На ясном, словно лицо ребенка, и глубоком, подобно бездонному морю, небе, таком, какое бывает только на благословенном юге, еще виднелась утренняя звезда, но стройные кипарисы и узловатые дубы уже шумели в такт дыханию раннего свежего ветерка. В долине Сполето самого сердца Италии Умбрии ритмично звучала тихая музыка мягкой осени. За крепостными стенами небольшого местечка Ассизи, нежно прижавшегося к нижнему склону горы Субасио, под запахи розмарина и олеандра постепенно просыпалась жизнь. На городской пьяцце, у церкви, построенной на месте древнеримского храма Минервы, женщины набирали воду в фонтане, мужчины деловито спешили на работу. В это самое время за закрытыми ставнями неказистого дома неподалеку на жестком ложе маленькой комнатушки отдыхала только что благополучно разрешившаяся от своего бремени роженица. «Что молчит, он там вообще живой?» – встревоженно спросила она повитуху, хлопотавшую над младенцем. Вместо ответа та легонько шлепнула свой кулек, и оттуда раздалось потешное «у-у-у». «Чудно, не плачет, а первенец-то мой уж так заливался, уж так пищал… Вот смешной какой!» — с благодарностью произнесла мать. Покрещу-ка я его Джованни, в честь моего любимого святого. Пусть будет Предтечей благих вестей, Ванюшкой-дурачком…

— Что за идиотский выбор, женщина?! Чтобы мой старший сын, наследник моего гигантского состояния и моего великого торгового дома, был назван в честь бездельника, который одевался в рванье из верблюжьей шерсти и питался диким медом, закусывая акридами?! – так негодовал вернувшийся с ярмарки в Тулузе счастливый муж. Синьор Пьетро Бернардоне — на что средневековый человек, а уже, мамма миа, по-итальянски немного много преувеличивал. Его магазинчик, пожалуй, и в самом деле доминировал на рынке тканей в Ассизи. И наличествующие денежные средства позволяли не спать в одном помещении со свиньями, овцами или гусями. Однако, он пока не мог претендовать на статус «мажоров» — высокородных хозяев тамошнего общества. Вот разве что когда-нибудь удастся женить своего отпрыска на девушке знатного происхождения?! Для этого тому прежде всего потребуется благоволение небес, знаковое имя – Франциск, вот какое! Ведь именно прекрасной Франции был почтенный негоциант обязан своим коммерческим успехом. Судьба поначалу и впрямь, казалось, благоволила его далекому расчету. Вопреки обыкновению жестокосердных времен, мальчик пережил эпизодические детские болезни и регулярные войны, неурожай и мор. Учение давалось ему не без труда – латынь с грехом, а умбрийский диалект с провансальской приправой пополам. Впрочем, по мнению отца, значительно важнее была другая наука, практическая. Достигнув соответствующего возраста, юноша стал сопровождать его в закупочных экспедициях на Запад… Мог ли он предположить, что именно где-то здесь, в краях «добрых» и «бедных людей», т.е. «катаров» и «вальденсов», воображение несостоявшегося Иоанна сможет поразить разорванный надвое плащ св. Мартина, образ жизни трубадуров и менестрелей, нищета проповедников и еретиков, что в его сознание начнут проникать совершенно чуждые бизнесу ментальные модели?!

Баловень фортуны и родителей прожигал лучшие годы в обществе худших городских шалопаев, магнитом золота притягивая слишком дорогих друзей. Пора пришла, и он влюбился, но отнюдь не туда, куда ему было завещано. Поначалу его привлекла романтика рыцарства: душа его принадлежала Богу, жизнь – королю, сердце – возлюбленной, а честь – только ему одному. Русских героев такие дороги приводят к небу Аустерлица, с ним же приключилось «Камо грядеши?» Вернувшись в отчий дом, он страстно вожделел дальнейших инструкций от Всевышнего. Кто так хочет, тот непременно обрящет. Однажды он забрел в заброшенную часовню св. Дамиана. Потрескавшиеся стены, прогнившие балки, готовый обрушиться потолок, заросшие сорняками окна и, посреди общего запустения, странным образом уцелевшее распятие. Очи Христа пронзили грудь незримым светом, слезы Его растопили жалость нежгучим огнем, и он услышал неслышную просьбу: «Франциск, разве ты не видишь, что мой дом разрушается?! Ступай и почини его для меня!». Что мог сделать бывший мальчик-мажор, помимо банальной кражи из толстого кошелька богатого папочки?! Тот же, узнав о бестолковой с его точки зрения цели пожертвований, призвал вора к ответу, причем, в судебном порядке. Это был хоть и не самый красивый, но достаточно умный ход, ведь ему были нужны не деньги, а покаяние блудного сына, которое было вынужденным исходом. Это тебе, сопливец, не мелочь по карманам тырить, познакомься с играми серьезных деловых людей!

Позвольте, а это что за безумие?! – Вот, здесь вся сумма! Неведомо, где и как молодой человек ее заработал. Зато достоверно известно, что отдал он ее без малейшей борьбы с несправедливым обвинением. Более того, на публичном заседании, перед лицом трибунала во главе с епископом Гвидо, вместе с долгом вручил ошеломленному истцу еще и всю свою одежду. И гордо стоял перед всеми — нагой, словно Иисус на своем голом кресте. Теперь у него более не было отца. Теперь у него был отец. Другой, Небесный. Теперь у него более не было матери. Теперь у него была мать. Другая, Бедность…

И умер Франциск Ассизский. И воскрес Джованни Блаженный. Но не на третий день, и не по Писанию, а медленно и по желанию. Он выпотрошил себя наизнанку до самого дна и снова заполнил до краев – согрел трепещущими лучами веселого Солнца, освежил холодными прикосновениями неутомимого ветра, напоил рудниковым сиянием сырой Луны, накормил чарующими ароматами розмарина и олеандра, успокоил пышными облаками на бездонном небе, облагородил торжественной процессией загадочных звезд, короновал мажорной симфонией всепобеждающей жизни. Да, да, такие чудеса случаются, причем, они отнюдь не божественной, а обыкновенной человеческой природы. Секрет очень прост – надо выкинуть бумажник и паспорт, забыть заботы и работу, отречься от бренного мира и босиком зашагать в те дали, куда тебя зовут неведомые голоса внутри. Впрочем, нынче этот алгоритм приводит в психушку с диагнозом шизофрения, а вот темные времена привели сие светлое дитя к своей церкви. Путь к ней шел через колонии прокаженных, этой касты неприкасаемых средневекового общества. Он не мог предложить несчастным ни хлеба, ни денег. Но он мог поделиться с ними своим душевным теплом, смывая грязь и гной с их истерзанных тел. И еще он мог, затянув потуже веревку на грубой тунике, в одиночку продолжать восстанавливать заброшенные часовни. Со временем ему удалось заразить своим сумасшествием окружающих. Первым тронутым им сподвижником стал Бернард де Квинтавалле, сын другого богатого купца из Ассизи. Вторым – друг оного Пьетро Катанио. Как-то, собравшись вместе, они предались любимой забаве эпохи – гаданию на Библии. Карты легли волшебным синхроничным образом. Сначала «если хочешь быть совершенным, пойди, продай имение твое и раздай нищим». Затем «ничего не берите на дорогу: ни посоха, ни сумы́, ни хлеба, ни серебра, и не имейте по две одежды». Напоследок «если кто хочет идти за Мною, отвергнись себя, и возьми крест свой, и следуй за Мною». Надпись была на стене, на стене их будущей скромной обители. Любителей мажорного бытия постепенно становилось все больше, и он стал называть их братьями-миноритами, рыцарями Круглого стола при дворе Королевы Нищеты. Вот как воспевал такие подвиги средневековый историк Жак де Витри: «Эти люди настолько готовы следовать за Господом, нагии подобно Ему, Нагому [распятому], что отбросили прочь все заботы о внешних делах и временной собственности [на бренной Земле], почитая все преходящие вещи презренным навозом в сравнении с обладанием Христа [в душе своей]. Рассудив мудро и разумно, что каждый день приносит свои собственные хлопоты, они настолько мало заботятся о грядущем завтра, что принимают от верных [христиан] ровно столько милостыни, сколько им потребно для каждого дня [сегодняшнего]».

До основания ордена францисканцев, впрочем, было еще очень далеко. Прежде всего, этого не хотел сам Франциск. Все, что он вожделел, было продолжение евангельского концерта. Он просто желал давать христианам своей оперой хороший пример и, может быть, добрый совет. Бог призвал его на помощь, и он всего лишь откликнулся на Его зов. Однако, вскоре его деятельностью заинтересовались авторитетные органы. Не было ли в прославлении бедности осужденной ранее съездами католической партии крамолы? К счастью, к подозреваемым благосклонно относились местные церковные власти – епископ Гвидо все еще находился под личным впечатлением героического отречения от одежды. Но что-то скажет большой Папа из Вечного Города?! По крайней мере, три фактора благоволили меньшим братьям. Во-первых, активное заступничество вышеупомянутого Гвидо, напружинившего свои нити в Латеранском дворце. Во-вторых, наличие на апостольском престоле выдающегося средневекового понтифика Иннокентия III-го, лелеявшего грандиозные видения будущего. Наконец, немаловажную роль сыграло очевидное отсутствие у предполагаемого еретика всяческих амбиций при не самом безнадежном уровне образованности, его безобидность и беззубость. Он не стремился перевести Библию с богоданной латыни на простонародный язык, не обличал греховных прелатов, да и вообще обезоруживал наивной любовью ко всему и всем. Чаши весов, поколебавшись, остановились на разрешении проповедовать, пусть пока и неофициальном. На прощание сих чужих на римском празднике жизни гостей забрили в официальную армию Христа, выбрив им тонзуры на макушках…

Кода этой истории получилась в тональности «как всегда». Менестрель Всевышнего адресовал слово Божие братьям нашим меньшим – птицам певчим и всем прочим. Ряды же миноритов тем временем разбухли, сформировали три колонны, и на поверхность первыми всплыли серьезные деловые люди, которые хорошо понимали, как на нищем Франциске разбогатеть духом. Он искал мученического венца в крестовом походе, отправившись, вооруженный милосердием Божиим, обращать в христианство египетского султана. Но тот, вопреки заветам шариата, не казнил юродивого неверного, а отпустил его с миром назад в стан жадных до жратвы, выпивки, денег и баб воинов Христа. Страдающий малярией и ослепший, умерщвленные кожа и кости, изможденное тело и счастливая душа, он сообщил всем, что скончался. Но братва не хотела его отпускать, ведь им еще нужен был от него спущенный свыше устав ордена. И когда он сказал, что Бог завещал ему быть в этом мире Иванушкой-дурачком, они все равно не угомонились. Тогда он написал то, что диктовало его сердце поэта, но они заявили, что по таким правилам сможет жить лишь он один. Оставшиеся дни и ночи он посвятил медитации на распятом герое библейских сказаний. И когда на его ногах и руках друзья заметили следы стигматы, он вежливо попросил их не совать свой нос в чужое тело. Пришел, наконец, и желанный час — вымолвив «Я сделал свое дело. Да научит вас Христос вашему», он усоп, в этот раз навсегда…

Чему же научил Господь его последователей?! Подобно своей ролевой модели из Назарета, Франциск Ассизский не был глубоким мыслителем и не смог создать последовательное религиозное учение. Пронзительные стрелы его деяний поразили неведомую для него самого цель. Детские мажорные аккорды его наивного мировосприятия позволили миноритам заслужить жидкие аплодисменты и последующее признание церкви. На этом фундаменте, отфильтровав плевелы из раствора, со временем удалось построить величественное здание ордена проповедников, не только отрицающих дух стяжательства, но и стяжающих дух отрицания. Сам отец-основатель-поневоле не слишком одобрительно относился к высшему образованию, полагая его ненужным грузом для Судного дня. Однако, его ментальное потомство образовало передовой отряд человечества, штурмовавшего бастионы догмы невежества. Птенцы гнезда Францискова под лучами утренней звезды по имени Любовь полетели к свету знаний будущего века…

Приведенная выше в тексте цитата Жака де Витри, на самом деле, предназначалась не францисканцам, а их заклятым друзьям в борьбе за победу тысячелетнего рейха Христова на земле. Каким именно? Взглянем в волшебное зеркало истории – с Блогом Георгия Борского…

===================================================================

В качестве бонусного финала сегодняшнего повествования предлагаю вашему вниманию мажорную модель, по преданию созданную смертельно больным Ванечкой Ассизским, нынче переодетую в великие, могучие, а заодно и минорные одежды нашим заслуженным подписчиком Иваном Колковым:

Всевышний, благой Всемогущий Владыка,
Хвалы, благодарность, и слава, и честь,
Тебе одному подобают, Владыка.
А имя — достоин ли кто произнесть?!

Славься, Господь мой, со всеми Твореньями
С Солнцем особенно – братом моим,
Тем, что являет нам дня озаренье,
Будучи словно бы ликом Твоим.

Славься, Господь мой, с Луною-сестрою,
Славься за звезды Твои в небесах,
Что сотворил всемогущей рукою,
Как драгоценности в наших глазах.

Славься, Господь мой, за брата, за Ветра,
Тучи и воздух, за влагу и дождь
Через погоду сырую и ведрие
Ты ведь созданиям пищу даешь!

Славься, Господь мой, за Воду-сестрицу,
Ту, что полезна, тиха и чиста,
Ту что, огню помогает смириться,
Что драгоценна, хотя и проста.

