№399. Модельный Гольфстрим

Страна, в которой я родился, не справилась с построением коммунизма на отдельно взятой шестой части земного шара, несмотря на наличие нерушимого союза республик свободных. И не только с этим не справилась. Бодрое, хоть и кровавое, внушавшее оптимистические ожидания начало. Инициатива руководящей роли партии в середине партии. И – вчистую проигранный эндшпиль. Победы не удалось достичь ни в области космических исследований, ни даже в, казалось бы, недосягаемых для происков всяких там закордонных Фишеров шахматах. Зато было одно дело, где мы маршировали впереди планеты всей, установив до сих пор никем не побитый абсолютный мировой рекорд – то было дело обезличивания общества и потускнения ярких индивидуальностей. На самой заре существования СССР коллективные хозяйства мощным тракторным напором вытеснили из жизни вредоносных кустарей-одиночек без мотора. В застойную эпоху безликие народные массы единогласно выбирали тех или иных кремлевских старцев, а молодые комсомольцы и комсомолки безотказно работали слаженными движителями флажков, формируя на стадионах симпатичных олимпийских Мишек. И даже те отдельные заслуженные артисты или спортсмены, герои Великой Отечественной, Социалистического Труда или Советского Союза, что заполняли лживыми белозубыми улыбками передовицы бесчисленных «Правд», в соответствии с популярным нарративом были обязаны своими геройскими достижениями аккуратному следованию диалектическим законам социального развития и единственно правильным в историческом противостоянии с капитализмом выбором лагеря – прогрессивных рабочих классов.

Те же, mutatis mutandis, явления алхимического спаивания отдельных личностей в кислом растворе коллектива происходили и в советской науке. Нам была чужда культивация не только доморощенных Вавиловых, но и фон Нейманов или Нильсов Боров. Редкими исключениями были такие публикации, что не были бы подписаны, помимо исполнителя, хотя бы парой-тройкой дополнительных особо авторитетных ученых. Среднестатистический аспирант, вроде меня, имел, как минимум, одного, а то и нескольких т.н. научных руководителей, каковые, ни бельмеса не понимая в сути проводимой работы, собирали с ее помощью драгоценные очки для будущего докторского или академического рейтинга. Не сознавая того, мы в этом следовали примеру далекого схоластического прошлого. Вряд ли случайно то, что и в средневековой католической Европе, обуянной гордыней христианского смирения, случались схожие ментальные явления. Да, на небосклон славы постоянно восходили и звезды блестящих профессоров, на свет разума которых слеталось множество студентов. И да, мы еще можем различить среди орлят гнезда Буриданова таких выдающихся птенцов, как Марсилий Ингенский, Альберт Саксонский или Николай Оремский. Однако, только специалистам-историкам известны имена людей, обезличенной толпой скандировавших лозунги номинализма, маршируя по via moderna Уильяма Оккама. Столь же трудно различить различные яркие индивидуальности в серой среде духовных сыновей папаши Брадвардина, который, как мы убедились на предыдущей лекции, был потрясающе силен в математике. Скорее, они множественными хилыми ручейками впадали в общее довольно-таки интенсивное модельное течение. В совокупности же они образовали отдельный Гольфстрим мысли, неслучайно заслуживший собирательное имя – Оксфордских калькуляторов…

Как и в советской науке, хватало карьеристов, что несли неоткровенную наукообразную ахинею. Так, только в мусорном ведре истории можно раскопать сочинения малоизвестного широкой публике магистра Richardua Kyluxuton: «Положим, что Платон в какой-то определенной ситуации грешит более тяжко, нежели Сократ. Пусть Сократ грешит на величину A, а Платон на величину B, которая превышает по тяжести прегрешения величину A. Тогда избыток B по отношению к A является либо простым числом, либо составным. Но он не может быть числом простым, поскольку тогда некий избыток морального греха невозможно было бы разделить, а мы вскоре докажем, что сие ведет к абсурдным заключениям. Таким образом, избыток B по отношению к A является числом составным. Тогда я беру некую величину греха, являющуюся средним между величинами A и B; назовем эту среднюю величину C. Следовательно, некто мог бы согрешить в точности на величину C…» Дело в том, что за Ла-Маншем почему-то стало модным перерабатывать всяческие качества с соответствующей ветки дерева Порфирия на количества. А с чего же начинать работу по изобретению необходимых для этого измерительных приборов и станков с ЧПУ, если не с самых востребованных в народно-христианском хозяйстве теологических понятий?! К счастью, находились и люди, что обнаруживали более адекватные применения передовой цифровой технологии…

