№107 Истинный гностик

Оставил Павел

гносис-знание

Один Валентин

обрел призвание…

Это была присказка. А вот и сказка… Давным-давно в одном периферийном эоне второй и третий Рим пока не упали, поскольку еще и не стояли. По этой банальной причине всем дорогам ничего другого не оставалось, кроме как вести в первый. И, скорее всего поэтому же, примерно в те времена, когда Маркион мутил чистое как пруд и неотягченное избыточной образованностью сознание прото-христиан стольного града своими богомерзкими моделями, копилку их познаний пытался пополнить и другой окаянный еретик — Валентин. В отличие от своего товарища по растлению верующих был он гностиком настоящим, практически без оговорок. Подобно своему непонятому ортодоксами современнику опирался он тоже на авторитет великого апостола Павла. Он искал истину. Мнения о том, нашел он ее или нет, разнятся. Зато достоверно известно, что в библиотеке Наг-Хаммади была обнаружена рукопись под названием «Евангелие Истины». Хоть это и анонимное произведение, с большой вероятностью, оно создавалось при неугасимом свете лампады его разума посредством сжигания немереного количества его веры.

И родился он — на берегах священных Нила. И там же получил высшее античное образование. Информация об этом у нас значительно более поздняя, четвертого века (от св. Епифания Кипрского). Тем не менее она сильно похожа на правду, поскольку многие фрагменты из его сочинений дошли до нас от Климента не какого-нибудь, а Александрийского. К тому же из текстов очевидно, что это был высококультурный для своего времени человек, разбиравшийся и в философии Платона, и в Писаниях, как древних иудейских, так и новых христианских. Более того, человек незаурядного творческого дарования. На протяжении целых тридцати лет (130-160 гг. н. э.) он перерабатывал имевшиеся в его распоряжении модели, попутно распространяя свое учение. И делал это столь успешно, что, по некоторым данным, его даже чуть было не избрали епископом одной из христианских общин. Во всяком случае очевидно, что если его и критиковали, то от церкви не отлучали. Как мы помним из истории с Маркионом, на этом этапе своего жизненного пути модель православия еще не практиковала выбрасывание неугодных ей собратьев-птенцов из гнезда. Попросту говоря, еще не существовало иерархической структуры, которая могла бы взять на себя функцию определения некоторых взглядов-моделей как еретических и последующего осуждения их носителей.

И ему не хватало нашей Вселенной. И он видел миры и эоны. Валентин унаследовал от гностиков основной постулат их философии о бренности бытия – прискорбного результата небрежности или зловредности создателя. В его интерпретации этим божественным существом была особа женского рода по имени Ошибка – истинная femme fatale. Согласен с ними он был и в описании Всевышнего, основного и трансцендентного Бога, производящего из себя различные эманации, наподобие кругов на воде. По стандартной модели гностиков в цепной реакции одни божества порождали другие. С каждым из них был ассоциирован отдельный мир-эон, совокупность которых составляла т.н. плерому. В конце концов дело дошло и до нашего Ошибочного мира. Однако истинные поэты не любят повторяться. Посему Валентин бичевал не столько порочный характер физической Вселенной, как ее бессмысленность и нереальность. Что еще могла произвести Ошибка, в самом деле? Он гносисом жег сердца людей, утверждая, что настоящее духовное существование они смогут обрести, только становясь частью Бога посредством знания. Он явно видел искру духовности, запрятанную где-то очень глубоко в их не самых чистых телесах. Да возгорится из нее пламя истины! Это очевидное вплетение моделей пантеизма стоиков в платоническую концепцию дихотомии духа и плоти.

И он был поэт, говорил стихами и сочинял гимны. В центре теологии Валентина был Логос Божий (он же Имя Божие) – Вы уже догадываетесь, как его звали. Известный Вам Иисус из Назарета, конечно же. Христология была проста и понятна – это отдельный эон особого назначения. Коль скоро он был Богом отдельным, то и никаких тебе проблем с его отношением к Отцу. Правда, тогда пришлось по следам прочих докетистов отрицать его становление плотию. Как же тогда с сотериологией (учением о спасении)? Если жертва кажущаяся, как же тогда Христу удалось всех спасти? В настоящей поэзии преград у фантазии нет! В красивой метафорической модели он уподобил восхождение Иисуса на крест фрукту, созревшему на дереве. Тем самым была произведена очевидная аллюзия на грехопадение в Эдемском саду. Однако в данном случае сакральным смыслом процедуры по его замыслу была обратная операция, метафизические закрывающиеся скобки — произведение разрешенного плода радости и жизни для поглощения христианами во время евхаристии. Бог должен был, тем самым, оказаться внутри людей в самом буквальном смысле. Поедая тело и кровь Христа, верующие становились сопричастны распятию, получая тем самым знание и себя, и Всевышнего. Иисус, таким образом, стал Спасителем вовсе не посредством страданий своей плоти, но распространением семян истины, гносиса.