Славься, Господь мой, за брата Огня
Сам он веселый, могучий, и сильный,
Ночь озаряет сиянием дня,
Ты его создал на диво красивым.

Славься, Господь мой, за мать Сестру-Землю:
Разные прОизращает плоды,
Носит нас, кормит, а после приемлет,
Сделав покровом траву и цветы.

Славься, Господь мой, за тех, кто прощает,
Ради любви Твоей, вытерпит все,
Мирно невзгоды любые встречает,
Ибо венец их Всевышнего ждет.

Славься, Господь мой, за Смерть нашей плоти
За неизбежную нашу сестру,
Горе, кто в смертных грехах к ней приходит,
В святости — смертью второй не умрут.

Славьте и вы моего Господина,
Благословите со страхом Его,
Сердцем смиренным служите Единому
Благодарите Его одного.

Модели, предложенные в целях концептуализации исторических событий и оценки деятельности исторических личностей, являются интеллектуальной собственностью автора и могут отличаться от общепринятой трактовки.

Солнце прямо на глазах наливалось кровавым цветом и пульсировало, словно гигантское сердце. Неподвижный зной висел неподъемной гирей над тянувшей изо всех сил его к себе землей. И не было места для него, обнаженного и обожженного, укрыться от срама и духоты. Он побежал к видневшейся неподалеку церкви, но та вдруг оторвалась от фундамента и воспарила ввысь. Попробовал вырыть себе яму, но из нее полыхнуло адским пламенем. И тут небесное светило с грохотом разорвалось на тысячи мелких кусочков – бах-х-х! И – о чудо — в тех местах, где они упали, тотчас же появился ковер ярко-зеленой травы. И была ночь. И стало светло как днем. И он снова мог дышать полной грудью. И почувствовал пронзительное, болезненное счастье в груди. И понял, что умер. И тогда он проснулся… Его уже давно не покидало настырное ощущение неблагополучия, особенно странное на фоне растущего благосостояния и процветающего бизнеса. Его склады наливались многими оттенками тканей, которыми он успешно торговал. Его сундуки пульсировали звонкой монетой выплачиваемых должниками процентов. Его доходные дома обеспечивали прочный фундамент будущего. Его детям были давно уже приготовлены в жизни комфортабельные лагуны. Но загадочная тревога росла и не давала спокойно спать. Иисусе, спаси и сохрани! Долгий рабочий день завершился, а с ним и забытье забот, он возвращался из конторы к самому себе, к своим мыслям и настроениям. Вот и его особняк, купленный всего несколько лет назад, в самом престижном квартале Лиона, на рыночной площади. Чернь еще не разошлась, поглощая любимое зрелище – их развлекал очередной проезжий joculator. Был безоблачный летний вечер, но на душе все еще было пасмурно. Он никуда более не спешил, и отчего-то, затесавшись в толпе, остановился послушать…

…«И Бог ответил на их молитвы и даровал им сына, названного Алексием, который стал наследником всех их несметных богатств. И пришло время юноше жениться, и выбрали ему невесту из рода римских кесарей. И, когда тот остался наедине с молодой супругой в опочивальне, то провозгласил любовь к Господу, отдал ей кольцо свое и молвил: ‘прекрасная сестра, возьми и храни его, да станет это знаком между нас, и тогда Всевышний сохранит милосердием Своим твою девственность’. Сам же отправился в Сирию в город Эдессу, где раздал все деньги нищим, а сам стал жить подаянием добрых христиан». Удивление нарастало. Раздал… нищим… и не милостыню… а все… что это, безумие? или… «И был глас небесный, и слуга безутешных родителей нашел его, и преклонил пред ним колени. Когда случилось сие диво, то Алексий, желая избежать греховного тщеславия, отправился в Сицилию. Но Божией волей поднялся сильный ветер, который пригнал корабль в Рим. И он обратился к отцу своему и попросил приюта для бедного пилигрима. И тот, не узнав его, все же пожалел и приказал поселить под лестницей в прихожей дворца своего. Там-то бедняга и обосновался на потеху челяди, обсыпавшей его насмешками и издевками, кормившей объедками и обливавшей грязью. Но ни разу не пожаловался он на судьбу свою во имя Христа». Что-то изнутри застучало в голове в такт словам. Они его оплевывают… Он молчит… А я, я… Смог бы так усмирить гордыню свою? или… «Наконец, когда почувствовал он, что его праведная жизнь, проводимая в молитвах, постах и покаянии, подходит к концу, то попросил чернила и пергамент. И на нем начертал он житие свое. И услышали люди глас Божий в храме: «Придите ко Мне все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас». И еще вот что — «Ищите слугу Моего, ибо он молится за весь Вечный Город». И долго искали, да не могли найти. И отдал Алексий утром Великой Пятницы душу Господу, и тогда указал Дух Святой путь к блаженно усопшему. И узнал отец сына своего, ибо воссияло лико того, будто у ангела небесного. И возрыдал он с женой и невесткой над трупом его вместе со всем благочестивым народом. И пришли поклониться святому и Папа, и император. И, когда мощи его понесли на погребение в церковь, многие, прикоснувшись к ним, исцелились. И слепые прозревали, и хромые ходили, и прокаженные очищались. И раку ему сделали из злата и серебра, и все возблагодарили за великие чудеса Господа Бога, да святится имя Его in secula seculorum. Аминь!»

То было сообщение, доставленное небесными ангелами точно по адресу. Потрясенный услышанным, он бросил менестрелю целый золотой турский ливр и не помнил, как поднялся по лестнице холодного колодца-дома. В исступлении сразу же вытащил из массивного резного ларя Библию. В богатом золоченом переплете, с заглавными буквами и иллюстрациями удивительной красоты, этот фолиант стоил особняка, пусть и не такой элитного, как его собственный. Дрожащими от волнения руками открыл Писания на случайной странице. И не прочитал. Не одолел, не смог — потому, что не был обучен латинской грамоте. Он мог только догадываться о значении некоторых слов, но общий смысл ускользал от понимания. На следующее утро знакомый бенедиктинец растолковал ему содержимое. То было Евангелие от Матфея: «Не можете служить Богу и маммоне. Посему говорю вам: не заботьтесь для души вашей, что вам есть и что пить, ни для тела вашего, во что одеться… Взгляните на птиц небесных: они ни сеют, ни жнут, ни собирают в житницы; и Отец ваш Небесный питает их… Не заботьтесь и не говорите: что нам есть? или что пить? или во что одеться? потому что всего этого ищут язычники, и потому что Отец ваш Небесный знает, что вы имеете нужду во всем этом… Итак, не заботьтесь о завтрашнем дне, ибо завтрашний сам будет заботиться о своем: довольно для каждого дня своей заботы». Теперь у него не осталось уже ни малейших сомнений в божественном происхождении случившегося. Он получал точные ответы на мучившие его вопросы. Господи, Тебе отдам всю жизнь свою! «А что», — спросил он у монаха, — «Иисус сам-то был беден?». Тот, утвердительно кивая, пролистал чуть вперед и зачитал: «лисицы имеют норы и птицы небесные — гнезда, а Сын Человеческий не имеет, где приклонить голову». А потом и прямое руководство к действию: «если хочешь быть совершенным, пойди, продай имение твое и раздай нищим; и будешь иметь сокровище на небесах; и приходи и следуй за Мною… удобнее верблюду пройти сквозь игольные уши, нежели богатому войти в Царство Божие». Сердце выскочило из груди, и он испустил дух… И на третьем вздохе воскрес к новой жизни. Взялся за дело с присущей ему решительностью. Утряс семейные вопросы за пару дней. А потом — бум-м-м! Широко растворив двери перед воскресной рыночной публикой и разбрасывая деньги во все стороны, провозгласил: «Забирайте все, люди добрые!»

Злое общественное мнение, однако, остановилось на «спятил». Забулдыги и ворюги быстро спустили нажитое посильным трудом в трактирах и приступили к развлекательной части программы, высмеивая своего благодетеля. Милостиво к нему относились лишь бывшие родственники и знакомые. Тот же день за днем ходил к своему ученому другу, требуя переводов священных текстов и старательно заучивая их в меру своих скромных интеллектуальных способностей. Наконец, в один прекрасный летний день он приступил к своей миссии: «Господь послал меня защитить агнцев от волков. Не имею более ни денег, ни дома, ни семьи, но храню Христа в сердце своем и говорю вам — покайтесь, ибо грядет Королевство Нищих! Жатвы много, но срочно нужны жнецы!» Тут кто-то крикнул из ветвей: «Да он святой, ему видней!» И он снискал искомое сокровище на земле, несказанно разбогатев духом. Что там семьдесят апостолов, вскоре уже за ним следовали сотни учеников! И привела их путь-дорога к Третьему Латеранскому собору:

— Веруешь в единаго Бога Отца, Вседержителя, Творца небу и земли?

— Верую!

— Веруешь во единаго Господа Иисуса Христа, Сына Божия, Единороднаго, Иже от Отца рожденнаго прежде всех век?

— Воистину!

— Веруешь ли в Духа Святаго, Господа, Животворящаго, Иже от Отца filioque исходящаго?

— Да!

— А в Пресвятую Владычицу Приснодеву Марию, прежде всех век Животворящую Господа нашего, Иисуса Христа, веруешь?

— Клянусь!

Экзаменаторы комиссии кардиналов зашлись от смеха – уж больно потешен был несведущий в богословии мужлан, немедленно попавшийся в расставленные ими сети. Но тогда Папа Александр III-й обнял его и поцеловал — иди и не проповедуй без разрешения старших по званию!

Его вряд ли звали Петром, сея википедщина появилась столетия спустя в попытках построения почтенной генеалогии для сектантов. В том же ряду легенды о их появлении во времена понтификата Сильвестра I-го, впервые отведавшего приманку роскоши в капкане императора Константина. Valdesius – а это его настоящее имя – в отличие от многих своих последователей, был примерным членом католической партии. Не имел особых мнений в вопросах триадологии и христологии, уважал Иоанна Крестителя и Ветхий Завет, считал действенными обряды, совершаемые греховными священниками, включая мессы по покойникам, не состоял в рядах вегетарианцев, дуалистов или реинкарнастов. Именно вышеперечисленная гремучая смесь верований отличала еретиков в тогдашнем законе — катаров. Вальденсы, кстати, тоже немало отличились в разгроме сих врагов христианского народа. Тем не менее, история их любви с официальной церковной иерархией быстро пришла к трагическому финалу. Архиепископом края был тогда избран некий Jean Bellesmains, который занял непримиримую позицию по отношению к нарушителям конвенции, собирающим подаяния и толкующим Писания на несвященном языке без подобающей лицензии. Его петиции возбудили апостольский престол, торжественно провозгласивший «лионским беднякам» анафему.

Вместе с ними пострадали ломбардские Humiliati, отличавшиеся несколько большей вольностью взглядов. В очередной раз разоблачили и патаренов – пионеров поисков небесной справедливости в Западной Европе, которых в запале борьбы с симонией поначалу поддерживали реформаторы калибра Григория VII-го. По существу, тем самым все эти наивные простолюдины были насильственным образом выпихнуты из тела Христова, вынужденно заняв ментальную позицию «должно повиноваться больше Богу, нежели человекам» (Деян. 5:29). Но их дум низкородное стремленье не пропало зря. Идея возврата к истокам в условиях обжорства жречества рулит во всех религиозных обществах. Конкретной особенностью христианства стал нарратив апостольской бедности, блаженного бытия «без ремней безопасности». Эта упрямо прямая линия была обязана встретиться с другой, быстро восходящей кривой – чаяний черни прорваться к свету знаний. Во многочисленных точках их пересечения неизбежно появлялись зеленые побеги жизни будущего века. В модельной формуле вальденсов (= нестяжательство + просвещение) решительно не хватало третьего, нелишнего ингредиента – учености. Именно его удалось добавить двум знаменитым орденам – францисканцев и доминиканцев, произведшим решающий вклад в развитие средневековой схоластики, да и вообще науки. Близится царствие нищих духом – в Блоге Георгия Борского…

Модели, предложенные в целях концептуализации исторических событий и оценки деятельности исторических личностей, являются интеллектуальной собственностью автора и могут отличаться от общепринятой трактовки.

Порожденное Октябрем, наше поколение славно потрудилось, делая сказку былью. Мы строили, строили и, наконец, даже что-то построили, вот только ошиблись на несколько букв. Достигнутую цель наши учебники называли капитализмом, и, как и было предсказано классиками марксизма-ленинизма, она тоже быстро разочаровала. Поэтому многие перестроились в обратную сторону, теперь уже стараясь сотворить из были сказку, волшебную и священную. Неужели не найдется такой путь, чтобы не надо было биться головой об эти два очевидных косяка истории?! Разве нет пролива посреди рифов и мифов материализма-физикализма и монотеизма-фундаментализма?! Не стоит ли занять подобающее человеку разумному стоячее положение между небом Всевышнего и землей безбожной науки?! И сейчас я, смиренный раб ВК, в очередной раз гордо заявляю – сие чудо возможно, более того, в наших с вами силах его осуществить. Для того, чтобы приодеть эту голословную модель, сегодня я снова предлагаю отправиться на берега реки ИМ (История Моделей) и взглянуть на нее с трехэтажной высоты прошедших блоговых лет. Сделаем мы это по той оказии, что настало время выдрать из отрывного календаря истории идей страницу двенадцатого века Западной Европы. Как же человечество прожило длинную череду столетий после того, как заразная ментальная бацилла иудаизма вырвалась из тесной клетки древних писаний и сказаний на волю греко-римской ойкумены? Давайте взглянем на Христову дюжину, как это у нас повелось, отвергнув ржавчину железных фактов в пользу нетленного балета жизни.

