Многочисленные господа чтототеисты в наших рядах и вовне их, сей параграф посвящен делу спасения ваших душ от модельного рабства. Все смешалось в бывшем доме Толстых и Лобачевских, нынешнем постоялом дворе королей-парвеню с большой бизнес-дороги. Чудотворные исцеляющие иконы и искривляющая пространство теория относительности, не в меру могучие атланты и хилые остатки не до конца забытого со школы дарвинизма, золотой век в прошлом и научно-технический прогресс в настоящем… Как же эта гремучая смесь не воспламеняется в нейронных двигателях внутреннего мышления?! Как удается спаять воедино модели столь разных геополитических периодов?! Нет, не перевелись еще ментальные богатыри земли русской – им и не такое по мозгам! Вполне достаточно просто отключить модуль логического согласования отдельных пропозиций – и дружба моделей самых разных эпох и народов гарантирована. Популярнейший и простейший рецепт – раскроить сознание на части и отказаться от самой попытки объединить столь различные верования в единое целое. Как иначе согласовать Адама и Еву трогательной древне-иудейской истории генезиса первородного греха с современной палеонтологией?! Хорошую религию придумали в ответ креационисты. Может быть, Бог наколдовал весь мир в готовом виде по Писаниям, т.е. несколько тысяч лет тому назад, но со всеми готовыми признаками миллиардно-летней истории?! Дабы ввести нас во искушение отречься от истинной веры?! Нет, ну запросто, конечно – почему бы этому чуду не случиться вообще пять минут тому назад?!

В некоторых случаях логические изъяны наличествуют даже в телесах одной и той же модели. Классический пример — проблема существования зла в монотеизме. Умирает невинный младенец, а Господь все равно Всемилостивый?! Конечно же, существуют многочисленные хитрые теологические уловки для того, чтобы ее разрешить (точнее, размидрашить). Например, популярна версия продажи в нагрузку. Что, если Всевышний в далеком расчете грядущего замыслил жертву, общее благо от которой с лихвой компенсирует нашу частную беду?! Нет, и это тоже запросто – все могло бы быть именно так. Но давайте копнем бы-пространство чуть поглубже. Скажем, представим себе прекрасную трепетную лань, придавленную упавшим деревом и медленно поджариваемую на солнцепеке. Она в жутких мучениях проводит последнюю неделю своей жизни. Какому Всеведущему и Всемогущему извергу рода животного это потребовалось?! Вряд ли удастся вообразить хоть какую-то гипотетическую пользу, которую это событие могло бы принести. Оставим жгучие вопросы философии религии для подробного обсуждения в светлом будущем нашего блога, вместо этого сконцентрируемся на его все еще темноватом настоящем – знаниях…

Непобедимые аргументами разума легионы верующих не в меру помимо прочего воспевают торжественные гимны неоспоримому творческому достижению инков (и прочих древних цивилизаций) в строительстве – т.н. полигональной кладке. Суть ее в том, что за неимением кирпичных заводов многотонные глыбы идеально отшлифовывались. Их поверхности тем самым подходили друг к другу как ключик к замочку. В итоге вся конструкция становилась достаточно прочной и устойчивой без использования и грамма цемента. В представлении чтототеистов эта технология немассового производства настоятельно требует сверхъестественные или инопланетные силы для объяснения своего происхождения. А то, что эта модель не стыкуется с множеством других эмпирических данных о прошлом нашей планеты, попросту игнорируется. В контексте сегодняшней статьи им также стоит обратить внимание, что на тех же принципах взаимной притирки основано большое количество других наших видов деятельности. Взглянем на нас с вами с функционалистского угла зрения. Мы увидим программы, которые на программах сидят и программами управляют. И их интерфейсное взаимодействие замечательно согласовано. Само наше тело – осмысленная комбинация частиц т.н. материи. Каждый наш артефакт – специально отловленная в недрах бездонного комбинаторного океана крупица смысла, инструмент, тонко настроенный для решения тех или иных полезных для нас задач. Поэтому никого не должно удивлять, что и знания мы подбираем такие, которые как минимум когерентны, т.е. не противоречат, а в идеале взаимно поддерживают друг друга. Этот очевидный эпистемологический феномен находится в фокусе внимания т.н. когерентизма, который мы сегодня метафорически будем величать полимодельной кладкой.

Сея модель – конкурент фундаментализма, разобранного нами в предыдущей статье. И инфинитизма, который останется за бортом нашего корабля науки за относительно малым размером этого философского течения. Вспомним трилку Агриппы-Мюнхгаузена. Из трех неудобоваримых опций меню скептиков когерентизм смело выбирает циркулярную логику. С его точки зрения ничего страшного в круговой поруке конкурентов на статус знаний друг на друга нет, коль скоро все их сообщество образует достаточно крупные конгломераты. Характерно высказывание авторитетного американского эпистемолога Лоренса Бонжура: «Оправдание [знаний] … существенно системно или холистично по своему характеру: верования оправдываются посредством логического сравнения с другими верованиями в общем контексте когерентной системы». Другими словами, кладка крепка и выводы наши быстры. Общая мозаика образуется идеальной подгонкой отдельных элементов друг к другу. На что там она опирается в самом нижнем низу – не суть важно. Апологету теории моделей (ТМ) эта идея не может не казаться привлекательной. Ведь один из основных тезисов ТМ в том, что наши знания построены не из единичных логических пропозиций, а кучкуются и кластеризуются в менталки. Внутри нее они образуют слитное непротиворечивое холистическое целое. Конечно же, в дружной семье моделей не без урода, вспомним те претензии к внутреннему строению теизма, которые мы выдвинули в верхних строках этой статьи. Тем не менее, как правило, под крышей единой модели различные особи живут в мире и согласии. Настоящие проблемы начинаются на межмодельных стыках.

И как им не быть, если полностью абстрагироваться от поиска истины, от соответствия моделей реальному положению дел во внешнем мире? Странным кажется даже не только то, что каждая из них кивает на соседку, снимая ответственность с самой себя. Интуитивно абсурдно «оправдание» возможной лжи на принципах референдума, даже если за нее проголосует абсолютное демократическое большинство. Вернемся к нашим чтототестам. Модель «золотого века» (атлантов или прочих фантазий а-ля госпожа Блаватская) замечательно ложится на болотистую почву сказаний о библейских патриархах – божественным декретом титанах мысли на фоне выродившихся пигмеев нынешнего племени. Если собрать все эти верования воедино, то они образуют мусорную кучу гигантских размеров — недаром некогда именно эти модели составляли господствующее мировоззрение. Означает ли это, что их великое количество гарантирует наивысшую категорию качества?! Обратимся теперь от религии к науке. Гелиостатическая теория Коперника пользовалась репутацией совершенно безумной особы в среде Аристотелевской профессуры того времени. Она противоречила огромному количеству постулатов того, что тогда считалось передовой физикой и метафизикой. И сохраняла сей маргинальный статус на протяжении как минимум пары поколений. Но она все-таки как-то вертелась, и если выжила, то исключительно благодаря математической разработанности на уровне легендарного «Альмагеста» Птолемея. Представим себе, что и сейчас вдруг откуда ни возьмись возьмется резко некогерентная прочим теория. Следует ли отсюда, что ее надлежит отвергнуть как эзотерический бред только на основании неортодоксальности?! В мире строгой полимодельной кладки – пожалуй, да. В многополярном мире при наличии адекватного обоснования – строго нет.

Вышеприведенная критика больше применима к давно вышедшей из моды прямолинейной трактовке когерентизма. Под этим единым общим термином на самом деле скрываются различные философские тезисы — по отношению к теории познания и к т.н. теории истины. Вовсе необязательно их упаковывать в одну коробку и настаивать на том, что именно когерентность является критерием истинности (то есть если пропозиция согласуется с прочими верованиями – значит, она истинна). В умеренных модельных мутациях (например, у вышеупомянутого Бонжура) речь идет всего лишь о пресловутом «оправдании» в контексте модели JTB (Justified True Belief). При этом сама истинность может объясняться более солидной классической теорией соответствия (модели и реальности). Думаю, что нынешний разгул чтототеищины – не паранормальное, а аномальное и временное явление. Людям в принципе свойственно стремиться сочетать свои модели логически законным браком. Мы на самом деле именно так мыслим, и в этом смысле когерентизм подметил весьма важное качество наших когнитивных процессов. В том же смысле прав был и (еще молодой и ранний) Людвиг Витгенштейн, называвший эпистемологию философией психологии. И все же что-то в этой рекламе «лучше гор может быть только плоскогорье» не так. Горизонталь вертикали ничуть не слаще. Трудно отрицать, что наши модели, как правило, растут из элементарных феноменов сознания на уровне перцепции ввысь по направлению к конструктивной и финальной фазам своего развития. Полимодельная кладка может оказаться удобной для желающих спрятаться за ней от немереных забот не в меру бренного мира. Но она не должна заслонять собой от верующих в меру свет настоящих знаний…

Итак, мы бегло познакомились с основными отделами Министерства Ментальных Дел. Убедились, что знатоки эпистемологии так и не знают, как именно правильно обжигать из сырых верований прочные кирпичики знаний. И все еще не договорились между собой, как именно лучше всего из них возводить величественные храмы науки. Но зато работа кипит. Пора и нам подать свои рацпредложения на рассмотрение высокого начальства. Модели превращаются в знания – только в Блоге Георгия Борского.

Модели, предложенные в целях концептуализации исторических событий и оценки деятельности исторических личностей, являются интеллектуальной собственностью автора и могут отличаться от общепринятой трактовки.

Была мала,

Стала велика,

Спустя века,

Могучая куча

Знаний

Философская форма жизни в России в настоящее время представлена двумя видами – марксистами недобитыми и дезертировавшими в теологию. К этому эмпирическому выводу я пришел на исходе третьего года проживания в БГБ. Заключение наверняка ошибочное, но с прочими представителями древней расы интеллектуалов, к сожалению, повстречаться за это время так и не удалось. Я остаюсь инопланетянином на этом празднике жизни. Не скажу, чтобы мои редкие столкновения с почти коллегами-туземцами протекали мирно и конструктивно. Относительно недавно я получил залп жесткой критики от железной дамы еще советской закалки. Толстенные энциклопедии рухнувшей в пыль эпохи объясняют щедрую экипировку ее рецензии запыленными латинскими цитатами и однострочниками. Как ни странно, ее главная претензия ко мне оказалась именно по поводу использования русского языка. Оказывается, я регулярно делаю страшные ошибки. Самым вопиющим случаем моей безграмотности стала «Коперниковская революция Канта» вместо «Коперниканской». Отсюда в мета-контексте следовал несделанный явно, но четко распознаваемый намек – на мою профнепригодность против ее высокой культуры. Ну, что же, каюсь, ибо грешен. Однако вовсе не в принадлежности к тому нерабочему классу, что мне попытались вписать в трудовую книжку. Дело в том, что те же наблюдения объясняются значительно проще – я уже четверть века практически ничего на великом и могучем не читаю. Только с некоторого времени пишу. Конечно же, будучи студентом, изучал диалектический материализм. Увы, практически ничего, помимо металлического привкуса лжи во рту и отрывочных слов и выражений в мозгах, с той прошлой жизни у меня не сохранилось. С философией вошел в близкие отношения уже за границей. Соответственно кошерные переводы необходимых терминов мне просто неизвестны. Эту очевидную дыру в своем образовании я заполнять не спешу по причине острой нехватки времени (честно говоря, и желания). Вместо этого активно эксплуатирую пролетария по имени Гугл. Проблемы возникают в тот момент, когда искомая мною информация отсутствует или с ходу не находится – тогда приходится как-то изворачиваться, например, изобретать новые слова.

