№401. Продолжение затмения гения

Многословие – в философии верный признак малого понимания автором своего собственного текста. Хоть я в БГБ ваяю скорее литературные, нежели научные произведения, не могу, положив нечистую руку на чистое сердце, гарантировать, что неповинен в этом грехе. Потому на всякий случай каюсь и молюсь – да простит меня ВК! Дело в том, что нагромождение слов зачастую образует ту стену, что закрывает от читателей срамную наготу скрывающихся за нею моделей. А если еще обильно укрепить ее хитроумными терминами, да на чужеземных наречиях, то, почитай, что никакой, самой умной головой не прошибешь. Не подумайте только, что я претендую на славу первооткрывателя столь банальной истины. Она казалось самоочевидной множеству мыслителей, в том числе средневековых и схоластических. Тем не менее, читатели во все времена попадались на крюк столь элементарного трюка. Им казалось, что смысл прочитанного ускользнул от них не по причине его отсутствия, а ввиду непрочных познаний в предмете обсуждения или иностранных языков. Возьмем для примера любое, самое разрекламированное произведение Аристотеля. Для товарного количества пассажей трудно уразуметь, что именно он имел в виду. Какой там – практически невозможно! — ведь его ментальный мир столь кардинально отличался от нашего. Зато чуть ли не элементарно придумать новую семантику, сколь угодно сакральную или современную, и силком запихать ее в уста древнего авторитета. Собственно, именно этим во все века и занимались многочисленные комментаторы его произведений – мидрашили за милую душу к чертовой матери. Вероятнее всего, именно сочетанием этих двух факторов – сложностью постижения непостижимого и простотой сочинения несочиненного – объясняется заказ, выданный французским королем Карлом V-м своему придворному мудрецу Николасу Орему. Тому надлежало перевести на французский и по мере необходимости истолковать знаменитый трактат Стагирита «De Caelo et Mundo» — «О Небе и о Земле».

Нет, и впрямь, а как иначе интерпретировать желание самодержца, не без оснований прозванного Мудрым, при наличии многочисленных латинских рукописей, каковые он, вне всякого сомнения, был в состоянии прочитать, изучать древнегреческую философскую классику на простонародном языке?! В куцем 14-вековом словаре оного и большинства подходящих терминов, почитай, что еще и не было. Именно по этой причине французские лингвисты почитают Николаса Орема за великого строителя их теперешнего многословного настоящего. А вот историки науки поют вечную славу средневековому схоласту по иному поводу. Так говорил Пьер Дюэм: «Знал ли Николай Коперник о дискурсе [Николаса Орема] в пользу суточного вращения Земли? Было бы ошибочным ответить на сей вопрос категорически. Комментарий на трактат [Аристотеля] «De Caelo et Mundo», написанный на французском по приказу короля… одним из выдающихся деятелей Парижского университета, должно быть, пользовался большой популярностью. С другой стороны, тот факт, что он был написан на французском языке, вероятно, усложнил его изучение иностранными университетами. В начале 16-го века, французские издатели публиковали другие работы Орема… причем, пару раз из того самого манускрипта, в коем содержался этот трактат… но странное дело, не напечатали именно его. Таким образом, весьма возможно, что Коперник не был с ним знаком. Тем не менее, когда мы читаем аргументы, выдвинутые Коперником для обоснования возможности и правдоподобности суточного вращения Земли, нас поражает схожесть мышления каноника из Торуня и епископа Лизьё… Был ли Николас Орем предтечей Николая Коперника? Или хотя бы его вдохновителем? Мы взвешиваем этот вопрос, не решаясь сформулировать ответ». Сегодня я приглашаю всех желающих поглазеть на красавицу-модель вскарабкаться вместе со мной на вербальную стену, возведенную несостоявшимся Коперником.

