальше своего предшественника…

И в начале этой истории тоже была слава. Вспомним, что молодой чужестранец (Бретань на тот момент не принадлежала Франции) Абеляр прибыл в стольный град Париж хоть и не с пятью экю в кармане, но с самыми честолюбивыми намерениями. Там, прикинувшись безобидной овечкой, он пристроился в кафедральную школу при Нотр-Даме (Еще один знак времен! Школы тогда как раз вырвались в города из монастырского пленения), в которой почтенным профессором служил некий Гильом Шампо. Петя быстро проявил свою волчью натуру. Если верить его собственным показаниям в Historia calamitatum, то он легким усилием могучего интеллекта загрыз жалкие аргументы своего учителя. Насмерть. Причем, неоднократно. После чего несчастный огрызок был вынужден с позором покинуть поле сражения и стал впоследствии епископом. А славный победитель наслаждался триумфом и почетом окружающих студентов, сделав карьеру кастрата и еретика. Ошибка реалистов вообще и Гильома в частности в его понимании была в том, что они представляли себе универсалии (такие, как человек) в виде неких вещей. На самом же деле все люди похожи друг на друга отнюдь не благодаря обладанию какой-то особой сущностью (или долевого участия в ней), а всего лишь потому, что аналогично функционируют, имеют схожий «статус». Этот статус отнюдь не является вещью-сам-по-себе, а исключительно способом их существования. По отношению к человеку в современных понятиях, его организацию обеспечивает репликация генотипа homo sapiens в ДНК клеток нашего организма.

Для Абеляра универсалии действительно были не чем иным, как словами. И они при этом отнюдь не были обязаны служить ссылками на что-то реально существующее в нашем мире. Люди формировали общие понятия посредством ментального сравнения индивидуальных предметов, отсекая все их нерелевантные свойства. Тем самым трехглавый дракон Порфирия оказался убит единым ударом. Коль скоро самый первый заданный вопрос получил отрицательный ответ, то два остальных тоже потеряли всякий смысл жизни. Итак, наш герой мог по полному праву претендовать на славу основателя номинализма. Но его же можно считать и папашей ментальной модели пропозиции. Это он обратил внимание научной общественности на то, что любое высказывание представляет собой нечто особое, обладающее атрибутом истинности (хоть и не отдельной сущностью). И опроверг Боэция, полагавшего, что отрицанием условного «Нынешний русский царь велик» станет «Нынешний русский царь невелик». Ведь субъект этой пропозиции запросто может не существовать наподобие расселовского лысого короля Франции. И много других славных подвигов совершил наш герой в самом начале схоластической философии, предвосхищая великие достижения ее аналитической пра-пра-правнучки…

Нам осталось только добавить несколько слов о том, что было потом. Безусловно, номинализм был прогрессивнее реализма, щедро плодившего ненужные для науки сущности. Тем не менее, конкретно эта модель не оправдала высоких ожиданий, дав весьма низкие ментальные удои. Мы не случайно в курсе СОФИН обошли стороной эту чрезмерно популярную в современной философии языка и метафизике старушку. Она еще живее многих мертвых, но все так же бесплодна. Безусловно, все слова на что-то ссылаются, но даже те немногие из них, что обозначают индивидуальные предметы, делают это не напрямую, а опосредованно, косвенной адресацией. Ментальные модели – тот золотой ключик, что проще всего открывает ларчик Порфирия…

Браво, друзья мои! Дочитав до этой строчки, вы осилили самую скучную часть философии Абеляра. Надеюсь, что обошлось без сломанных скул. Не пора ли нам немного поразвлечься? Я уже рассказывал вам присказку о том, как преданная Элоиза научила схоласта любить более плодородные материи. Впереди у нас сказка о том, как он распространил ее ментальные модели на весь средневековый мир. Благо снова на флаге Блога Георгия Борского…

Модели, предложенные в целях концептуализации исторических событий и оценки деятельности исторических личностей, являются интеллектуальной собственностью автора и могут отличаться от общепринятой трактовки.

Что это мы все с вами ИМ да ИМ?! Не Историей Моделей единой жив современный россиянин. Давайте-ка сегодня для разнообразия отправимся погулять по набережной Сены?! О, Пари, Пари, гори-гори, наша яркая звезда! Только совсем не сгорай, пожалуйста… К слову сказать, не заглянуть ли нам на Île de la Cité? Там ведь уже иссякли безумные толпы туристов в связи с ремонтом Нотр-Дама. А вот цветами или попугаями с птичьего рынка все еще замечательно или характерно пахнет. Пройдемся чуть дальше в направлении Quai aux Fleurs — здесь совсем тихо и спокойно. Нас заинтересует вот этот особняк XIX-го века с характерными ставнями и фигурными решетками из кованого железа. Примерно посередине между расположенными на нем литерами 9 и 11 расположена мемориальная доска. Сказывают, что когда-то именно здесь Абеляр нашел свою любовь. Соответственно, тут же Элоиза дождалась своего Пьера. Ура, свершилось — приобщились к великому?! Суровая историческая правда, к сожалению, в том, что дом двенадцатого века каноника Фульбера давным-давно пошел на слом. Он действительно был расположен где-то неподалеку на острове Сите, но, скорее всего, ближе к дому под номером 10 по Rue des Chantres. Хотя, вполне вероятно, что он действительно занимал значительную площадь вплоть до самой реки. В любом случае, более ничего занимательного в настоящем здесь мы не найдем. Посему давайте отправимся по нашему привычному маршруту – в мир ментальных моделей.

