№21 Умна Маша, да краски краше

В начале современной философии был Рене Декарт. Он, конечно же, неправильно, как сейчас правильно полагают, распилил мир на два принципиально различных куска: res extensa (вещи, которые имеют протяженность, т.е. физический мир) и res cogitans (ментальная субстанция, т.е. наше сознание). Очень уж он любил все аккуратно расчертить в системе координат – мясо отдельно, душа отдельно. Тем не менее эта ментальная модель оказалась необыкновенно полезной для развития науки семнадцатого века христианской эры. В лучших Аристотелевских представлениях того времени абсолютно все предикаты объектов были смешаны в единый метафизический суп. Скажем, цвет предметов отличался от их массы только названием той (субстанциальной) формы, которая составляла формальную причину их существования. Модель тем самым (как это обычно бывает с особями начальной фазы своего развития) на все вопросы имела заготовленные ответы, от которых, правда, не было ни малейшего проку. Картезианский дуализм позволял абстрагироваться от ряда атрибутов наших феноменов сознания и сконцентрироваться на том, что можно было пощупать руками, на том, что поддавалось изучению подручными средствами – материи. Для замечательного французского мыслителя наш мир был чем-то вроде гигантского часового механизма. Во многом его усилиями удалось популяризировать модель атомизма. Настолько, что ей удалось прорваться в учебные пособия ряда университетов. Настолько, что с ее помощью здание науки развернулось к дремучему лесу психики задом, а к добрым молодцам физикам передом. Настолько, что через ее конструктивное отрицание Исаак Ньютон смог обнаружить фундаментальные принципы своей нетленки «Principia Mathematica».

А потом именно там, на старых добрых Британских островах, пышным цветом расцвело конкурирующее с рационализмом Декарта философское направление эмпиризма. Однако и те предпочли отфильтровать из программы своего исследования чересчур сложные нематериальные материи. Например, Джон Локк ввел в обиход четкое отличие между т.н. «первичными» качествами объектов (такими как их форма, вес или движение) и «вторичными» (запах, вкус, цвет, звук и т.д.). По его мнению, только качества первой категории качества были в состоянии производить у нас объективные ощущения (т.е. такие факты, с которыми согласится каждый), «похожие» на реальность. Вторые же безнадежно субъективны и, следовательно, не заслуживают серьезного внимания научной общественности. И снова мы видим теоретически спорное, но прагматически верное для своего исторического контекста суждение. Именно концентрация на изучении качественных качеств произвело ту физическую науку, которая достигла потрясающих воображение космических модельных высот в современности. С этой позицией пытался спорить другой эмпирист (он же епископ) Джордж Беркли. В его понимании «первичные» атрибуты ничем не были лучше «вторичных». Нет ни малейшей гарантии, что они правильно отражают сущность скрывающейся за ними материи. Может быть, и материи-то никакой и вовсе не существует? Может быть, и вообще никаких предметов-то нет, пока никто на них не глядит? Скажем, камень – кто доказал, что он присутствует, когда мы от него отвернулись? Может быть, он только где-то в ментальном проекторе у Бога на небесах наличествует, оттуда попадая нам в голову в виде готовой идеи? Конечно же, столь радикальные взгляды не могли не вызвать бурной аллергической реакции многих философов. Так, его современник доктор Сэмюэл Джонсон «опроверг» Беркли, пнув камень у себя под ногами. А юрист Владимир Ленин обрушил на религиозного мракобеса гром и молнию своей риторики в ставшей классической работе «Материализм и эмпириокритицизм».

Лапидарные argumentorum ad lapidem чрезвычайно эффективны в забивании аргументов оппонента камнями. Однако некоторые без вины убиенные модели имеют странное обыкновение воскресать. И вот представьте — сейчас, в самом начале третьего тысячелетия мы, озадаченные квантовыми парадоксами, снова потеряли прочную материальную почву под ногами. Оказалось, что некогда неделимые атомы все же расщепляются на целый зверинец невидимых микрочастиц, самое наличие и свойства которых мы выводим исключительно из их интеракции с другими, не менее таинственными невидимками. Случайно ли это? Нет, это результат естественного хода развития наших ментальных моделей. И тем же самым прогрессом объясняется наш проснувшийся интерес к святая святых храма нашей души. Дошли руки у науки заняться и тем, что создало ее саму – сознанием. И осознали мы, что имеем дело с «тяжелой проблемой» («hard problem», по выражению австралийского философа Дэвида Чалмерса) наличия т.н. «квалий» во взаимоотношениях (нет, уже не «души») разума и тела. В чем же заключается ее особенная тяжесть? Продемонстрировать я ее сегодня собираюсь на одном классическом мыслительном эксперименте, но для начала пара собственных слов. Тут я как-то в диалоге с одним из наших подписчиков задал почти Берклианский вопрос – какой цвет имеет море, когда на него никто не смотрит? Аналогично я мог бы спросить – какой звук издает падающее в глухом бору дерево, когда вокруг нет ни души? Или – какой на ощупь кролик, когда его никто не трогает? Всего лишь один ответ (из одного слова) подходит под все три вопроса. Возможно, он окажется неожиданным для кого-то из Вас, тем не менее, это – никакой. Как так?