Не побоявшись вступить в дискуссию с Великими Мэтрами сиятельного прошлого, Николас Орем заявил, что вполне разумно поддерживать зеркально противоположную общепринятой менталке гипотезу, утверждающую, что это Земля осуществляет суточное вращение, в то время как Небеса остаются в покое. Ибо, прежде всего, она не противоречит какому-либо нашему сенсорному опыту. В частности, упомянутому Философом феномену – что Солнце, Луна и прочие светила день за днем восходят и заходят, за исключением тех, что расположены неподалеку от Полярной Звезды. Потом, всякому мудрецу ясно, что движение относительно. Стало быть, если разместить какого-нибудь святого на Эмпирее, то, взглянув со своей благородной высоты вниз на нас, грешных, он воображал бы, что сам пребывает в блаженном неподвижном состоянии и настойчиво убеждал бы коллег по райской жизни, что юдоль скорби юлит под их платформой. Несложно построить и защитную стену для аргумента «от ветра», каковой гласил, что почва, убегающая из-под ног на Запад, обеспечила бы для смертных постоянный Зефир – штормило бы беспрерывно, причем, непременно в восточном направлении. Сам Аристотель заставил крутиться возвышенные огненные слои атмосферы, поскольку его кометы были обязаны нарождаться в подлунном мире, при этом не забывая послушно имитировать пируэты надлунного. Ну, а коль скоро это было позволено огню, тогда чем его воздушный сосед хуже?! Он вполне мог бы, хотя бы из солидарности, повторять телодвижения более низких сфер. Наконец, оставались стрела или камень, запущенные вертикально ввысь, каковые убедили в истинности геоцентризма Птолемея. Модели самой передовой античной физики по базарному кричали, что за время пребывания в полете, место, откуда их запустили, должно было бы в предположении нестабильности земной тверди переместиться заметно вбок, чего на самом деле не происходило. Но давайте представим себе человека, быстро шагающего на Восток, и вежливо попросим его поднять и опустить руку. Ему тоже покажется, что это перемещение происходило по прямой линии, тогда как на самом деле его конечность описала более сложную, наклонную траекторию. Не происходит ли то же самое с телом, только что брошенным нами вверх?!

Покончив с маловажными эмпирическими свидетельствами, Николас приступил к рассмотрению более серьезных умозрительных соображений. Перипатетики с пафосом утверждали, что предметы простые способны производить лишь простые телодвижения, и потому, дескать, комбинация двух естественных движений – например, прямолинейного падения камней и круговорота Земли в космосе – невозможна. Если же предположить, что ее кто-то толкнул, то припадок головокружения обязан был бы быстро закончиться. Потом, разве эдакую неповоротливую штуку заставишь вертеться? Комментатор-Аверроэс украсил эту модель ожерельем дополнительного аргумента, заставив любое движение происходить относительно какой-то покоящейся вещи. Что и требовалось доказать?! Нет, Орем гордо поднял орифламму и в одиночку бросился сражаться с целым легионом менталок. Почему бы не позволить отдельным частям тела перемещаться так, как они хотят, неужто это помешает всему целому путешествовать по собственному маршруту?! Разрешил же Аристотель огненной подлунной верхотуре вдобавок к стремлению ввысь принимать участие в звездной дискотеке! Наконец, в качестве мыслительного эксперимента предположим, что от Неба оторвался кусок и летит куда-то в соответствии с квинтэссенцией собственной натуры. Разве отсюда следует, что всем коротышкам крышка ввиду аварийной остановки всей небесной механики!? Да и если Всемогущий Господь в своем безграничном милосердии аннигилирует всю гнилую кочерыжку мироздания вместе с ее сотворенными из праха обитателями, с благородными кристаллическими сферами ровным счетом ничего не случится – будут себе преспокойненько, как будто ничего не случилось, водить хороводы вокруг своего математического центра.