Да наступит частокольный год 1111-й от Рождества Христова! И высветилось на табло машины времени — MCXI. Боже мой, что это за амбре?! Да-а-а, помои с нечистотами — это тебе не розы с фиалками. Да приидет царствие Людовика Толстого, внука Анны Ярославны! И попали мы в славное королевство пятого из капетингов. Но что это за заунывный вой доносится издалека?! Ничего особенного, просто голодные волки вышли на тропу охоты. Да будет свет! И не стало света. Не потому, что кинщик заболел или Господь нас оставил. Просто час уже пробил вечерний. А откуда пробил-то? Собор Парижской Богоматери ведь никак не мог еще существовать — его даже не начали строить. Зато была древняя базилика в романском стиле. В это время новомодному архитектурному стилю, который неблагодарные потомки-гуманисты с презрением назовут готическим, еще только предстояло народиться в голове Сюгерия, будущего аббата монастыря Сан-Дени. Кстати, вовсе не на самом верхнем конце 13-й голубой ветки метро тогда находилась эта святая обитель, а у черта на куличках за городом. Так, и для чего мы переместились в столь мрачный век? Дабы узреть восхитительную восходящую звезду любви на унылом небосклоне. Правда, ради красивого словца, то бишь цифры, мы промахнулись на несколько лет, так что пролистаем еще несколько календарей вперед.

Вот теперь пора повстречать ЕГО – профессора из школы неподалеку. Хоть и иностранец родом из Бретани, сей молодой человек не страдает от неуверенности в себе. В собственном представлении он – истинный перипатетик, образованнейший человек в Европе, неизменный победитель всех философских и богословских диспутов, центр учености, вокруг которого вращаются сферами студенты. Он уверен, что неотразим — любая самая богатая или знатная дама была бы счастлива составить ему пару. Но он плевал и на деньги, и на светскую карьеру. В свои тридцать с небольшим он уже каноник и запросто может стать аббатом, епископом, кардиналом, даже Папой! А теперь взглянем и на НЕЕ – девушку, проживающую здесь на набережной. ОНА не может похвастаться столь же высоким рейтингом, как и ОН. Наружность, скажем, у нее не выдающаяся, хоть и достаточно приятная. Однако, у нее тоже есть свои сильные стороны. Слабость – одна из них, она придерживается весьма смиренного мнения о своей персоне. Это — сирота, зато у нее есть дядюшка, тот самый Фульбер из верхнего абзаца, причем он добрый, в ней души не чает. Это — богатый человек, тоже каноник, и ему не жалко потратить часть своей пребенды на то, чтобы ублажить племянницу. Самая большая странность нашей героини – необычная для своего пола и эпохи склонность к образованию. Она давно перечитала все доступные книги, а нынче возжелала обрести персонального наставника. Вы, конечно же, уже догадались, что я вам рассказываю о знаменитой истории одной средневековой любви — Абеляра и Элоизы. Небольшая поправка — скорее, речь пойдет о ментальной модели любви из этой истории…

Ее общая событийная канва хорошо известна, поэтому, дабы сэкономить место, набросаю широкими мазками. Спустя некоторое время учитель и ученица перешли к практическим занятиям. Перед самым носом простофили опекуна. Беременность пришлось покрыть побегом. Бесчестие – секретным венчанием. Злые языки доброжелателей смаковали пикантные детали. Фульбер вожделел заткнуть им рты публичной демонстрацией легитимного брака. Однако, молодожен предпочел спрятать возлюбленную в монастырь неподалеку, эпизодически развлекая юную послушницу своими посещениями. Наконец, жестокосердные времена продиктовали свой безжалостный закон – нанятые дядюшкой головорезы, подкупив слугу совратителя, отрезали тому … но не голову, а те части тела, благодаря которым он впал во искушение.

И обрели монашеские ризы

Несчастный Абеляр и Элоиза…

Итак, это обыкновенная житейская история. Но беда в том, что вокруг нее накопились серьезные разночтения, в частности, в оценках персонажей и того, что с ними приключилось. Скажем, сам Абеляр спустя примерно двадцать лет издал по образу и подобию Бл. Августина каталог собственных прегрешений — Historia calamitatum. В соответствии с ним, никакой высокой любви как бы и не было, зато в изобилии присутствовала самая низменная похоть. И тогда Всевышний примерно наказал провинившегося, проявив Свое Божественное милосердие. Провидение Господне преподало ему нравственный урок и наставило на Путь Истинный. С этим благочестивым нарративом первой не согласилась сама Элоиза, настаивавшая в своем письме на кристальной чистоте своего чувства. Спустя полтора столетия Жан де Мен в ставшем популярным «Романе о Розе» присоединился к этому мнению, вообразив ее себе как героиню, достойную восхищения. На каком основании? Известно, что та долго отказывала Абеляру выйти за него замуж, не желая обременять его философскую жизнь и утверждая, что предпочла бы быть его тайной наложницей, нежели законной супругой императора. А как раз этот вопрос – совместимости (точнее, наоборот) романтической любви с семейной жизнью – сильно занимал французского поэта.

Приключения ментальной модели на этом отнюдь не закончились. В 1563 году теологические сочинения Абеляра были включены в список запрещенных католиками книг. Однако, как это ни парадоксально, параллельно наблюдалась обратная тенденция – одеть героев-любовников в сутаны примерных христиан. Ближе к Великой Французской революции они же превратились в символы борьбы с догматизмом церковных властей. В девятнадцатом веке Жюль Мишле и вовсе сделал ЕГО глашатаем пробуждающейся свободы мысли, а ЕЕ – знаком проклевывающегося достоинства женщин. Примерно в то же время возникли первые сомнения в подлинности сохранившейся переписки. Не были ли эти письма типичным примером псевдоэпиграфии, литературной фикцией более поздних сочинителей? Соответственно Петю за выдающийся вклад в европейскую философию пощадили, а вот Лиза вообще исчезла из истории, превратившись в мифическую фигуру наподобие Василисы Прекрасной. В прошлом столетии тщательное изучение сохранившихся рукописей несколько ослабило эти опасения. А затем, уже в 1967 году, немецкий медивалист Дитер Шаллер обнаружил в библиотеке аббатства Клерво некий сборник любовных посланий, составленный и озаглавленный «Ex epistolis duorum amantium» еще в XV-м веке безвестным цистерцианским монахом. Это были 113 писем, которые не упоминали никаких имен, будучи несколько сокращены вышеупомянутым редактором. Однако, по мнению большинства ученых, основанному на тщательном изучении содержания и литературного стиля, если их авторами не были настоящие Абеляр и Элоиза, то они были написаны их точными двойниками. Какую же модель можно построить на основании этих относительно новых документов?

