№83 Модель зла

Ду ю спик чинглиш? Вы no speak все диалекты americano? Научить за нехваткой блогового времени и текстового пространства не возьмусь. Но с некоторыми забавными особенностями этого популярного в среде наших китайских товарищей наречия с удовольствием познакомлю. Лично мне самыми потешными кажутся каскады модальных глаголов. Например, must need – в дословном переводе «должно нужно», а в семантическом что-то типа «очень хочется». Или вот еще более загадочная и длинная гирлянда слов, в которой запутается любой гордый обладатель сертификатов Кембриджа или TOEFL-а – must need should can. Представьте себе, и в ней можно обнаружить смысл. По крайней мере, в определенном контексте и с моей помощью. А вот зато в руглише любой из вас даст мне сто очков вперед. Я как-то относительно недавно посетил страну предков в интересном качестве интуриста. Не то, чтобы я не понимал новомодные импортные вкрапления — догадаться совсем несложно. Но мой язык, воспитанный в великих и могучих традициях, просто не поворачивался так коверкать несчастный английский. Вот и сейчас мне приходится делать над собой усилие, чтобы написать, скажем, «апельсиновый фреш». Я, в принципе, приветствую почти любое развитие, в том числе нашей лингвистической базы. Нет ничего крамольного в появлении неологизмов. Но почему, например, не «свеж»? Это что, был феномен исключительно западной культуры, для которого не нашлось никаких отечественных аналогов? Уверяю вас, что даже в стародавние советские времена мы тоже выжимали из фруктов сок, пусть и не при помощи хитрых современных аппаратов. Ну, да ладно, хватит брюзжать, пора строить семантический мостик к занимающей нас философии религии. Обратим внимание на позитивную сторону этого процесса словообразования – превращение прилагательных в существительные. Бестолковые обитатели Британских островов и заокеанских рейхов и не догадались пойти по столь прогрессивному пути…

Но что же я нашел в нем особо хорошего? Разве это не тот самый процесс, который номиналисты-эмпиристы с некоторым презрением величают «реификацией»? Корень данной конкретной иностранщины в той самой вещи (на латыни res), что использована в названии моей книги De Rebus. По-нашему ее можно было бы назвать «овеществлением». Это когда из «чудесная картина», «пригожая девушка» или «красивая жизнь» перегонкой через фильтр абстракции получается «красота». Но вовсе не обязательно получившейся ментальной сущности предоставлять жилплощадь на платоновских небесах. Ее вполне можно разместить в обыкновенных извилинах у нас в голове. Тогда и красоте никакой онтологический паспорт не нужен. Вполне достаточно вообразить ее себе в виде некоего алгоритма, который вычисляет себе определенную общность в самых разных индивидуальных явлениях природы. Поначалу это всего лишь подсознательная нейронная сеть, ловко, но неуловимо как отлавливающая в сенсорном хаосе тончайшие оттенки релевантного для нас смысла. Она сама становится для нас объектом изучения в тот момент, когда мы ее «овеществляем». И тогда мы можем заинтересоваться «а что это такое?», развивая тем самым свои модели. Но разве нельзя спросить «что означает быть красивым», избегая существительных? Конечно же, можно, но реифицированные елки значительно естественнее обвешивать прилагательными, словно игрушками. Уместными становятся вопросы «Что такое истинная красота?» или «Что понимается под Высшей Красотой?». И они ферментируют расщепление единых понятий на все более элементарные атомарные составляющие. Варясь в этом питательном растворе, булькает и набухает наша база знаний. Скажем, памятуя о том, что второй свежести не бывает, «апельсиновый фреш» может запросто породить новые понятия — «фриз» или «несвеж».

Сегодня, впрочем, у нас речь пойдет о другой, оборотной и уродливой стороне нашего бытия. Зло – типичное прилагательное, сделавшее карьеру существительного. И несложно убедиться в том, что это пошло ему на пользу. Анализируя сие абстрактное понятие, люди постепенно установили, что зло злу рознь. На поверхности Земли лежит критерий сортировки по источнику его происхождения. Machina mundi тарахтит себе, не обращая никакого внимания на крошечных козявок, прячущихся в щелочках своих хижин на самом краю галактического диска. Несчастья, вызванные причинами типа наводнений или засухи, глобальных потеплений или заморозков, извержений или землетрясений, образуют один широкий класс событий — физических. Его дополняют биологические когти и клыки меньших наших братьев, а также некоторые излишества взаимной любви друг к другу – одним словом, дарвинистская и социальная борьба за существование (она же «моральное зло»). Столь же очевидна классификация по масштабу несчастья. «Опять наши проиграли!» является всего лишь типичным подведением итогов той или иной игры с нулевой суммой. Импортозасорение языка тоже принадлежит к категории безобидных шалостей. Да простит меня мессир Воланд, но и нефреш в общепите не заслуживает чрезмерно жестокого наказания. Разве все это можно сравнить по величине с вопиющими преступлениями против человечества от рук каких-нибудь убийц или маньяков? Классическим описанием, гуляющим по философским учебникам, является рассказ Ивана Федоровича брату Алеше о зело злых бесчинствах турок и черкесов в Болгарии. Если верить этическим моделям т.н. утилитаризма-консеквенциализма, то количество зла можно даже достаточно точно оцифровать. Например, заявить, что смерть пяти человек от неуправляемой вагонетки ровно в пять раз хуже одной раздавленной жертвы. Короче говоря, люди по вполне понятным причинам большие эксперты в этих вопросах и имеют достаточно развитую ментальную модель зла. Наша текущая миссия в том, чтобы выяснить, как она согласуется с ортодоксальными представлениями о Всевышнем.