В рунете, да и на информационных территориях т.н. недружественных государств несколько этих персонажей обрели весьма богатые рейтинги в квартирах персональных страниц. Так, главным представителем секты Оксфордских калькуляторов-счетоводов без излишних сомнений объявляется некий Ричард Суайнсхед. На самом же деле в наличии у нищих духом историков есть лишь богатый набор искалеченных переписчиками в различных манускриптах имен, принадлежавших то ли одному, то ли двум, а то и нескольким мыслителям. Мало того, что вышеупомянутый Ричард, он же Джон, он же Роджер, он же Раймонд, зачастую, особенно на континенте, величался Суисетом. Порой он – или все же не он? — превращался в совсем уж невразумительного Эшеди. Далее, по крайней мере, часть бессмертной славы оного, по всей видимости, причитается другим его современникам – Уильяму Хейтсбери, Джону Дамблтону, равно как и несчастным, не удостоившимся викиальной фазенды Джону Чилмарку и Уильяму Коллигаму, не говоря уже о псевдоученом чудаке из предыдущего абзаца. Очевидно одно – все вместе они составляли бригаду, пускай ученых схоластов, а не социалистического труда и вряд ли сплоченный коллектив. Тем не менее, мы объединяем их в одну категорию на тех основаниях, что они дружно развивали ментальные модели Томаса Брадвардина и по очереди занимали в районе середины 14-го столетия те или иные посты и кафедры в Мертон колледже. Интересовал их весьма широкий круг вопросов, включая те, что мы нынче почитаем за научные и полезные. Однако, были и, будто спущенные сверху министерскими планами, коллективные предпочтения. Так, в логике их особое внимание почему-то притягивало разрешение софизмов. В натурфилософии они не очень оригинально плодили обширные комментарии на Аристотеля. Зато в физике их привлекал феномен движения с насущными проблемами динамики, в разрешение которых им удалось внести немало инноваций. Ключевая книга, пользовавшаяся у потомков, вплоть до Лейбница, довольно-таки высокой репутацией, со временем обрела название «Liber Calculationum» или «Opus aureum calculationum». Собственно, она-то и принесла почетную кличку Калькулятор ее автору, каковым с оговорками можно считать Суайнсхеда. Однако, не следует сбрасывать со счетов и прочие сочинения, в том числе других счетоводов, его соратников по партии…

Общий идейный ландшафт островных мыслителей обусловили ментальные течения непосредственного прошлого. Предсказуемо, они предпочитали вибрировать под дудки и речевки английских классиков схоластицизма-номинализма. Вместе с Уильямом Оккамом бритвой по горлу зарезали модель континентального «импетуса». Поэтому груз, брошенный Калькулятором в сквозной транс-земельный туннель, не страдал, как у Альберта Саксонского, от безумных эпилептических припадков трепидации-осцилляции, но уверенно и жизнеутверждающе, как подобает строителям коммунизма, маршировал к центру Вселенной, никогда не достигая его. Однако, следуя традиции другого своего духовного отца Брадвардина, они уделяли особое внимание и прекрасным дамам – Категории Количество и Госпоже Математике – заодно верноподданно поддержав предложенную тем менталку «улучшенного Аристотеля». А именно, их интенсивность движения, т.е. скорость, возрастала или уменьшалась, покорно повинуясь приказаниям геометрической пропорции между соответствующими величинами, в данном случае силы и сопротивления среды. Как должно быть очевидно из вышеприведенной цитаты, сия королева владела их умами во всех разделах знаний, не исключая теологический. Несколько неожиданно и с неизвестной истории науки подачи, счетоводы допускали некоторые, если не постоянные, то эпизодические вздрагивания Земли в гнилой кочерыжке мироздания, не производя, впрочем, из этих умозрительных посылок никаких богомерзких следствий. Другой их моделью физических явлений, достигшей впоследствии определенных успехов на конкурсах средневековой красоты, стало стремление тел к объединению с себе подобными, каковой постулат они выводили из общепринятого метафизического принципа отвращения природы к образованию вакуума. Тем не менее, больше всего они отличились по части разрешения вопросов динамики, пытаясь представить себе, что будет происходить с теми или иными числовыми переменными при том или ином изменении прочих…