Элоиза вовсе не была сентиментальной дурочкой, втюрившейся в местную знаменитость или рок-философа. Своему Абеляру, «господину или, скорее, отцу, мужу или, скорее, брату», писала его «служанка или, скорее, дочь, жена или, скорее, сестра». Нетрудно заметить, как с каждым новым письмом развивался риторический стиль этой замечательной женщины, как расцветало ее литературное дарование. Но она была способна и творить оригинально. Вот как она, например, скомбинировала классические темы Цицерона и Овидия с христианскими обертонами, создав тем самым новый уникальный поэтический образ: «Если бы хоть капля знаний просочилась ко мне с сот мудрости, я бы пахучим нектаром изо всех сил постаралась отобразить в моем письме твою питательную любовь. Но по всему миру не найдена еще такая фраза, которая могла бы ясно выразить то, что происходит в моей душе, ибо, Господь свидетель, что я люблю тебя возвышенной и необыкновенной любовью». В ее представлении Всевышний не только не порицал, но одобрял и поддерживал ее глубокое чувство, любовь «Героид» была божественной природы, и о том же самом для нее говорил апостол Павел (Рим. 13:8): «Не оставайтесь должными никому ничем, кроме взаимной любви; ибо любящий другого исполнил закон». Она воображала себе свою любовь не как страстный amor, но как dilectio, подразумевающее активную заботу о другом, как комбинацию eros и agape.

И в ответах ее возлюбленного совсем незаметна постыдная плотская сексуальность из Historia calamitatum. Похоже, что Абеляр искренне почитал Элоизу за «единственного студента философии среди девушек нашего века, единственную, кого судьба одарила всеми дарами многогранных добродетелей… Я восхищен твоим талантом, тобой, кто способен к обсуждению … столь тонкому, что, казалось бы, ты не просто читала Цицерона, но и обучала его!». По его мнению, она превзошла знаменитого Туллия в том, что перенесла его идеалы дружбы на истинные amor и dilectio, которые должны существовать между мужчиной и женщиной. А вот как он ответил на вопрос «Quid amor sit?» (что такое любовь?) той «звезды, светом которой жил»: «Любовь суть особая сила души, существующая не для себя и неудовлетворенная собой, но постоянно распространяющаяся на другого с определенной жаждой и желанием, стремясь к единению с этим другим, причем так, чтобы две различных воли произвели единую безо всяких отличий». Это снова модельная комбинация – Цицероновской дружбы, которая создает единую гармоничную душу из многих и Августиновской идеи любви как особой силы души.

«Vale, cor et corpus meum et omnis dilectio mea” – прощай, сердце и тело мое и вся моя любовь, — так завершила одно из своих писем Элоиза. И нам самое время расставаться с этой затянувшейся статьей. Конечно же, наши герои жили в мире фантазий, придумывая правила игры в идеальную любовь. Но разве не тем же путем человечество создает себе другие полезные и развивающие ментальные модели – торговля и деньги, законы и государство, благородство и справедливость?! Тем же путем позже пойдут Тристан и Изольда, Петрарка и Лаура, Ромео и Джульетта… И разве не прекрасно горела звезда любви этой истории?! Она никогда не сгорит совсем…

Совсем забыл сообщить – у грешников остался сын по имени Астролябия. Не подумайте, что это самобытное имя возникло на манер «Алло-Центральной» Марка Твена. Это еще один символический подарок Элоизы своему возлюбленному – анаграмма, составленная из букв его имени. Но у четы Абеляров осталось еще и другое многочисленное потомство — модельное. Думаю, что именно под жаркими лучами любви своего “Helios” самовлюбленный схоласт вырос в зрелого философа, намного опередившего свой век…

Модели, предложенные в целях концептуализации исторических событий и оценки деятельности исторических личностей, являются интеллектуальной собственностью автора и могут отличаться от общепринятой трактовки.

В предыдущей статье мы оставили бравых рыцарей, будущих освободителей Гроба Господня от гнета сарацинов, перед самым началом их первого похода и самым концом одиннадцатого столетия христианской эры. За прошедшую неделю в БГБ уже наступил век двенадцатый, по некоторым авторитетным оценкам, самый интересный и значительный в мучительном процессе рождения Западной Европой науки. И в самом деле, малышка, которой надлежало появиться на свет Божий спустя многие столетия, примерно тогда уже закрепилась в чреве насквозь беременного бедного бренного мира. Хотя это время и прошло под знаком постоянной угрозы раннего выкидыша, ментальному эмбриону удалось вырасти и окрепнуть. Безусловно, самыми важными событиями этого периода в интересующем нас смысле стал великий горизонтальный перенос мемов, т.е. арабо-иврито-греческой литературы на латынь, и образование университетов, т.е. фабрик по производству ученых. Впрочем, скорее это было одно и то же явление моделей народу, поскольку схоласты создали спрос, а переводчики обеспечили для него предложение. Первый фактор тем самым усиливал второй и, наоборот, второй подпитывал первый, формируя процесс с положительной обратной связью. Но какой из них тогда являлся курицей и какой яйцом, служил перводвижителем?! Осмелюсь отнести этот страшный на непросвещенный взгляд вопрос к категории ложных дилемм. В начале не было ни то, ни другое, но нечто третье, более того, даже четвертое и пятое. И вот как раз об этих необходимых ингредиентах, т.е. о предпосылках возникновения очередного Ренессанса, у нас сегодня пойдет речь.