И сия задача – с большим запасом самая злая головная боль монотеистических моделей. Исторически именно она вызывала бурные теологические прения и трения. И рискну предположить, что именно она во все времена составляла основную статистическую графу ухода искренне верующих из церкви. Отчего так? На бытовом уровне трудно восславлять благого Творца, когда твой ни в чем неповинный ребенок в жутких мучениях умирает в младенчестве. За какие именно «грехи ваши»?! Но не надо быть и профессиональным логиком, чтобы осмыслить элементарный силлогизм, приписываемый еще Эпикуру (я привожу его в редакции Дэвида Юма): “[Бог] желает предотвратить зло, но не может? Тогда он не всесилен. Он может, но не желает? Тогда он злой. Значит, он может и желает? Тогда откуда приходит зло?”. А вот другой его пассаж на ту же тему: «Почему в мире есть зло? Определенно неслучайно. Значит, от некоторой причины. По намерению бога? Но он совершенно благой. Супротив его желания? Но он всемогущий. Ничто не может потрясти основательность этого рассуждения, столь краткого, столь ясного, столь решающего». Другими словами, комбинация предикатов Бога Всесильный (все может), Всеведущий (все знает о происходящем) и Всемилостивый (желает добра) конфликтует с эмпирическим фактом не просто наличия, но изобилия зла в бренном мире. Конечно же, существует несчетное количество способов отмидрашиться от этой проблемы. Давайте сразу отметем некоторые из них за малой философской адекватностью. «Неисповедимы пути Господни» — суть просто немедленная сдача эпистемологической партии. Популярен другой подход, даже не реификация, а ипостасизация «зла» – т.е. не просто овеществление, а одушевление этого существительного. Не только разруха, но и зло – этакая старуха Шапокляк, и имя сей модели Сатана. В тех же «Карамазовых» Иван полагает, что «если дьявол не существует…, то создал он [человек] его по своему образу и подобию». И в самом деле, это наиболее правдоподобная версия происхождения данной модели. Важно понимать, что это очевидный шаг в сторону дуализма типа манихейства или даже язычества, основное достоинство которых против монотеизма состоит именно в том, что они лучше описывают окружающую нас неблаговидную действительность и даже успешно «объясняют» ее в терминах перманентной борьбы сил света и тьмы.

Можно было бы еще занять наблюдательную позицию где-нибудь в районе Альфа Центавра и вообще отрицать самое наличие зла. Однако этот своеобразный этический нигилизм, вполне уместный в некоторых восточных религиях, совершенно не совместим с древнеиудейским мировосприятием. Бог для них был средством для достижения благополучия в этой жизни, здесь и сейчас. И они долго ломали себе голову над происхождением некоторых фортелей Фортуны – мы можем проследить за этим процессом, например, в книге Иова. Загробная справедливость в раю или аду (равно как и мессианизм) – ментальный плод их более поздних душевных исканий. Историки не без оснований полагают, что эти модели возникли и оформились в результате осмысления страданий т.н. истинных праведников в эпоху гонений Антиоха Эпифана. Господь Торы был законодателем, явным образом постулировавшим, что такое хорошо и что такое плохо. Замученные насмерть евреи, отказывавшиеся от богомерзкой свинины под штыками идолопоклонников-эллинов, могли быть только павшими героями. Модельные отпрыски иудаизма, христианство и ислам, полностью унаследовали фамильные черты. Невозможно убедить православного, что разрушение святого храма – пустяки и дело житейское. Аналогично, для мусульманина очевидным преступлением станет любое надругательство над Кораном. Другими словами, монотеистические модели практически обязаны признать истинность самого слабого звена вышеприведенных рассуждений — эмпирическую посылку «в мире существует зло». Их задача поженить-таки невинного Бога со все-все-все предикатами на модели зла и в самом деле непроста. Бесполезно просто твердить must need should can. Так дешево Всевышний ее не полюбит.

Впрочем, сказывают, что возможна и такая партия. И даже не единым путем. Но каким образом удается слабым людям защитить могучего Господа от нападок безбожных критиков? Как им удается превратить зло в добро? Апельсиновый фриз в нектар и амброзию? И наш бракованный мир – в самый прекрасный из всех возможных? Модели вступают в незаконный брак – только в Блоге Георгия Борского.

Модели, предложенные в целях концептуализации исторических событий и оценки деятельности исторических личностей, являются интеллектуальной собственностью автора и могут отличаться от общепринятой трактовки.