Однако конкретно вышеупомянутый конфуз приключился со мной по другой причине. Мне просто не пришло в голову, что определенный перевод «kopernikanische» может обрести столь канонический статус, что отклонение от него будет караться по законам орфографического шариата. Не пришло потому, что по всей прочей территории т.н. русского языка наблюдаются признаки совершенного засилья латинщины (и прочей иностранщины) без малейшего намека на наличие фундаментальных правил игры. В данном случае оказалось больше одного кандидата на перевод. Почему тогда предпочтение было оказано одному суффиксу против другого?! Не будем винить во всех этих бедах несчастных работников пера и словаря – им поневоле приходится что-то выбирать. Зачастую их проблема еще сложнее – когда адекватного решения по отечественному замещению импортной продукции просто не существует. Что тогда делать? Популярное решение — перепродавать те слова, которые уже есть на складе. Вероятно, так и родился философский «фундаментализм» в рунетовской викиальности. Просто не нашлось второго отдельного «изма» для двух английских: “fundamentalism” и “foundationalism”. Можно было бы, наверное, для второго случая придумать какой-нибудь «фундационализм» или даже «основизм». Но на словотворчество не хватило либо здоровых амбиций, либо болезненного самолюбия. В принципе, это был разумный выбор, исключающий опасность попасть под обстрел лингвистических фундаменталистов. Но вот теперь через это я всякий раз должен оговариваться, что интересующая нас семантика этого слова ни малейшего отношения к исламской (и прочей — в основном теистической) братии не имеет. Или все же они отдаленные родственники по какой-нибудь бабушке или дедушке? Тезис полиомии утверждает, что между произвольными самыми различными моделями мы в состоянии построить (хотя бы метафорический) мост похожести. Делаем мы это посредством абстрагирования от ненужных атрибутов и сравнения между собой тех, что остались. Если следовать этому рецепту, то самый общий ментальный фонд всех этих очень разных моделей в фокусе на «фундаменте». В эпистемологии он выразился в модели вертикальной структуры здания знания…

Интуитивно идея о том, что любой микро-кирпичик наших представлений о мире покоится на тех или иных основаниях кажется весьма правдоподобной. Скажем, пропозиция «кошка сидит на окошке» опирается на определение двух использованных в ней понятий и сенсорные данные, полученные с датчиков наших глаз. Несколько более длительной процедурой поиска мы (да простит меня дух Витгенштейна) с легкостью определяем отсутствие в наших чертогах носорога. Отчетливее этот процесс можно проследить на примере научных моделей. Ньютоновская механика покоилась на двух основных китах – Галилеевской динамике и трех законах Кеплера. Последний базировал свои достижения на экспериментальных данных Тихо Браге и гелиостатической системе Николая Коперника. Те же, в свою очередь, были многим обязаны достижениям античной и исламской астрономии и т.д. Но еще более нагляден этот феномен в математике. Там для каждой теоремы в процессе ее доказательства явным образом указываются те посылки, из которых она дедуцируется. Возведение величественного храма геометрии Евклида на фундаменте из скромных базовых постулатов и аксиом еще в древности производило на посвященных эстетически неизгладимое впечатление. Поэтому неудивительно, что именно фундаментализм и стал главенствующей доктриной в эпистемологии «по умолчанию». По мнению Аристотеля (четко выраженному в Posterior Analytics), копилка наших знаний пополнялась посредством силлогизмов. С их помощью, например, мы запросто могли обогатиться наукоемким заключением «Сократ смертен», исходя из «Все люди смертны» и «Сократ – человек». Ну, а что же находилось у этой опрокинутой пирамиды в самом низу? Самоочевидные истины – типа нахождения Земли в самой кочерыжке мироздания под сферическим куполом космической теплицы.

Если на Вас не довольно простоты этой модели, то придется совершить прыжок на два тысячелетия вперед в ментальное царство славного Декарта. Праотец современной философии придерживался в чем-то схожих фундаменталистских воззрений: «В этом первом [обретенном мной] знании [мыслю — значит существую] есть просто ясная и отчетливая перцепция того, что я утверждаю; … если бы не было чего-то, ощущаемого с такой ясностью и отчетливостью, то я не был бы убежден в его истинности. Значит, похоже на то, что я могу сформулировать общее правило – все, что я воспринимаю ясно и отчетливо, суть истина». Итак, ОЯ («ясность и отчетливость») – по мнению знаменитого французского философа, это то самое, что позволяет нам отвергнуть всякое сомнение и принять рассматриваемое утверждение на веру. Но позвольте, ведь мусульманин верит в могучего Аллаха с тем же ОЯ, что и христианин в милосердного Христа?! Неужели позитивный опыт обретения одной логической истины распространяется на все остальные?! А злой демон, часом, не обманет?! Воспроизведем весь ход рассуждений Декарта за пределами приведенной цитаты. Из первоначального cogito он вывел ОЯ. С его помощью обнаружил в машине нашего мира Бога. Ну, а уже гипотетическое милосердие как нельзя кстати обретенного Всевышнего обеспечило надежность последующего применения метода ОЯ. Нетрудно заметить, что здесь цепочка его размышлений на магические темы завершила полный оборот: ОЯ -> Бог -> ОЯ. Какой скандал в святом научном семействе! Желающих отмидрашить великого авторитета от обвинения в логической некомпетентности не счесть. Ну, а мы с Вами давайте всего лишь сочтем попытку Декарта обнаружить прочный фундамент знаний в ОЯ за неудачную.

Как мы убедились в предыдущих статьях, в эпическом квесте по обнаружению правильного «оправдания» для истинного мнения до сих пор не написан заключительный том с обещанным happy end-ом. Поэтому вполне естественно, что и волшебный критерий определения фундаментальных первооснов наших знаний нам только снится. Может быть, он в перцепции? Но органы чувств нас регулярно обманывают, не так ли?! Помимо того, почему бы тогда не опереться на sensus divinitatis и не вывести из него существование Господа?! Или, возможно, он в Лейбницевских утверждениях, не требующих «работы по доказательству», которые ум видит «как глаз свет» — типа «круг – не треугольник»? Но это, случаем, не тавтологии ли, основанные на наших собственных предварительных определениях?! И чем таким особенным они отличаются от всех остальных, разве их выбор не является произвольным?! Многочисленные неудачные попытки обнаружения твердой почвы под знаниями наводят на мысль, что ее там просто нет. Но на этом претензии модели на адекватность не завершаются. Помимо наличия фундамента, фундаментализм сообщает нам еще нечто содержательное о наших знаниях — это не только «основизм», но и «обосновизм». Предполагается, что именно обоснование низлежащими пропозициями цементирует нашу уверенность в истинности вышестоящих. Это и в самом деле, бесспорно, так – но только в математике. На практике же мы крайне редко пользуемся железобетонной дедукцией. Даже в самой развитой нашей науке физике приходится разбавлять ее абдукцией (то есть моделями-догадками, объясняющими экспериментальные факты). Упомянутая выше Ньютоновская физика только в воображении ее автора следовала примеру Евклида. На самом же деле те же самые следствия можно было бы получить из многих других моделей, что убедительно показали события двадцатого века.

Сделаем некоторые выводы. Вполне возможно, что наши знания и в самом деле формируют собой вертикаль. Однако ее прочность даже на древнеегипетские пирамиды не тянет. Построена она на непрочном фундаменте болотистой почвы верований. Да и цементирующего логического раствора категорически не хватает. Но эта куча-мала в своей основе вовсе не напоминает хронические завалы импортной словесной руды в великом и могучем. Сей бардак остался в веках, которые были прежде нас. Сегодня эта куча местами и на самом деле могуча – благодаря творческому вкладу многих блестящих композиторов науки. И это с ее помощью нам удается бороздить космические просторы, обустраивать многополярный мир и налаживать массовое производство попкорна для народа…

Итак, вовсе неудивительно, что здание наших представлений о мире регулярно рушится. Удивительно другое – почему это происходит столь редко?! Из классических примеров на память приходит разве что крах теистической идеологии (с оговорками), Аристотелевской физики (безоговорочно) и всякой прочей мелочевки типа теории флогистона, астрологии или алхимии. Что же спасает наши ментальные построения от модельно-политических катастроф? Горизонталь знаний — на горизонте Блога Георгия Борского.

Модели, предложенные в целях концептуализации исторических событий и оценки деятельности исторических личностей, являются интеллектуальной собственностью автора и могут отличаться от общепринятой трактовки.

Слова, которые мы вырезаем… «Животные делятся на: а) принадлежащих Императору б) бальзамированных в) прирученных г) свиней-сосунков д) сирен е) мифических ж) бездомных собак з) включенных в настоящую классификацию и) бешеных к) бесчисленных л) нарисованных тонкой кисточкой из верблюжьего волоса м) прочих н) тех, что недавно разбили кувшин с водой о) тех, что издалека кажутся похожими на мушек». Этот замечательный пассаж некогда обнаружил в Поднебесной «в какой-то энциклопедии» Хорхе Луис Борхес. Ну, а на Елисейские поля философского дискурса его отфутболил знаменитый французский мыслитель Мишель Фуко. Сей хрестоматийный образец «китайщины» как нельзя лучше иллюстрирует сложность задачи разбития данных нам в ощущениях явлений на удобные в последующей эксплуатации модельные кубики. Для того, чтобы возвести ментальные здания современной высоты, настоятельно необходимы высококачественные стройматериалы – прочные первичные абстракции. Этими же кирпичиками мы мостим те дороги, по которым потом ищем путь к светлому будущему в бескрайнем бы-пространстве. Мы обнаруживаем потребность в создании новых понятий в тот момент, когда пристально вглядываемся в ландшафт тех феноменов, которые нас сильно интересуют. Напротив, мы кладем модельные ножницы на дальнюю полку тогда, когда не желаем тратить силы на раскройку того куска мира, который нам безразличен. Парадигматический (и излюбленный мной) пример последнего — т.н. «любовь». Под сим гигантским куполом проживают самые разнообразные ментальные существа. Среди них есть и совершенно возвышенно-сакральные, и несовершенные приземленно-похабные экземпляры. Осмелюсь неортодоксально высказаться, что истинная любовь к Слову — не в прекраснословии, а в развитии его.

Названия, которые мы назначаем… Всякий раз, когда мы выделяем нечто особенное в окружающей среде и наклеиваем на него тот или иной ярлык, нам невольно приходится что-то делать с тем, что осталось. Пусть мы отобрали некоторых счастливчиков в определенном множестве-доме для новоселья. Как тогда обращаться к неудачникам, которым придется удовлетвориться почетным званием старожилов? Нередко мы сохраняем то или иное первоначальное название, всего лишь изменив его семантику. Положим, Восточное христианство стало «православным» в современном понимании этого слова только после знаменитого разрыва с Западным в 11-м веке от Рождества Христова. «Католичество» же с подачи Лютера и прочих деятелей Реформации стало для протестантов ругательным термином. Схожим образом изменилось значение «астрологии» после отпочкования от нее «астрономии» или «алхимии» при образовании отдельной «химии». А вот выделение «психологии» в отдельную эмпирическую дисциплину добавило полупрезрительную приставку «пара» тем ненаучным моделям, которые продолжили жить по-старому. Схожий процесс произошел и в теории познания. До появления описанной нами в предыдущей статье модельной мутации «экстернализма» философы-эпистемологи представляли собой более-менее дружную команду, нисколько не подозревая о том, что все поголовно являлись «интерналистами». Ибо именно так, он английского internal (внутренний), стали их величать вновь образовавшиеся нечестивые раскольники (или все же бесстрашные революционеры?)

Аргументы, которым мы доверяем… Обзываться они стали не просто так, а даже с некоторой издевкой. Какие же претензии были выдвинуты к материнской модели? Так говорил американский философ Лерер: «Каким бы образом человек не пытался оправдать свои верования, … он всегда должен опираться на определенное другое верование… Из этого круга нет выхода». И ты, Кейс! – должно быть, сказал перед кончиной его учитель, в то время еще живой классик Родерик Чисхолм. А вот как сформулировал кредо новоиспеченных «интерналистов» другой видный заокеанский эпистемолог Джон Поллок: «Решая во что верить, мы можем опереться только на другие наши собственные верования. Если мы находим в них поддержку для пропозиции P, то было бы иррационально не верить в P и, следовательно, вера в P оправдана». Обратим внимание на то, что критика Лерера по своей форме сильно напоминает хорошо известный нам парадоксально-скептический аргумент трилеммы Агриппы-Мюнхгаузена. Она и в самом деле поражает модель насмерть, но с одной оговоркой — если принять формулировку Поллока. Предположив, что мы «оправданы» в обладании истинным мнением (т.е. оно становится знанием) тогда и только тогда, когда при этом опирается на наши другие верования, выхода из этого логического круга действительно не видно. Почем мы знаем, что у попа была собака? Потому, что видели это собственными глазами. А почем мы знаем, что видели это собственными глазами? Потому, что извлекаем эту информацию из памяти. А почем… и так далее — до конца эту настырную зверюгу никак не убить.