Очередного?! Почтеннейшим господам туристам по просторам ИМ (Истории Моделей) этот эпитет не должен показаться удивительным. Вам нетрудно будет припомнить, что мы уже неоднократно наблюдали схожие феномены. С натяжкой Возрождением можно посчитать платоновско-аристотелевские Афины или птолемеевско-архимедовскую Александрию. Со скрипом душевным – македонскую династию в Византии или каролингскую в Европе. По полному праву – некоторые фрагменты жития багдадского или кордовского халифатов. Характерно, что их всех объединял жанр трагедии — главных героев неизменно ожидал несчастливый финал. Несложно будет убедиться и в том, что, казалось бы, разношерстные события в разнообразных странах и народах были связаны в более-менее одного покроя тунику, в одинаковый сценарий. Давайте-ка я в контексте грядущей зимы отступлю от надоевшей банальной речной метафоры и предложу вместо нее модель горнолыжного соревнования. Увы, санки и накатанные колеи людям никакие Всемогущие Спасители на этом курорте не приготовили. Это был настоящий слалом, причем в нечеловеческих погодных условиях, в котором каждая ошибка немедленно каралась сходом с дистанции — в глубокий кювет истории, в самую гущу непроходимого болота неведения. Зато в случае определенной ловкости и гибкости лавирования ментальные лыжи сами катились в нужном направлении…

Несложно себе представить, как именно работал механизм столь чудесной гравитации. Людям эпизодически удавалось обживать уютные возвышенности, относительно изолированные и защищенные от набегов свирепых варваров, вожделевших поучаствовать в красивом житии богатых соседей. Утоленные насущные потребности общества образовывали избыток энергии. Ее традиционно тратили на определенные «забавы». Если абстрагироваться от античных времен, то в моде был скоростной спуск по трем основным трассам – медицина, юриспруденция и теология. Первая из них, впрочем, всегда была строгой необходимостью ввиду постоянных поломок хрупких человеческих организмов. Польза второй виделась в том, чтобы организовать размножение арбитров, способных эффективно следить за соблюдением многочисленных правил популярных социальных игр. Наконец, развитие богословия диктовалось потребностью построения целостного мировоззрения из многочисленных остроконечных осколков верований. Траектория движения средневековой Европы во многом напоминала пируэты своих предшественников. Изоморфным арабскому Дар аль-исламу можно, например, считать наличие единого латино-язычного пространства, создававшего возможность эффективного взаимообогащения ментальными моделями составлявших его стран, сохранявших при этом свою уникальную индивидуальность. Англо-норманнский рейх, как отмечалось ранее, можно посчитать за аналог Андалузии, сочетавший все преимущества спутника Большой Земли с возможностью выбора альтернативы единому курсу партии. Однако, самым важным сходством было наличие монотеизма, который, как мы убедились в курсе философии религии, из-за наличия ряда противоречий является нестабильным модельным образованием и в процессе своего развития следует общим метафизическим законам самораспада.

Однако, наличествовали и существенные отличия. В контрасте со Вторым Римом, Первый был расположен значительно дальше от бесчисленных орд азиатских кочевников. При этом, повышенный авторитет апостольского престола позволял разрешить бессмысленные и беспощадные доктринальные споры папскими буллами и последующими крестоносными облавами на еретиков. Как это ни покажется странным, выгодно выделяли католицизм на фоне более упорядоченных и упрощенных ментальных моделей мусульман его некоторые проблемы. К их числу принадлежали традиционно запутанные триадология, христология и сотериология — ведь они настоятельно требовали активного мидрашения, а, значит, и интенсивных размышлений на абстрактные темы. Другой сильной слабостью была историческая отмена апостолом Павлом всех ЗаТоров иудейской Торы – ведь для строительства новых законов приходилось пользоваться логикой, а не только жонглированием священными однострочниками. Наконец, карты бытьможностей тоже почему-то легли на редкость удачно. Каролингское насильное насаждение свободных искусств на Западе не набило оскомины, как это произошло у обиженных диктатом аль-Мамуна традиционалистов на Востоке. Напротив, это окутанное дымкой легенды героическое прошлое еще усилило заветы Боэция, бл. Августина и Марциана Капеллы. Благодаря этому классическое образование троянским конем проникало за неприступные стены цитадели догмы. Как же это происходило в истории? Давайте запустим видеоповтор победных попыток…

Оставалась еще добрая сотня лет до расцвета деятельности центра по переводам в Толедо, когда странным стечением обстоятельств некий исламский перебежчик привез целый сундук литературных сокровищ от арабских целителей на Апеннинский полуостров. Бывшего сарацина окрестили Константином, а прозвище дали по месту рождения — Африканский. Составленные им учебники составили программу передач не только ставшей знаменитой врачебной школы в Салерно, но и будущих профессоров медицины по всей Европе, в том числе в Болонье. Этот последний упомянутый мной университет стал исторически первым. Огорчу любителей викиальности – по мнению большинства историков это не произошло в 1088 году. Сею дату по далеким от научных устремлениям выбрали жизнерадостные итальянские любители праздновать юбилеи в девятнадцатом веке. Однако, на этом месте еще задолго до этого существовала школа юристов. Им предстояло чистить авгиевы конюшни обычаев германских племен. В их примитивных уголовных и гражданских кодексах отсутствовали самые базовые понятия. Но тут в одиннадцатом веке Папе как-то Бог послал кусочек Свода Юстиниана. То ли кто-то отыскал запылившуюся рукопись в дальнем углу забытой монастырской библиотеки. То ли какие-то венецианские купцы купили ее на рынке в Константинополе. В любом случае, находка пришлась как нельзя кстати. Именно эти законы стали краеугольным камнем всего величественного здания западного права, как светского, так и канонического (т.е. церковного). Григорианская борьба за инвеституру завершилась поражением, ослаблением обоих соперников – папства и императора. Однако очевидную победу одержали юридические ментальные модели. Ведь теперь с особой силой требовалось разработать честные правила игры. Многочисленные комментарии на Corpus juris civilis заполнили образовавшуюся нишу. Молодой университет в Болонье зашагал впереди планеты всей как авторитетнейший центр по подготовке соответствующих специалистов. Знаменитый Ирнерий и четыре его ученика, прозванные Докторами, усиленно лечили хромающую справедливость. Наконец, длительные труды по созданию непротиворечивой когерентной системы привели к великому синтезу Грациана в середине 12-го века. Кстати, в старой доброй Англии в то же время образовался новый злой сплав из континентального и островного, римского и саксонского прав.

