№87 Скованный пятью цепями

Вам в школе когда-нибудь объясняли, что такое объяснение? Рискну предположить, что сей важный вопрос остался за бортом самых лучших учебников. Я бы очень хотел восполнить этот пробел в общем образовании россиян. Но, увы, и современная аналитическая философия тоже буксует в попытках анализа семантики этого слова – рефлективный эквилибриум до сих пор не достигнут, даже узкий, не говоря уже о широком. И, в самом деле, похоже, что это очередное семейно-кластерное понятие, столь естественно встречающееся в естественных языках, великих и могучих, или всех прочих, обыкновенных. Мы уже многократно встречались с особями этого вида на берегах рек ИМ и СОФИН астероида БГБ – это истина и доказательство, знания и свобода воли, Бог и любовь… Поэтому вас не должно удивлять, что и объяснение тоже объяснению рознь. Другими словами, эту одиночную модель давно стоило бы заставить породить по меньшей мере десяток ментальных детишек. Посудите сами. Когда мы пишем объяснительную записку, то пытаемся избежать наказания. А когда выносим судебный приговор, то пытаемся объяснить миру в чем именно провинился преступник. Балет планет мы объясняем воздействием ньютоновских сил, изменяющих параметры их кинетического состояния в прошлом, а наличие полезных адаптаций у эволюционирующих организмов удобнее всего приписать их пользе для жизни в будущем. Мы можем назвать объяснением и четкое доказательство теоремы в математике, и аморфное «по воле Господа» в бытовых вопросах. Если все-таки попробовать найти нечто общее у всех этих различных типов ментальных движений, то я предлагаю на эту роль «модельный вывод». Пусть не во всех, но, по крайней мере, во многих случаях речь идет о нахождении пути к искомому ментальному образу из известных нам граничных условий. Это типичный комбинаторный поиск, который обычно производит в результате тот или иной нарратив – последовательность «ходов», т.е. элементарных преобразований начальной «позиции» в конечную. В корыстных целях оправдания названия сегодняшней статьи я желал бы назвать их «цепью».

Как это ни странно, вышеизложенное вступление имеет некоторое, пусть и не самое прямое, отношение к философии религии вообще и доказательствам существования Всевышнего в частности. Последними мы как раз в последнее время занимаемся. Разобранный нами ранее онтологический аргумент принадлежал к категории рассуждений априори, т.е. тех, которые не опираются в своих посылках на какие-нибудь феномены нашего бренного мира. А вот семейство других, т.н. космологических доказательств, как раз зависит от наблюдений за космосом, т.е. относится к подвиду выводов апостериори. Типичным для них является обнаружение некоторых особенностей окружающей нас внешней реальности, а затем построение длинной цепочки объяснения их происхождения, в далеком и высоком пределе которых предполагается локализация сенсорно нерегистрируемого Всевышнего. Не будем априори насмехаться над наивностью наших религиозных предков, но постараемся проникнуть в недра их ментальных моделей, апостериори, к концу этого текста. Вспомним, как против великонаучного шовинизма нас предостерегал знаменитый Людвиг Витгенштейн: «Вся современная концепция мира основана на иллюзии того, что т.н. законы природы являются объяснениями естественных феноменов. Тем самым люди сегодня останавливаются на законах природы, воспринимая их как нечто неприкосновенное, в точности как Бог и Судьба трактовались в прошлом. И на самом деле оба правы и оба ошибаются: мнение древних яснее в том, что они имели общепринятую первооснову, в то время как современная система только пытается претендовать на то, что будто бы объясняет абсолютно все».

Исторически в естественной теологии космологические доказательства существования Бога, пожалуй, что имели статус повыше онтологических аргументов. Вероятно, самым объясняющим происхождение высокого рейтинга этого ментального явления является авторитет канонизированного католиками св. Фомы Аквинского. Он обнаружил и обустроил не один, а целых пять путей, ведущих в искомое Царство Небесное. И по структуре все они представляли собой построение логической цепи, простирающейся из малоизвестной нам Вселенной к еще хуже знакомому нам Всевышнему. Верный последователь Аристотеля, он с удовольствием воспользовался знаменитым рассуждением Стагирита – от движения. Для того, чтобы его понять, требуется усвоить минимум модельной терминологии перипатетиков. Под обобщенным движением понималось изменение предметом своего состояния — из т.н. потенциальности в т.н. актуальность. Например, дерево — потенциально горячее, т.е. оно может стать таковым актуально. Однако для практического осуществления этого перехода требуется нечто, уже обладающее определенным актуальным качеством. Это «нечто» — принципиально другой объект, в данном случае, скажем, огонь. Следовательно, всякому движимому объекту требуется сторонний движитель. Коль скоро это так, то, выстраивая длинную цепочку из незубчатых передач движения, мы неизбежно придем к недвижимой мебели Вселенной – ее метафизическому мотору, перводвижителю. Вот под ним-то все и подразумевают Бога, триумфально заключил знаменитый теоретик христианства.