Кстати, о ней. Не перестаю поражаться – что за странная игра! Скажете – что же здесь такого удивительного?! Теисту все запредельно ясно – балом истории правит Провидение Господне. Подумаешь, открыли ученые новые законы природы – то по воле Божией. Материалисты же переименовали оное в Господина Великий Случай. Их альтернативная версия – земля эпизодически порождает быстрых разумом ньютонов. На самом деле, дело их неопасно и нетрудно. Настолько, что потом это малые дети в школе проходят. Взирая на образцы подобных рассуждений, я нынче сожалею, что в курсе СОФИН (Современной Философии Науки) не познакомил вас с одной весьма распространенной и типичной логической ошибкой. Ну, так я исправлю свою оплошность теперь и назову ее NP-ляп (по-русски предлагаю читать «нэп-ляп»). Заключается она в том, что из очевидности готового решения делается вывод о том, что и его нахождение было тривиальным. Чтобы в нее не вляпаться, проще всего представить себе огромное поле с зарытым где-то в кромешной грязи сокровищем. Понятно, что при наличии готовой пиратской карты быстрый успех гарантирован. В противном же случае, если вас не зовут дядя Федор, то придется премного попахать. В математической теории вычислительной сложности именно таким отличительным свойством обладают т.н. NP-задачи, отсюда мое название. Нет, друзья мои, дело выращивания порядочных ментальных моделей чрезвычайно трудоемкое, в своем развитии они проходят через пять известных нашим верным подписчикам стадий, причем практически каждый подъем на новый уровень — экспоненциально крутой. Каким же образом тогда человечеству удалось вскарабкаться на современный эпистемологический пик? В предположении, что наш реальный мир не обладает свойствами мультяшного Простоквашино, последовательность вытягивания выигрышных билетов в эту лотерею настоятельно требует объяснения, причем очень желательно, чтобы оно было не сверх-, а естественно-научного характера.

Жил да был Иисус из Назарета, а потом геройски почил. Не любил его Савл из Тарса, а потом модель сотворил. Роды не обошлись без травмы – преследуемые за безбожие последователи обоснованной им секты постепенно обожествили своего кумира. Это привело их сначала в триадологический тупик. Впрочем, из него с успехом и грехом удалось выйти. Однако, за этим грянула христологическая гангрена, излечить которую удалось только ампутацией жизненно важных провинций. Врачи-сарацины, вооруженные резко упрощенным рецептом Корана, сами избежали этих опасных заболеваний. Под руководством некоторых неправедных халифов они прошли значительно дальше, транспонировав греческую философию в арабскую тональность и приступив к сочинению собственной научной музыки. В этот раз серьезной ошибкой стала попытка навязать прогресс реакционерам сверху. Напуганные случившимся традиционалисты заблудились на прямом пути, не пустив туда ментальные детища аль-Фараби, Авиценны, а затем и Аверроэса. Однако, почти синхронно, почитай синхронично, теперь на ту же дорогу вступила западная половина тела Христова. Сбросив с себя вериги ига давно загнившего Востока, апостольский престол возглавил процесс чистки в рядах церковного ЦК. Грозные Папы-Мойдодыры самодержцами командовали могучей командой умывальников, что практически исключало возможность возникновения серьезных доктринальных споров. Другой особенностью латино-язычного мира стало иррациональное преклонение перед рациональным мышлением. В почете была ученость, обязательным ингредиентом включавшая в себя совсем необязательные семь свободных искусств. Наконец, забавным отличительным свойством процесса стало настырное произведение социальных инициатив снизу, по существу, без всякой, не говоря уж о руководящей, роли католической партии.

Галопом проскакав по Азиям и Европам первого тысячелетия новой эры, давайте чуть замедлим ход наших привередливых коней на двенадцатом столетии. Непонятным образом средневековым христианам Запада удалось не только не свалиться в бездонную доктринальную пропасть, но и воскресить давно распятую на позорном столбе истории науку. По крайней мере, именно это утверждал известный американский историк Чарльз Хомер Хаскинс: «[Ренессанс двенадцатого века] – во многих отношениях был временем свежей и энергичной жизни. Эпоха крестовых походов, роста городов и первых бюрократических стран Запада, она видела кульминацию романского и появление готического стиля в искусстве, возникновение литературы на национальных языках, возрождение латинской классики и поэзии, римского права, греческой науки с арабскими добавлениями и большой части греческой философии; а также истоки первых Европейских университетов. Это столетие оставило свою подпись на высшем образовании, на схоластической философии, на европейской юриспруденции, на архитектуре и скульптуре, на литургической драме, на латинской и национальной поэзии». Насколько это высказывание соответствует пусть не истине, а хотя бы нашему нарративу? С одной стороны, мы вынесли осуждающий вердикт крестоносцам, обнаружив их кровавые отпечатки на Гробе Господнем при почти полном отсутствии вклада в дело развития ментальных моделей человечества. Относительным молчанием обошли мы и несомненные интеллектуальные достижения аббата Сугерия по созданию готики. С другой, согласились с эпохальным значением второго великого горизонтального переноса мемов и формирования на их основе первых высших учебных заведений – studium generale. К прогрессивным переменам мы отнесли и упадок империй, образование национальных государств и рост влияния простых обитателей бургов. Но давайте лучше вспомним как все это происходило по порядку…

Вслед за первопроходцами типа Аделарда Батского за три моря принимать ванны в целебных чужеземных модельных водах отправилась целая банда с атаманом Герардом Кремонским во главе. Хоть они, по всей видимости, не составили организованную «толедскую школу», тем не менее, эти мафиози смогли умыкнуть из арабского мира в латинский неисчислимые модельные сокровища. Обратим еще раз внимание на стихийный характер сего «радствия». Неочевидны ни материальные, ни статусные стимулы для передвижений переводчиков. Почти синхронно, почитай синхронично, возник другой народный почин – восхождение к высшему образованию. Молодые люди из порядочных семей, слетавшиеся на свет познаний блестящих профессоров, возжелали вести беспорядочный образ жизни. Счастливому будущему мешали их птичьи права иноземцев в настоящем. Счастливой же совокупностью обстоятельств эти требования были удовлетворены руководящими инстанциями. Тем самым, теперь уже на законных основаниях не только ковались высококачественных кадры для аппарата церкви и президента, но и осуществлялась их закалка по строго определенному рецепту, включающему первичную обработку тривиумом, а вторичную квадривиумом. Так образовались первые университеты едва ли не в современном смысле этого слова. Так же образовались первые ученые едва ли не в современном же смысле слова. Два вышеупомянутых событийных кластера составили хребет эпохи в релевантном ИМ смысле. Важно обратить внимание на то, что они пребывали в метафорическом отношении курицы и яйца – ни один из них не был первоначальной причиной возникновения второго, тем не менее, раз возникнув, они образовали систему с положительной обратной связью, подпитывая и развивая друг друга.

Следующими по значению для возникновения науки явлениями мира моделей стали ментальные подвиги первых схоластических философов. Многие средневековые карлики штурмовали неприступные высоты исполинов прошлого, вожделея забраться им на плечи. Ансельм Кентерберийский милостиво разрешил вере порождать интеллектуальное понимание, оседлав блаженного Августина. Пьер Абеляр питал нежные чувства не только к Элоизе, но и к логике перипатетиков. Представители т.н. Шартрской школы предпочли возвышенные небеса Платона. Тем самым развивалась естественная теология, обреченная в далеком будущем обнажить противоречивое естество монотеизма. Вопросы «Sic et Non» породили поначалу только «Сентенций» ответы, но те в далекой перспективе сомнения категории «такого Бога нету». Творчество Иоанна Солсберийского интересно риторическим богатством содержания, но не только этим. То были порывы свежего воздуха в душном царстве идеологии тирании и пламенные призывы сохранить свободные искусства на свободе. Наконец, как обычно, слабее всего для человечества оказались деяния самых сильных фигур геополитической шахматной доски своего времени. Безумный план Барбароссы способствовал разве что становлению итальянских городов. Благочестие Капетингов помогло разве что образованию безопасной колыбели для богословских спекуляций в стольном городе Париже. Беспутство Алиеноры Аквитанской привело разве что к переосмыслению роли женщины в истории. Бесчестие анжуйских императоров разве что подтолкнуло британские острова плыть по особой орбите…

Подытоживая итоги, осмелюсь заявить, что двенадцатое столетие не было возрождением античности. Нельзя его считать и началом вырождения христианства. Скорее, оно стало порождением этих обоих ментальных течений. Было бы, однако, нэп-ляпом утверждение о нэпманской эфемерности его достижений. Они только кажутся простыми и тривиальными. Подобно равелевскому «Болеро» мы никогда бы не добрались до форте нынешней науки, если бы ему не предшествовало пианиссимо младенческих первых шагов средневековья. Если же мы взглянем на них непредвзято, то будет несложно узреть сложнейший вычислительный процесс. За ним не видно Всевышних, Всемогущих и Всеведущих, могуче ведущих людей за ручку к раю будущего века — ведь он постоянно заходит в тупик. За ширмой не спрятался и Господин Великий Случай – ведь налицо осмысленная самоорганизация и гибкая обучаемость. Зато именно такое его поведение, равно как и наличие других потешных феноменов социальной природы (например, серендипности и множественности научных открытий) постулирует пресловутая Вальс-Комната. Если сказочным образом известно местонахождение клада, то задача его раздобыть решается банальным навалом – экскаватором, т.е. последовательным увеличением мощности или батальоном, вооруженным лопатами, т.е. параллельным разделением работы. В противном случае обыкновенной были пахать можно интенсивно и долго, вот только найти что-либо порядочное практически невозможно. Математически единственным способом решения такой проблемы является запуск множества независимых искателей – каждого по своей уникальной траектории. Но и этого мало, учитывая соотношение экспоненциальных размеров поля чудес с полиномиальным количеством дураков. Только обмен накопленным опытом в пируэтах воздушного балета жизни может принести окончательную победу.

Как бы то ни было, у нас в БГБ часы уже пробили Христову дюжину столетий. Самое время служанке на кухне правящей теологии начать превращаться в настоящую принцессу науку…

По правде говоря, европейская Золушка к этому моменту еще мало чем выделялась на фоне своих сестер с Востока. Кривая ее рейтинга все еще не дотягивала до их статусного состояния. Однако, абсолютно все производные ее развития уже превосходили конкуренток величиной и даже знаком. Впереди был прорыв в солнечный жаркий полдень схоластики. Тринадцатый счастливый – только в Блоге Георгия Борского…

Модели, предложенные в целях концептуализации исторических событий и оценки деятельности исторических личностей, являются интеллектуальной собственностью автора и могут отличаться от общепринятой трактовки.

Плоха та менталка, которая не мечтает стать учебником. Ведь только это командное положение позволяет ей стать властелином дум миллионов, а нынче и миллиардов людей. С другой стороны, хорошо известно, что генеральские погоны порою, а, может быть, даже как правило, достаются отнюдь не самым сильнейшим и славнейшим. Это догматическое окружение, духота в общественных заведениях, особенно духовных, обеспечивает посредственным моделям наследственную питательную среду, спокойную сытую и долгую жизнь. Если следовать интуитивно привлекательному философскому принципу фаллибилизма, то любая из них, будучи изреченной, уже содержит в себе червоточинку первородного греха кривды. Но и если стараться избегать экстремальных суждений, то, усредняя, мы обучаем подрастающее поколение при помощи отсыревшей от древности серости. Последнее утверждение было особенно истинным в средние века, когда само слово «инновация» использовалось исключительно в ругательных контекстах. А вот «сентенция», наоборот, почти сохранила свое изначальное латинское значение «мнения» (зачастую авторитетного) в современности. Но не во всякой. Сим интеллектуальным достижением могут по праву гордиться носители великого и могучего. А вот, скажем, в хваленом английском основной семантикой “sentence” стало «предложение», а побочной «приговор». Соответственно, несчастным незнакомым с этимологией студентам приходится растолковывать смысл названия бестселлера двенадцатого века…

И не только двенадцатого. На протяжении многих столетий opus magnum Петра Ломбардского упорно отказывался предаваться тлению. На пьедестале почета своего жестокосердного времени это произведение занимало баснословное второе место, непосредственно после всех басен и слов Священного Писания. Сей малый вывод непосредственно следует из великого количества сохранившихся манускриптов. Нам их досталось несколько сотен, тогда как некоторые некогда популярные труды дошли до нас в единичных экземплярах. Посему наш первый на сегодня вопрос — чем же была обусловлена неслыханная слава «Sententiarum Libri Quatuor», сегодня опустившейся до состояния «наименее читаемой из всех наивеличайших книг человечества»?! Из вступительного абзаца нетрудно догадаться, что своему особому статусу в системе образования. И в самом деле, этот текст выполнял роль стандартного учебного пособия на практически всех факультетах теологии европейских университетов. Но сей ответ пахнет троечкой и тавтологией – ведь нас как раз и интересует чем именно модель заслужила столь высокое звание. Отвергнем чересчур резкое суждение известного медивалиста Мартина Грабмана – «случайным стечением обстоятельств». Может быть, тогда выдающейся личностью автора?! Тоже нет. Да, на склоне лет этот уроженец северной Италии и сын прачки достиг высокого положения в церковной иерархии, став епископом стольного города Парижа, причем, в обход родного брата действующего короля Франции. Но во многом это произошло благодаря его предварительному литературному успеху. На протяжении же своей жизни он мучительно медленно набирал социальный рейтинг. Учился понемногу и подолгу – сначала на родине в Ломбардии, затем с подачи св. Бернарда Клервоского – в школе аббатства Сен-Виктор и уже без его ведома – у опального вольнодумца Абеляра. Не обломал о гранит науки свои зубы, но сумел вызубрить наизусть множество священных однострочников. Не блистал яркой звездой, но и не затерялся в тени, шаг за шагом обретая репутацию эксперта по богословским вопросам. Не прославился и духовными подвигами, но и не ославился подвижками в сторону бездушных инноваций. Решительно не претендовал на звание святого, но и в связях, порочащих честного христианина, тоже замечен не был…