Имена, которые мы выбираем… К вышеупомянутому аргументу стоит добавить соображение о том, что те же вышеупомянутые собачки (равно как и котики, малые дети или впавшие в маразм старики) в нашем интуитивном понимании обладают какими-то познаниями. Например, четко себе представляют, что именно следует делать с обнаруженным бесхозным хозяйским куском мяса. При этом они абсолютно точно не в состоянии объяснить, на основании каких именно верований они совершили сей важный для их дальнейшей жизни или смерти логический вывод. Неужели они не оправданы в наличии знаний — в данном случае о съедобности краденого?! Подобные жестокие удары трудно отразить – вот и модель сего униженья не снесла и к концу столетья умерла. К счастью, у несчастной осталась та самая дочь, которая под жаркими лучами солнца русской поэзии росла, росла и расцвела. А звали ее… Сейчас я буду вынужден напрячь Вас, друзья мои, очередным неологизмом. Причем, несмотря на то, что я глубоко сочувствую своему родному языку, мне снова придется сделать инъекцию в его не самые здоровые телеса моделью не славянских, а чистых греческих кровей. В свое оправдание могу сообщить лишь то, что корень этого слова уже давно посеян на наших ментальных полях, причем многократно. Речь идет о «докса», известной каждому, например, из «парадокса». В переводе это означает в нашем контексте мнение, суждение или верование. Так вот, назовем «доксическим допущением» (doxastic assumption) ту самую опору одних верований на другие, которая привела нас к порочному существованию в круге бесконечного регресса. А теперь еще обратим внимание на то, что «интернализм», понимаемый в самом общем случае как постулат «царство оправдания — внутри нас» и призывы к вере в меру вовсе не обязан на него подписываться в пакетном режиме. Логически непротиворечиво и непорочно его отрицать. Получившаяся в результате подруга парадокса «Эпидоксия» (расположенная «над мнением-верованием») и станет у нас именем молодой прекрасной царевны…

Модели, которые мы порождаем… В современной философской природе первой зарегистрированной особью вида Эпидоксия можно считать т.н. модель прямого (в некоторых источниках называемого «наивным») эпистемологического реализма, которая многим обязана упомянутому выше Джону Поллоку. Основная идея заключается в том, что искомое «оправдание» становится функцией перцептуальных состояний, а не наших верований о них. Ненаучно говоря и популярно выражаясь, если мы видим кошку на окошке, значит, так оно и есть, и все тут. Иными словами, нам не надо морочить себе голову и изыскивать какое-то «оправдание» для модели, возникшей в ней самопроизвольным образом в результате того или иного распознавания образов. Ведь оное приключилось полностью автоматически благодаря машине нашего тела. Полученное знание вовсе не является, как это некогда предполагалось, результатом логического вывода из хранящихся где-то внутри посылок. Мы не выдвигаем и не рассматриваем гипотезу «кошка на окошке» перед вынесением решения – истинна она или ложна. Она просто сначала появляется перед судом нашего сознания в результате неконтролируемого нами каузального процесса. Ее эвентуальный логический анализ происходит уже потом. На этом следующем этапе мы можем, скажем, обнаружить, что данная пропозиция конфликтует с другими нашими верованиями – например, предполагаемым отсутствием Мурки дома. И уже тогда одна из наших опций – не поверить глазам своим…

Поэты, которых мы восславляем… За последние пару статей нам удалось бегло проследить за тем, как на древе безвременно засохшей модели JTB («оправданного истинного мнения»), некогда пораженной в самый корень метким выстрелом безжалостного Геттиера, появились две новых зеленых ветки — экстернализма и интернализма. В благодатном для первой ментальном климате материалистического натурализма она быстро набрала силу и, оккупировав модельный трон, взяла на себя опекунские функции по отношению ко второй. Черные помыслы не в меру ортодоксальной мачехи чуть не полностью заслонили собой солнце финансирования от ребенка. Эта совсем еще девчонка-царевна, которой мы в помощь Александру Сергеевичу поименовали Эпидоксией, несмотря на неблагоприятные погодные условия, неортодоксально взрослела и хорошела, не в меру доверчиво относясь к миру взрослых. Оправдывала ее поведение детская прямая непосредственность и наивность. Когда фальшивые румяные плоды злой царицы почти окончательно отравили ее существование, насовсем она не умерла, а всего лишь заснула, оберегаемая доброй сказкой. Воскресить ее и поселить в подобающем ее модельной внутренней красоте храме науки на философских Елисейских полях – наша богатырская задача…

Мы посвятили уже несколько статей обжигу краеугольных камней для построения величественных зданий знаний, так и не определившись с самой правдоподобной технологией производства «оправдания». Мир несовершенен, с ним поведешься, придется использовать то, что есть в наличии — всякую гадость. Пора нам приступить к собственно строительству. Что будем возводить — пирамиду или пазл?! Пофантазируем на архитектурные темы – с Блогом Георгия Борского.

Модели, предложенные в целях концептуализации исторических событий и оценки деятельности исторических личностей, являются интеллектуальной собственностью автора и могут отличаться от общепринятой трактовки.

Свет-наука мне скажи

Да всю правду доложи!

Кто на свете всех умнее?

Что за знанье всех прочнее?

В чем смысл смерти? Со стороны амвона нам вещают – в переходе к райскому блаженству (или наоборот – к адским мукам) жизни вечной. Но что-то с трудом верится в реальность сих древних чаяний. Да и как-то по-болотному затхло попахивает от существования, застывшего в бесконечной неподвижной гримасе, пусть и счастливой. А вон с того противоположного берега глушат христианскую рыбу децибелами современной техники – да нет ни малейшего смысла! И снова что-то внутри не пускает присоединиться к ортодоксальному материалистическому хору. Как-то не по-хорошему конфликтует эта модель со своими меньшими братьями – эмпирическими фактами. Как объяснить, что эволюция, вслепую без дизайнеров наколдовавшая такие фантастические шедевры дизайна как крылья или глаза, не смогла организовать своим подопечным банальную замену запчастей, в изобилии наличествующих в окружающем их пространстве?! На самом деле, вовсе не так уж и сложно догадаться почему – в том бы-мире, где живые существа плодятся и размножаются без остановки на небытие, Дарвинистская машина просто бы увязла в зыбучих песках времени. Она была бы неспособна очистить место для новых более эффективно функционирующих мускулистых и загорелых мутантов. Вымирание прошлых поколений – один из важнейших составных модулей ее мотора. Как случайным комбинаторным перебором удалось запрыгнуть на спину столь мощному железному коню, да еще и не свалиться с него впоследствии – важный и интересный вопрос. Однако мы его пока отправим пылиться в далекий ящик моего планировщика будущего контента для последующего изучения в курсе прикладной философии биологии…

А пока давайте сделаем семантический прыжок вбок от одной странной игры к другой интеллектуальной — в мир шахмат. И обратим там наше внимание на особенности творческой деятельности сильных игроков. А заключается она, друзья мои, во многом в т.н. расчете вариантов. Стандартная математическая модель для их представления – это дерево, причем с единственной корневой вершиной (текущей позицией на доске). Все остальная зелень на нем произрастает в бы-пространстве (если я пойду сюда, то он — туда). Известный советский гроссмейстер Котов в свое время отличился учебным пособием для всех желающих эффективно его бороздить под названием «Тайны мышления шахматиста». В кратком популярном изложении его основная мысль была такая – брюнеты запросто могут научиться обыгрывать блондинов, как бы об этом ни высказывался Великий Комбинатор. Для этого им, прежде всего, рекомендуется обходить вышеупомянутое древо упорядоченно, никогда не возвращаясь к анализу жития уже погибших за неадекватностью особей-вариантов. Характерно, что примерно так в настоящее время работают компьютерные алгоритмы, аккуратно обрезая по пути засохшие ветки минимаксными ножницами. Однако, pace почивший во всеобщем уважении Александр Александрович, белковые шахматисты себя подобным образом как раз не ведут, причем даже самые выдающиеся. Человек, скорее, обитает в зеленом бору возможных ходов. При этом он постоянно сигает с одного дерева на другое, уподобляясь своим хвостатым биологическим предкам. Зачем? Происходит это потому, что изучение любого, самого тупикового варианта нередко наводит его на некоторые мысли о скрытых ресурсах позиции. Они и помогают ему поднять новые идеи или переоценить, а может быть, и даже воскресить ранее распятых жертв неправильного расчета. Таким образом, их смерть имеет строго определенный смысл – информационный.

Этот феномен весьма типичен и для остального мира моделей. Возникающие на пути их развития преграды обычно завалены трупами неадекватных менталок. Однако, наученный их горьким опытом, эволюционный поток находит себе все новые обходные пути. В ряде случаев подобные когнитивные тупики, напротив, стимулируют дальнейшее развитие идей. Именно это и произошло в теории знаний, когда модель JTB (знание = истинное оправданное мнение) окончательно отдала концы в темные воды реки Стикс. По крайней мере начиная с Рене Декарта, под вышеупомянутой «оправданностью» (или обоснованностью) понималось прежде всего внутреннее состояние человека. Основная в нашем контексте идея его влиятельных «Размышлений» заключалась в том, чтобы просеять через сито безжалостного систематического сомнения всю гигантскую кучу догм и предрассудков людей. Выжившие в результате этого процесса семена «cogito» и т.п. модели были использованы для построения нашего нового мира современной философии. Вера в них считалась «оправданной» и тем самым они претендовали на статус прочных знаний. А нельзя ли поставить этот акцент на приведение внутреннего мира в порядок под вопрос? Что, если опереться на его зеркальное внешнее отображение, взглянуть на себя со стороны? Ведь интуитивно понятно, что фокусы Геттиера стали возможны исключительно потому, что модели героев его мыслительных экспериментов конфликтовали с внешней по отношению к ним реальностью. Именно эту стратегию приняли представители неожиданно возникшего нового течения в эпистемологии — т.н. экстернализма (от external – внешний).

Так говорил известный австралийский философ Дэвид Армстронг: «Иногда термометр врет. Это все равно что … ложное верование. В других ситуациях его показания соответствуют температуре окружающей среды. Это все равно что … истинное верование. [Здесь возможны еще] два подварианта – либо прибор случайно находится в правильном состоянии, либо работает потому, что надежен и исправен… Вот только этот последний случай может быть уподоблен … знанию». Эта образная модель замечательно иллюстрирует основную идею экстернализма. Какая нам разница, что именно происходит внутри у человека? В конечном итоге, ведь важно лишь то, чтобы биороботы слаженно функционировали, чтобы модельный костюмчик хорошо сидел, чтобы менталки (каковыми бы они ни оказались) были адекватны?! Раз уж мы заговорили метафорическим языком… Недолго горевал государь о безвременно погибшей в родах любимой (где-то очень глубоко внутри) жене. Легким движением сильной руки праща его выбора поразила в самое сердце молодицу — упругую и рьяную модель. В качестве приданого она принесла с собой замечательное зеркальце с уникальными техническими характеристиками. Что его не спросишь – говорит одну только правду, причем на удивление стабильно. Обладает ли через это новоиспеченная царица при полной душевной пустоте искомым «оправданием», т.е. знанием — хотя бы того, кто всех милее, румяней и белее? Интуитивно вряд ли. Но с точки зрения многих представителей экстернализма эта накладка не столь существенна – гораздо важнее то, что «оправдание» становится возможным натурализовать, т.е. сформулировать его в математически-научных терминах. Скажем, эмпирически проверить когнитивные способности волшебного прибора, оценив вероятность его ошибки множественными экспериментами.

На настоящий момент злая мачеха мертвой царевны расплодилась товарным количеством детей. С моей точки зрения, наиболее приятной внешностью и характером из них обладает т.н. релайабилизм (от reliable – надежный). И в самом деле, в эпистемологическом акценте на «надежность» интуитивно есть какая-то оправданная правда. Мы желаем не просто случайно набрести на те или иные знания, а делать это регулярно, то есть иметь в своем распоряжении добротно сделанные инструменты для их добычи. Поэтому неслучайно, что еще в самом начале двадцатого столетия эту мысль высказывал безвременно ушедший английский мыслитель Фрэнк Рамсей. А возродил и укрепил ее уже в конце прошлого века американский философ Алвин Голдман. В его изначальном определении мы оправданы в обладании знанием если пришли к истинному мнению неким надежным образом. Удастся ли определить эту «надежность» без логического зацикливания? Например, наше зрение большей частью дает нам релевантную нашим целям информацию. Скажем, с ее помощью запросто можно определить находится ли кошка на окошке. Но представим себе бы-мир условного Зазеркалья, в котором предметы имеют особенность менять свои размеры (окраску, очертания) самопроизвольным образом. В нем наш орлиный взор сразу же потеряет львиную долю своей адекватности. Значит, надежность бытьможна – т.е. она является не внутренним свойством самого процесса, а атрибутом его взаимоотношений с внешней средой?!

