№260 Его Сатанейшейство

Гильдебранд чувствовал, когда близкие люди обращались к нему в мыслях. Всегда. Еще задолго до того, как стал Папой Григорием, влиятельным кардиналом, даже молодым монахом. Хвала Господу, его душа была создана такой тонкой, что ощущала прикосновение других. Да, он знал, что это знак благоволения небес. И великой миссии. Но он не любил этого. Потому что у него от этого часто болела голова. И еще потому, что это отвлекало его. От чего? От общения. С кем? Со Всевышним, конечно же. Вот и сейчас – он не слышал и не видел, но знал, что кто-то сзади него вошел в залу. Должно быть, челядь. Со вздохом закрыл тяжелую, деревянную, сжатую тисненым серебром, обложку священной книги, которую читал.

— Это ты, Арлотто?

— Я, Ваше Святейшество! По поручению графини. Нижайше просит аудиенции.

— Матильда? Вот как? Нижайше? Просит? Аудиенции? Должно быть, снова хочет просить за своего кузена. А что, тот, все как впредь — стоит пред вратами?

— Стоит, нечестивец – уж третий день пошел. Босиком на снегу. Не трапезничает. Порой встает на колени и молится. И дитятко его с женою рядом – тоже во власянице с нагими главами.

— Пускай. Наказ прежний – не пущать. А графине передай – поелику она в Каноссе хозяйка, а я – гость ее, то вольна входить в любые покои замка в любое время.

Ну, что за женщина! – помыслил он. Зело млада и красна – сосуд греховный. Ан соизволил Господь заполнить его священным миро благочестия. Да, злые языки все оболгут. Но Бог свидетель — она лишь прилежная ученица для меня, ее духовного пастыря.

— Дочь моя! Зачем присылала своего холопа? Ты же знаешь, что я всегда рад лицезреть тебя! А, и Гуго Клюнийский с тобой? Догадываюсь — будет выгораживать своего крестника…

— Да, это я. Не за сына моего, а за Божией милостью императора Священной Римской Империи Генриха IV-го радею. Позволь мне спокойно провести старость за стенами своего аббатства – верни людям их законного властелина, мир и закон народу христианскому. Разве ты не узрел еще глубину его раскаяния? Тогда выгляни в окно.

— Окстись, досточтимый! Ты же знаешь, что этот юноша негодный сотворил. Он посмел ослушаться моих булл. Ослушаться меня, Викария Христа на Земле! Истину глаголил Блаженный Августин — лишь тот, кто смиряется со своим местом в Божественной Цепи Бытия, может быть допущен в Град Небесный.

— Он действовал так, как и его предки, делал то, что позволял обычай. Вспомни, как командовал в Риме его собственный отец, богобоязненный Генрих III-й.

— В Писании сказано – В Начале Было Слово, а не обычай. Христианам надлежит жить по божественным, а не светским законам. Оные писал враг рода человеческого!

— Посеешь презрение к земным законам — чем усмирять чернь? Бунт и смуту пожнешь.

— Чернь?! Но эти Pauperes Christi, эта беднота, эти униженные и оскорбленные – они ведь и есть те нищие духом, что унаследуют Царство Небесное! Ненавижу властителей бренного мира сего! Кто не знает, что короли и правители произошли из безбожников, которые взяли на себя — по слепой жадности — право сделаться поводырями других людей, равных себе, посредством гордыни, насилия, обмана, убийства и почти всех прочих типов преступлений? Конечно же, это Дьявол двигал ими. Из них и явится Антихрист!

Григорий сжал кулаки, к лицу его прилила кровь, глаза сверкали огнем, смотреть на него в ярости было страшно. И тут Гуго вспомнил, как Петр Дамиани полушутя называл его Sanctum Satanum – Святой Сатана. Его Сатанейшество так истово верил в то, что говорил – не стоило и пытаться его переубедить.

— Ты так не любишь светских владык, но сам направляешься в Аугсбург, чтобы бароны вероломно избрали себе нового императора…

— Если они не могут без этого, то пусть забавляются, как умеют. Любой другой будет лучше этого наглого мальчишки. Решил, что окончательно разгромил саксонцев и распоясался. Посмел вмешаться в назначение епископа, и не где-нибудь, а в Милане! А помнишь, как ответил он на мой ультиматум?! Объявил себя ставленником Всевышнего, а меня назвал лже-монахом, узурпатором апостольского трона, и, страшно сказать … проклял навеки! Когда его пасквиль зачитали в Вечном городе, возмутились все — от кардиналов до последнего нищего! И разве не справедливо, что кара Господня постигла его?

— Твои легаты премного помогли Всемогущему, распространяя вести о его отлучении среди мятежных вассалов. Их предательство стало называться священной войной. А потом рассеялось ополчение с церковных земель – добрая половина войска.

