№398. Неслыханная невидаль

То был замечательный человек — он любил ближних своих с интенсивностью в три с половиной пико-Иисуса. В ее надежде на лучшее будущее амплитуда неверия в возможность достижения своих целей в полтора раза превышала интенсивность соответствующего желания. Периметр основания их статистически усредненной пирамиды ценностей едва не достигал четырех констант Маслоу. Где это видано, где это слыхано?! Такие или, точнее, подобного рода высказывания вполне могли бы присутствовать в научном, а то и популярном дискурсе будущего века. Тех, кто посчитает последнее утверждение за пара-научную фантастику, попрошу обратить внимание на все возрастающее значение числовых рейтингов в нашей сегодняшней жизни. Давно уже никого не удивляет возможность оценки интеллектуальных способностей людей при помощи IQ-тестов. А ведь психологи имеют в своем распоряжении богатый арсенал других узкопрофильных вычислительных аппаратов, не всегда знакомых широкой публике – от детекторов бракованных браков до измерителей коэффициента профнепригодности. От них не отстают и еще более практичные экономисты, вооруженные современными статистическими методами и математическими моделями. Помимо определения таких банальных вещей, как ожидаемые цены на шампанское в следующем сезоне или степень кредитных рисков у банков, они повадились калькулировать уровень приемлемости рискованных транзакций у населения или вероятность криминального поведения среди молодежи. А трансгуманисты и вовсе сказывают, воображая, что предсказывают – не за горами те счастливые времена, когда в каждом организме обоснуется целая армия нано-полицейских, способных с высокой точностью следить за малейшими нюансами наших душевных движений.

Вопрос, таким образом, стоит уже давно не в том, можно ли такие фокусы эффективно реализовать, а в том, нужны ли они обществу или же их стоит опасаться? Кто-то увидит в моделях этой категории злоумышленниц, покушающихся на свободу личности. Другие с презрением отторгнут, как воровские, любые попытки ученых проникнуть в драгоценный внутренний мир человека. Третьи и вовсе не приемлют очередные нерекомендованные Божественным руководством пользователя дьявольские инновации. Отвечая многочисленным критикам чисел с самых отвлеченных философских позиций, сообщу, что по достоверным наблюдениям люди всегда проживали в аксиологическом мире. Хотим мы того или нет, постоянно оцениваем себя и других, разве что не точно, а приблизительно, на глазок, при этом зачастую необъективно, предвзято. Цифирь же, взятая сама по себе, нейтральна как молоток, каковой можно применять по назначению или для разрушения, во благо или во зло. Как мы выяснили на предыдущей лекции, те менталки, что умеют возвращать цифровые значения, с чисто информационной точки зрения полезнее, богаче. Любое же измерение – суть алгоритмическая дура, т.е. всего лишь механистическая процедура, открывающая для нас форточки тех или иных аспектов изучаемого явления. Что именно через них проникнет к нам в сознание, освежающий ветерок знаний или уничтожающий ураган страстей – зависит от окружающей среды, от того, как мы их будем использовать. Остановив на последнем, жизнеутверждающем утверждении полет в грядущее, развернем нашу машину времени в прямо противоположную сторону. Как я неоднократно уже описывал, житие нематериальных математических сущностей в нашем мире проистекало по синусоиде. После впечатляющего пифагорейско-платонического старта, правда, в далеком от натурфилософии мистическом направлении, резко заскрипели аристотелевские тормоза, припарковав локомотив науки на тысячелетний латинско-средневековый равнодушный застой. И тут опять – никогда такого не слышали и не видели – газ еще раз дал Альберт Саксонский! Впрочем, всем отличникам, прилежно исполнившим предыдущее домашнее задание, уже должно быть известно, что у него были непосредственные предтечи и проживали они, едва заметные с европейского континента, в туманном Альбионе…

Забавно, что граждане темного четырнадцатого века как раз пытались построить то самое чересчур светлое будущее, что и поныне слепит нам глаза. Вот как описывал их повадки замечательный голландский историк науки Эдуард Ян Дяйкстерхаус: «Текущая [историческая] модель полагает, что одним из самых характерных отличий между схоластической и современной физикой является то, что первая имела исключительно качественную составляющую, тогда как в последней доминирует количественная точка зрения. Эта концептуализация, несомненно, верна, когда используется для передачи того, что в перипатетической науке понятие качества имело значительно более высокое значение, нежели в классической науке, в коей все усилия направлены на то, дабы редуцировать качественные отличия к количественным; она, однако, была бы менее верна, во всяком случае, по отношению к 14-му столетию, если бы предполагалось, что в схоластике вообще не было тенденции трактовать качества количественно… Эта [тенденция] привела к появлению разветвления схоластической мысли, особенно практикуемого в Мертон-колледже Оксфорда, что обычно называется Calculationes [Оксфордские калькуляторы или счетоводы]. Их наука вскоре преступила свои естественные границы во всех направлениях; ее студенты начали цифровать некоторые понятия, каковые по своей природе совершенно не позволяли количественного определения, такие как грех, благотворительность и благодать… Так даже в комментариях на Сентенции Петра Ломбарда включались полноценные математические трактаты… а в одном случае проблема о том, может ли священник принудить человека читать Писание, когда тот имеет разумные возражения против этого, была сведена путем тех забавных схоластических рассуждений, что навсегда останутся чуждыми для нас, к задаче поиска максимума и минимума».