Расправившись с первыми шеренгами ментального врага, Николас вознамерился подавить его тяжелую артиллерию. Издалека бухали пушки разгневанной императрицы Астрологии – как выживут мои верноподданные в остроконечных шляпах, коли Земля начнет сотрясаться у них под ногами?! Не беспокойтесь, государыня, мы оставим все средства производства в распоряжении Ваших моделей – суточное вращение отнюдь не отменит конъюнкций, оппозиций и прочих замысловатых фигур балета планет, равно как и их влияния на судьбы двуногих коротышек. Но как оборониться от обстрела множественных несокрушимых орудий Священного Писания, аксиоматически истинных?! Ужель всуе сказано в книге мудрости Екклесиаст (1:5): «Восходит солнце, и заходит солнце, и спешит к месту своему, где оно восходит». Да и царь Давид утвердил твердь земную в своем Псалме (92:1): «Господь царствует; Он облечен величием, облечен Господь могуществом [и] препоясан: потому вселенная тверда, не подвигнется». А что остановил Всевышний по запросу Иисуса Навина в день битвы с царями Аморрейскими (Нав. 10:12-13)?! Какое светило повернул вспять дабы дать знамение Езекии (4 Цар. 10:1-11)?! Кто ж тот жадный крокодил, что Солнце в небе проглотил?! Но встал Орем, зарычал Орем, и к Большой Руке припал Орем. Какой там к руке! К могучим медвежьим лапам, давно размидрашившим Божественные материи к Богоматери! Что там ученому магистру, и каждому студенту-первогоднику теологического факультета было отлично известно, что Бог разговаривал с человечеством снисходительно, намеренно сюсюкая на людском уровне понимания. Стало быть, и здесь Он пояснял вещи так, чтобы дошло до его слабых интеллектом подопечных, в соответствии с тем, как им казалось, а не с тем, как оно было на самом деле.

Наконец, удержав свои ментальные позиции, Николас перешел в решительное контрнаступление. Прежде всего подметил, что блага лучше усваиваются от того источника, каковой сам находится в покое – мы же мясо крутим на вертеле, а не огонь обносим вокруг жаркого! Потом посетовал, что негоже поголовно все небесные орбы раскручивать с Запада на Восток, а неподвижные звезды в прямо противоположном направлении. Идеальный порядок на небесах наведет исключительно суточное вращение Земли. Божественное совершенство – в едином марше ать-два, правой-левой. Следом припомнил, что люди благородные, короли или Папы, в отличие от черни, передвигаются величаво, торжественно, медленно. Пристойно ли тогда Царю Небесному рассекать пространство с бешеной скоростью?! Конечно же, нет – так вести себя подобает лишь нашему безумному миру! И дальше все должно быть организовано строго по чину — чем выше, тем меньше суеты. Тогда на самом верху перед совершенно неподвижным Эмпиреем разумно поселить солидного ангела, реализующего прецессию, пусть себе еле-еле шевелится с черепашьей скоростью один градус в столетие. Заодно можно сэкономить на количестве сфер, а ведь не только новомодный Уильям Оккам, но и Аристотель настаивал, что Бог ничего зря не мастерит. Кстати, хоть Он и Всемогущий, ворочать вещи маленькие, чай, ловчее, чем гигантские. Зачем же тратить силы без крайней на то необходимости?! И в Священном Писании мы нередко видим, что Господь предпочитает творить чудеса, не входя в противоречие, а, скорее, пользуясь собой же установленными законами природы…

И тут! — вы не поверите! — на самом интересном месте! — когда оставалось лишь протрубить о великой победе! – сиятельный герой-главнокомандующий приказал бить позорнейший отбой. Снова приключилось или, скорее, продолжилось затмение рассудка, здравица превратилась в реквием, и все вышеприведенные аргументы обрушившейся вербальной стеной похоронили красавицу-модель под собой. Оказывается, ее создатель вовсе не выдвигал ее как претендентку на трон истины, а занимался не более, чем схоластическим упражнением, диспутом sub conditio – под условием, причем, абсурдным. В чем же заключалась его польза?! Взрослые мальчики и девочки, равно как принцы и принцессы с его помощью уразумели, что не стоит доверять кажущимся правдоподобными гранд-нарративам – скажем, тем, коими язычники или атеисты, иудеи или мусульмане атакуют непостижимые разумом догматы христианской веры. Ну, а мы с вами смогли убедиться в том, что многословие в философии верный признак малого понимания автором своего собственного текста…

Такой водоворот страстей и все вокруг жалкого суточного вращения Земли! Как насчет ее ежегодных странствий, значительно большей амплитуды? На страже несчастной старушки, закованной в темнице мироздания, стояли самые свирепые модели. Сможет ли справиться с ними рыцарь без страха перед Аристотелем и с упреками Блога Георгия Борского?

Примечание: Модели, предложенные в целях концептуализации исторических событий и оценки деятельности исторических личностей, являются интеллектуальной собственностью автора и могут отличаться от общепринятой трактовки.