Как вообще определяться с тем, какие именно процедуры считать за сертифицированно-ортодоксальные, а какие нет? То же зеркальце, будь оно даже не Всеведущим, а мало-мальски знающим, должно было бы сразу сообразить, что разную красоту не загонишь под единую черту. И отвергнуть регулярно повторяющиеся вопросы бестолковой царицы как лишенные всякого смысла. Это соображение несколько оправдывает ненавистницу Белоснежки в последующих злодеяниях. Однако оно же ставит под сомнение пресловутую надежность как «оправдание» наличия знаний. Какая инстанция будет ставить знак качества на homo thermometrum? Удастся ли подменить объективные критерии на социальный консенсус? Навряд ли, иначе в теистическом обществе самым надежным «оправданием» происхождения любой беды будет «по Божьей воле», а в марксистском лучшим объяснением любого успеха станет «руководящая роль компартии». Другая неприятность релайабилизма в еще одном следствии из его дефиниции — мы можем обладать знанием, нисколько не подозревая об этом. Это сильно смахивает на одно сказочное королевство, причем несколько кривое. Подводя предварительные итоги, мы можем сказать, что обладателям волшебного зеркальца так и не удалось узурпировать власть в философском царстве. Находятся несогласные, упрямо нежелающие воплощать в жизнь светлую мечту одеть теорию познания в смирительную рубашку натурализма. Во многом это происходит потому, что они не желают терять этические обертоны в эпистемологии. Они чувствуют, что человечеству нужна вера в меру. Тем не менее, даже исходя из предположения, что экстернализм – это очередной тупик, мы должны быть благодарны многочисленным мыслителям за инициированные ими дебаты. Неизбежный по всем классическим канонам крах их модели просто-таки обязан принести счастливый мир Вселенского пиршества разума…

Мы сегодня несколько увлеклись отрицательными персонажами популярных сказок давно минувших дней. Это, конечно же, не означает, что я забыл про наше будущее. А оно не только у людей, но и у ментальных моделей — в детях. Как известно, милосердный Бог перед самой кончиной в ночь подарил царице дочь. Может быть, сравнивая смысл смерти людей и моделей в начале этой статьи, я имел в виду нечто большее, чем поверхностную аналогию? Узнаем еще больше о знаниях – с Блогом Георгия Борского.

Модели, предложенные в целях концептуализации исторических событий и оценки деятельности исторических личностей, являются интеллектуальной собственностью автора и могут отличаться от общепринятой трактовки.

Жил да был старик со своею старухой у самого синего моря. Нет, вовсе не синего, а черного. Черного моря человеческого неведения. Но на этом малозначительном факте их биографии отклонения от классики пока заканчиваются. Промышлял сей смертный на свое бытие в подлунном мире, как ему было завещано солнцем русской поэзии, рыбалкой. В частности, охотился он браконьерским неводом на редкий, окончательно вымерший в условиях современной экологической катастрофы вид животных, – золотую рыбку. Не без успеха, поскольку дальше его семейное продвижение вверх по социальной лестнице проистекало тоже вполне по описанным канонам – изба со светелкой, высокий терем, царские палаты… И тут как всегда — испортилось что-то там внутри у волшебного создания. То ли на небесной материнской плате что-то погорело, то ли на обыкновенной материальной испортилось. А может и просто филамент для печати закончился. Без капитального ремонта или новых расходников, словом, никак не обойдешься, а где ж сервис-центр по столь передовой высокой технологии в этакой дремучей глуши найти?! Суть проблемы в том, что устройство решительно перестало производить положенные по паспорту чудеса. Уж дед его бил-бил — не добил. И баба била-била – тоже ничего не добыла. Плачет дед, плачет баба… Что им теперь делать? Так скоро засохнет их плантация кокосовых пальм. Так один за другим повымрут крокодилы в их мраморном бассейне. Так снова разобьется их некогда залатанное корыто. На что сами кормиться будут?! На что внучку с Жучкой воспитывать?! На что место на кладбище покупать?! К счастью, мимо как раз проходила одна гражданка. Это ничего, что рябая, зато в пинжаке с карманами. Говорит — не нужна Вам вовсе никакая рыбка золотая, Вам и простая вполне сгодится. Осерчали на нее осиротевшие несчастные – советовать каждый горазд. Чтоб тебе самой жить на одну зарплату! Поди прочь, негодная! Но погневались, погоревали вдоволь, а делать-то нечего. Пришлось им как-то дальше влачить жалкое существование в условиях беспросветной пролетарской нищеты и полного отсутствия коммунизма в пучине морской.

Это креативный старче первым придумал – посажу-ка я репку! А то, что кругом пока еще павлины бродят – не беда. Все равно они в суровом климате без магического подогрева передохнут, а там, глядишь, будет чем пропитаться. Так и променял свободный ветер вольного ловца удачи на кабалу земледелия в поте лица своего. Мало того, что сам из последних сил впрягся. Еще и всю семью припахал – бабка за дедку, внучка за бабку, и так далее вплоть до самого низа. А как еще иначе, ежели урожай – социальный продукт. Коли сам не посеешь, не польешь, не прополешь и не пожнешь, то и не сожрешь – об этом Вам каждый Антошка на ложках всю правду споет. Так все и принялись за работу, несмотря на то, что им это не задавали. Поначалу, как это обычно бывает, тянут-потянут, вытянуть не могут. Но потом позвали на помощь скрытые в подполе резервы. Мышке тоже применение нашлось – хвостиком яйца разбивать и собою кошку кормить. Опять тянут-потянут, тянут-потянут и … вытянули этот бизнес. Юное фермерское хозяйство престарелых хозяев выросло, окрепло и стало торговать избытками, которые сами съесть не могли, на территориально ближайшем сельскохозяйственном рынке. И даже диверсифицировалось — на вырученные деньги основали линию по производству импортозамещенных консервов. Короче, произошел у них рай кромешный. А что Вы думаете — и не такое колдовство случается моей волей на страницах БГБ. Все, конечно же, потому, что я лелею какую-то свою корыстную цель. В данном случае она в том, чтобы перейти от русской народной сказки к эпистемологической интернациональной были. Напомню всем прогульщикам, что до сих пор мы все еще не определились с тем, что же такое знания. Так вот, знание, оно — какое? Больше как рыбка или скорее как репка?

Определимся для начала, с какого угла абстракции смотреть на получившиеся две модели. Так говорил Людвиг Витгенштейн: «[В любой языковой игре] мы видим сложную сеть сходств, накладывающихся и пересекающихся друг с другом… Я не могу найти лучшего выражения, чтобы их охарактеризовать, нежели «семейное сходство», поскольку различные похожести между членами семьи – сложение, черты лица, цвет глаз, походка, темперамент – накладываются и пересекаются тем же образом. И я скажу – «игры» складываются в семью». Здесь знаменитый философ под «языковыми играми» имел в виду приблизительно то, что мы с Вами развили в модель игр социальных. В принципе, обнаруженный им феномен «семейного сходства» применим ко всему классу наших ментальных моделей. По существу, сей тезис утверждает, что высокий идеал «лингвистического поворота» аналитической философии недостижим. А заодно и энциклопедические философские словари в советском стиле стоит сдать в макулатуру. Невозможно (по крайней мере, для некоторых категорий) найти краткий список условий, каждое из которых необходимо, а конъюнкция достаточна для определения интересующих нас понятий. Мы в обычной жизни постоянно оперируем такими словами, смысл которых размазан в некую бесформенную кляксу. Где-то в самой середине этого чернильного пятна находятся парадигматические (типичные) примеры наших терминов. Однако точные (и легко вычисляемые) его границы с окружающей средой прочертить простыми средствами не удается. Почему? Математики бы сказали, что отношение сходства между отдельными элементами этого множества нетранзитивно. Когда дедка тянет за репку, а бабка за дедку, то мы можем сказать, что она тоже участвует в процессе вытягивания. В отличие от этого транзитивного случая пусть бабка похожа на внучку, та в свою очередь чем-то другим на дедку, при этом сходство между бабкой и дедкой может напрочь отсутствовать.

Не принадлежит ли часом интересующее нас «знание» к такому модельному семейству, которое обладает свойством фамильного сходства?! Если это действительно так, то становятся понятными причины проколов многочисленных философских заплаток на модели JTB (знания = оправданное истинное мнение). Они просто пытаются отловить единственную в своем роде золотую рыбку, в то время как в живой природе наличествует широкий спектр съедобных вещей -от репки до кокоса. Многочисленные эмпирические исследования подобного рода кластерных концептов, похоже, что подтверждают адекватность модели Витгенштейна. Прототипом рыбки для нас является скорее особь простая, нежели золотая, фрукта – скорее яблоко, чем ананас; мебели – скорее кресло, чем трон; дома – скорее изба со светелкой, чем царские палаты. В проводимых психологами экспериментах подопытные люди реагируют на центральные экземпляры кластерных понятий быстрее, чем на периферийные — они первыми приходят нам на ум. При этом и последние после некоторого размышления мы тоже относим к запрашиваемой категории. Поэтому, похоже, что имеет смысл говорить о семантическом расстоянии между смыслом отдельных примеров тех или иных понятий, причем в том числе таких абстрактных, как знания. И, похоже, что не имеет смысла пытаться решить задачу квадратуры семантической кляксы исключительно при помощи логического циркуля и линейки. Существует великое множество ментальных моделей, и имеет смысл говорить о том, что в одних из них содержание знаний больше, чем в других. Но не имеет смысла искать ту четкую черту, за которой презренные верования превращаются в твердые знания. Все в мире моделей относительно.

Неплохо бы еще постараться разобраться с вопросом о том, по какой такой причине наши слова ведут себя столь недружелюбным к аналитическим философам образом. В этих целях я, грешным делом, обращусь к творчеству мыслителей континентальной традиции, причем даже одного из самых по-фашистски враждебных ее представителей – Мартина Хайдеггера. Не буду морочить голову аудитории описанием приключений его любимого «дазайнчика» (Dasein). Ограничусь тем персонажем, которого он обнаружил неподалеку – Zuhanden (в контрасте с Vorhanden). В небуквальном переводе на русский, я бы назвал его «кнопка-под-рукой». В последующем небуквальном переводе на БГБ-шный я бы трактовал эту модель как функциональность человеческого восприятия. Гигантский пласт смысла окружающих нас вещей для нас состоит в том, что именно мы с ними можем сделать, чем именно они могут стать нам полезными. Что такое для нас «знания»? В том числе, это такие ментальные модели, благодаря которым мы можем надежно функционировать во внешнем мире. Таким образом, это одна из наших многочисленных кнопок-под-рукой. Подчеркнув слово в предложении предыдущем, я хотел подчеркнуть основную мысль текущего – размытость наших понятий является прямым следствием множественности их использования при поиске непрямого пути к нашим целям. Знания – они не как золотая рыбка, которая раз, и наколдовала что хочешь. Знания – они как полный огород репок и прочих разных овощей, комбинированием потребительских свойств которых можно шаг за шагом сконструировать идеальное будущее.

Напоследок сегодня я хотел бы обратить Ваше внимание еще на один аспект предложенных мной метафор – противопоставление совместной деятельности тягателей репок неводам кустарей-одиночек без моторных лодок. Я здесь вовсе не хочу только изречь банальную истину о том, что без труда не вытащишь и репку из земли. И даже не столько подчеркнуть коллективный характер обретения знаний. Есть такой раздел эпистемологии, под шильдиком «социальная». Ратую за то, что это на самом деле тавтология типа «старец старенький». Другой эпистемологии просто не бывает. Знания – это принципиально валовой продукт всего общества. И это так не только в науке — с ее Академиями, журналами, НИИ и симпозиумами. Даже когда Вы просто видите самую обыкновенную кошку на окошке. Даже тогда. Ведь это Ваши родители или бабки с дедками научили Вас тому, что такое «кошка» и что такое «окошко». Благодаря им Вы нарезали феномены своего сознания на эти категории. Только сопоставление субъективных ощущений многих людей приводит к построению объективных моделей. Ни один, самый ловкий ловец золотых рыбок, как бы ни было «оправдано» его «истинное мнение», не обретет знаний в отрыве от той твердой почвы, на которой стоит благодаря бесчисленным ментальным огородам человечества…

Итак, мы решительным усилием воли приняли слабовольное решение прекратить поиск ответа на главный лингвистический вопрос эпистемологии. На самом деле не только потому, что убедили себя в неразрешимости поставленной задачи. Но и поскольку видим лучшее применение для наших сил. Пусть знания не тождественны оправданному истинному мнению. Это не избавляет нас от необходимости изучения природы этого «оправдания». Что у него внутри и что снаружи? Интернализм и экстернализм – отправимся в гости к ним, с Блогом Георгия Борского.

Модели, предложенные в целях концептуализации исторических событий и оценки деятельности исторических личностей, являются интеллектуальной собственностью автора и могут отличаться от общепринятой трактовки.