Непросто найти нечто особо ценное и внутри самого фолианта из четырех книг. Ментальные модели покорны метафизическим законам природы, послушно карабкаясь к высотам знаний, ко все более продвинутым фазам своего развития. История идей убедительно показывает, что это утверждение справедливо и для самых дремучих религиозных особей. Разрозненные были, притчи и сказания неизменно сливались в монолитную когерентную дамбу догмы. Жидкие глоссы сменялись на тощие комментарии, которые в свою очередь постепенно откармливались до состояния толстенных трактатов. По этому прямому пути прошла ашаритская теология в исламе. Она, впрочем, следовала уже известному алгоритму Сынов Израилевых, расталмудивших мифы Древней Иудеи. И замученные правоверными православные Византии могли при желании дать схожий статус сочинениям условного св. Иоанна Дамаскина (третья часть «Фонтана мудрости»). Католическая мысль, долго бурлившая без съедобных результатов, тоже стремилась застыть кривой гримасой в морозилке ортодоксии. Люди искренне желали согласовывать свои верования друг с другом, избегая по мере возможности прямых логических противоречий. Проблем хватало – Ветхий Завет конфликтовал с Новым, канонические евангелия с посланиями апостола Павла, а Святые Отцы друг с другом. Самый влиятельный из латинских авторитетов Бл. Августин произвел первые попытки приведения разрозненных однострочников к общему знаменателю единой системы. В этом деле он прогрессивно призывал не стесняться использовать наработки языческих философов – ведь сам Всевышний символически разрешил своему избранному народу обокрасть нечестивых египтян. Первые более-менее последовательные “Sententiae” изрек Исидор Севильский. Однако, настоящий штурм небесного рейха начался в Западной Европе с отделения от Восточной, т.е. с одиннадцатого столетия. Заснеженный богословский Олимп последовательно атаковали Бернольд из Констанца, Иво Шартрский, Гуго Сен-Викторский… Своим “Sic et Non” полезное альпинистское снаряжение произвел и хорошо известный нам Пьер Абеляр. Вот как раз эту поставленную учителем задачу разобрать вопросы, сиротливо оставшиеся без ответа, старательно попытался разрешить примерный схоласт Петр Ломбардский.

При этом он опирался на солидный фундамент из краеугольных камней. Однако, на плечах всех титанов прошлого одновременно не устоишь, так что карлику приходилось выбирать. И он отказался от комментирования в библейской последовательности на манер Гуго Сен-Викторского в пользу логической структуры в стиле Абеляра. Тем самым, его четыре книги представляли собой аллегорическое ментальное путешествие сверху вниз – от Всевышнего через сотворенный Им бренный мир к греховному, но счастливо спасенному Христом человечеству, вновь восходящего в эсхатологическом апофеозе Второго Пришествия к жизни будущего века. Взял на вооружение популярную методику мидрашения «diversi sed non adversi» (разночтения непротиворечивы). Вспомним, что ее основные приемы были изложены еще в том же «Sic et Non». Отправил в отставку предательскую гордыню, не питая избыточных амбиций приобщиться к непостижимым божественным таинствам. Щедро (сорок пять раз) сдавал он эпистемологическую партию всякий раз, когда опасался войти в конфликт с ортодоксальным курсом: «не дай Бог, чтобы я утверждал что-то, если это не соответствует католической вере». В его трактате не было и явных попыток привести доказательства бытия Господа по образу и подобию Ансельма Кентерберийского. Зато в изобилии наличествовали модные в средневековье выводы «от этимологии». Например, тезис «сущность Бога – существование» обосновывался при помощи сопоставления слов «essence» и «esse». Наконец, он замечательно продумал детали будущего использования студентами – распилил глыбу текста на красные (rubro) рубрики, выделил цитаты точками (кавычки тогда еще не придумали) и создал для удобства поиска и составления шпаргалок подробную таблицу содержимого.

Тем не менее, при всей запредельной аккуратности и осторожности, ему так и не удалось перейти теологическое минное поле без потерь в личном составе. Некоторые положения его модели подверглись жестокой критике со стороны верховного главнокомандования. Так, в ставшей знаменитой 17-й «дистинкции» первой книги наш Петр идентифицировал Дух Святой с пресловутой любовью, которую смертным полагается испытывать в адрес Всевышнего и ближних своих. Выражаясь точнее, в его понимании божественным психическим первоначалом являлось милосердие, которое уже в свою очередь порождало в людях все прочие добродетели. Эта сомнительная доктрина, однако, не была явным образом осуждена на пребывание в еретическом аду. Меньше повезло христологической составляющей менталки — понтифик Александр III публично провозгласил анафему его «порочной доктрине» ипостасного союза. Дело в том, что Ломбардец умудрился изречь, что Иисус, в отношении к своей земной роли плотника из Назарета «не был чем-либо». Вот уж, воистину, кощунство от ума. Это Спаситель-то – пустое место?! Впоследствии эта забавная модель получила даже отдельное название – нигилианизм. Однако, есть все основания полагать, что налицо был исторический казус. Святейший Папа попросту не разобрался в тактических хитросплетениях и ополчился на цитату, вырванную из контекста. На самом же деле, решалась сложнейшая задача выбора из нескольких благочестивых альтернатив. В соответствии с первой из них, человеческая природа была подразделом божественной. Вторая милостиво разрешала последней быть третьей составляющей Христа наряду с телом и душой. Наконец, последняя теория напяливала на Всевышнего чуждую ему натуру словно платье. Вы, должно быть, уже догадались, что именно предпочел Мастер Сентенций, дабы починить дыру в слитном нарративе. Конечно же, универсальную заплатку «Бог его знает».

Несмотря на некоторые недостатки во внешности, сея модель темных веков прорвалась-таки в светлое будущее, обрела вожделенный статус лауреата конкурса теологической красоты. Однако, мы до сих пор не определились – за счет каких своих морально-боевых качеств? По моему мнению, своими отличными оценками она парадоксальным образом была обязана собственной посредственности. Нарождающимся университетам тогда срочно требовались учебники, в то время как Аристотелевский корпус не был до конца переведен, а произведения Аверроэса и Маймонида даже еще не были написаны. Посему основная польза изреченных Петром Ломбардским сентенций заключалась именно в том, что они были ложными. Как мы видели, на многие вопросы он попросту отказался отвечать, а другие разрешил не самым ортодоксальным образом. Хороший пример из третьей категории дает следующая цитата: «Кажется, что Всеведение Всевышнего является причиной тех вещей, к которым оно относится, и делает их существование необходимым, поскольку, если бы Бог не предвидел этого, то не было бы вообще никакого будущего, и ничего не могло бы возникнуть без Божественного предвидения. Однако, если эти вещи не могут не возникнуть, будучи заранее предвиденными, то тогда само это Всеведение похоже, что является причиной их возникновения». Но это же элементарно, сэр, — сказал бы сейчас любой семинарист-троечник, ведь знание причине рознь. Во многом элементарным это суждение стало именно благодаря обсуждаемой нами книге. Однако, именно оно, как известно слушателям нашей философской Академии, дало многочисленное потомство из новых проблем, в частности, со статусом «свободы воли». О присущие монотеизму внутренние косяки приговорены были биться умными головами многие мыслители. Один из них, Фома Аквинский, был удостоен лавровым венком, и его Сумма была признана окончательной. Другие же отправились искать новые ходы в пещере неведения, спустя столетия приведшие человечество к науке…

Итак, рожденная в могучих потугах Петра Ломбардского католическая модель обрела устойчивые формы. Теперь с ее помощью можно было защищать тело Христово от нежелательных мутаций в неортодоксальных направлениях. Но жизнь не поймать за хвост в железный капкан догмы, она обязательно увернется и убежит в зеленый бор вольнодумства. Грядет охота на еретиков – в Блоге Георгия Борского. Но сначала — время собирать модели из разбросанных осколков.

Модели, предложенные в целях концептуализации исторических событий и оценки деятельности исторических личностей, являются интеллектуальной собственностью автора и могут отличаться от общепринятой трактовки.

Ничто человеческое не является настолько совершенным, дабы быть свободным от поношения. Плохое мы обличаем по полному праву, но и на хорошее злонамеренно клевещем. Смирившись с этим, я надел на себя доспехи, терпеливо отражающие стрелы недоброжелателей. Одного из них я буду величать собирательно, не называя по имени, Забодаем. Насколько это позволено доброму христианину, я презираю и его самого, и его мнение. Пускай он дрыхнет до обеда, нажирается до пьяна на веселых пирушках и убивает свое время, погрязнув в таких плотских излишествах, от одного описания которых покраснеет даже эпикурейская свинья. Я ограничусь лишь тем, что атакую его идеи, которые уже столкнули в опасную трясину многих, тех, что легковерно согласились с его проповедью о том, что нет ничего лучше безграмотности. Сей трактат, который я для удобства желающих освежиться читателей разделил на четыре книги, называется «Металогикон» потому, что в нем я вознамерился защитить от нечестивых нападок логику. Нижайше прошу почтеннейшую публику поминать меня в своих молитвах Всевышнему, дабы Господь простил мои прошлые прегрешения, охранил от будущих искушений, даровал познание истины, любовь к благу и преданность Себе — так, чтобы я мог исполнить, в мысли, слове и действии то, что любезно Его божественной воле.

Как вы, вероятно, уже догадались, местоимение «я» до сих пор принадлежало не мне, смиренному блогеру айфоновского века Георгию Борскому, но выдающемуся писателю двенадцатого столетия Иоанну Солсберийскому, творчество которого мы в данный момент проходим, прогуливаясь по реке ИМ (История Моделей). Я, на этот раз настоящий, намеренно не заключил текст вышестоящего абзаца в кавычки, поскольку то не была жесткая авторская цитата и даже не ее гибкий перевод, но свободное попурри из его ментальных моделей. Сделал я это, прежде всего, потому, что БГБ гордо носит на голове почетное клеймо «популярный». Многочисленные метафоры и аллюзии на жемчужины древней поэзии и философии без соответствующей карты примечаний остались бы нераскрытыми для вас, и потому досадными сундуками сокровищ. В избытке это то самое масло, которое способно испортить самую изысканную словесную кашу. Поверьте, лучший риторический стиль прошлого был намного хлеще того, что можно найти в моих самых худших статьях. Я, по крайней мере, за края скобок эрудиции среднестатистического россиянина — от Владимира Ленина до Владимира Путина — обычно не выхожу. Потом всегда усердно старался мелко шинковать свои мысли на короткие предложения. А ведь с выходом из античной моды лаконичности, это на века служило признаком самой недоброкачественной литературы… Название произведения – другой знак жестокосердных времен. Достаточно вспомнить «Прослогион» Ансельма Кентерберийского или «Дидаскаликон» Гуго Сен-Викторского, чтобы понять — греческий, неизвестный тогда даже подавляющему большинству латиноязычных интеллектуалов, был в Европе статусным на манер нынешнего английского в некоторых странах мира. Наконец, Забодай – искаженная версия изначального Cornificius, поскольку тот в дословном переводе превратился бы в носителя рогов паразитной на русском семантики. Ну, все, мои неуклюжие комментарии закончились, смиренно отхожу в сторону, снова предоставляя слово великому мастеру изящной словесности. И пропагандисту оной.