Второе прославленное оружие из схоластического арсенала эффективно использовало весьма похожую для современного человека ментальную технологию – т.н. эффективную или производящую причину. Из всех четырех эта — именно та, что совпадает с нашим пониманием каузальности сейчас. Снова выстраивалась длинная цепь доминушек, в самом конце которой предполагалось наличие Божественного щелчка — первопричины. Для тех, кто еще помнит истории серии ИМ об Авиценне, особый интерес представляет третий путь – от бытьможности. Напомню, этот термин я ввел в философский репертуар БГБ для обозначения тех вещей, что могут как существовать, так и наоборот. Так вот, Фома верующий осмотрел космические окрестности и обнаружил вокруг себя исключительно сущности бытьможной категории. Далее он предположил ради противоречия, что в мире нет ничего помимо таких непостоянных созданий. Тогда было время, когда ничего не было, то есть абсолютно НИЧЕГО. Но с какой стати тогда что-то появилось? Абсурд, заключил он, и, значит, что-то существует с необходимостью. Но откуда это «что-то» получило свое существование? Мы снова получаем вложенную матрешку, теперь из необходимо сущих, в самой кочерыжке которой расположен тот, кто в состоянии не получать, но раздавать другим кванты существования. Что и требовалось доказать – Его все и называют Богом. Четвертая цепочка была построена на градациях серого в предикатах. Например, есть негодяи, плохие, хорошие и благородные люди. Но вся эта цепочка получает смысл только будучи упорядоченной и устремленной к идеально золотому максимуму. Скажите, как его зовут? Неправильно, не Буратино. Наконец, конечная, пятая остановка теологического экспресса покоилась на фундаменте т.н. конечной причины Аристотеля. Полагалось, что у всех предметов наличествует некая конечная цель. Для камня она состояла в воссоединении с землей, стрелу направлял стрелок, ну, а интеллектуальное создание человек – конечно же, держал равнение на Всеведущего Всевышнего…

Итак, в вышеприведенной ментальной модели Бог, по ортодоксальной монотеистической привычке, выполняет сразу несколько полезных функций. По известному однострочнику Георгия Борского, Он и Отец, и Творец, и на людях игрец. Это многостаночник, обеспечивающий бесперебойное вращение небесных сфер и прочие телодвижения мира становления. Это еще великий банкир, предоставляющий под невеликие проценты всем желающим кредиты существования. Это и дрессировщик, ведущий человечество к высотам морального совершенствования. Но насколько обосновано было решение приковать Всевышнего к нашей Вселенной аж пятью разными цепями? Сразу отбросим два последних пути Фомы Аквинского за потерянной в веках мотивацией. История говорит нам о том, что идеалы меняются вместе с обществом, а современная наука категорически не приемлет любые телеологические объяснения. Нас нынче мало интересуют и схоластические тонкости, распилившие первую пару аргументов надвое. К получившейся обобщенной и объединенной версии обычным возражением является то, что она постулирует конечную каузальную цепь в то время, как та вполне могла бы оказаться бездонной. Ошибочно было бы полагать, что древние мыслители этого не понимали. И сам Фома Аквинский, и другие средневековые теологи различали причины двух категорий — per se и per accidens. Парадигматический пример последней – Авраам, родивший Исаака, родивший Иакова. Этот ряд в определенном смысле случаен (Исаак запросто мог остаться холостяком), и в их понимании мог быть вечным. В контрасте с ним рука-палка-мяч представляла собой единый событийный корпус, стоявший на Божественных ногах. Их мир напоминал густой картезианский суп, который строго необходимо было подогревать и размешивать для того, чтобы он продолжал кипеть и булькать. Сейчас мы избавили Господа от нелегкой работы поварешкой при помощи первого закона Ньютона. Насколько он является адекватным и окончательным объяснением наблюдаемых нами естественных феноменов?! Оставлю вынести свое суждение по этому вопросу всем вновь скованным одной цепью — чтототеизма.

Вовремя забыть — это не забыть, это запланировать. Конечно же, я совершенно намеренно не прокомментировал срединный третий путь космологических доказательств Фомы Аквинского – от бытьможности. Он потребует от меня дополнительной статьи, а от вас дополнительного внимания, поскольку плотно соприкасается с философией всего сущего. Метафизика возвращается в Блог Георгия Борского…

Модели, предложенные в целях концептуализации исторических событий и оценки деятельности исторических личностей, являются интеллектуальной собственностью автора и могут отличаться от общепринятой трактовки.