Один американец – креационист; двое американцев – судебный процесс; много американцев – демократия. Один русский – любитель быстрых выводов; двое русских – переоценка истории; много русских – Владимир Путин. Один философ – любитель мудрости, много философов – научно-техническая революция. Скажете, что я забыл про двух философов? Вовсе не забыл, а оставил напоследок, для пущего смака. Два философа – это дуэль за модель. В целом все почти по-французски, разве что с ментальным акцентом. Ну, конечно же, случается это далеко не всегда, как и во всех прочих вышеупомянутых обобщениях, но весьма часто. В каком же смысле? Вспомним, что т.н. «лингвистический поворот» в аналитической философии привел к попыткам электрификации темных извилин нашего сознания. Другими словами, была объявлена настоящая охота на четкие определения по-человечески нечеткой мути слов естественного языка. Некоторые смельчаки этого невидимого фронта встают в атакующую позицию и придумывают модели для тех или иных понятий (таких, как интересующие нас «знания»). В их честь они сочиняют хвалебные оды, т.е. универсальные пропозиции, покрывающие широкий круг феноменов жизни. О вкусах спорят их оппоненты, которые не находят в предложенном ничего красивого и защищаются контрвыпадами, т.е. при помощи контрпримеров. Это делать намного легче – ведь для зарабатывания зачетных очков требуется сделать всего лишь один укол. Вовсе не совести, а интуиции, показав несоответствие ее показаний придуманной теоретической модели. Полученное ранение залечивается логическим пластырем, и в следующем фехтовальном раунде все повторяется заново. Некоторые записные дуэлянты приобрели скандальную славу хронических нарушителей эдиктов. Острый на язычок азартный метаконтекстный игрок Дэниел Деннет даже придумал для этих беззаконий особый глагол «чисхолмить» — по имени Родерика Чисхолма. Тот заработал себе несколько скандальную славу проставлением многочисленных и многоуровневых заплаток на своих утверждениях. Как представители высокоинтеллектуальных профессий сами не видят слабые места своих собственных модельных построений? Почему пропускают вполне отразимые и заранее ожидаемые контрудары? Чем объяснить у них хронические приступы слепоты малоинтеллектуального куриного уровня? В чем причины эпистемологических промахов больших мастеров эпистемологии?

Примерно так говорил Дэвид Юм (и многие другие философы): «верить» или «не верить» невозможно управлять – они возникают у нас спонтанно в зависимости от обстоятельств. Эта модель, возможно, вполне адекватна по отношению к некоторым ситуациям, например, начальным стадиям перцепции. Можем ли мы, увидев кошку на окошке, отрицать наличие этого факта?! Однако по отношению к более сложным, не столь очевидным пропозициям, дело обстоит значительно более запутанно. Возьмем, скажем, потертую от долговременного интенсивного использования парадную сутану теистов «Бог существует». Почему мы должны доверять тем портняжкам, которые рекламируют ее как лучшую одежду для королей? Как бы то ни было, ее постоянно носят многочисленные представители широко распространенной религиозной формы жизни. Они весьма комфортно себя чувствуют в мире светлых ангелов и темных демонов, чудодейственных молитв и чудотворных икон, первородных грехов и животворящих крестов. Нередко именно личный жизненный (или т.н. мистический) опыт убеждает их в своей правоте. Почему тогда на атеистов их аргументы и факты не оказывают ни малейшего воздействия? И наоборот – отчего антирелигиозная пропаганда зачастую бессильна? Они что – в разных мирах обитают?! Осмелюсь ответить на этот вопрос утвердительно. Мы — творцы реальности, только не настоящей, а субъективной. Сначала обычно возникает желание поверить в ментальную модель. Вера появляется потом. Ну, а следом уже наша услужливая психика воспринимает ее как команду привести внешний мир в согласование с внутренним. Поскольку последний объективен, то самым дешевым способом исполнить полученный заказ является банальное мошенничество. Форточки, через которые может проникнуть свежий ветер сомнения, задраиваются – неугодная информация отфильтровывается. Образовавшуюся духоту быстро заполняет удушающий душу круговорот благочестивых мыслей, и дьявольская сделка подписана — человек продан в модельное рабство. Но чем это плохо? Можно верить в законы Ньютона больше, чем в Закон Божий. Разве это не является все той же верой? И разве не классно обрести столь славного дрессировщика экзистенциальных страхов внутри себя?! Принципиальная разница не только в том, что ложные модели заставляют нас принимать ошибочные решения. Дело еще в том, что наши собственные силы при этом уходят на организацию самообмана и пропитание неадекватных менталок…

Чрезмерной любви к своим моделям все двуногие покорны. Посему, хотя ее порывы, как правило, тлетворны, примерно тот же механизм удачно объясняет происхождение регулярных ментальных дуэлей философов. Многие из них ведь тоже воспевают свои модели, поддаются на их неотразимые чары. В частности, многочисленные конфликты в царстве эпистемологии возникли вокруг известной нам с прошлой статьи королевы модельной красоты JTB непосредственно после попытки ее компрометации злым кардиналом Геттиером. Казалось естественным предположить, что в формуле «Знания = Оправданное Истинное Мнение» всего лишь не хватает того или иного дополнительного четвертого ингредиента. Многочисленные искатели вечной славы стали колдовать над собственной рецептурой целительного бальзама. Некоторые отправились искать приключений в бы-пространства. Получилось примерно так — мы обладаем знанием некоей пропозиции тогда и только тогда, когда не существует другого свидетельства против нее, настолько сильного, чтобы подорвать нашу веру при его бы-предъявлении. Защита этого приема не спасла его от взлома – пусть Верочка Верная верит в то, что Вова Ворюгин стащил из библиотеки книгу, поскольку самолично это наблюдала. Это в принципе совершенно верно, но на самом деле в тот самый момент в том же самом здании находился близнец Вовы Вася, причем Вера об этом и не подозревала. Интуитивно здесь Вера не обладала знанием факта воровства (не работает ее оправдание), хотя неизвестное ей свидетельство нисколько не противоречит ее верованию. Казалось бы, что эту пробоину несложно заделать дополнительным условием – бы-свидетельство не должно подрывать и оправданности знания. Однако тогда определение становится слишком сильным и исключает некоторые случаи, которые мы интуитивно почитаем за истинные знания. Положим, престарелая мама Вовы – старушка в деменции – уверена в том, что в библиотеке на самом деле был негодник Вася, в то время как ее любимый сын находился на отдыхе в Антарктиде. Это свидетельство не должно было бы повлиять на статус веры Веры, но жесткая дефиниция заставляет нас отказать ей в наличии этого знания.

Другая группа философов обнаружила в печенке геттьеризованной JTB философский камень и потребовала его удалить. Имелись в виду инородные (ложные) тела в системе пищеварения (обоснования, оправдания) целевого высказывания. Однако давайте вообразим себе в целом весьма Респектабельного Ученого Рудольфа, который шлет отчет своему коллеге Фоме, в котором утверждает, что надежно зарегистрировал феномен телекинеза. Тот, основываясь на базе своих познаний в предмете исследования, вполне вправе предположить, что тот ошибся или был введен в заблуждение неисправными приборами, несмотря на то, что он основывает этот вывод не на самой осмысливаемой им пропозиции, а на ее отрицании. Подпереть этот подход при помощи т.н. «дерева знаний» попытался авторитетный американский эпистемолог Эрнест Соса. Его идея была в том, чтобы потребовать от «оправданности» наличие для нее логического вывода из самоочевидных фактов. Чисхолмили эту модель довольно долго, однако так и не расчисхолмили. В результате версия этак шестнадцатая в династии пала смертью ложных на гильотине следующего замысловатого мыслительного эксперимента. Предположим, что некий пациент Ксюша сидит в медицинском кресле, которое периодически переключает ее в состояние Красно-Синего дальтонизма, причем она об этом ничего не знает. За ней наблюдает команда врачей, которые в состоянии видеть текущее состояние аппаратуры на мониторе. Однако и тут беда — та на самом деле сломана, о чем они также ни сном, ни бодрствованием. Тут в комнату входит Коля в Красном галстуке. В этот момент показания на дисплее по счастливой случайности совпадают с действительностью. Обладает ли Ксюша знанием того, что галстук красный? Интуитивно нам кажется, что нет, но из анализа Эрнеста следует обратное.

Бездонно море нашего неведения непосредственно у побережья эпистемологического королевства. Хорошо еще, что образовалось оно не из слез и не из крови, а из чернил, пролитых на ментальных дуэлях многочисленными философами. Я не думаю, что если нашим подписчикам туда идти, то совсем умным будешь. А вот шансы на то, чтобы в нем утопнуть и стать совсем мертвым от скуки, ненулевые. Посему из человеколюбия я сегодня освещу творчество еще только одной сравнительно небольшой группы борцов с геттьерщиной. Для спасения репутации своей королевы эти герои отправились в далекий путь за подвесками каузальности. Характерно высказывание видного американского философа Алвина Голдмана: «Одна вещь, которой не хватает в [примерах Геттиера], это каузальная связь между тем фактом, что делает [пропозицию] истинной и верой в нее.Требование наличия этой связи – то, что следует добавить в традиционный [JTB] анализ». Задуманное предприятие с первого взгляда кажется совершенно невыполнимым. Ведь когда мы верим в то, что кошка сидит на окошке, вовсе не само животное является причиной этой идеи у нас в голове, а сложный процесс преобразования информации, закодированной в квантах света, попадающих нам в глаза. На ее месте вполне мог оказаться робот в кошачьей шкуре. Не все то золото, что Голдман. Однако здесь он, конечно же, каузальность трактовал в самом широком смысле. Для него это могло быть что угодно, лишь бы оно приводило к образованию верований в невиновность моделей в нашем сознании. Более того, он заранее заготовил ответ на следующий кардинальный аргумент. Пусть в БГБ напечатана статья с ошибкой, которую, однако, некто по дефекту зрения прочитал так, что поверил в истинную историю — он ведь тогда получил свои верования предписанным определением путем. При этом на знания они никак не тянут. По мнению преданного слуги модели, оправдание в таких случаях людям принесет обоснованная реконструкция всей каузальной цепочки.

Но и этого, казалось бы, неуловимого героя легко поражает другой, несколько более хитрый удар. Пусть Роман верит в то, что Юлия пожелала ему счастливого дня рождения, поскольку только что услышал ее поздравление по телефону. Ему и невдомек, что одновременно его номер набирала нанятая семейством Капулевичей шпионка, обладающая не только крепким телом, но и точным тембром голоса его возлюбленной. В этой ситуации, несмотря на идеальную причинно-следственную связь, Рома не оправдан в обладании бриллиантами знания. Похоже на то, что даже самые одаренные индивидуумы не в состоянии помочь организовать экспресс-восход нового короля-солнца… И такая дребедень год за годом и по сей день. Интенсивные дуэли по всему модельному царству эпистемологии так и не принесли решающего успеха ни мушкетерам королевы JTB, ни гвардейцам кардинала Геттиера. Металл счастливых клинков упрямо не трансмутируется в чистое золото истины…

Pace народная мудрость, в спорах почти никогда не рождается истина. Тем не менее, нередко эти странные игры все же приводят к появлению младенцев – новых ментальных моделей. Случайно ли то, что на каждую шальную силу любителей JTB нашлась усмиряющая ее логическая рубашка? Не найдется ли модели в самом факте отсутствия модели? Взглянем на знания с тыльной стороны их перевязи – с Блогом Георгия Борского…

Модели, предложенные в целях концептуализации исторических событий и оценки деятельности исторических личностей, являются интеллектуальной собственностью автора и могут отличаться от общепринятой трактовки.

А ну-ка, докажите, что Бог не существует! Все говорят «Зачем?», а Вы докажите! Что, слабо?! Ну, тогда как насчет хотя бы пришельцев в тарелочках, Атлантов в пирамидках или малюток-привидений из Вазастана?! С этими некоторые шансы еще присутствуют, но весьма призрачные. Ведь придется прошерстить совершенно всю Вселенную, изучить абсолютно все прошлое и облазить без исключения каждую крышу Стокгольма. Но и даже после эвентуального окончания этого безумного поиска найдутся недовольные, которые подвергнут сомнению адекватность всей процедуры. Что же говорить о гипотетических трансцендентных существах, сенсорно никак нерегистрируемых?! Шансы появляются только в тот момент, когда им приписывается некая достаточно четкая определенная каузальная функция в нашем мире. Положим, некоторая комбинация атрибутов Всемогущества, Всеведения в сочетании с милосердием Всевышнего наталкивается на рогатку проблемы существования зла. Однако если от нее тщательно отмидрашиться, то никакие нападки настырных атеистов религиозной форме жизни становятся не страшны. Почему так? Феномен сей чисто логический – экзистенциальные пропозиции (о существовании чего-либо) весьма сложно, практически невозможно опровергнуть. Ведь для этого придется организовать исчерпывающую онтологическую перепись населения, видимого и невидимого – задача, безусловно, без средств наркотического или алкогольного опьянения неподъемная.