А Забодаи кто? Одни, за древностью монашеских лет, сужденья черпают с Экклезиаста. Заняв место у кафедры, со стыдом взирают они на свое ученическое прошлое, величая его «суетой сует». Св. Бенедикт на небесах в отчаянии, ибо частично он виноват в размножении сих волков в овечьей шкуре. Другие, жрецы Эскулапа, глубокомысленно жонглируют загадочными терминами от Гиппократа и Галена. Их девиз – «те, кого лихорадит, лучше здоровых платят» [dum dolet accipe]. Третьим претят философские дебаты, поскольку они грабительством богаты. Это о них сказал Гораций: «Делают деньги честно, пока позволяет среда, а ежели нет, то тогда как всегда». Четвертые промышляют лизоблюдством на банкетах сильных мира сего. Они убеждены – их лесть до рая земного довезет. Но могут ли бренные подачки сего квази-квадривиума сравниться со святыми дарами семи свободных искусств – мудростью, красноречием, здоровьем и благоденствием?! Для того, чтобы их обрести, как говаривал мой светлой памяти учитель Бернард Шартрский, надо найти срединный путь между небом легких знаний и землей непосильного труда. На помощь идущему придет память — сундук для искомых сокровищ и разум – способность души изучать вещи, данные ей в ощущениях…

Свободными сии замечательные искусства величают потому, что их целью является освобождение человека, дабы тот, будучи избавлен от оков ненужных забот и печалей, мог посвятить себя целиком мудрости. Породила их сама природа, и ее первенцем стала грамматика. Она похожа внешностью и характером на матушку, и не случайно, но по божественному предначертанию – недаром у всех цивилизованных народов есть ровно пять гласных звуков, равно как и первоэлементов в космосе. Подлежащее соответствует субстанции, прилагательное – акциденту, глагол — изменению, каковое симметрично характеризуется наречиями. Вряд ли даже Забодай осмелился бы вступить в драку, оспаривая полезность грамматики — тот, кто с нею не знаком, попросту безграмотен. Зато он может попробовать потеснить ее младшую сестричку риторику, например, использовав авторитет Сенеки. Сей великий учитель нравственности отличался своим лаконичным эпиграмматическим стилем. Однако, как справедливо заметил Квинтилиан, хотя его стоит хвалить за ученость, но следует порицать за сочинения, наполненные засахаренными ошибками, которые могут понравиться лишь безусым юнцам. Разве можно было писать столь короткими мелкозернистыми предложениями?! Один из римских императоров [Калигула] метко назвал их песком без извести. А так говорил Мастер Изящных Пассажей [Гораций]: «грамматика изучает язык, но, отправившись дальше, еще и историю, а ежели нырнет совсем глубоко, то поэзию». Утверждение же «поэзия — колыбель философии» — истина, не требующая доказательств.

Из всех небесных даров самым желанным является мудрость, чья польза состоит в любви к благу и применению добродетелей на практике. Следовательно, человеческий разум должен стремиться к ее обретению и тщательно изучать все вопросы, дабы сформулировать о них ясное и верное суждение. Этим как раз и занимается третья возлюбленная Богом часть тривиума — логика. Кто понимает истину – тот мудр, кто любит ее – нравственен, «кто организует свою жизнь в соответствии с ней» — счастлив. Да, трудно ее обрести, ибо даже формы ее расплывчаты, словно покоится она на дне колодца. Но так говорит самый образованный из наших поэтов [Вергилий]: «Счастье приходит из причин вещей понимания и всех страхов попирания – ужас пред судьбой, не знающей жалости, вопиющего голодного ада гадости». И христианнейший Боэций добавляет: «Счастлив тот, кто поймал чистый фонтан добра в поле зрения; тот сбросил кандалы земного притяжения». Сила слова – в его смысле, без него оно пусто, бесполезно и мертво. Как душа оживляет тело, так и смысл вдыхает бытие в слово. Забодай способен «только бить воздух» [1 Кор. 9:26] копытами, а не говорить. Тот, кто не выходит на прямую дорогу логики, плутает в вековечной грязи. Те же, кто «не желает стать отстающим» [Гораций], вожделеют узреть свет, который излучают лишь учителя сего возвышенного искусства. И нет среди них никого, кто бы мог сравниться с Философом с Большой буквы Аристотелем. Бернард из Шартра и его последователи изо всех сил старались стереть отличия его воззрений от идей возлюбленного ими Платона. Однако, я полагаю, что они появились на сцене слишком поздно, дабы примирить двух усопших, которые конфликтовали друг с другом, еще будучи живыми. Каждого из них стоит ценить за свое собственное. «Категории» Стагирита – азбука логики, в ней описаны двенадцать вопросов, составляющих все научное знание. «Об истолковании», которую тот писал, «макая перо напрямую в мозги», позволяет составить из этих букв простейшие слога, а «Топика» — первые слова. Только овладев этими премудростями, новобранцы смогут постепенно заняться упражнениями аргументационного боя, овладеют могучим оружием «Первой» и «Второй аналитики»…

Habent sua fata libelli. Судьба конкретно этой книги оказалась тесно связанной с развитием эмбриона науки в чреве Западной Европы. Ментальные модели языческой античности с болью и токсикозом прорастали в католической половине тела Христова. Весьма синхронично общественность, казалось бы, неприступной догматической крепости удалось убедить в высоких потребительских качествах гомеровских лошадок. Однако, как это четко запечатлено на проявленной нами фотопленке Металогикона, в окружающей природе тогда водились и множились разнообразные Забодаи. Хотя защита от их нападок священной логики Иоанном Солсберийским была необыкновенно искусной, но логичной величать ее лично моя рука не поднимается. Хотя бы потому, что нам известно наличие исторических альтернатив – тупиков в пещере неведения, в которых дружно бились головой о стенки собратья по несчастному монотеизму – мусульмане, иудеи и православные. В этот момент стрелка весов двенадцатого века все еще нерешительно колебалась запятой по циферблату «запретить нельзя разрешить». Вспомним хотя бы медицинскую школу в Салерно, которая успешно функционировала, не испытывая ни малейших потребностей превратиться в studio generale, т.е. попасть под иго свободных искусств. Заставить студентов питаться языческой пищей духовной в режиме комплексного обеда было бытьможным решением, но не более того. Посему не стоит недооценивать ту роль, которую сыграла в долгожданном явлении философии народу риторическая реклама разобранной нами книги. Но ее историческое значение не ограничилось и этим бесспорным достижением.

Напоследок bona fide цитата: «Разум служит своего рода верховным сенатом на Капитолийском холме души, где он расположен по центру между залами воображения и памяти, чтобы со своей смотровой башни выносить суждения ощущениям и мыслям. Разум, хоть и божественного происхождения, как бы приводится в движение мехами сенсорной перцепции и произведений фантазии. Поскольку благоразумие в своих поисках истины нуждается в исследовании разумом, то оно порождает «Филологию» [любовь к ученому слову] … Хотя Филология имеет земное происхождение, и сама является смертной, все же, если она поднимается для созерцания божественных истин, то обожествляется определенным бессмертием. Таким образом, когда любовь к размышлению, относящемуся к земным вещам, восходит с благоразумием к спрятанным секретам вечных и божественных истин, то она превращается в мудрость, некоторым образом освобожденную от смертных уз». Обратите внимание на логический скелет вышеприведенной поэтически наряженной модели. По существу, здесь образование объявляется средством спасения. Сей лозунг «век учись – вечно живи» стал важной вехой на пути формирования того течения мысли, которое вывело корабль человечества из затхлого болота теизма в бескрайний океан науки…

Впрочем, то был еще весьма смутный, нечеткий, интуитивный инсайт. Для Иоанна Солсберийского занятия наукой еще не стали религиозным долгом верующих. Да и под ученостью понимал он еще не изучение книги природы, но умелое жонглирование однострочниками, пусть и не только священными. Тем не менее, это был чуть ли не единственный оригинальный философ второй половины века, предвосхитивший своим литературным стилем далекий гуманизм. Чем тогда занимались все остальные? Дамба догмы ржавеет – в Блоге Георгия Борского…

Модели, предложенные в целях концептуализации исторических событий и оценки деятельности исторических личностей, являются интеллектуальной собственностью автора и могут отличаться от общепринятой трактовки.

Без устали кружатся волшебные пары в модельной Вальс-Комнате. Это дровишки твердых случаев, сгорающие в пламени психических движений тамошнего камина, даруют им теплый поток ментальной энергии. Бесшумно скользя по холодному мрамору гладкого пола, они способны осветить и осмыслить своим присутствием самые темные уголки самого безумного мира. Более того, они еще и развиваются по пути, порождая себе подобных, но все более бесподобных танцоров. Трудно себе представить, что в той чудесной зале, которая отведена человечеству, когда-то было совсем пусто и уныло. Разве что историки идей нам помогут? Конечно же, все начиналось с того, что было под рукой, причем и в буквальном, и в метафорическом смысле – с собственного тела. В воображении самых разных людей практически всех древних земных культур не только титанов, героев и богов вытесывали по образу и подобию двуногих, бесперых и смертных, но и весь космос на уровне «макро» был просто-таки обязан быть похож на то, что наблюдалось на шкале «микро». «Что сверху, то и снизу» — было чуть ли не аксиоматически незыблемым первым принципом первооснов не только религиозно-мистических, но и философско-метафизических систем. Так, добрый и божественный Платон оснастил Вселенную душой, а в недрах организма «матушки»-Земли обнаружил кровеносную систему из вод и лавы. Эта простенькая модель замечательно пировала на всем протяжении сложных веков разгула христианства. Однако, и разразившаяся грозой научная революция не укротила ее буржуйских аппетитов до конца. Символически, именно с ее помощью Челио Кальканьини пытался вырвать нашу планету из вечного покоя аристотелевского якоря. Ее чарам оказались покорны такие незаурядные и даже современные мыслители, как Лейбниц, Витгенштейн или Уайтхед…

Если нынче возжелать посетить настоящий заповедник антропоморфизма, то его надо искать где-то в политических сферах. Неслучайно в нашем словаре у государства сохранилась «глава», содействуют ему «правые руки», некоторые органы выполняют функции «глаз и ушей», другие составляющие образуют «раковую опухоль», которую самоотверженно удаляют другие члены социума. Мы почти на полном серьезе воспринимаем общество как нечто живое и человекообразное. Так стоит ли удивляться тому, что Иоанн Солсберийский, мыслитель жестокосердного двенадцатого столетия, именно модель тела приспособил для разрешения интересующих его вопросов философии?! Но прежде, чем мы приступим к ней поближе, набросаю-ка я быстрый портрет ее ментального родителя. О том, что это был персонаж невеликого роста, можно заключить по непартийной кличке Парвус. О том, что это был писатель превеликой эрудиции — по количеству аллюзий и цитат во многих его гуманно сохраненных жестоким временем работах и письмах. Из них же нам известно, что он, покинув остров родной, недавнюю обитель «Льва Справедливости» (т.е. Генриха I-го), на протяжении двенадцати лет пахал поля свободных искусств (тривиума и квадривиума) на континенте. Ему повезло с учителями – нектар Минервы он впитал «у ног» таких выдающихся личностей как «Перипатетик из Пелле» (т.е. Пьер Абеляр), Гильом из Конша и Гильберт из Пуатье (т.е. известных нам представителей «шартрской школы»). Ему не так повезло с работодателями – он нарвался на неблагосклонность следующего по счету Генриха, который не простил выпрошенное им у Папы Адриана милостивое разрешение аннексировать Ирландию вместо смиренного благословления задуманного могучим монархом похода. Впрочем, «самый начитанный человек эпохи» имел других ценителей своего эпистолярного таланта и пристроился на службу к архиепископу Кентерберийскому. На ней-то его пути и перекрестились с крестовым ходом Томаса Бекета, для которого он стал преданным другом. Именно будущему святому, а тогдашнему канцлеру были адресованы его самые важные сочинения. Именно с ним разделил он тяготы ссылки. И это Иоанн на прошлой неделе увещевал у нас сего убежденного камикадзе, пытаясь охранить оного от смертоубийства. И во многом именно его ментальными усилиями произошла блиц-канонизация мученика за веру и возникновение культа личности его мощей…

Мало того, несложно защищать тезис о том, что именно ему удалось сформировать ментальное тело той модели, голову которой составила многострадальная жизнь Томаса Бекета. Вот как говорил Иоанн Солсберийский в своем «Поликратике»: «Не позволено льстить другу, но позволено услаждать уши тирана. Но того, кому разрешено льстить, разрешено и убить. Более того, это не только разрешено, но и правильно, и справедливо. Ибо тот, кто получает меч, достоин от меча и погибнуть. «Получает» здесь надо понимать как относящееся к тому, кто присвоил себе чужое, а не к тому, кто черпает свою силу от Господа. Тот, кто получает власть от Бога, служит законам и является рабом справедливости. Тот же, кто узурпирует власть, подавляет справедливость и подчиняет законы своей воле. Посему, справедливость заслуженно вооружена против тех, кто разоружает законы… Хотя существует множество форм государственной измены, ни одна из них не является столь серьезной, как та, что направлена против тела самой справедливости». Этот пассаж, несомненно, покажется вам не только не в меру экстремистским, но и нелогичным. Как из наличия лести в царских палатах английский Парвус вывел необходимость терроризма или народовольчества?! Для того, чтобы уловить ход рассуждений схоластического философа, мне придется ввергнуть вас в пучину контекста, из которого была безжалостно выужена вышеприведенная цитата.

Строго говоря, Ванечка здесь сжульничал, да не абы как, а творчески. Ему до зарезу был нужен отточенный нарратив, материалом для которого послужили бы прочные как сталь однострочники от общепризнанных авторитетов. Метафора пчелиного улья авторства Вергилия для достижения этой цели ему показалась недостаточной. Тогда — псевдоэпиграфия, стандартное древнее идеологическое оружие?! Однако, он не стал утруждать себя даже подделкой манускриптов, а попросту сослался в своем произведении на некое наставление Плутарха императору Траяну. Поди докажи в средневековых условиях, что того никогда не существовало! Многие, очень многие читатели его книги поверили, спустя века еще используя однострочники из «Поликратика» в качестве облагороженной временем античной мудрости. А состояла она всего лишь в модели «общество = тело», несколько более развитой против обыкновения. В частности, голова республики (т.е. государства), разумеется, соответствовала королю; сердце – сенату, которому никогда не хочется покоя; уши, глаза и рот – проницательным чиновникам и зубастым судьям; руки – тем, кто их распускал, то бишь полиции и армии; ноги – крестьянам, прочно стоявшим на земле и обрабатывавшим оную; живот – финансово-банковскому сектору, толстосумам. Наконец, душу составили продавцы духовных услуг населению – священнослужители. Прочие человеческие органы нашего героя не заинтересовали. Мы не будем разбирать занимавшие самого автора тонкости функционирования толстых кишок и причины возникновения денежных запоров. Оставим также без внимания современный вопрос адекватности постулированного отношения изоморфизма. Для нас здесь релевантен лишь общий вывод, который следовал из всех этих частностей. Хорошая ментальная модель – все равно что подпрограмма, к которой обращаешься с теми или иными параметрами для получения полезного результата. В данном случае, она вернула в качестве ответа мысль о том, что государство представляет собой взаимосвязанный вдоль и поперек организм, в котором люди всякие нужны, за возможным исключением всяких там маловажных мам и дам. Другими словами, принц не менее зависит от нищего, чем тот от него — в поликратическом обществе много жизненно важных центров управления.