Вот, скажем, возьмем некое движущееся тело и будем постепенно и равномерно его разгонять, т.е. на схоластическом языке организуем для него «униформно деформированный» рост latitudinis formae. Оксфордским калькуляторам удалось логическими рассуждениями показать, что пройденная тем за некоторое время дистанция окажется в точности той же, что у его товарища, который последовательно придерживался одной и той же скорости со средней против него на данном промежутке величиной. Подумаешь, достижение, это и троечнику-пятиклашке очевидно, — скажете Вы. И будете неправы в том, что не заметите внедрение в ученый дискурс принципиально новой модели нулевой фазы развития — «мгновенной скорости». Несложно сообразить, как измерить среднюю скорость движения – делим все пройденное расстояние на истекшее время. Но требует незаурядного абстрактного мышления способность постулировать, что, даже если она не остается постоянной, то все равно может быть оценена в каждый стремящийся к кромешному ничто единичный момент. Отсюда еще, конечно же, страшно далеко до красот дифференциального исчисления, но уже сделан первый важнейший ментальный шаг в нужном направлении. А ведь на нем средневековые философы отнюдь не остановились. Так, Суайнсхед, предваряя или следуя своим коллегам по Мертон-колледжу, посчитал необходимым завести аж 4 дополнительных понятия – ускорение, замедление, ускорение ускорения и замедление замедления – т.е. на современном языке не только первую, а и вторую производную от скорости. Наконец, найденное решение было сформулировано в виде квази-математической теоремы наиболее общим образом: если взять любую величину и, распилив пополам, увеличить ее интенсивность с одной стороны ровно настолько, насколько уменьшить с другой, то на общих весах интегрального целого все останется неизменным против изначального значения…

Нам осталось измерить мгновенную скорость продвижения к науке модельного течения Оксфордских калькуляторов. Пожалуй, я не погрешу против исторической истины, если стану утверждать, что не только скорость, а и ускорение в этой точке пространства-времени заметно отличались от нуля, причем, в позитивную сторону. Как и стране Советов, тогда еще не оформившемуся и потому вполне разрушимому союзу Великобритании, Шотландии и Уэльса не удалось построить физикалистский рай на отдельно взятой шестисотой части земного шара. Зато было одно дело, где научный коллектив НИИ Мертон-колледжа, пусть безличный и лишенный ярких индивидуальностей, маршировал впереди планеты всей – то было дело глобального оцифровывания мира и потускнения значения субстанциональных и акцидентальных форм. Пускай паруса математики, гордо поднятые матросами-счетоводами на корабле схоластов, еще не были туго надуты ветрами дыханий экспоненциально растущего количества преобразователей общества. Теплый Гольфстрим страстных чаяний человеческих продолжал нести людей темных веков вперед в светлое будущее…

… а нас с Вами назад на Европейский континент. Ибо именно там, в замученной начавшейся Столетней Войной Франции, на небосклон схоластической науки 14-го века взошло светило блестящего интеллекта самой первой величины. Звезды становятся ближе — с Блогом Георгия Борского.

Примечание: Модели, предложенные в целях концептуализации исторических событий и оценки деятельности исторических личностей, являются интеллектуальной собственностью автора и могут отличаться от общепринятой трактовки.