Я сохраню свое время, не приводя описание механизма зрения (слуха, осязания и т.д.) с точки зрения нашей лучшей современной физической теории. Думаю, что Вы тоже замечательно представляете себе, какие удивительные приключения и превращения испытывают маленькие, но очень шустрые фотончики, задействованные в этом процессе. Это замечательная математическая модель, с проработанным вглубь и вширь объяснением каузального типа. Нет в ней одного – того «сырого ощущения», которое мы величаем цветом. Оно как-то порождается в нас в процессе перцепции, и его просто не существует без смотрящего. Световые волны разной длины и амплитуды, распространяющиеся по всевозможным траекториям, есть. Но без глаза, в который они попадут, картинки не получается. Аналогично вовне сознания живых существ нет боли или наслаждения, красоты или уродства, любви или ненависти, смысла или желания. Особенно очевидным для естественного интеллекта это стало с развитием интеллекта искусственного. Вы думаете, что робот «видит»? Вооруженный самой лучшей камерой в качестве устройства ввода, его процессор всего лишь записывает массив данных в определенные ячейки его памяти, которые потом обрабатывает по тому или иному алгоритму. Положим, существует некоторая программа, которая вычисляет наличие гармонии звука. Это не так сложно сделать, элементарная математика. Результатом ее работы может стать какая-то внутренняя булевская переменная, получившая значение «истина» и исполнение некоторого внешнего действия, например, синтез и вывод наружу речевого высказывания «ну ваще, классно…». Будет ли при этом железяка реально испытывать то, что обычно хотим выразить этими словами мы?!

Интуитивно это кажется абсурдным. Именно это кажется очевидным Томасу Нагелю, высказывание которого мы вынесли на всеобщее обсуждение. «Существование сознания похоже, что означает, что наше физическое описание Вселенной, несмотря на его богатство и объяснительную мощь, является только частью истины». Этот старичок-с-ноготок и профессиональный неверующий когда-то был учеником Джона Ролза, а нынче он — живой патриарх американской философии. Насколько обосновано его утверждение? Одним из стандартных возражений многочисленных противников этого вывода является аналогия с неживой природой. Мы все знаем, что вода – это H2O. Однако когда многие молекулы соединяются вместе, получившийся агрегат обладает новыми свойствами – например, текучести. Соответственно, может быть, и более навороченная программа со временем обретет какие-то человеческие черты, которые мы ошибочно считаем собственной привилегией?! Нет, защищает свою ментальную модель Томас, кардинальное отличие с водой в том, что из нашей теории напрямую выводится необходимость того, что она будет жидкой. Попробуйте сделать тот же вывод из анализа функционирования нейронов или других физических составляющих нашего головного мозга?! Нет, защищает ментальную модель Нагеля Георгий Борский, аналогия ошибочна и по другим причинам. Сколько бы мы ни взяли молекул воды, хоть на стакан, хоть на поллитра, хоть на море по колено или выше его, в вино это ее не превратит. Количество в рост качества здесь без помощи сверхъестественных сил упрямо не переходит. Почему тогда мы полагаем, что какой-нибудь термостат, если ему закрутить побольше интеллектуальности в извилины, вдруг обретет сознание?! Может быть, даже влюбится в батарею и будет согревать ее теплом своего электронного сердца?! Тем не менее, как легко можно догадаться, сея аргументация не привела к образованию консенсуса. Прежде всего, потому, что на конце иглы этой модели смерть физикализма-материализма.

Ну а что же испытанное оружие философов – мыслительные эксперименты? Неужели не нашлось способа подкрутить диоптрии и подкачать интуиции? Конечно же, на эту тему было проведено немало ментальных опытов. О самом известном (на мой взгляд) из них (другого австралийского философа Фрэнка Джексона) я хотел бы сегодня напоследок поговорить. Представьте себе хорошую девушку Машу. Не просто красавицу, а еще и умницу. Но вот беда — злые безумные ученые заточили ее с самого рождения в темнице, в которой организовано дикое освещение – абсолютно все кажется черно-белым. И заставили несчастную узницу изучать физику в каких-то своих корыстных целях. Наша умная Маша выучила при этом абсолютно все факты, законы и модели, которые только в состоянии быть открыты наукой, настоящей или будущей. В том числе все, что касается природы цвета и физиологии его восприятия. Может быть, она даже от черной тоски и незеленой скуки сконструировала себе электронного друга — аппарат, который мог детектировать частоту падающего на него света. Но тут, к счастью, произошла социальная революция, извергов и тиранов отправили в поликлинику для опытов, а всех жертв их бесчеловечного режима выпустили на волю. И вышла Маша в многополярный и многокрасочный мир. Мы ведь с Вами еще помним, что не существовало такой вещи, которой бы она о нем не знала. К тому же ее верный робот всегда рядом и готов помогать. Вопрос – узнает ли она все же что-то новое, посмотрев на залитый солнечным светом свет собственными глазами?! Что краше – ум или краски?!

Мы закончили эту статью одним прекрасным вопросом об одной красивой девушке. А это означает, что Вы вполне вправе ожидать большой конкуренции на право составить ей законную пару – ответ. Машины женихи приглашаются на смотрины в Блог Георгия Борского.