№407. Ум есть – стыда не надо

Способность взглянуть на себя со стороны, величаемая самосознанием – характерная особенность homo sapiens. Однако, далеко не каждый умеет этим заниматься. А и из тех, что потенциально могли бы поднапрячься, многие не готовы познавать самих себя, оставаясь безразличными к настойчивым заветам древних мудрецов и современных моралистов. Пожалуй, что вообще вырваться из любого модельного рабства – крайне запутанная задача. Если веришь не в меру, то постоянно смотришь на т.н. объективную реальность через призму виртуальной, т.е. при помощи привычных ментальных очков, зачастую и не осознавая этого. Как тогда вывернуться наизнанку, вытащить изнутри бессмертную душу и закинуть на платоновские небеса, дабы позволить ей взглянуть на себя, неприкрытого одеждами лжи, с философских высот?! И, самое главное, зачем и кому подобное харакири нужно?! Ведь чуть ли не неизбежным следствием этого восхождения на ангельскую верхотуру будет снижение собственного рейтинга, а это чертовски неприятно. И впрямь, как правило, мысленному взору честного человека открывается незавидная панорама. Последующий сеанс самобичевания отнюдь не обязателен. Одной из естественных реакций на увиденное является ирония. Удивительно, что это, подслащенное смехом горькое лекарство порой в силах излечить самые закоренелые болезни, причем, не только отдельного человека, но и целого общества. Не без оснований полагаю, что обыкновенные анекдоты подмыли, казалось бы, незыблемые устои советского строя эффективнее, нежели колбаса по талонам, набившее оскомину схоластически приторное пропагандистское вранье или специальная операция по оказанию пролетарской помощи братскому афганскому народу. Еще не имея должной идейной базы, еще не понимая, где и в чем именно нас обманывали, мы уже презрительно издевались, и не только над отдельными престарелыми кремлевскими халифами на час или прочими забавными атрибутами нашей формы жизни, а и целиком над всем марксистско-ленинским гранд-нарративом, коим нас столь щедро и добровольно-принудительно потчевали…

Истории моделей известны и другие, более отдаленные от настоящего, регионы пространства-времени, в коих преобладали самокритические тенденции. В частности, таковым, по мнению известного голландского медивалиста Йохана Хаузинги был закат средневековья в католической Европе. Вот как он охарактеризовал происходившее: «К завершению Средних Веков мрачная меланхолия тяжким бременем висит на душах людей. Что бы мы ни читали – хронику, поэму, проповедь, даже юридический документ – производится одно и то же впечатление бесконечной печали. Порой кажется, как будто этот период был особенно несчастливым, как будто он оставил за собой лишь воспоминания о насилии, об алчности и смертельной ненависти, как будто ему не были знакомы другие удовольствия помимо невоздержанности, гордыни и жестокости… В пятнадцатом столетии … было, так сказать, плохим стилем хвалить мир и жизнь в открытую. Было модным замечать исключительно ее страдания и невзгоды, обнаруживать повсюду знаки декаданса и близкого конца – короче говоря, осуждать времена или презирать их». Добавлю от себя – эта странная мода завелась в Европе несколько раньше пятнадцатого столетия. И вот представьте себе, в точности по позднесоветскому алгоритму, это осуждение или презрение к самим себе тоже иногда выражалось в иронии. Что бы ни брюзжал по этому поводу Сократ, устное творчество народов мира имеет обыкновение исчезать, если все ходы аккуратно не записывать. Потому и тогдашние анекдоты, несомненно, существовавшие, бесследно сгинули в гуще веков. Среди же доживших до наших дней письменных артефактов пост-чумного периода на общем схоластическом и приторно-проповедническом фоне выгодно выделяются десять дней «Декамерона». Если у человека, пережившего Черную Смерть, не было сил, то требовался хотя бы ум. И оный у Джованни Бокаччо оказался в избытке. А вот стыдом по оказии панорамного обзора общества, находившегося в незавидном состоянии, пришлось пожертвовать.

Сотня историй, составившая книгу, по нашим нынешним понятиям принадлежит, скорее, к жанру короткого рассказа, нежели к категории анекдотов. Это если судить по критерию количества контента – это тебе не комбинация из трех однострочников. Однако, качество содержимого наклоняет лодку суждения в противоположную сторону. Во-первых, большей частью, эти литературные клипы нес на своих крыльях весьма веселый ветер. Во-вторых, как бы поделикатнее выразиться, вокруг них порхало превеликое множество Амуров. И это, говоря схоластическим языком, не акцидентальные формы соответствующих менталок, а самая что ни на есть субстанция. Попрошу минуточку вашего внимания и понимания – человек четырнадцатого столетия без малейших предрассудков установил модель любви на высшую ступеньку своего пьедестала почета. Любви отнюдь не христианской и не абы какой благородной платонической или неразделенной, каковую обожали воспевать тогдашние трубадуры и романисты. Нет, скандально простонародно плотской, к тому же беспардонно раз за разом достигающей своей цели, ведущей к старозаветному «плодиться и размножаться». Еще греховнее того, сей избавленный от скрипа проржавевших моральных скреп мир вызывает искренний искристый смех удовольствия у персонажей на первом плане повествования. Могут ли быть главными героями девушки и молодые люди, предательски сбежавшие из переполненной страданиями Флоренции, дабы «заполнить досуг всякого сорта развлечениями», читай, беспечно насладиться обществом друг друга?! Да, могут, ибо они бесконечно презирают то безнадежно больное во всех смыслах общество, из которого сбежали. Если одной рукой Джованни Бокаччо подсадил на вершину пирамиды ценностей свою возлюбленную ментальную молодуху, то остроумными когтями другой вцепился в королевскую мантию еще правящей умами людей бабули, изо всех сил стараясь сбросить ее в пропасть презрения.