Конечно же, когда производство юристов и врачей было поставлено на поток, все они обязаны были предварительно овладеть премудростями тривиума или квадривиума. Да, в западноевропейской средневековой традиции трудно найти мыслителей масштаба Аверроэса или ар-Рази. Но давайте вспомним Коперника, бывшего доктором канонического права. Нет, и он не работал по «специальности», используя диплом по наущению дядюшки для продвижения по карьерной церковной лестнице. Однако, попутно полученного им образования в астрономии оказалось достаточным для создания революционного “De Revolutionibus”. Развитие судопроизводства имело и другие побочные благотворные последствия. Вот, например, какой тезис успешно защищала профессор Калифорнийского университета Барбара Шапиро: «Изучение английской эволюции понятия «факта», его принятия и распространения … показывает то, как английская культура [постепенно] стала «культурой факта» и отражает огромный долг, который эта культурная эволюция имела перед особым [тщательным] отношением закона к технологиям обнаружения «фактов»… «Факт» был создан в контексте судопроизводства и только затем взят на вооружение историками, натурфилософами, теологами и даже литераторами». Модельный слалом западноевропейских горнолыжников завершился-таки блестящим успехом.

В сегодняшней статье не хватило места для теологии. Дело в том, что свой блестящий дворец эта царица небесная средневековых наук решила возвести не в Италии, а во Франции, в Париже. Ну, что же, давайте и мы отправимся туда, где эта миленькая живет. Город влюбленных моделей – в гостях у Блога Георгия Борского.

Модели, предложенные в целях концептуализации исторических событий и оценки деятельности исторических личностей, являются интеллектуальной собственностью автора и могут отличаться от общепринятой трактовки.

— Наилюбезнейшие братья мои! Из пределов Святого Иерусалима и Царьграда Константина пришла к нам жуткая весть, а именно, что раса персов, проклятая раса, раса, окончательно порвавшая с Господом, вторглась в те христианнейшие земли и опустошила их мечом, огнем и грабежами; она увела часть населения пленниками в свою страну, другую же уничтожила в жестоких пытках; она либо полностью уничтожила Церкви Божии, либо приспособила их для исправления ритуалов своей религии. Они уничтожают святые алтари, осквернив их грязью. Они обрезают христиан и их кровью либо окропляют алтари, либо наполняют купельные чаши. Когда желают предать верных позорной смерти, то вытаскивают наружу их кишки, привязывают к шесту, а затем, стегая несчастных жертв, заставляют бегать вокруг него, пока те не рушатся, бездыханные, на землю. Других пронзают стрелами. А что я скажу об отвратительном надругательстве над женщинами?! Лучше молчать об этом, нежели говорить… Королевство братьев наших по вере греков нынче расчленено ими и лишено территории столь обширной, что ее невозможно обойти за два месяца…

Хорошо известно, куда толкал свою историческую речугу Папа Урбан II-й на Клермонском Соборе перед аудиторией прелатов, существенно разбавленной французскими рыцарями. Чуть менее распространено то, что он, судя по частной корреспонденции, при этом думал:

Да уж, такие это братья, Авелю не пожелаешь! Хитер Алексий Комнин и дворец его полон учеными знатоками классической риторики. Да принесут благочестивые слова этих нечестивцев вящую славу Господу! Воистину поставили на колени Восток турки-мусульмане, коли приехали его послы в Пьяченцу просить Запад о помощи. Но не за бессильного василевса радею и не за мятежного патриарха, погрязших в ереси. Да исполнится воля Божия – и смиренно склонят они выи свои пред апостольским престолом, и выстроится Нерушимый Единый Храм Кафолической Церкви над Его краеугольным камнем, над нетленными мощами Петра и Павла. Идет Война Священная, народная война … в Испании, давно идет. И, хвала Создателю, древнее Толедо снова во власти христиан. Да свершится Реконкиста повсюду! Я, Викарий Всевышнего, гордо подыму знамя Его и да будет поражен Диавол в самом логове его! Да будет так во имя мира во всем мире! Ибо сказал Блаженный Августин: «Мы не ищем мира для того, чтобы воевать, но воюем, дабы жить в мире». Сейчас самое время показать всем, кто здесь истинный духовный пастырь, кто – настоящий праведный вождь. Сейчас пришел срок воплотить в жизнь великие мечты Гильдебранда, светлой памяти Григория VII-го. Пора, пора напомнить императору о дороге в Каноссу. Пробил час выгнать из Вечного Города христопродавца анти-папу Климента III-го! И сделают это они, его соплеменники французы — Святое воинство, созванное им для великих подвигов!