Все пути-дороги христианства ведут от Павла. Как уже было упомянуто выше, для лучшего распространения своих моделей Валентин использовал именно его авторитет, используя хорошо испытанный прием – миф-модель апостольского наследия. Себя он позиционировал как представителя третьего поколения его последователей, через прямого ученика Павла, Февду. В подтексте подразумевался доступ к тайной устной доктрине, отсутствующей в общедоступных сочинениях. Каким образом воспитанный в иудейских традициях Павел мог постулировать существование аж тридцати богов-эонов, которых воспевал Валентин, осталось за кадром. Напомним, что к этому времени в среде христиан практически перевелись иудеи, так что и уличить его в очевидном обмане было некому. А бывшим язычникам ведь чем больше богов, тем привычнее. Впрочем, для пущей верности к легенде о наличии секретной апостольской информации Валентин добавлял утверждения о дополнительных личных откровениях, полученных напрямую от Иисуса Христа. Так, в одном мистическом видении, по слухам, ему явился сам Логос Божий, причем почему-то в виде ребенка.

Среди прямых учеников Валентина были видные теологи, такие, как Птолемей Римский. В ересиографических сочинениях борцов за чистоту веры полностью сохранилось его письмо к некоей Флоре, в котором тот достаточно четко объяснил суть своей богомерзкой концепции. Заметим, что в отличие от Всевышнего, для современных людей некоторые ее положения не лишены здравого смысла. Так в частности была предложена разгадка неразрешимого парадокса Павла о смысле выдачи Богом Закона (коль скоро последующее распятие Христа его отменило). Это проблема была знаковой – все дороги развития моделей должны были предложить то или иное ее решение. Напомню, что Маркион разрубил этот узел по-македонски, отказавшись его развязывать. В трактовке же Птолемея Тора вовсе не была надиктована главным Всевышним (верования иудеев и эбионитов). Однако не была она и произведением зловредного божества или Диавола (гностики и Маркион). Но была смесью правильных и откровенно неверных постановлений, вызванных промежуточным статусом ее создательницы Богини-матери (неслучайно именовавшейся Ошибкой). Более того, он приписал авторство ряда положений самому Моисею (без высочайшего согласования) и даже еврейским старейшинам. Еще шаг-другой по лестнице моделей и к положению о спорном статусе библейских истин можно было бы добавить их поиск эмпирическим путем, предложенный еще Аристотелем. Как знать, может быть из мистической поэзии родилась бы наука… Ан нет, не судьба. Эта линия развития оказалась погребенной на кладбище безвременно и безвинно убиенных моделей.

Валентинианцы не сделали скандала в виде отдельной церкви, им не хватало вождя калибра бизнесмена Маркиона. Вместо этого они продолжали служить Господу рядом с будущими ортодоксальными христианами, вместе со своими еретическими изучая книги, которым было суждено стать каноническими. Поэтому их было трудно обнаружить и искоренить – вероотступники этого разлива сохранялись по крайней мере до четвертого века нашей эры. Несомненно, поддерживала их высокая самооценка. В занимательной притче Валентина Логос Божий явился в дом, где хранилось множество сосудов. После этого посещения некоторые из них сломались, другие остались пустыми, третьи оказались наполнены вином. Вспомним, что по модели Платона люди состояли из тела, души-психики и духа. Соответственно, предполагалось, что человечество делится на животную часть (сломанную, двоечники), психическую (пустую, на троечку) и духовную (полную, отличники). Понятно, что себя они ассоциировали с последней группой, как элитный клуб знатоков Божественной поэзии, способных понять самые глубинные истины. С их помощью можно было достичь полноценного спасения в самой сердцевине плеромы.

И снова (как и в случае с маркионитами) мы видим, что у этой модели были свои сильные стороны – дуализм позволял лучше объяснить наличие жизненных проблем, при этом типично пессимистический взгляд гностиков на мир был смягчен. Явным плюсом было реалистичное отношение к ценности наследия Торы. Не было фокуса на сохранении монотеизма, что позволяло избежать многочисленных христологических и триадологических проблем. Были и слабости – прежде всего, то же многобожие, явный не-комильфо с точки зрения иудейского наследия. Валентин претендовал на открытость и проповедовал в самых широких слоях населения. Однако его высокая поэзия оставалась слишком сложной для понимания большинства верующих, привлекая исключительно странных интеллектуалов. Эта элитарность, равно как и отказ от опоры на Тору, влекли за собой малочисленность поклонников.

Тем не менее и эта модель вполне могла жить да развиваться. В верованиях валентинианцев не было ничего особо предосудительного, как это живописали их удачливые конкуренты, будущие создатели истории христианства. Вряд ли мы должны, например, доверять показаниям Иренея Лионского, в которых тот обвинял их в сексуальной распущенности. Да, Валентин взывал: духу духовное, а телу телесное. Нет, его творческие интересы лежали в совершенно других эонах. Это был всего лишь типичный удар ниже пояса в жестокой идеологической войне на выживание. И в этой битве за ортодоксию у модели, не имевшей за спиной церковного хребта и отвергшей львиную долю маменькиного наследства, не было ни малейших шансов на успех. История повторилась…
Погиб поэт в борьбе неравной
Пал, оклеветанный православными…

Позади модельные страсти и смертоубийства. Нам осталось выяснить, кто орудовал на той большой дороге, которую впоследствии объявили строго единственной узкой тропинкой к спасению. И где она была? Вам не придется учить географию. Лучший кучер в мире моделей – Блог Георгия Борского.

Модели, предложенные в целях концептуализации исторических событий и оценки деятельности исторических личностей, являются интеллектуальной собственностью автора и могут отличаться от общепринятой трактовки.