— Провидение Господне нередко руцеми человеческими творится – ужели сие таинство тебе неведомо?

Аббат вспомнил свой вещий сон, в котором ему явился Виллем Фламенский, епископ Утрехта. Терзаемый адским пламенем, тот жалко стонал: «Я умер». Единственный из всех церковных сановников поддержал он тогда императора в борьбе за инвеституру, разоблачая лже-монаха Гильдебранда. И что же? В его кафедральный собор ударила молния, а через месяц он сам скончался. Кара Божия… Но почему живет и здравствует другой отлученный Папой Григорием — Роберт Гвискар, настоящий еретик и разбойник?!

— Нет единого императора – быть на имперских землях раздору. Подумай, в интересах ли Рима надеяться на милость свирепых норманнов?! Не разумнее ли иметь сильного союзника, способного их укротить?!

Григорий задумался. Ох, уж эта политика, вечные пляски на острие меча. Двух мечей…

— На милость надеюсь не норманнскую, но божественную. Господь не даст в обиду святую Церковь – невесту свою возлюбленную. Сначала Тоскана, за ней придет черед Апулии, а потом и весь христианский мир покорится воле Его… Смотри, какой верной опорой своей сделал Всевышний графиню!

Сказав это, он учтиво поклонился в сторону Матильды, до сих пор смиренно наблюдавшей за беседой двух могущественнейших владык христианского мира.

— О, отче святой, почто испытываешь меня? Я – лишь ничтожная и преданная рабыня Божия. Позволь мне только одно слово молвить.

Получив от Григория согласие кивком головы, она истово перекрестилась, продолжая со слезами на глазах и дрожью в голосе…

— Я все это время горячо молилась … молилась … Деве Марии молилась… Днем и ночью… И вот, сегодня, еще до заутрени, на меня, недостойную, снизошло Откровение…

Ее хрупкое сопрано внезапно окрепло, и она произнесла — нараспев и чуть покачиваясь в такт всем телом: «Не кто силен, тот и прав, а тот силен, кто прав. Прав пред очами Господа. Кающийся император у ворот Каноссы – уже триумф церкви, память о котором пребудет в веках. Нынче — время для милосердия, ибо даже врагов своих надлежит прощать».

И тонкая душа Гильдебранда подалась и рухнула под ее могучим напором. И жаром ее сердца растаял сатанинской лед его гордыни. И вот уже изможденный постом грешник припадает губами к перстам Папы. И вот он принимает Святое Причастие. И вот, проявляя словами Петра Дамиани «излишнюю деликатность» за обеденным столом, не берет снедь руками, а тыкает в нее новомодной вилкой под неодобрительные взгляды окружающих прелатов…

Примерно так могла протекать самая знаменитая дуэль двух мечей (церковного и светского) нашего двуглавого дракона. Прошло немного времени, и Григорий VII-й с сожалением вспоминал о происшедшем. Его банально перехитрили, ибо поцелуй оказался Иудиным. Получивший передышку император, собрав силы, вихрем обрушился на своих врагов. Стоило ему почувствовать себя увереннее, как он позабыл о своем покаянии и обещаниях, возродив старую политику неподчинения папскому диктату. Не помогло и новое отлучение. Торжественное мрачное пророчество обещало христопродавцу смерть в течение одного года. Однако, по непонятной причине, в этот раз небеса вышли из подчинения апостольского престола. Вместо того, чтобы гневно обрушиться на провинившегося, они почему-то устранили главного конкурента Генриха на имперский престол – Рудольфа Швабского. Тот умер от заражения крови после того, как в сражении ему отрубили правую руку – символично ту самую, которой он когда-то подписывал присягу верности вассала. Последовавшая победа была делом несложной техники. После долгой осады пал Вечный Город, и вмешавшиеся норманны только усугубили положение понтифика. Грабежи, пожары и насилия полностью восстановили против него все население. Он умер на чужбине. Последними его словами были – «я любил справедливость и ненавидел грех – посему умираю в ссылке». В его мире его ментальных моделей воцарился Антихрист. Но жизнь Его Сатанейшества не прошла зря. Он доказал, что не кто силен, тот и прав, а тот силен, кто прав. Прав пред очами человечества…

Это было далеко не последнее столкновение двух мечей, по мнению западных теологов, предреченное еще в Евангелии от Луки. Но уже описанные нами сегодня события могли бы дать исчерпывающий ответ на знаменитый сталинский вопрос о числе дивизий в распоряжении Папы Римского. В этой партии получилась боевая ничья. Проиграли оба — Германия осталась раздробленной, Рим – ослабленным. Однако в обоих партиях, церковной и светской, все же нашлись настоящие победители. Блог Георгия Борского отправляется на остров везения.

Модели, предложенные в целях концептуализации исторических событий и оценки деятельности исторических личностей, являются интеллектуальной собственностью автора и могут отличаться от общепринятой трактовки.