Насквозь прожженный жулик и обманщик «исповедуется» перед смертью. Он ни в грош не ставит предвыборные обещания правящей католической партии и якобы ожидающие его загробные муки, зато весьма высоко ценит свои текущие догробные дела. А вот простофили из насквозь прогнившего мира его небылицам, произнесенным в столь торжественный момент, простодушно верят и по отбытию в лучший мир производят пройдоху во святые. Теперь к нему возносят молитвы о заступничестве, а его мощи обретают всенародную славу. В другой веселой истории иной проходимец инсценирует из себя калеку и благополучно в одно касание обретает «чудесное» исцеление. Не держится ли за подол сей модели целый выводок далеко идущих выводов?!

Молодой сластолюбец, притворившись немым и бестолковым, устраивается садовником в женский монастырь, дабы получить в свое распоряжение обширный цветник, полный молодых и еще ничего себе распутниц. Затем же долго и старательно возделывает эту ниву, покуда хватает сил. В другой веселой истории настоятельница конвента обрушивает праведный гнев на нарушительницу обета целомудрия, в спешке нацепив вместо вуали на голову предмет одеяния своего собственного совратителя, кстати, тоже из поповского сословия. Похотливый аббат видит смысл своего служения Господу в развлечениях с чужими женами. Благочестивый отшельник мерзнет на солнцепеке от чересчур усердного погружения «дьявола» в «ад» наивной послушницы. Скупой священник одалживает «ступку» у прихожанки, отказываясь заплатить за оказанные его «пестику» услуги. Не скрывается ли под платьем сей модели одно интересное обобщение?!

Некий иудей соглашается креститься только после путешествия в Рим, где воочию наблюдает за развратом и прочими извращениями папского двора. Его логика анекдотична — если, несмотря на столь очевидное грехопадение, христианство продолжает господствовать и распространяться, стало быть, религию сию поддерживает Дух Святой. В другой веселой истории пустоголового богомольца уговаривают спасти свою грешную душу всенощным бдением, дабы освободить на это время от его присутствия спальню его благоверной. Или вот еще — благочестивый брат приезжает собирать пожертвования прихожан на свой Орден, обещая взамен предъявить всем желающим перо архангела Гавриила. Пара шутников в промежутке исхитряется подменить священную реликвию, на самом деле выдернутую из хвоста попугая. Проповедника нисколько не смущает внезапное превращение святыни в угли, и он меняет свой нарратив на лету – теперь на них, оказывается изжарили одного из великомучеников. Не держит ли сия модель в руках плакат, призывающий поставить всю форму жизни 14-го столетия к позорному столбу истории?!

В точности, как и семидесятилетней выдержки советские анекдоты, десятидневные средневековые не были исключительно посвящены политически-мировоззренческой тематике. Голая правда о тупиковом состоянии общества была обильно прикрыта фиговыми листками бестселлеров всех времен и народов. Какой человек, поглощенный перипетиями странной игры по имени жизнь – настолько, что на глубокое самокопание сил не остается – не привлекает обобщенная модель Золушки, т.е. резкие колебания рейтинга, называемые приключениями?! Какой homo sapiens, убежденный в собственной интеллектуальной значимости — настолько, что на гимнастику для ума желания не остается – не забавляется обобщенной моделью Лисы, т.е. всевозможными проделками хитрецов?! Какой благочестивый христианин, прилежно выполняющий библейские заповеди смирения – настолько, что на адекватную самооценку честности не остается – не насладится обобщенной моделью Каландрино, т.е. собственным величием на фоне чужой глупости?! Всеми этими яствами уровня качества попкорна была обильно приправлена и пища духовная «Декамерона». И все же я осмелюсь заявить – это жизнерадостное произведение было исполнено мрачной меланхолии и бесконечной печали в смысле Йохана Хаузинги. В ином веселом смехе больше горьких слез, чем в трагической обличительной речи.

Ум есть – стыда не надо. В обнажении гнойных язв хоть самого себя, хоть целиком всего общества нет ровным счетом ничего постыдного. Напротив! Ошибочно отождествлять себя со своим текущим состоянием. Аналогично преступна такая любовь к Родине, каковая без рассуждений, зато с пристрастием принимает и одобряет ее такой, какая она есть. Бесчеловечно и глубоко порочно вообще любое модельное рабство. Мы – не рабы, рабы – модели. Блажен тот, кто в состоянии вывернуться наизнанку, вытащить изнутри бессмертную душу и закинуть на платоновские небеса, дабы позволить ей взглянуть на себя, неприкрытого одеждами лжи, с философских высот…

Если Джованни Бокаччо оказался среди таких homo sapiens, то это потому, что Госпожа Фортуна обошлась с ним и ему подобными весьма гуманно. Впервые в истории в гостях у землян – гуманоиды Блога Георгия Борского.

Примечание: Модели, предложенные в целях концептуализации исторических событий и оценки деятельности исторических личностей, являются интеллектуальной собственностью автора и могут отличаться от общепринятой трактовки.