Коль скоро это так, то что получается за организм, если в нем такой самоочевидный грех, как лесть, особь категории обмана, грязный осадок на стенках информационного канала, считается нормальным поведением людей?! Усердные молитвы во здравие власть предержащих в понимании Иоанна Солсберийского являлись явным симптомом болезненного состояния общества, с соответствующим диагнозом — преступное царствие тирании. В своем заключении он неявным образом опирался на посылку о том, что существовала единственная оптимальная для всех времен и народов социальная игра в государство, завещанная и спущенная с небес человекам самим Всевышним. В нее попросту нельзя играть не по божественным правилам. Именно отсюда последовал пламенный призыв к свержению деспотических несправедливых режимов. Впрочем, он тут же был смягчен соображениями о том, что следует предоставить самому Господу право разбираться со своими помазанниками. Простым смертным рекомендовалось лишь подавать ментальные петиции на Его высочайший суд. Собственно, именно это и сделал Томас Бекет, которому было посвящено сие произведение искусства политической философии — тогдашний придворный льстец и будущий мертвец-ниспровергатель зарвавшихся президентов.

Перед сегодняшним свистком задам финальный вопрос – сохранил ли небольшой трактат большого любителя Цицерона и Боэция, Горация и Сенеки хоть самое малое значение для разрешения проблем айфоновского века?! Сдается мне, что его аферистские манипуляции с телом вовсе не были так уж необходимы. Идея о том, что общество представляет собой взаимосвязанное целое (равно как и любая другая модель), не требует нынче подпорки плечами древних Атласов. При этом положение о том, что ложь суть порок, сохранило свой высокий рейтинг. Изобилие больных, т.е. нечестно, «не по правилам» функционирующих клеток вполне может служить признаком наличия «раковой опухоли» в обществе. Как человек, безумно далекий от политики, я не имею права, да и не желаю агитировать за хирургическое вмешательство. Вместо этого, позволю телу средневековой модели, оснащенному современной головой, немного повращаться среди вас. Маэстро – вальс! Продолжим наше путешествие по голубым и прекрасным ИМ.

Для всех новобранцев расшифрую: ИМ – История Моделей, причем, не абы каких, а научных. Соответственно, наш основной интерес на текущий двенадцатый век — в развитии эмбриона натурфилософии в чреве матушки Европы. Какой же вклад в сей сакральный процесс внес политический адвокат дьявольских Фиделей?! Три девицы в небесах — царицы в его словах. И в статьях Блога Георгия Борского…

Модели, предложенные в целях концептуализации исторических событий и оценки деятельности исторических личностей, являются интеллектуальной собственностью автора и могут отличаться от общепринятой трактовки.

— От кого ты, Томас Бекет, предатель короля и королевства, получил свое архиепископство?

— Мою духовную власть я имею от Господа Вседержителя и Папы Римского, а мои материальные владения – от государя нашего, Генриха II-го.

— Разве ты не признаешь, что всем обязан именно его монаршим милостям?

— Ни в коем случае, ибо сказано: Богу — божие, а кесарю – кесарево.

— Тогда я передам тебе то, что он говорит. Ты поспешил отлучить его верноподданных, хотя должен был оказать уважение его величеству и сдержать свою низкую месть перед его высоким суждением.

— Напрасно вы угрожаете мне. Даже если бы все мечи Англии были нынче направлены на меня, ваши угрозы не освободили бы меня от законов божественной справедливости. Я поражу и накажу любого, кто нарушает права Церкви Христовой.

— Сознаешь ли, что рискуешь головой, произнося эти дерзновенные слова?!

— Вы приехали меня убить?! Коли так, то предаю себя и деяния свои на суд всего человечества. Я готов надеть мученический венец прежде, нежели вы — нанести мне удар. Ищите кого-нибудь другого, кто испугается вас – я же буду сражаться в этой битве за Всевышнего до конца…

Да, близился конец восхождения сего смиренного раба Божия на свою Голгофу. Его путь туда был долгим и извилистым. Он вырос в многодетной семье эмигрантов из Нормандии, ставших «обыкновенными жителями Лондона в среде своих сограждан». «Что производят генеалогические древа?» – риторически вопрошал он впоследствии, защищая свою скромную родословную. Впрочем, его отец, торговец тканями и городской шериф, оказался достаточно состоятельным, чтобы под вероятным влиянием любящей матушки оплатить продолжение банкета над потолком стандартного церковно-приходского образования. Юношу отправили в Париж, где он в обществе 2-3 тысяч студентов, составлявших тогда примерно десятую часть его населения, мог наслаждаться плаванием в море премудрости на берегах Сены. «Счастье пребывать на такой чужбине» — должно быть, повторял он за Овидием, ослепленный блестящей жизнью столичного бомонда. Одновременно в него проникал распыленный в воздухе аромат новых ментальных моделей. Не исключено, что Томас принял первые крохи пищи духовной с рук знаменитого Пьера Абеляра. Однако, почти наверняка большое влияние на последующее формирование его ментальных моделей оказал другой профессор свободного искусства диалектики, Роберт Мелунский, тогда англичанин средних лет. Тот отличался дерзкими эскападами в сферу политической философии, где осмеливался оспаривать адекватность идеи божественного происхождения королевской власти и даже проповедовать сопротивление очевидным тиранам.

— Друг мой, они ушли, чтобы вооружиться! Смотри, Томас, ты ведешь себя сейчас как обычно — действуешь и говоришь импульсивно, произнося только то, что хочешь сам, пренебрегая мнением чужих. Зачем надо было человеку твоего ранга и воспитания раздражать и воспламенять этих мясников еще пуще? Разве не лучше было бы последовать нашему совету и дать им более сдержанный гибкий ответ?

— Благодарю тебя – удары друзей лучше поцелуев врагов. Но мой совет уже состоялся. Я отлично знаю, что должен делать.

— Стоит ли умирать ради того, чтобы умереть?! Молю Всевышнего, чтобы все кончилось хорошо.

— Да исполнится воля Божия!

Да, он всегда имел собственного царя в голове. Критический поворот в его жизни случился, когда предпочел надежной карьере клерка в банковской конторе своего дальнего родственника бурный политический водоворот Кентерберийского двора. Аудиенция в архиепископской резиденции в нескольких милях от Лондона завершилась неожиданным приглашением занять секретарскую должность. То были турбулентные годы анархии и гражданской войны. Многие сгорели дотла в огне борьбы Стефана и Матильды за престол. В определенный момент, под давлением нечестивого монарха, его первому начальнику пришлось бежать из страны. Но Томас не устрашился бедствий, и верная служба со временем принесла дивиденды. Теобальд вернулся с новыми силами, а он стал его опорой и правой рукой. И, когда во многом стараниями примаса Англии, на троне воцарился Генрих II-й Плантагенет, почтенный прелат рекомендовал его молодому королю как надежного и преданного работника. Он рассчитывал подсадить своего человека в администрацию президента, но не знал, что у того был уже новый господин на уме, а двум служить он то ли не умел, то ли не хотел. «Я часто зову тебя», — жаловался впоследствии святитель, — «и ты должен отвечать запросам твоего отца, нынче престарелого и больного. Бойся, как бы Бог не покарал тебя за твою медлительность, за забвение тех благодеяний, которые ты получил от меня и за презрение к тому, кого ты должен был бы теперь нести на своих плечах». Но бывший фаворит тогда так и не пришел его навестить. Ведь сказано (Матф. 6:24): «Никто не может служить двум господам: ибо или одного будет ненавидеть, а другого любить; или одному станет усердствовать, а о другом нерадеть».

— Сюда-сюда, скорее, здесь безопасно, негодяи не решатся зайти в святая святых.

— Нет, я не собираюсь этого делать.

— Монахов слишком легко запугать.

— Не бойтесь.

— Тогда сюда, этот проход ведет в аббатство!

— Я никуда не пойду, покуда передо мною не понесут крест.

— Вот он, вперед… Господи, дверь закрыта! Во имя Отца и Сына, и Святого Духа! О, чудо! – затвор поддался! Сюда-сюда, скорее, а теперь закрывайте покрепче за собой.

— Нет, оставьте ее открытой. Церковь – дом молитвы, а не крепость.

Да, он замечательно знал, что такое крепости и как их берут. Его новый господин разработал чрезвычайно эффективный алгоритм укрощения мятежных баронов. Английское серебро покупало фламандских наемников. Батареи требушетов крошили каменные укрепления. И замки непокорных реквизировались в разбухшую Анжуйскую копилку – гигантской империи, протянувшейся на тысячу миль от Нортумбрии до Гаскони. И он стал новым Иосифом при могущественнейшем фараоне христианского мира. И именно он, весьма способный канцлер, как никто иной, способствовал установлению самой абсолютной монархии средневековья. И это благодаря ему Генрих II-й мог претендовать на роль «короля своих земель, папского легата, патриарха, императора и всего прочего, чего бы ни пожелал». И вот теперь, после смерти неуступчивого Теобальда, грандиозное строительство великой державы было близко к победному завершению. Шах и мат независимой от государства церкви должна была поставить самая преданная делу партии и самая сильная фигура на Великой Шахматной доске тогдашней Англии – Томас Бекет. И сей аналог русского Меньшикова – с адского пыла и жара пирушек, охот и военных действий – после беспомощных попыток отказаться от новой миссии, послушно отправился прямиком на трон Святого Августина. Лишь одна мелкая неприятность омрачила торжественный обряд. По обычаю методом случайного тыка в Библию выбирался стих — знамение для будущего правления архиепископа. На сей раз Провидение Божие остановилось на фиговом проклятии Иисуса из Назарета (Матф. 7:19): «Всякое дерево, не приносящее плода доброго, срубают и бросают в огонь».

— Где этот презренный Каин, где этот Фома неверный?

— Я здесь. Что вам нужно от меня? Я не изменник королю, но священник.

— Прости отлученных тобою людей!

— Не бывать этому, покуда они не покаются.

— Тогда ты сейчас получишь по заслугам и умрешь!

— Я готов отдать жизнь за Господа, дабы чрез мою кровь Церковь получила

мир и свободу.

— Все, ты — мертвец!

— В твои руки, о, Боже Всемогущий, предаю я душу мою…

Да, Генрих II-й обладал ярко выраженным стратегическим талантом, умело продвигая своих людей на ключевые посты своей империи. С церковью у светской власти были давние счеты. Искры сражения двух мечей евангелиста Луки, зажегшие некогда дорогу в Каноссу, как раз в это время с новой силой разожгли пламя противостояния на континенте в соответствии с планом Барбароссы. В отличие от своего французского коллеги, английский король не обладал повышенным благочестием. Мессы мог посещать в походной одежде, а пылким молитвам предпочитал горячих женщин. От священнослужителей он ожидал только магических услуг, с подобающим уважением относясь исключительно к полезным артефактам – мощам и прочим реликвиям. «Епископа нельзя низложить», — говаривал он, — «но если хорошенько пихнуть, то можно скинуть!» Его страстным желанием было стать полновластным хозяином на своей кухне, по крайней мере, остановив поток петиций в папскую курию. И в самом деле, какому самодержцу понравятся жалобы его подданных в европейский суд по правам человека?! Увы ему, смертному и грешному, ставка на Томаса Бекета оказалась глубоко ошибочной. Сказывают, что и в пору своей самой разнузданной канцлерской службы тот вел скрытную религиозную жизнь. Теперь же, пусть обошлось и без чуда на дороге в Дамаск, купавшийся в роскоши Саул медленно, но уверенно превращался в Павла во власянице, заменив земного господина на небесного Господа. В его мире ментальных моделей бывший шеф становился предтечей будущего антихриста, стремившимся завоевать и поработить святую апостольскую церковь. Да, он оставался его сюзереном по феодальным законам, но по божественным обратился в «духовного сына», которого ему по должности надлежало «наставлять и ограничивать».