— О, раса франков, раса за горами, раса, выбранная и возлюбленная Господом, воссиявшая во многих деяниях ваших против других наций положением вашей страны, а также вашей католической верой и честью святой церкви! К вам обращаю я сею речь, к вам взываю! Кто, как не вы, должны взять на себя миссию отомстить за сии несчастья и освободить эти многострадальные земли? Вы, те, кому свыше прочих наций, Бог даровал необыкновенную славу оружия, непревзойденную смелость, великую телесную силу, способную победить всех тех, кто сопротивляется вам. Только вам суждено вырвать Гроб Господень из рук неверных!

Урбан хорошо понимал, что его проповедь будет бессильна в имперских землях. Еще слишком свежа в памяти людской была борьба за инвеституру. Не пойдут за ним саксонские или баварские бароны, пока Генрих IV не ослабил поводья в своей упряжке. Нет надежды и на могущественный англо-норманнский рейх, погрязший в богатстве. Да, с радостью пойдет в бой Боэмунд Тарентский, имеющий свои счеты с византийцами, но, конечно же, будет искать лишь своей личной выгоды. Только здесь, во Франции, можно найти искренних желающих поступить на службу церкви. Негде найти свободные уделы безземельным рыцарям, нет у них ни малейших шансов отличиться дома. Ну, а уж если представить грядущую войну как великий подвиг во имя истинной веры – горы свернут и реки заставят течь вспять…

— Но если Вам мешает любовь к детям, родителям или женам, то вспомните, что Господь сказал в Евангелии: «Кто любит отца или мать более, нежели Меня, не достоин Меня». «И всякий, кто оставит до́мы, или братьев, или сестер, или отца, или мать, или жену, или детей, или зе́мли, ради имени Моего, получит во сто крат и наследует жизнь вечную». Пусть ничто не остановит вас, ведь та земля, на которой вы живете, закрыта со всех сторон морями и окружена горами, она слишком мала для вашего большого народа и не производит достаточно еды. Вот почему вы убиваете друг друга, вот почему воюете и зачастую умираете от нанесенных друг другу ран. Так пусть ненависть уйдет от вас, пускай завершатся ваши ссоры! Взойдите на дорогу к Гробу Господню, отнимите эту страну у злой расы и подчините ее себе. Эта страна, где, как говорит Писание, «течет молоко и мед» была некогда отдана Сынам Израилевым. Иерусалим — Пуп Земли, схожий раю наслаждений. Это его Спаситель человечества выделил Своим приходом, разукрасил присутствием, освятил страданием, искупил смертью, восславил погребением. И этот королевский город, расположенный в центре мира, ныне уведен в полон Его врагами, и им правят те, кто не знает Бога. Посему он ищет и жаждет освобождения, и не прекращает умолять вас прийти на помощь. Просит именно вас, поскольку, как уже было сказано, Всевышний даровал вам выше всех наций великую славу оружия. Так отправляйтесь же в этот путь ради прощения ваших грехов, дабы заслужить себе непреходящую славу в Царстве Небесном!

Deus vult! Deus vult! Господь желает этого! Божья воля! – скандировала в религиозном экстазе обезумевшая, опьяненная умело распыленным в воздухе наркотиком самоизбранности, толпа. Папа тем временем продолжал ковать кольчуги, пока горячо:

— Возлюбленные дети мои, сегодня свершилось то, что Господь предсказал в Евангелии: «Где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них». Воистину Бог нынче среди вас, коль скоро все вы восклицаете в один голос. Так пусть слова сии станут вашим кличем в бою, коль скоро их вложил вам в уста Сам Всевышний. Deus vult! Deus vult! И пускай тот, кто отправится в это святое паломничество, подобно живому жертвоприношению, носит знак креста Господня на своем лбу или на груди. Когда же вы исполните свою клятву перед Богом и вернетесь с победой, то поместите крест сей у себя на спине. Ибо так Господь наказал нам в Евангелии: «Кто не берет креста своего и следует за Мною, тот не достоин Меня».

Присутствующие принялись с энтузиазмом раздирать наличествующую красную материю на кресты. Нам же пора сшить из этой цветастой истории слитный нарратив. Нас не будет интересовать феноменальный успех проповеданной лжи – секреты подобной риторики нехитры и были известны многим: мусульманским фундаменталистам, Макиавелли, марксистам, фашистам… Однако, средние века в сознании многих прочно ассоциируются именно с крестоносцами — мы не вправе остаться совсем уж в стороне. Давайте зададимся другим вопросом — какие силы вызвали к жизни это движение и к чему оно привело человечество? Далеко не все на Западе склонны романтизировать приключения могучих рыцарей. Вот как, например, высказался сэр Стивен Рансиман: «Триумфы крестоносцев были триумфами веры. Но вера без мудрости – опасная вещь. По неумолимым законам истории весь мир платит за преступления и безумия каждого из его граждан. В длинной последовательности интеракций … между Востоком и Западом, из которой выросла наша цивилизация, крестовые походы были трагическим и разрушительным эпизодом. Историк, смотрящий вглубь столетий на эти доблестные рассказы, должен умерить свое восхищение печалью, свидетельствующей об ограничениях человеческой натуры. Там было так много смелости и так мало чести, так много набожности и так мало понимания. Высокие идеалы были испачканы жестокостью и жадностью, предприимчивость и выносливость – слепым и узким самолюбованием; и Священная Война сама по себе была ничем иным, как длительным проявлением нетерпимости во имя Бога, что суть грех пред Духом Святым».

И в самом деле, судя по печальным последствиям – погибшим толпам фанатиков, еврейским погромам, Иерусалимской резне, разграблению Константинополя – ничего хорошего миру сие начинание не принесло. Нам с вами, историческим туристам, паломникам по несвятым местам рождения науки, трудно придумать предлог, оправдывающий посещение этого бессмысленного мероприятия. Да, его посредством европейцы вошли в контакт с арабами, но контрабанда идей шла на порядок интенсивнее в Сицилии и особенно в Испании. Да, эти события стали важным фактором, ослабившим исламскую и ромейскую цивилизацию, но так уж ли это было необходимо человечеству? Да, непосредственно вслед за этим случилось Возрождение двенадцатого-тринадцатого веков, но разве благодаря этому?