Древо любого безумия зачастую произрастает из вполне разумного корня. Так и вышеупомянутые Оксфордские калькуляторы, пытавшиеся заполонить цифрами весь ментальный мир, были студенческой порослью из единого родительского семени по имени Томас Брадвардин. Младший современник Уильяма Оккама, он пошел другим путем, перпендикулярным траектории одного из своих вероятных учителей. Альпинистское восхождение на карьерные вершины предпринял, не подвязав себя нищенским поясом св. Франциска. Напротив, пресытившись работой проктора и лектора в университете, принялся коллекционировать жирные пребенды, вместо защиты Ордена использовав для этого монаршее покровительство. Дойдя на склоне своих без малого шестидесяти лет до самого пика, наивысшей в королевстве церковной должности архиепископа Кентерберийского, вскоре после того пал в пропасть небытия жертвой столь же черной, как зависть, смерти. Из этого факта его биографии непосредственно следует, что пагубными прелестями еретических учений тоже не увлекался, но обладал твердым вест-нордическим характером, был отличным холостяком, истинным католиком, к тому же беззаветно преданным делу Папства. И научные интересы двух сыновей Альбиона разнились, словно день и ночь. Один в ретивом желании избавить дерево Порфирия от неугодных номинализму веток, жестоко полоснул бритвой по шее ни в чем неповинную деву Количество. Другой же, напротив, был замечен в многочисленных интрижках с математическими моделями. В частности, его горячо заинтересовала неприступная холодная красавица «Квадратура круга», загадочная природа Континуума, а затем и ветреные подружки-хохотушки Спекулятивные Геометрия и Арифметика. Под последними схоласты понимали далекие от практического приложения менталки, отдаленно похожие на нынешнюю фундаментальную «чистую» математику…

И даже в своем самом натурфилософском сочинении Tractatus proportionum Томас признавался в любви, правда, платонической, к небесным моделям безо всякой почвы под ногами. Так, в его последней главе на всеобщее обозрение представлялась пара-научная фантастическая менталка, постулировавшая возрастание объемов и, соответственно, радиусов элементарных подлунных сфер, т.е. земли, воды, воздуха и огня, в божественно совершенной геометрической прогрессии. Многие верили. Пуще того, вторили ему вплоть до середины 16-го столетия. Однако, именно этой забавной работой он заодно заслужил себе место в анналах Блога Георгия Борского. Обратив свой взгляд математика на механику, постарался избавить ее от расплывчатости объяснений от-качества, от субстанциональных и акцидентальных форм. Например, силился ввести понятие, аналогичное нынешней угловой скорости. И, хотя сил у него в результате на это так и не хватило, сама попытка заслуживает всяческой похвалы. Однако, самое примечательное его недостижение явилось следствием нестандартного желания сформулировать всеобщий закон кинематики в арифметических терминах. Из смутных показаний Аристотеля можно было заключить, что скорость тела должна была быть прямо пропорциональна мощности его движителя и обратно пропорциональна сопротивлению окружающей среды. Однако, возмутился последовательный мыслитель, ведь тогда сколь угодно малое усилие сдвинет с места сколь угодно тяжелый груз?! Позволь ребенку толкать нагруженную телегу – разве сдюжит?! Из этого обманчивого соображения ученый схоласт сделал несколько неожиданный на современный вкус вывод – скорость должна зависеть не от самой силы F и сопротивления R, а от геометрической пропорции между ними. Другими словами, дабы заставить условную стрелу лететь в два раза быстрее, следовало отношение F к R возвести во вторую против прежнего значения степень. Преимущество новой ошибочной теории против заблуждений прославленного Стагирита весьма спорно, ведь предложенное решение задачки из учебника было столь же неверным, как и общепринятое. Тем не менее, его историческое значение состояло в самом факте поиска выражаемой математически функциональной зависимости между предварительно оцифрованными физическими величинами.

Должно быть, кто-то в студенческом окружении Брадвардина был молодым человеком весьма музыкальным и умел замечательно красиво, то есть очень громко, петь. И он воспел изо всех своих голосовых связок славу связям ловеласа Томаса в ментальном мире. А также продекламировал стих о том, как папский любимец, будучи силен в математике, жульническими решениями позволил своим духовным сыновьям сдать на отлично вступительный экзамен в университетскую секту Оксфордских калькуляторов. Ну, а те, конечно же, в первую очередь постарались применить его пионерский подход к разрешению самых насущных проблем на злобу дня жестокосердного 14-го века. А ведь еще за столетия до того Петр Ломбардский в своих Сентенциях поставил ребром вопрос о том, может ли charitas/милосердие человека — качество, обретенное благостыней Духа Святого — меняться, становиться больше или меньше в различные моменты жизни, допускать intensio/интенсификацию или remissio/ослабление. Теперь пришла пора сотворить из этого теологического ребра Еву – прародительницу прекрасных моделей. Самые ученые схоласты еще не могли научиться измерять любовь к ближнему своему в пико-Иисусах, раскладывать надежду по двум ортогональным осям координат или вычислять периметр основания пирамиды ценностей. Однако, они уже были в состоянии привнести в философскую какофонию своего времени отдельные гармоничные аккорды будущей неслыханной цифровой невидали…

Если в начале в самом деле было Слово, то этим словом было «раз-два». А что было потом?! На счет «три» модель сотвори – вместе с Блогом Георгия Борского.

Примечание: Модели, предложенные в целях концептуализации исторических событий и оценки деятельности исторических личностей, являются интеллектуальной собственностью автора и могут отличаться от общепринятой трактовки.