Так говорил Томас Бекет: «Между честностью моей совести и тяжестью моей судьбы, я не знаю, чему отдать предпочтение – своим ощущениям или временам. Горечь моего рассудка призывает меня при всех опасностях говорить именно то, что я думаю, тогда как необходимость времен подсказывает мне, как бы это ни было некрасиво, что лучше держать язык за зубами. О, Боже милосердный! По какому пути мне пойти?». Хорошо известно, что именно он выбрал. Конфликт с власть предержащими привел к ссылке. Эпистолярно-идеологическая борьба — к обоюдному цугцвангу. Канонические правила игры – к вынужденному примирению с кентерберийским архиепископом и возврату оного на родину. Указание Генриха, выданное в типично КГБ-шном незарегистрированном стиле, — к вышеописанным приключениям четверки палачей-рыцарей. Тьма бескультурного средневековья – к свету культа нового святого. Благие вести о чудесах, совершавшихся на его могиле, распространились до Исландии, Польши и Каталонии. Одновременно рейтинг Анжуйской монархии опустился ниже точки превращения веселящего вина в леденящую воду отвращения. Не помогло ни показное раскаяние, ни бичевание некогда могучего монарха. Дети взбунтовались против отца. Львиное Сердце Ричарда устремилось в неверные дали, а недалекая вера Иоанна привела к папскому интердикту и баронской Magna Carta. Плантагенетам только на самой бровке удалось удержаться в Британии. Островное государство существенно оторвалось от континента и отныне отправилось в дрейф по собственной модельной траектории. Чего только не заслужишь у одного Господа…

Было бы, несомненно, ошибочно утверждать, что крах первого британского рейха – дело мыслей одного человека. Под острием айсберга его деяний располагались могучие залежи ментальных моделей современников. Если и здесь выделить единственную личность, сделавшую наибольший вклад в их формирование, то выбор совершенно очевиден. Скажите, как его зовут?! Неужто не знаете?! Скандируем все вместе — Блог-Георгия-Борского!

Модели, предложенные в целях концептуализации исторических событий и оценки деятельности исторических личностей, являются интеллектуальной собственностью автора и могут отличаться от общепринятой трактовки.

На табло нашей машины времени снова частокол – 1111-й год от Рождества Христова. Это горячий полдень жития Генриха I-го. К тому моменту, когда призвал Вильгельма Завоевателя к себе Господь, было у отца три сына. Старший со средним были не только умными, но и счастливыми детинами, коим было завещано распилить между собой царство и властвовать. А вот младшенького дурачка за недостатком уделов изначально готовили к церковной карьере. По сей причине голову его обременяли многие печали многих знаний. Тот, впрочем, не расстраивался, а, напротив, самоутверждался, во всеуслышанье заявляя, что «безграмотный король – коронованный осел». А однажды малой распоясался до того, что, не при дамах будет сказано, исполнил малую нужду на котелок будущего венценосного брата, причем, всенародно. В наследство ему не достался говорящий кот, зато денег невпроворот. И конек-горбунок его не спасет, но не клади ему палец в рот. Он повел свою, казалось бы, безнадежную с раздачи партию хитро и осторожно, ожидая исхода гражданской войны, предсказуемо развернувшейся между двумя длинноухими престолонаследниками. В результате из родового гнезда первым выпихнули коротышку Роберта Куртгёза. Тот отправился в поход в надежде выкроить себе кусочек святой земли послаще, сочащийся медом и молоком. В его отсутствие меткая стрела на охоте поразила не оленя, но, как нельзя кстати, рыжего Вильгельма Руфуса. И последующее присутствие крестоносца нисколько не помешало бывшему бесприданнику установить свое монопольное владычество над Нормандско-Британским государством. К интересующему нас историческому моменту это был мужчина среднего роста и возраста, крепкого телосложения и нервной системы, с черными волосами и того же цвета ненавистью к врагам рейха. Окружающим он чем-то напоминал своего знаменитого родителя. Более, чем сдержанный в питии и пище, отрывался по полной на женщинах – он до сих пор остается обладателем абсолютного рекорда Великобритании по количеству детей. Увы, подавляющее большинство из них было незаконнорожденными. Плодами легитимного брака были дочь Матильда и опора династии Вильгельм…

Anno Domini 1120. Холодный душ «Белого корабля». В ту студеную ноябрьскую ночь на небе отсутствовала новая Луна, зато звезды, в их числе Полярная помощница, stella maris, ярко освещали опытным морякам спокойные воды Ла-Манша. И не было астролога, способного прочесть на них грядущее. Тогдашний летописец впоследствии скажет, что ни одно событие «никогда не приносило столько несчастья Англии». И он был совершенно прав, ибо вместе с затонувшим новым и надежным судном завял практически весь цвет высшего общества, включая семнадцатилетнего сына Генриха. Что же приключилось? Традиция набраться на посошок или на дорожку родилась, конечно же, задолго до всех них. Ну, а за господский счет пьют даже священники и праведники. Веселая компания потребовала от шкипера догнать флагманский sneccar. Столкновение с нежданной скалой внезапно прервало запланированное спортивное мероприятие. Пережил эту мясоловку только некий Берольд, мясник из Руана, благодаря которому нам и стали известными обстоятельства случившегося. Сказывают, что король и его команда слышали удаленные крики утопающих, но по моде жестокосердных времен приписали их козням демонов, русалок или нечистых духов. В результате скисли самые благородные сливки нормандцев – чертовы дюжины графов и баронов. Узнавшие первыми о катастрофе придворные, горюя по своим собственным убиенным родственникам, детям и женам, долго скрывали происшедшее от крутого на расправу монарха. Тот же, выслушав наконец кошмарные вести, упал в обморок. Вместе с ним рухнула вся заготовленная им схема престолонаследия. Несмотря на его последующие геркулесовы усилия по организации принце-замещения, глубокий вакуум власти так и не удалось предотвратить.

Год 1141-й. Глубокий надир междоусобицы. Предыдущий абзац содержал одну небольшую, но существенную неточность – в числе зарегистрированных пассажиров Белого Корабля Смерти был еще один счастливчик. Спастись ему удалось, снова пардон в прекрасную сторону, благодаря банальному поносу — Божественным Провидением его схватило непосредственно перед посадкой. Это был нелюбимый племянник Генриха I-го по имени Стефан. Непосредственно после кончины не менее ненавидимого дядюшки тот осмелился оспорить его завещание, по которому королевой должна была стать Матильда. Успешно прибыв курьерским судном в Лондон, он спешно короновался в Вестминстерском аббатстве. То был не просто акт узурпации власти, то было клятвопреступление. В свое время им была принесена присяга верности – на Евангелии, т.е. с самим Всевышним в свидетелях. Тем самым он рисковал, как минимум, отлучением от церкви. Однако, теперь он утверждал, что поставил свою подпись под давлением свыше. Да и само обещание было им дано при условии того, что король не изменит своего решения о престолонаследии, а тут как раз обнаружился лжесвидетель, который подтвердил, что отец лишил свою любимую дочь короны, лежа на смертном одре. В среде женоненавистников жестокосердного века трюк благополучно сработал. Нарратив был усилен сказом о том, как мать претендентки на самом деле была монашкой, нарушившей обет безбрачия — таким образом, все ее дети по каноническому праву становились бастардами. Немногие верили. Сама «незаконнорожденная», бывшая императрица, находилась в это время во втором законном браке с Жоффруа Анжуйским, прозванным Плантагенетом за жовтенький цветочек, который тот носил на шляпе. Она быстро развернула активную кампанию по восстановлению исторической справедливости. В нее входили элементы как холодной, так и горячей борьбы со злом. К первой категории относились леденящие кровь истории, рассылаемые на восток, к апостольскому престолу и на запад, к потенциальным союзникам. Ко второй – огонь и меч, с которыми сестра пошла на брата сначала в Нормандии, а затем и в Англии. Она почти достигла намеченной цели, заковав негодяя в цепи. Однако, хитрым сплетением обстоятельств Фортуна снова обернулась к ней тыльной стороной.

1145. Идет война ненародная и несвященная. Впрочем, от этого она не стала менее гражданской и кровавой. В мире ментальных моделей плодились и размножались страшные явления и чудесные знамения. В Норвиче поганые иудеи казнили невинного мальчика для сатанинской мессы, и только волшебный свет на небеси помог обнаружить сокрытый христопродавцами труп. В Хартфордшире благочестивая затворница Кристина Маркиатская в мистическом видении узрела Господа, возвращающегося на землю в облике пилигрима. В Сомерсете блаженный отшельник Вулфрик, сидя в жбане с холодной водой, торжественно пророчествовал. Не наследный принц, Евстахий, станет следующим королем, но Генрих Анжуйский, сын Матильды и Жоффруа. Что же это был за новый большой персонаж наших малых анналов?! К этому времени становилось уже понятно, что из этого мальчика получится широкоплечий, статный и сильный мужчина, с ногами, идеально искривленными для верховой езды, на большую круглую голову выше большинства своих современников. Его ясные сине-серые глаза сияли голубиным спокойствием в умиротворенном состоянии и блистали стальной жестокостью в гневе. От его амбиций полыхало адским пламенем. Свое слово он почитал долгом чести, но не своим. Щедро выдавал его, но только поносить, нисколько не смущаясь, когда приходилось забирать его назад, по мере необходимости. Словом, не надо было иметь помощь Всевышнего, дабы узреть, что молодой человек и в самом деле пойдет значительно дальше, чем ограниченный и жестокий сын Стефана.

1152. Алиенора вырвалась из французской норы. Наконец-то пришли бумаги из папской курии, разрешающие ей убежать от своего благоверного. И сея «высокородная шлюха» предпочла нудному святоше королевского звания блестящего принца Анжуйского, к тому времени ставшего герцогом Нормандским. Тот тоже не возражал. И с его стороны это могла быть своего рода любовь, поскольку это было у него в крови – его папаша заключил брак с женщиной много старше себя. Однако, за нежными чувствами четко прослеживался жесткий коммерческий интерес. Приданым загнанной баронами-охотниками лисы-невесты было ее логово — цветущая Аквитания. С таким бюджетом в своем распоряжении Генрих мог претендовать забраться на самые величественные высоты. И уже в следующем году прорицание Вулфрика успешно самореализовалось. В ходе военных действий уже на английской территории Евстахий, повздоривши с отцом, вел свои полки на Ипсвич. По пути находилось богатое аббатство Бери-Сент-Эдмундс. Когда монахи отказали ему в деньгах и провианте, он приказал разграбить монастырь. Следом, по мнению сочинителя Gesta Stephani, его постигла справедливая кара Господня – смерть от внутреннего огня, в переводе на язык современный, скорее всего, от инфаркта. Спустя еще несколько месяцев при посредничестве архиепископа Кентерберийского Теобальда между заклятыми врагами был заключен казавшийся еще недавно невероятным договор. В обмен на разрешение спокойно досидеть на троне до гробовой доски Стефан отказывался от претензий своей семьи на престолонаследие. Своевременная синхроничная или техничная смерть от желудочной болезни окончательно усмирила осцилляции этой затянувшейся смуты.

1160. Высокий зенит Анжу. Под непосредственным контролем Генриха II-го на континенте оказались гигантские территории, чуть ли не половина Галлии — от Роны до океана и от Фландрии до Испании. В Англии же только за вопросом «когда» стояло окончательное покорение Ирландии, Уэльса и Шотландии. Его пятилетний сын был помолвлен с Маргаритой Французской. Людовик VII-й никак не мог произвести дитя мужеского пола уже от второй по счету жены. В том бы-мире, где бы ему так и не удалось выжать из себя сей подвиг, будущий «молодой король» становился наследником величайшего с каролингских времен рейха. Но и без этого то была богатейшая и могущественнейшая держава своего времени. Посему неудивительно, что впоследствии историки почувствовали необходимость придумать для нее особый термин – анжуйская империя. Не без возражений и замечаний. Вот, например, как выразился Джон Гиллингем: «Безусловно, используемый совместно с атласами, в которых земли Генриха II-го покрашены красным цветом, [Анжуйская империя] – это опасный термин, поскольку тогда обертоны Британской Империи неизбежны и политически грубы. Но в обычном использовании в английском языке ‘империя’ может означать ничего более особенного, нежели обширную территорию, в особенности агрегацию многих государств, управляемую единым правителем. В соединении с ‘Анжуйской’, если это слово должно хоть что-либо обозначать, то тогда уж французскую, а никак не ‘Британскую’ империю».

Вильгельм Завоеватель некогда реквизировал захваченные земли в пользу своих соратников, нормандских баронов. Всего лишь несколько десятков семейств магнатов завладели большей частью королевства. При этом они сохраняли и свои замки на исторической родине, с незначительными вариациями импортировали континентальную систему судопроизводства и налогообложения, продолжали говорить по-французски. В теории они могли бы консолидировать и законсервировать эту ситуацию, превратив королевство в провинцию герцогства. Однако, дальнейшее неконтролируемое расширение сыграло с ними печальную шутку. Жители условной Аквитании или Бретани воспринимали себя такими же чужаками на этом празднике жизни, как и англичане. В великом разношерстном, гетерогенном государстве Генриха II-го отсутствовал единый стержень, национальный, языковой или идейный. Но люди складывают союзы, когда делят общие цели. И союзы делятся, если у людей сии цели отнимают. Историческая волна, ударившись о брег Британии, всего лишь вынесла самых удачливых авантюристов на высокий гребень, но последующий застой и окончательный крах были неизбежны…

Ешь Аквитанию, Англию жуй, день твой последний приходит, Анжу! Придет он, конечно же, уже в следующем выпуске Блога Георгия Борского. А сможете ли вы догадаться, что или кто именно послужил главным катализатором этого процесса?! Просим всех желающих высказаться в традиционном опросе.

Модели, предложенные в целях концептуализации исторических событий и оценки деятельности исторических личностей, являются интеллектуальной собственностью автора и могут отличаться от общепринятой трактовки.