Чьим же пылом душевным был раздут сей мировой пожар? Вряд ли стоит примешивать к делам земным Всемогущего Господа, хотя бы потому, что толку никакого не вышло. Папа Урбан II-й тоже не годится на роль Прометея или даже Герострата. События слишком быстро вышли из-под его контроля, выдвинув в лидеры светских владык калибра Готфрида Бульонского или плебейских атаманов типа Петра Пустынника. А вот если проинтегрировать психические движения, желания всех заинтересованных сторон? Греки вожделели погибели турок, папство – власть, Венеция – денег, рыцарство – земли, народ – чудеса. То была отнюдь не Божия, а самая обыкновенная человеческая воля. Здесь для нас нет ничего заслуживающего внимания. Вольным — воля, моделям — рай.

В предыдущем абзаце я почему-то упомянул Ренессанс в неправильном историческом контексте?! Нет, друзья мои, это была отнюдь не ошибка. По мнению многих именитых ученых произошедшее в XII-XIII веках в Европе тоже было вполне достойно этого почетного звания. Хотите в этом убедиться? Лучшая машина времени — Блог Георгия Борского…

Модели, предложенные в целях концептуализации исторических событий и оценки деятельности исторических личностей, являются интеллектуальной собственностью автора и могут отличаться от общепринятой трактовки.

В предыдущей статье мы похвалили св. Ансельма Кентерберийского за то, что он обнаружил и обосновал некую пользу применения разума, пусть и осторожного, ограниченного рамками вездесущей догмы. Сегодня нас будет интересовать другой вопрос – какие практические успехи принесла ему самому разрекламированная формула «вера, ищущая понимания»? Насколько вообще оправдан этот подход, понимаемый как эпистемологический алгоритм? Действительно ли для того, чтобы раздобыть какие-то познания, предварительно необходимо быть убежденным в их истинности? На первый взгляд современного человека это какой-то инвертированный, как на фотографическом негативе, мир. Мы худо-бедно научились различать психологические ловушки собственного мышления. Если заранее надеть на себя ментальные очки определенного цвета, то ничего порядочного, помимо воображаемых изумрудов, не увидишь. Хорошо известно – если хочешь обосновать адекватность произвольной теории, хоть марксизма, хоть фашизма, то поверь в нее. Остальное — дело несложной подсознательной техники, банального самообмана. И разве наши лучшие ученые, непредвзято исследующие реальность, не действуют прямо наоборот?! В начале ведь у них всегда бывают эксперименты, и только длительные эмпирические испытания порождают такую веру в построенные с их помощью модели, что те проникают в учебники?! Увы, такой идеальный физикалистский рай до сих пор не обнаружен, и даже если когда-либо будет возведен белозубыми строителями коммунизма, то вкалывать в нем будут одни только роботы. Несчастных людей туда не пустят, поскольку на самом деле они мыслят по-другому.

За историческими примерами нырять далеко в глубь веков не надо, возьмем самый широко известный – т.н. научно-техническую революцию. На протяжение нескольких поколений сторонников «а все-таки она вертится» объединяла малообъяснимая рациональными средствами привязанность к этой ментальной модели. Да, в Птолемеевской геоцентрической системе за долгие века накопился ряд мелких проблем, которые публично обсуждались и осуждались многими натурфилософами. Использование т.н. эксцентриков, эпициклов и особенно экванта противоречило метафизическим аксиомам Платона и Аристотеля, на что ругались еще Аверроэс, Маймонид и прочие товарищи с Востока. Непосредственным логическим следствием теории Луны было эпизодическое увеличение ее видимых размеров, ненаблюдаемое на самом деле, что подметили еще задолго до Региомонтана. Чувство гармонии многих мыслителей оскорблял откровенный ad hoc подбор параметров, позволявший дальним планетам вращаться синхронно друг с другом, а ближним – с Солнцем. А гигантской сфере звезд приходилось рассекать пространство с совершенно возмутительной, непозволительной для столь совершенного божественного создания, скоростью… Тем не менее, всякое непорочное зачатие подвижной Земли, спорадически возникавшее в головах людей, всякий раз заканчивалось абортом – слишком уж противоречила эта модель общепринятому мировоззрению, причем не только представлениям самой передовой на тот момент физики, но и незыблемому во все времена авторитету Священного Писания. Вправе ли мы в этом контексте выдвигать обвинения в иррациональности Копернику, который полжизни потратил на развитие столь экзотической гипотезы, не имея, по существу, серьезных контраргументов в ее пользу? Да, его вера в ее истинность граничила с религиозным пылом. Тем не менее, без нее он не добился бы ни малейших результатов, ведь новая космология сама по себе автоматически не давала ни малейших преимуществ в предсказании положений небесных тел. И буксующий паровоз науки раскочегарить бы без этого не удалось. Заметьте – пламенеющие сердца в его топку кидал не он один… Что, помимо эстетических и мистических соображений, составило кредо условных Мэстлина, Кеплера или Галилео?!

Таким образом, переход от веры к пониманию вполне может существовать, хуже того, именно в этом направлении сей мост зачастую строят. В забавной игре в науку догадка сражается против проверки, причем белые фигуры, как правило, именно у первой, и конечный результат долго неизвестен, в вышеупомянутом клиническом случае на протяжение многих веков. И все же, интуитивно отличие метода мышления святого Ансельма от несвятого Коперника очевидно. Первый, скорее, у нас ассоциируется с красной профессурой, которая, следуя руководящей линии партии, пытается продемонстрировать гениальность ее судьбоносных решений. Второй же подобен источнику родниковой воды, который настырно прокладывает для голубой реки русло к океану знаний, несмотря на сопротивление окружающей среды. Видимо, при похожей внешней форме, эти образцы душевных движений имеют различное внутреннее содержание. Где-то между ними пролегает плохо различимая или даже невидимая грань, которая отделяет желание доказать свою правоту от стремления найти для всех истину, рознит стагнацию от развития, смерть от жизни. По моему мнению, если попытку включить разум eo ipso можно смело записать в кредит модельного баланса праотца схоластической теологии, то все остальные достижения его философии даже на дебет не тянут. Постараюсь сегодня защитить этот тезис.