Напротив, пропозиции универсальные (которые утверждают нечто о ВСЕХ членах определенного класса – например, ВСЕ кошки любят сидеть на окошке) рискуют как ненормальные. Эти модельные особы упаковывают наши знания в компактную форму, готовую разорвать осколками в мелкие клочки гигантское количество конкретных задач. Однако все они имеют один маленький, но существенный недостаток – достаточно обнаружить всего лишь единственный контрпример, на который они не действуют (например, наша кошка ненавидит сидеть на окошке), как их значительная пробивная сила сразу же исчезает и превращается в эфемерный дым (как выражался Кеплер) без полезного огня. В виду всего вышесказанного у Вас не должен вызывать удивления тот эмпирический факт, что философские атаки достигают безоговорочного успеха почти исключительно только в деле обезоруживания универсальных обобщений. Одни мыслители аналитической традиции придумывают из своих удобных кресел всеобъемлющие определения тех или иных понятий. Другие впоследствии обнаруживают в них те или иные шероховатости. Следующей итерацией производится попытка залатать проделанные острыми контрпримерами дыры. Дальше игра в бисер по этим правилам продолжается бесконечным сериалом (что характерно – в более коротком месячном цикле зарплаты получать при этом никто не забывает). Если же выбирать во всей этой круговерти самый парадигматический пример, то первым на память приходит американский философ Эдмунд Геттиер с крохотной статьей (о трех страницах), увидевшей свет всего на несколько лет раньше меня. Она как раз лежит по курсу нашего путешествия в эпистемологию и посему составит предмет нашего сегодняшнего обсуждения.

В предыдущей серии мы с Вами познакомились с Платонической формулой любви к голубям ментальных моделей. В частности, было обнаружено, что в самой сердцевине наших знаний находится «истинное мнение». Одновременно была сделана попытка локализовать третий нелишний ингредиент в этой райской смеси. Как мы помним, на самом интересном месте она закончилась сокрушительной неудачей в связи с исходом Сократа в направлении его героической кончины. Однако знамя борьбы за научное дело из его ослабших рук подхватили благодарные потомки. Вот как высказался другой видный американский философ Кларенс Ирвинг Льюис в послевоенной работе «An analysis of knowledge and valuation»: «Ни одно состояние веры не может быть классифицировано как знание, если не имеет какого-то обоснования. Знание следует отличать от мнения ложного, но и также от того, которое ни на чем не основано, и от всего лишь удачных догадок. Знание – верование, которое не только истинно, но также оправдано…». В последующей историографии эта модель получила название JTB (justified true belief), которое я с некоторыми колебаниями могу перевести на великий и могучий как «оправданное истинное мнение» (или даже «обоснованное истинное верование»). Другими словами, для обладания знаниями недостаточно просто иметь мнение, даже если оно стопроцентно истинное. Должно существовать еще некое оправдание для самого акта верования. Вот как раз в колеса этой менталки и вставил Эдмунд Геттиер палки своих мыслительных экспериментов.

Впоследствии оказалось, что имя им – легион и маленький взводик. Саму процедуру их генерации стали величать «геттьеризацией». Я ей как раз воспользуюсь и своей БГБ-шной властью приведу собственную вариацию на эту тему. Представьте себе, что Ваш хороший знакомый, Борис Георгиев, прямо у Вас на глазах пишет статью о JTB в блог БГБ. Это полностью оправдывает Вас в формировании верования о том, что именно он – ее автор. Одновременно Вас сильно интересует состояние здоровья Вашего дяди, который не в шутку занемог и почему-то отправился путешествовать. Куда? Ни малейшей идеи. Вы раздумываете над случайными гипотезами, покрывающими всю территорию бывшего Советского Союза. Может быть, он в Киеве? Или в Урюпинске? Или в Нурсалтане? Сформируем логическую дизъюнкцию из текущих мнений по этим важным для Вас вопросам. Получится такая пропозиция: <в БГБ статья БГ> ИЛИ <в Киеве дядька>. И снова Ваша вера в ее истинность полностью оправдана – ведь у Вас есть все основания доверять ее первой части. Далее по странному стечению обстоятельств статью в БГБ опубликовал на самом деле какой-то Георгий Борский, а вот Ваш дорогой родственник действительно отправился полюбоваться на каштаны на Крещатике. В результате вышеприведенное мнение осталось истинным (хотя теперь и благодаря второму дизъюнкту) и при этом было вполне обоснованным, а вот до статуса знаний оно интуитивно никак не дотягивает. Что и требовалось доказать. Знание не тождественно JTB – почти трюизм.

Ну, что тут началось – все смешалось в доме эпистемологов! И запуталось — все киты и черепахи философских основ вплоть до самого низа взревели петухом и отправились по полям гулять и по небесам летать. То ли к чертовой бабушке, то ли к Киевскому дядюшке. Пузырь неадекватной ментальной модели лопнул с оглушающим треском. Шок, в который была повергнута научная общественность, можно сравнить разве что с письмом Рассела, сообщившим Фреге об обнаружении парадокса в теории множеств (связанного с множеством всех множеств). До сих пор на всех кафедрах эпистемологии профессора с дрожью в голосе Вам поведают агиографический сказ о том, как храбрый Геттиер метким выстрелом своей ментальной пращи сразил Голиафа наших заблуждений. Ту же славу в один голос с большим пафосом поют псалмы многочисленных учебников. В оставшейся части сегодняшней статьи мы разберем насколько истинно и оправдано это мнение.

Дело в том, что под вопросом само существование ментальной модели JTB к моменту опубликования ее решающего разоблачения. Сам Геттиер сослался на три источника своего вдохновения. Первый из них нам уже знаком – это Платон. Однако, как мы помним, его Сократ пригласил стать третьим некий логос (а не «оправдание»), причем чуть позже сам же отказался от этого предложения. Второй – большой авторитет в эпистемологии Родерик Чисхолм. Одним из условий наличия знаний в своей работе «Perceiving» он назвал обладание «адекватным свидетельством» в пользу их истинности. Однако в той же работе он явным образом открестился от того, что знания – особи из отряда верований. Для него их взаимоотношения не как у голубя к птицам, а как у прибытия в Киев к процессу переезда туда на поезде. Третий – английский позитивист сэр Алфред Айер. Тот сформулировал «оправданность» знания пропозиции в терминах обладания правами на уверенность в ее истинности. А здесь проблема в том, что компонент веры (или мнения) в JTB он заменил на эту «уверенность». Вероятную четвертую ногу трона своего успеха Геттиер не упомянул – прообраз его мыслительного эксперимента можно обнаружить в наследии упомянутого выше Бертрана Рассела, творчеству которого он посвятил свою докторскую диссертацию.

Итак, ни один из приведенных самим Геттиером примеров не является JTB в чистом виде. Приведенное выше высказывание К.И.Льюиса – практически единственное четкое попадание в намеченную им цель, которое сам он не упомянул. Что же насчет многочисленных других определений знаний в истории философии? Праотец Декарт базировал свою эпистемологию на cogito, честности Всевышнего и понятии четких и ясных идей у нас в голове. При жгучем желании некоторую похожесть на JTB можно обнаружить и в этом. Однако при этом он был совершенным волюнтаристом по отношению к истине. В его понимании Бог мог запросто своим декретом сделать так, чтобы дважды два стало пять или шесть. Иммануил Кант в смутном пассаже, вопиющем об экзегезе, говорил что-то о сочетании субъективного и объективного аспектов утверждений об истинности. И снова внешнее сходство с JTB здесь кажется более, чем сомнительным. При этом несложно найти контрпримеры тезису повсеместной распространенности JTB в до-Геттиеровской природе в работах многих других мыслителей – Джона Кука Уилсона, Джона Дьюи, Гарольда Причарда, Гилберта Райла, Джона Остина и т.д.. Похоже на то, что масштаб интеллектуального достижения осуждения значения оправдания в нашем определении знаний был сильно преувеличен неверной молвой. Тем не менее даже если бы сама модель JTB была придумана из совершенного ментального вакуума, поднятый по ее поводу шум стоил того. Пусть и незаслуженное ее осуждение было оправдано последовавшим за этим мощным толчком к развитию наших моделей знания…

Что же было потом, за этим мощным толчком? Конечно же, в проделанную Геттиером в JTB пробоину ринулся настоящий бурный поток из многочисленных желающих поставить на нее прочную заплатку. Привело ли это к спасению корабля эпистемологии? Каким ментальным тварям удалось спастись во Вселенском потопе? Узнаем еще больше о знаниях – с Блогом Георгия Борского.

Модели, предложенные в целях концептуализации исторических событий и оценки деятельности исторических личностей, являются интеллектуальной собственностью автора и могут отличаться от общепринятой трактовки.

Философия без физики пуста, физика без философии слепа. Причем не только физика. В данном высказывании «физика» — метоним, представляющий собой все остальные эмпирические научные дисциплины. На самом деле это, конечно же, парафраза знаменитого однострочника Иммануила Канта. Я исковеркал очередного классика с целью снова вернуться к обсуждению вопроса о роли философии в нашем мире. Люди особенно трепетно относятся к наличию смысла своей жизни. Без него самый обеспеченный и беззаботный рай им в ад. Без него они чувствуют себя как чудо-юдо-рыба-пси, которую на заре третьего тысячелетия прихлынувшей волною выбросило на брег бездушный и пустой фи-какого-мата (физикализма-материализма). Но и ментальным моделям не чужды экзистенциальные размышления. Например, зачем философии барахтаться в соцсетях в бездонном океане попкорна?! А в чем тогда ее истинное предназначение?! Утверждение в первой строке сей статьи – один из возможных ответов (его предпочитаю лично я сам), которых за многие века было предложено превеликое множество. Очевидная прагматическая бесполезность размышлений на абстрактные темы долго ставила само их существование перед жирным знаком вопроса. Только вообразив себе, что изучение Творения – экспресс-путь к его Творцу, человечество окончательно одобрило некоторые расходы по этой статье бюджета. Затем, вплоть примерно до Века Просвещения между наукой и философией люди уверенно ставили знак тождества. Потом подросли первенцы — физика, химия. Когда у них появились первые успехи для ненародного хозяйства, мамаша отправила их в самостоятельную жизнь. Тем самым перед ней самой встал вопрос – камо грядеши?! Почитай, что весь девятнадцатый век прошел под знаком оракулизма – философией попытались заполнить модельный вакуум, образовавшийся от ухода ослабевшей церкви. Это привело к ряду печальных последствий, в том числе для России, особенно пострадавшей от избиения марксистскими менталками…

Примерно в начале двадцатого века почти единое русло эмпиризма-рационализма расщепилось на два мощных рукава. Один из них через Гуссерля, Уайтхеда и Хайдеггера привел всех страждущих великих откровений к континентальной традиции. Другой через Фреге, Рассела и Витгенштейна – к аналитической, которую мы, собственно, (почти исключительно) и изучаем. Для нее были характерны две идеи – логикой-грамматикой войти в доверие к респектабельной математике, а также взять на себя функции таможенника на границе промеж ортодоксальной наукой и всей прочей (прежде всего эзотерической) мишурой. К последней поначалу (логические позитивисты) причислили и метафизику с этикой. Эта экстремистская модель не выдержала испытания временем, а вот за углом нового т.н. «лингвистического поворота» несметные полчища студентов и выпускников философских факультетов университетов маршируют и по сей день. Задача философии в том, чтобы фонарем разума просветить темные закоулки наших языковых конструкций – вот его основное кредо. Заодно теплится надежда прорваться через синтаксис к сокровенной семантике. Ведь нам как-то удается при помощи первой выразить тонкости последней. Этот подход (в том числе) породил ряд содержательных (и не очень) теорий смысла и истины, для которых мы обязательно найдем место в программе передач БГБ (вероятно, уже в следующем учебном году). Он же привел к другой программе всеобщего просвещения — составлению формальных описаний сложных (и не очень) понятий. Не вполне тех малосодержательных и многословных, которыми наполняли свои толстые бока советские философские энциклопедические словари. Предполагалось, что для любого термина возможно составить обозримый по объему перечень логических критериев, каждый из которых по отдельности был бы необходимым условием истинности искомого определения, а все они вместе (в конъюнкции) — достаточным. Каждую науку прежде всего должен интересовать тот основной предмет, которым она занимается. Для эпистемологии (теории знаний) это, безусловно, знания. Так что же это такое?!

Примечательно, что именно подобного рода вопросами задавался героический праотец философии (т.е., пожалуй, и всей науки) Сократ. Он, как Вы помните, тоже не жаловал излишнее увлечение своих предшественников метафизическими вопросами (о первоосновах всего сущего). Вместо этого пропагандировал решительно повернуться лицом к народу, к его чаяниям, т.е. к этике и политике. На практике это вылилось в то, что он слонялся по Афинам и в характерной манере задавал занятым людям неудобные вопросы из категории вечных. Что такое справедливость?! Что такое добродетель?! Что есть благо?! Вопросом же «Что такое знание?» (если верить Платону) он озадачил в одноименном диалоге юношу по имени Теэтет. Тот был ему представлен как способный студент на поприще геометрии. Сократ сократил за ненужностью ложную деликатность, и в своей неподражаемой манере немедленно взял молодого в оборот, по-отечески посоветовав: «Дивись, сынку!» Ибо именно с удивления окружающим, самым обыденным, миром начиналась, по его мнению, философия. Это чувство должно быть было запечатлено на его некрасивом лице уже когда он родился. Сам будучи сыном акушерки, теперь он (по собственному мнению) стал совершенно бесплодным, помогая другим в муках рожать истину. Пришлось Теэтету (кстати, тоже курносому и тоже с выпуклыми глазами), несмотря на свой нежный возраст, немедленно приняться за нелегкое дело.