Самое всенародно любимое с большим запасом интеллектуальное достижение Ансельма Кентерберийского – это, конечно же, его доказательство бытия Бога, прозванное Иммануилом Кантом онтологическим. Приведено оно в сочинении-молитве под названием «Прослогион». Несколько менее известна его предтеча — «Монологион». В этом раннем произведении тоже содержались аргументы в пользу существования Господа, только неоригинальные, импортированные без серьезных изменений из Блаженного Августина. Один из них, от т.н. Великой Цепи Бытия, скорее всего, и навел будущего святого на идею «существа, столь великого, что лучше Его невозможно и помыслить», поскольку тот явным образом располагал Всевышнего на самом верху метафизической лестницы, в самом ультра-пурпурном конце небесного спектра. Не буду повторяться с оценками — мы уже разбирали эту модель в курсе СОФИН (современной философии науки). Но проблема даже не в том, что этот довод ошибочен, а в том, что он неочевидно, сложно ложный. Посему в липкие щупальца этой вредоносной ментальной особы за долгие века ее жизни попадались не только с радостью радеющие обманываться верующие, но и такие замечательные мыслители, как Декарт, Спиноза или Лейбниц. Более того, наивных простаков до сих пор оставляют с длинным носом недавно заново вспаханные поля чудесных хитросплетений Алвина Плантинги.

Давайте лучше разберем подробнее другую важную часть творческого наследия св. Ансельма – его вклад в христианскую сотериологию (раздел теологии о спасении). Обратим прежде всего внимание на то, что эта часть ортодоксальной доктрины традиционно не менее запутана, нежели пресловутая Троица. Это в исламе или иудаизме все банально просто – там основная функция всех пророков, включая Моисея, Иисуса или Мухаммеда чисто информационная, они попросту служат делу передачи Божественных сообщений простым смертным. Православным или католикам этого оказалось мало, их Спаситель — не просто еще один мудрый этический учитель человечества. В их представлении Он своим восхождением на крест произвел нечто сакральное, что кардинально улучшило состояние человечества, безнадежно страдавшего от гноящейся язвы первородного греха. Но что именно произошло?! Зачем Всемогущему Всевышнему потребовалось приносить в жертву собственного Единородного Сына, организовывать столь замысловатый спектакль?! По-другому как-нибудь, не путаясь в ипостасях и натурах, наколдовать никак не получалось?! Этот вопрос – один из тех, что обрекал модель на ментальный самораспад, поскольку мыслящие люди не могли не искать на него ответ. Вот как дело происходило по мнению нашего героя (приводится цитата из «Cur Deus Homo» в смысловом переводе Георгия Борского): «По справедливому суду Господню было установлено, и, как бы подтверждено письменно, что, коль скоро человек однажды согрешил, то не в его силах будет избежать греха или кары за него, поскольку дух, уходящий прочь, уже не возвращается; но и тот, кто грешит, не должен остаться безнаказанным, разве что милосердие спасет и сохранит грешника. Однако, мы не должны и верить в то, что было бы справедливо позволять дьяволу мучить людей… Так что не было причины, по отношению к дьяволу, почему Бог не должен был бы использовать свою собственную силу против него ради освобождения человека».

Здесь «невозвратный дух» – поклон передом перед Бл. Августином и одновременный пируэт задом в сторону пелагианства, объявленного еретическим и безжалостно разгромленного сим Святым Отцом. Ортодоксально полагалось, что люди сами по себе не были в состоянии оплатить по счетам, предъявленным им Всемилостивым за воровство яблок и прочие нехорошие дела, которыми занимались Адам и Ева в Эдемском саду. В самом деле, чем отдавать-то, ведь все, что имели, и так принадлежало Господу? А у них там ох, как строго на небесах, бухгалтерский учет на Высшем уровне! Никак не можно незаконную проводку сделать, даже в условиях кромешного Всемогущества. Тогда детям выдали денег, чтобы они смогли подарить Богу-Отцу искомое. То есть, необходимый выкуп внес за них Иисус из Назарета. Вам все еще непонятно?! А вы представьте себе, что герцог Нормандский дал деньги в рост своему вассалу. Не будет же он возражать, если вернет ссуду за него кто-то третий, со стороны?! Позвольте, но ведь этот третий идентичен первому?! Получается, что Он сам себя выкупил?! Долг Христом красен?! Пути Господни неисповедимы – остается горько вздохнуть экзегету, оставляя дорогу понимания и погружаясь в болото веры. Ну, а нам остается выдохнуть – такой Божественный бухучет нам не нужен! Эта ментальная модель покоится на принципиально вертикальном Всевышнем, останавливающим развитие в пользу стагнации, предающим жизнь в пользу смерти…

Много славных богословских дел еще совершил св. Ансельм в своей жизни – указал ортодоксам на их жестокие ошибки, поведал миру о таинствах Троицы, высказался по вопросам свободной воли, благодати и истины… При всех его неоспоримых достоинствах это был типичный мыслитель своей эпохи. Для нас же наступило самое время покидать одиннадцатый век. Но мы уйдем из него не по-английски, а по-рыцарски – с Блогом Георгия Борского…

Модели, предложенные в целях концептуализации исторических событий и оценки деятельности исторических личностей, являются интеллектуальной собственностью автора и могут отличаться от общепринятой трактовки.