На своих первых схватках он произвел утверждение о том, что знаниями являются науки (такие, как геометрия) или искусства ремесленников (таких, как сапожники). Говоря философским языком, это было т.н. «экстенсиональное определение». Это когда искомое понятие объясняется перечислением примеров, к нему относящихся. В полном соответствии с основными постулатами аналитической философии далекого будущего Сократ с презрением отверг сие перворожденное «голубиное яйцо». Нас мало интересует гигантская дизъюнкция отдельных частных пропозиций, нам подавай т.н. «интенсиональную» природу вещей. Мы желаем обнаружить для нее общую на все случаи жизни функцию от единичных феноменов в истинность (или ложность). Тогда несчастный страдающий и насквозь беременный, призвав на помощь богов, из последних сил вскричал: может быть, тогда знания – это перцепция? И в самом деле, если мы видим кошку на окошке, разве это не знание того, что именно вокруг нас происходит?! Но и это судорожное усилие не удовлетворило сурового повивального дедку. Длительный допрос с пристрастием поставил неадекватную ментальную модель решающим аргументом к холодной логической стенке. Память ведь не имеет ни малейшего отношения к перцепции. Тем не менее будет совершенно абсурдно отрицать, что, закрыв глаза, мы более не знаем, где в пространстве расположена наша Мурка.

На следующем этапе процедуры моделерождения начались более серьезные потуги. Была выдвинута гипотеза о том, что знание – это истинное мнение о чем-либо. В последовавшем бурном процессе ее обсуждения Сократ обнародовал знаменитую метафору голубятни. Наши знания – все равно что вольные голуби. Неверно отождествлять имение знаний с обладанием ими. Мы владеем многими ментальными моделями, но большей частью они витают в своих облаках, находятся в свободном полете. Пусть номинально они — наша собственность, в руки для непосредственного использования нам за один раз удается взять только некоторых из них. Что тогда насчет заблуждений, как отличить их от остальной летучей живности? — весьма не к месту поинтересовался Теэтет. Ему и невдомек, что любая ментальная модель, тем паче нечеткая аналогия, имеет строго определенный домен применимости. Но и совершенно истинные мнения вовсе не обязательно автоматически становятся знаниями. Представим себе судью, — предложил Сократ, — которого искусные адвокаты своим красноречием убедили в невиновности своего подзащитного. Пусть даже они стопроцентно правы – разве он на самом деле видел, что происходило, разве он знает, что это действительно так? Приведу более близкий современным читателям блогов пример – некий чтототеист заметил на окошке черную кошку и решил, что впереди на его жизненном пути грозная опасность. Купил ли он через это голубя знаний даже при условии истинности этого ожидания?!

«Когда кто-нибудь формирует истинное мнение о чем-нибудь без рационального объяснения, то можно сказать, что его разум хорошо поупражнялся, но знания у него нет; поскольку тот, кто не может назвать причину [существования] любой вещи, не знает ее; но когда он добавляет рациональное объяснение, то он совершенен в знании…». Это – последнее определение в книге — было предложено самим Сократом. Очевидно, он позабыл о своем ранее провозглашенном акушерском долге непроизведения модельного потомства и решил-таки тряхнуть стариной. «Объяснение» в моем русском переводе этого текста на самом деле – это изначальный греческий «логос», и я привел один из популярных вариантов экзегезы этого слова. Однако, увы, и плод собственного интеллекта не удовлетворил сенсор ментальной красоты Сократа. Он привел три возможных толкования «логоса-объяснения» и для всех обнаружил те или иные недостатки. И в самом деле, ненавистник черных кошек из предыдущего параграфа запросто может рассказать каким именно путем рассуждений он пришел к своему суеверному заключению. Это объяснение, тем не менее, само по себе бессильно отлить из зыбкого материала его верования (пусть даже оно оказалось удачной догадкой) твердую конвертируемую монету знания.

Занавес театра Теэтета неожиданно быстро опустился – Сократу пришла пора идти в тот неправедный суд, из которого не возвращаются. Там ему прописали чашу с ядом — не белым и не сладким, а горьким, настоящим. Ну, а мы с Вами через это величайшее для истории философии событие так и не узнали, что же такое знания. Сея синяя птица не пожелала быть запертой на замок в нашей голубятне. Вечно удивленный жизнью Сократ сбежал от сварливой Ксантиппы в те голубые дали, где надеялся вечно наслаждаться общением со своими многочисленными голубями. Ведь это и была его настоящая любовь…

И в другом диалоге – Менон – приводится та же формула «знание = истинное мнение + логос». Однако и там непохоже на то, что Платон претендовал на обнаружение потаенного аналитического рецепта. Вопрос остался открытым для разрешения многочисленными последователями замечательного философа. Что же говорит о нем современная эпистемология? Так много, что для начала нам придется усиленно поупражняться в вычеркивании. Узнаем о знании то, что мы ничего о нем не знаем – с Блогом Георгия Борского.

Модели, предложенные в целях концептуализации исторических событий и оценки деятельности исторических личностей, являются интеллектуальной собственностью автора и могут отличаться от общепринятой трактовки.

В мире моделей все есть. Есть там скептицизм «Пирронический», который отрицает обоснованность наших обоснований любых утверждений. Наши ментальные конструкции висят в пустоте, вытаскивая самих себя за волосы, под ними нет твердой почвы — утверждает он. И есть скептицизм «Академический», который отрицает ощутимую эпистемологическую пользу от наших ощущений. Органы чувств постоянно обманывают нас, а можно ли доверять лжецам в принципе? – вопрошает он. И есть скептицизм «Демонический», который попросту отрицает материальность всего материального мира. А ну как мы все поголовно мозги-в-кастрюле или ячейки в Матрице, или игровые персонажи в виртуальной реальности?! – стращает он. И есть еще более простой солипсизм, который отрицает существование практически всего, помимо своего носителя. Может быть, весь этот безумный мир просто привиделся мне? — безумствует он. И есть множество более мелких подвидов того же семейства, которые отрицают адекватность тех или иных подкатегорий нашего когнитивного процесса. Cкептицизм Юмовский отрицает причинность и индуктивные обобщения, а позитивистский — этику и метафизику. Относительно недавно возникшая модельная мутация под названием «мистерианизм» отрицает человеческую способность разрешить «тяжелую проблему сознания». «Деконструкция» в рамках постмодернизма объявляет науку типичным социальным феноменом со всеми вытекающими и отрицает ее способность разрешить не менее тяжелые проблемы человечества. Релятивизм различных модификаций отрицает существование объективной истины, полагая, что она у каждого своя. И даже правящий физикализм-материализм в радикальной трактовке отличился отрицанием правомочности задавания вопросов о природе законов природы или пресловутых «квалий». Что же объединяет все эти с первого взгляда столь разные «измы»? Что у них одинаково? Я Вам так и быть подскажу, если Вы сами не заметили — они все что-то отрицают. У всех у них на «где истина?» один ответ – ее нет.

Ты меня породил, я тебя и убью. Так говорит мысль, посягнувшая на жизнь своего отца — мышление. По существу, все эти модельные уловки означают одно – немедленную эпистемологическую капитуляцию (знания получить невозможно). Насколько она оправдана? Один мой хороший знакомый, грек по национальности, любит выражаться так: «нет» у нас всегда есть. Почему бы не рискнуть и не посягнуть на «да»?! Тем более естественна подобная постановка вопроса сейчас, когда вся обозримая новейшая история представляет собой непрерывную череду успехов науки. Я могу себе представить человека античности, который бы превозносил преимущества отключки-атараксии. Или средневекового христианина, который бы усиленно замаливал грех гордыни, дерзнувшей знать. Но мне очень сложно понять современных людей (хоть философов, хоть не очень), ежедневно чистящих зубы, катающихся в автомобилях и барахтающихся в соцсетях и при этом точащих зубы на ту самую ветку, на которой восседают. Так говорил Иммануил Кант: «Скептицизм – место для отдыха человеческого разума, где он может подумать о своих догматических блужданиях и обозреть ту область, в которой находится… Но это не постоянное место жительства». Все верно – в скромных дозах сомнение может быть использовано в медицинских целях, в больших – смертельно. Например, как мы убедились в предыдущих статьях, теория моделей скептически относится к большому количеству догматических тезисов современной физикалистско-материалистичекой парадигмы. Однако при этом она не отрицает ни возможность обретения новых знаний, ни статус старых, которые надеется инкорпорировать в свои модели.

Спустившись с философского Парнаса на грешную землю, мы к своему удивлению обнаружим, что и там обитает модельная живность, которая страдает схожими недугами. Более того, там этих тварей вообще несметное количество. Что есть истина? – риторически воскликнул Понтий Пилат библейского Евангелия от Иоанна, и символически не получил никакого ответа. Увы, картинно задуманная метафора в полном соответствии с тезисом полиомии имела больше одного прочтения. Помимо подразумевавшейся (вероятнее всего) творческим коллективом авторов подстановки читателями в пустое место Иисуса из Назарета, модельное развитие христианства быстро привело к пустоте пассивной эпистемологии «неисповедимых путей Господних», «верую, ибо абсурдно» и философской системы Блаженного Августина. Люди должны были смиренно ожидать Божественного просветления у безбрежного океана неведения. Так и ждали полтора тысячелетия, пребывая в иллюзии обладания той самой истиной. Причем многие до сих пор продолжают это делать. За неполных три года общения с аудиторией БГБ я приобрел бесценный палеоидеологический опыт, лично познакомившись с целым рядом, казалось бы, вымерших модельных форм жизни. Например, еще в этом году кто-то усиленно агитировал меня за то, что от презренного интеллекта надо отречься в пользу некоего «духа». Эта таинственная метафизическая инстанция должна была неминуемо привести нас к выведению высокодуховных и рьяных homo non-sapiens. На самом деле – это самый обыкновенный древний мистицизм, многократно доказавший свою несостоятельность в истории человечества. Я лично неоднократно пребывал в т.н. состояниях «единения с Богом», которые так высоко ценятся в этих кругах. Приход в голову самой обыкновенной мысли посредством инсайта я бы ни за что на это не променял. Плевок в сторону своих настоящих предков, сделавших ставку на этот самый разум, (в отличие от былинных Адамов, Ноев, Атлантов, инопланетян и т.п.) моим собеседником никак логически не обосновывался, причем не без обоснования — ведь разуму доверять нельзя! Это мне сильно напоминает популярную в прошлом веке философскую шутку – докажите существование разумности. Смеяться надо вот где – «докажите» предполагает «разумность», которую и надлежало продемонстрировать.

Отдельный гигантский класс паразитных ментальных моделей составляют особи начальной фазы развития. Конечно же, далеко не все из них, а только те, которые не желают работать над собой и расти к интеллектуальным высотам. Эти фокусницы жульнически заранее заготовили в потайных складках своих юбок ответы на абсолютно все вопросы, которые им можно задать. Тем самым они предлагают псевдо-решения наших проблем, которые не предоставляют ровным счетом никакой конструктивной информации. Что толку от того, если я истолкую произвольное событие посредством Божией воли?! Или вот еще – относительно новый мем интенсивно размножается вирусной заразой в многострадальной России, под названием симуляционизм. По существу, это аналог вышеупомянутых демонических мозгов-в-кастрюле, который утверждает, что весь наш мир – игра, компьютерная симуляция. Однако в простонародном использовании эта модель моментально превращается в генератор объяснений самых разнообразных феноменов. В принципе любое «почему» встречается посредством «по воле демиургов (могучих программистов)». И провожается тем самым экспресс-методом в небытие, а ведь новорожденная модель могла бы жить и развиваться! Обратите внимание на сходство в поведении этих моделей с их скептическими соратницами. Они тоже продают «нет» реальному развитию моделей. Работая в режиме затычек-заглушек, они тоже вывешивают над всеми уходящими вдаль ходами пещеры неведения Платона грозные запреты: «Любознательным вход воспрещен!»

Нет ли суда на все эти «нет»?! Пусть мы не можем строго доказать неадекватность основных претензий скептицизма. Пусть нам надлежит всю жизнь прозябать в одной коммуналке стенка к стенке с сомнением в истинности наших базовых истин. Не можем ли мы подвергнуть эти ментальные модели осуждению на чисто моральных основаниях?! Не удивляйтесь – по моим шпионским данным в мире моделей эпистемология (теория знаний) непосредственно граничит с этикой. Причем одновременно в нескольких местах – на Востоке, сверху и в самой мякоти в серединке. Как так получилось? Тяга к знаниям сделала из обезьяны человека. По некоторым оценкам самобытных теорий – это самое ценное, что у нас есть. С их помощью мы реплицируем их же в себе подобных с дипломами или без, производим айфоны или атомные бомбы, группируемся в церкви или шайки, летим к удивительным звездам или в житейскую трубу. Коль скоро это так, то и обращаться с ними надлежит бережно, с любовью. Исторически эпистемология во многом возникла из желания дать нормативные рекомендации желающим обрести знания – т.е. советы о том, как себя правильно вести. По сей причине мы в полном праве выразить общественное «кю» неправильным ментальным моделям. Мы категорически не согласны на то, чтобы они блокировали развитие наших знаний. Что касается нас самих, то обычная отмазка обыкновенных людей в том, что они прикрываются малой значимостью собственной персоны для науки. Поэтому им якобы разрешено то, что не дозволено ученым. Условный обыватель обитает в условном изме, утверждая, что тем самым всего лишь занимается гимнастикой для ума. Нет, друзья мои, это — глушитель для вибраций мозга, это – песок для забивания извилин, это – интеллектуальное самоубийство, это — эпистемологическая безответственность. Каждая мини-транзакция нашей веры вносит микро-вклад в благосостояние тех или иных ментальных сущностей. Так давайте все же судить модели праведно! Давайте верить в меру!

Мы наш, мы новый суд устроим

И к знанью путь проложим с боем

Мы достаточно побродили вокруг да около моделей эпистемологии, пришло время проникнуть в самую сердцевину. Любая теория должна прежде всего определиться по поводу предмета, которым занимается. Так что же такое знания? Кто знает, пошевелите соответствующей извилиной. А теперь дайте ей отдохнуть, поскольку через неделю ей придется серьезно поработать. Знания о знаниях совершенно бесплатно раздает Блог Георгия Борского.

Модели, предложенные в целях концептуализации исторических событий и оценки деятельности исторических личностей, являются интеллектуальной собственностью автора и могут отличаться от общепринятой трактовки.

В предыдущей статье мы (точнее, теория моделей – в дальнейшем ТМ) определились с метафизической мебелью внешнего по отношению к нам мира. На роль кирпичиков бытия мы выбрали т.н. «живые модели» — зацикленные вычислительные процессы, самым возмутительным образом работающие в подвешенном состоянии, безо всяких компьютеров под ногами. Сегодня для начала нам предстоит обставить другую квартиру — сознания внутри нашей головы. Выбор ТМ не покажется странным старожилам БГБ – это так называемая ментальная разновидность все тех же моделей. В чем их отличие от «живых» сородичей? В самом малом – они не воткнуты в розетку. Только когда через них проходит ток логического анализа, они воскресают — на то короткое время, которое мы уделяем размышлениям. Эта патентная заявка ТМ — достаточно рискованное, не самое распространенное в философском ландшафте утверждение. Большинство мыслителей до сих пор полагает, что ментальными атомами для нас являются пропозиции, образующие своими сгустками практически всю прочую когнитивную флору и фауну. Для ТМ же они – суть информационные ошметки, намеренно мелко нашинкованные нами из более крупных структурных образований в целях организации взаимовыгодного языкового взаимообмена моделями. В рамках эпистемологии нас интересуют прежде всего прочные знания, в отличие от просто верований или мнений. И в том, и другом случае под оными понимается привилегированное сословие внутри всего множества пропозиций или ментальных моделей. Здесь «или» используется в исключающем смысле, посему поневоле придется выбирать. Где же истина?!

В пользу модели ТМ с относительно недавних пор все громче подает свой голос ряд эмпирических дисциплин – прежде всего психология и нейрофизиология. На эту тему я постараюсь написать в будущем пару отдельных статей, а сегодня давайте посмотрим, что удается нарыть исключительно чистым разумом кабинетных ученых. Еще в далекой древности необыкновенно мудрые философы обратили внимание на обыкновенное житейское соображение, что одни и те же слова полностью меняют свое значение в зависимости от того контекста, в котором находятся. Например, мы можем любить свиной хрящик, женщину, Бога или идею, в каждом случае подразумевая под этим понятием разные эмоции или поведение. Другой хрестоматийный пример: «она дала ему ключ, и он открыл дверь». Очевидная интерпретация этой фразы покоится на толстом модельном слое невысказанных представлений о мире. Робот с гигантской мусорной кучей отдельных записей в базе данных может ее «понять» совсем не так, как мы с Вами — ее семантика недоопределена. Мы неявно предполагаем, что ключ вставили в замочную скважину, а не пробили в двери с его помощью дырку как топором. Или что он был полюбовно передан из рук в руки, а не брошен по-бейсбольному. Или мы можем даже сразу выдвинуть несколько рискованную гипотезу, что дама хорошо знакома с кавалером. Коль скоро наш разговор упрямо возвращается к теме любви, то несложно обнаружить изрядную долю горькой правды и в высказывании Франсуа де Ларошфуко о главной усладе современной жизни: «Люди не влюблялись бы, если бы никогда не слышали рассказов о любви». Она в том, что эта замечательная игра строится по образу и подобию моделей, почерпнутых нами из книг или фильмов. Известный нам с прошлых статей Джон Серл величает этот забавный феномен «фоном». Моя собственная генеалогия его модели восходит по крайней мере к средневековому схоласту Жану Буридану и проходит через таких титанов мысли, как Дэвид Юм, Фридрих Ницше и Людвиг Витгенштейн. Под ее обширную крышу можно разместить и подсознательные функции нашего организма, коих тоже немало. Например, Ноам Хомский, описывая свою Универсальную Грамматику, утверждал, что ребенок в состоянии выучить естественные языки только потому, что тот уже обладает врожденными правилами для их разбора. Схожую позицию занимал американский философ Джерри Фодор, аргументируя в пользу наличия у нас встроенного модуля анализа Языка Мышления (LOT).

Возвращаясь к хорошо осознанному, достоверно известно, что многие чисто логические парадоксы, будучи пересажены на модельную почву, теряют львиную долю своего яда и превращаются в законопослушную мирную поросль. Разберем, скажем, знаменитое «Я – лжец». Если видеть за этим утверждением ровно одну пропозицию, то приходится пускаться в различные ухищрения, дабы избежать краха традиционной логики. Она и ложна, и истинна одновременно (если человек лжец, то все его высказывания, включая данное, ложны, но тогда он говорит правду, и т.д. – т.е. этот поп любил собаку). Давайте теперь пририсуем модельный фон и посмотрим, как именно мы приходим к этому противоречию. Мы сначала воображаем себе некоего человека, который нечто говорит. Потом то, что он производит вышеприведенное вранье. Только после этого мы приступаем к изучению полученной модели. Но из нее элементарным анализом мы в состоянии нацедить две пропозиции, несовместимые друг с другом. В результате нам просто не удается построить адекватную ментальную модель, соответствующую этому предложению. Аналогичный пустой результат дает, например, модельный разбор фразы «Это — квадратный круг» — здесь тоже конфликтуют взаимоисключающие понятия. Итак, похоже, что любая изреченная нами мысль транслируется в процессе ее восприятия в семантическую структуру – ментальную модель, причем иногда этот процесс заканчивается неудачей. А сейчас мне самое время, пусть и не очень плавно, перейти собственно к теме сегодняшней статьи — скептицизму. Основной тезис различных разновидностей последнего можно сформулировать в наших терминах так – построение адекватных моделей (т.е. знаний) из наших сенсорных ощущений невозможно в принципе. Иными словами этих менталок, мы проживаем в эпистемологической пустыне. Исход из нее – наша задача на сегодня.

Если до сих пор мы вяло отмахивались от настырных скептических укусов, то сейчас постараемся осуществить решительный контрудар. Первым у нас слово получит современник и оппонент Дэвида Юма (тоже подвергавшего категорическому сомнению ряд самоочевидных истин) Томас Рид: «Разум, говорит скептик, суть единственный судья истины, и ты должен отбросить всякое мнение и верование, которое не основано на нем. Почему, сэр, я должен верить в способности разума больше, чем в перцепцию; они оба доставлены из одного магазина и сделаны тем же самым ремесленником; и если он продает мне одну фальшивку, что мешает ему подсунуть мне другую?» Помимо этого, он заметил, что наши ощущения тоже стоит ранжировать по степени достоверности. Заметим, что этот аргумент может быть использован против разных типов скептицизма – как «знание ни на чем не основано» (назовем этого типа «Пирроновским»), так и «сенсорная информация обманывает» (а этого «Академическим»). И на самом деле, знания о мире являются вполне продаваемым валовым внутренним продуктом наших органов чувств, когда те надежно функционируют в нормальных естественных условиях. Почему тогда мы должны доверять им меньше, чем каким-то мудрствованиям лукавых философов?! И на самом деле, пусть у нас нет стопроцентной уверенности в истинности снимаемых с датчиков нашего тела показаний, может быть и 99% для всех практических целей достаточно?! Схожее по духу «доказательство» реальности внешнего мира в свое время предъявил английский философ Джордж Мур, когда, апеллируя к здравому смыслу, просто поднял две руки к своим глазам. Отсюда немедленно следует, — заявил он, — что вокруг нас находятся какие-то вещи, с которыми мы запросто можем столкнуться. Другими словами, из демонстрации объектов в пространстве следует их наличие. Удалось ли тем самым погасить скандал в философии (о невозможности доказательства существования внешнего мира), на наличие которого горько сетовал еще знаменитый Иммануил Кант?!

Это были безусловно весьма веские доводы в пользу реализма, но до статуса строгого дедуктивного обоснования они, конечно же, не дотягивают. Условный Беркли согласился бы с Муром о появлении в сознании идеи двух рук, поднятых к глазам. Но он бы утверждал, что отсюда никак не следует, что в мире существует что-либо помимо этой самой идеи. Похоже, что оба подхода никак не помогают разрешить проблему Декарта (окрестим ее «Демонической»). Поразить последнюю метким логическим ударом нацелился как-то при случае другой уже знакомый нам вольный стрелок — Хилари Патнэм. Пусть некий гипотетический персонаж Матрицы лелеет мысль о том, что является мозгами-в-кастрюле. В силу самого предположения эта пропозиция истинна. Однако она одновременно ложна, поскольку не опирается ни на одно проверяемое понятие. Гипотеза опровергнута, QED? Я здесь привел резко сокращенную версию философских хитросплетений, в лабиринтах которых неподготовленный читатель может запросто заблудиться. Увы, аргумент не работает, в чем нетрудно убедиться, хотя бы инвертировав изначальный тезис на диаметрально противоположный – он и его истинность «докажет» в те же два счета. Другой расхожий способ борьбы со скептицизмом – апелляция к науке. Коль скоро столько разных моделей многочисленных ученых сошлись к единому описанию мира, то оно ведь не может быть ошибочным?! Увы, «описание мира» неявно предполагает его наличие, что с потрохами выдает округлые очертания этой не в меру раскормленной модели. Тем не менее некое рациональное зерно в этом подходе есть. Именно тот факт, что многие независимые наблюдатели соглашаются в описании внешних по отношению к ним предметам, явно свидетельствует в пользу их внешнего по отношению к ним существования. Более адекватную, на мой взгляд, попытку починить этот последний аргумент предпринял Джон Серл, активно используя свой вышеупомянутый «фон». Мы бы в принципе не могли понять друг друга, — не без оснований заявлял он, — если бы наш фоновый модельный ряд не был синхронизирован. Значит, по крайней мере, все люди обитают в похожем мире ментальных моделей, причем настолько базовых, что им не учат ни родители, ни в школе. Как объяснить это удивительное совпадение? Если исключить вмешательство сверхъестественных сил, то только тем, что эти менталки моделируют одну и ту же внешнюю реальность. Это рассуждение, конечно же, тоже не претендует на математическую строгость, однако обладает существенной убедительной силой. Нам важно отметить в нем две особенности. Во-первых, оно достигает успеха за счет отказа от постулирования наличия «вещей» в «пространстве». Но может быть, это и не нужно, ведь реализм в торговых центрах БГБ можно приобрести без нагрузки в виде материализма?! Во-вторых, исход из бесплодных пустынь скептицизма был произведен исключительно благодаря обетованному миру моделей…

Итак, сегодня мы попытались дистанцироваться от пустынных моделей скептиков. Возможно, мы даже достигли некоторых успехов в выбранном направлении. Развить очень хочется. Нет ли другого способа указать предателям науки и истины на свое истинное место? Да и нет – в Блоге Георгия Борского.

Примечание: Модели, предложенные в целях концептуализации исторических событий и оценки деятельности исторических личностей, являются интеллектуальной собственностью автора и могут отличаться от общепринятой трактовки.