Темна христианская ночь. Хоть и прозрачны небеса, но не блещут на них удивительные звезды гениев чистой красоты. Тяжелой женская участь была уже в ветхозаветном раю. Иудейский Всевышний создал Еву в подчиненном качестве «помощника» «человеку», пользуясь при этом подручным реберным материалом (Быт. 2:20-22). Муж – это ее «господин» (Быт. 18:12). Девицы из гарема описывались как частная собственность царей (Есф. 2:12-24). Сказывают, что наступление новой эры благих вестей облегчило невыносимую долю слабого пола. В частности, появилась возможность альтернативной карьеры — наслаждаться отсутствием детей за стенами монастыря. Однако, при этом из тела общества напрочь исчезли аналоги античных Феано, Гиппархии или Гипатии, в последнем случае вырезанные посредством хирургической операции. Несложно обнаружить причину происходившего в ментальном мире. Автор послания к Тимофею выставил к особям неправильной гормональной категории явное требование помалкивать, повиноваться и спасаться чадородием (2:11-15). Святые Отцы размидрашили эту уродливую модель народу. Например, вот как говорил св. Иоанн Златоуст: «Бог устроил каждый пол, разделив дела жизни на две части, и назначил более необходимые и полезные вещи мужчине, а менее важные, несущественные занятия оставил женщине». Главный авторитет католичества Блаженный Августин высказался еще более определенно: «женщина была дана мужчине, женщина короткого ума, которая, возможно, все еще живет более по законам низменной плоти, нежели возвышенного разума». Сосуд греховный, дьявольский соблазн, а то и запросто ведьма – вот те эпитеты, которыми благочестивые верующие пытались оградить себя от ненужного искуса. Соответственно, большинство интересных социальных игр тогдашнего общества – в войну, церковь или университет – были помечены табличкой «только для самцов». Первые робкие лучики начали проникать в это мрачное царствие средневековой Европы лишь в двенадцатом веке. Вслед за уже известной нам возлюбленной Абеляра Элоизой на авансцене театра исторических действий появились некоторые другие замечательные героини, заслуживающие нашего внимания. Поэтому, хотя основной декларированной целью этой статьи является Алиенора Аквитанская, начну я издалека…

Хмурые воды Рейна. Серое низкое небо. Мокрое грязное месиво. Коричневая неровная кладка. Узкая амбразура окна. Тихая полупустая келья. Ржавая жесткая кровать. Некрасивая пожилая монашка. Изнуряющая головная боль. И вдруг — ослепляющий свет! Не снаружи, а в глубинах души. Из каких глубин земли, из каких небесных далей они являются, эти видения?! Хильдегарда уверена – конечно же, от самого Всевышнего: «Жил да был один король, восседая на троне. Вокруг него стояли высокие и необыкновенно красивые колонны, украшенные слоновой костью, обвешанные с великим почетом королевскими флагами. И тут король соизволил поднять маленькое перышко с земли и приказал ему лететь. Перышко полетело, но не из-за того, что имело что-то особенное внутри себя, а потому, что его понес воздух. Так и я – то перышко, парящее на дыхании Бога». Не то, чтобы она раньше не сомневалась. Она ведь самая обыкновенная женщина. Десятый болезненный ребенок в семье благородного, но маловлиятельного рода. Куда ее было отдавать, как не в монастырь?! Университетов не кончала, училась понемногу чему-нибудь и от кого-нибудь. Ее латынь – с немецким пополам. Грамматика –ошибка на описке. Теология – по Псалтырю. За что тогда Господь именно ее выбрал глашатаем своих непостижимых таинств?! Для чего именно ей приказал поведать о «живом свете» всему свету?! Но сначала ее собственный аббат, а за ним и Бернард Клервоский, и даже Папа Евгений благословили ее, признав источник ее откровений за благолепный. И только тогда она провозгласила об этом всему христианскому миру в своих книгах, только тогда стала проповедовать и толковать то, что узрела и услышала. И она страстно желала воспеть Его. И она источала музыку, звучащую внутри нее. И она искренне стремилась всех исцелить. И она поведала людям о духовной терапии, научила их, как восстановить утерянный баланс тела при помощи трав, настоек и драгоценных камней. По обнаруженному ей новому лучезарному пути уже при ее жизни пошла Елизавета из Шёнау, отправятся и многие другие женщины…

«Тот, кто получил знание и красноречие от Бога, не должен молчать или утаивать свой дар, но обязан охотно демонстрировать его по собственной воле. Когда великое благо слышит каждый, тогда и только тогда оно расцветает, и когда его восхваляют люди, оно распускает цветы». Мария Французская не побоялась выпустить сокровенное содержимое своего внутреннего «я» на яркий свет человеческих оценок. Хоть она и была слабой дочерью Евы, а не гордым сыном Адама. Какие же порядочные ментальные модели удалось ей родить, воспитать и выпустить в Божий свет? «Любовь постыдна, если не основана на равенстве», — утверждала она. Ничего особенного, скажете вы?! Обратите внимание — так говорила не современная гражданка, вооруженная айфоном, законом и феминизмом, а представительница темного двенадцатого века, которой надлежало во всем зависеть от господина своего, особи особого, мужеского пола. Тогда мы если не построим, то придумаем наш, новый мир! – должно быть, решила она. И родила новую ментальную модель, новую социальную игру. В этом донкихотском мире изысканных высоких отношений истинные рыцари преклонялись перед прекрасными дамами своего сердца. В этом утопическом мире герои, убежденные в совершенстве своих героинь, прославляли их и совершали в их честь великие подвиги. В этом волшебном мире, те, в свою очередь, принимали за должное отдаваемые им почести, исполняя роли всемогущих божеств. В этом мире куртуазной литературы, ее собственном и Кретьена де Труа, Ланселот с Гвиневрой и королем Артуром образовывали остроконечный любовный треугольник, очевидная христианская греховность которого, скорее, вдохновляла, нежели отталкивала многочисленных читателей. Добро пожаловать в мир света и красок, поэзии и музыки, жонглеров и акробатов, слез и смеха, chansons de geste и chanson d’amour, трубадуров и труверов, миннезингеров и голиардов…

Коль скоро речь зашла о трубадурах, то это весьма кстати позволяет мне перейти к житию Алиеноры Аквитанской. Возможно, она могла запомнить, как пятилетней девочкой сидела на коленях у дедушки Гильома, распевавшего для нее песни и баллады собственного сочинения. По всей видимости, именно этот красочный персонаж положил начало сему жанру средневекового искусства в христианской Европе. Герцог и граф, донжуан и рифмоплет, крестоносец и еретик, сей самодур славно порадовался жизни на своем веку. Малышка (впрочем, нет, к тому времени это уже была черноокая златовласая девушка-красавица) осталась круглой сиротой, когда ее отец, тоже Гильом, скончался по пути к святыням Сантьяго-де-Компостелла. В предыдущей серии я уже упоминал, что тот перед кончиной завещал свою дочь попечительству Его Толстого Величества, и Людовик VI-й немедленно выдал ее за наследного принца. Отмечу по касательной, что оба, и невеста, и жених были тогда по современным понятиям несовершеннолетними. Зато первый присоединил к владениям Капетингов гигантские территории, а вторая обрела корону, первую, но не последнюю в своей жизни. Это была типичная грязная сделка темных веков. Pace Алла Пугачева, короли, а также разные прочие вельможи, в те времена теоретически могли жениться по зову сердца. В частности, именно это сделали оба вышеупомянутых предка Алиеноры. Тем не менее, семейный союз по далекому расчету был слишком могучим инструментом для спаивания политических альянсов, слишком горячим компрессом для изменения холодного отношения окружающих, чтобы променять его на такие глупости как любовь. Что же получала от брачного контракта королева?! Никакая торжественная процедура помазания на царство, никакие звания, мантии и регалии не предоставляли ей права управлять государством. Никто не ожидал увидеть ее и в роли доверенного советника. Однако, в случае если та имела собственные земли, то она сохраняла свой статус, коли ей удавалось пережить своего мужа.

Или развестись с ним. Едва распустившийся нежный бутончик, сформировавшийся под приветливым солнцем Аквитании, чуть не завял, попав в Большой Свет. Там высокопарные придворные издевались над ее наивной доверчивостью, южным выговором, чересчур пестрыми по последней парижской моде нарядами. Как возненавидела она их вонючий город! Спустя некоторое время Алиенора поняла, что дворцовым парадом командовал вовсе не ее коронованный супруг, а аббат Сугерий. Это еще было полбеды, поскольку тот только тянул на себя денежное одеяло, пытаясь покрыть им свои архитектурные фантазии. Когда у них появился Бернард Клервоский, этот благочестивый маньяк, этот безумный святоша, тогда ее благоверный окончательно повернулся — отвернувшись от любовных утех, завернувшись в сутану монаха. Хуже того, сей цистерцианский шарлатан убедил его королевское ничтожество отправиться бить сарацинов в Палестину. Горе-вояка мог быть счастлив, что, потеряв армию, сохранил свою жизнь. Королева же не теряла времени даром, дожидаясь его в Антиохии. Там сногсшибательными темпами раскручивался ее роман с дядей Раймондом, истинным сыном ее бравого деда. Какой она закатила скандал, когда Людовик приехал ее забирать! Если бы не Папа Евгений, развод был бы немедленным, ведь где-то в каролингской древности у них нашлись общие предки, что обосновывало формальную сторону процесса. Но этот питомец Бернарда сперва чуть ли не самолично затолкал их в кровать, пытаясь силком добиться примирения, а потом долго тормозил ход ее прошения в Риме…

Что теперь? Quo vadis? Добрая половина плохих баронов Франции точила зубы и мечи, готовя засады на ее пути домой. Спас ее Генрих, граф Анжуйский, семнадцатилетний юноша. Блиц-свадьба с двадцативосьмилетней невестой, лучшей партией всей Европы, привела его к победному карьерному росту. Спустя три года он был уже коронован в Лондоне. Малыш оказался секс-гигантом, который брюхатил ее с регулярностью вращения небесных сфер. Она — родила ему в Англии восемь детей, включая четырех здоровых принцев. Он — не забывал развлекаться на стороне. Нет, на многих, очень многих сторонах. Менопауза, это спасение жестокосердных времен, пришла к ней слишком поздно – в сорок четыре года. А потом, потом … он выгнал ее, словно изношенную тряпку, на континент, в Пуатье, дабы та не путалась в его амурные дела. Она вынесла и этот крест, превратив свой двор в мир света и красок, жонглеров и акробатов, слез и смеха, chansons de geste и chanson d’amour, трубадуров и труверов, музыкантов и поэтов — таких, как Мария Французская. Она была королевой, женой двух королей. Она была королевой, матерью двух королей. Она была и бунтовщицей, и узницей, и регентшей. Она почила в возрасте 82 лет, невероятном для своего темного века, где женщины обычно умирали к сорока. Она читает книгу на изваянии своей могилы в аббатстве Фонтевро. Она и в самом деле позволила лучу света упасть на новую страницу бытия, продемонстрировав современникам ментальную модель женщины, ни в чем не уступавшей мужчинам…

Алиеноре Аквитанской удалось расплеваться со ставшими ей ненавистными Капетингами. Пора и нам с вами последовать за ней в ставший ненавистным современным россиянам англо-нормандский мир. По ту сторону Ла-Манша тоже происходили интересующие нас, почти потусторонние события. Призраки праотцов Плантагенетов – в Блоге Георгия Борского.

Модели, предложенные в целях концептуализации исторических событий и оценки деятельности исторических личностей, являются интеллектуальной собственностью автора и могут отличаться от общепринятой трактовки.

Ecce homo – заразный мем, распространившийся по планете почище коронавируса. Популярность его, на мой взгляд, вызвана не только удачной творческой находкой сочинителей евангелия от Иоанна. И даже не риторически отточенной лаконичностью перевода на латынь св. Иеронима. Дело в ментальной модели той ситуации, которую он был призван описать. Бестселлер всех времен и народов – резкое изменение рейтинга героя. Принц превращается в нищего и наоборот. Добрая Золушка производит социальную рокировку со злой мачехой. Иисус из Назарета падает в пучину неверия алчущих его смерти иудеев, дабы затем Сыном Божиим вознестись на Трон Небесный, восседая на нем одесную Отца. Безусловно, вышесказанное справедливо и для жизнеописания более крупных общественных образований, нежели отдельные люди. Mutatis mutandis, нас точно так же особенно сильно привлекают периоды краха и триумфа целых государств, нежели периоды скучного исторического застоя. Те или иные фортели фортуны присущи, пожалуй, каждой стране. Однако, у некоторых из них осцилляции успехов и поражений происходят по синусоиде повышенной частоты. В предыдущей статье мы познакомились с усилиями Фридриха Барбароссы починить хребет раздробленного тела Христова в Германии и Италии. Каждому школьнику известно, что воплотить его мечту в жизнь удалось только спустя многие века. За то же самое время соседнюю Францию лихорадило с повышенной интенсивностью – вспомним Столетнюю войну, Варфоломеевскую ночь или Великую революцию. Сегодня нас будет интересовать анамнез этих знаменательных событий, еще более ранняя вибрация – а именно восхождение Капетингов в двенадцатом-тринадцатом веке нашей эры. И прежде всего мы зададимся вопросом – почему, каким образом на этой земле расцвело пышным цветом то объединение и возрождение, что безнадежно засохло в параллельной имперской ветке?!

Может быть, нам стоит понаблюдать за пируэтами производительных сил и производственных отношений в пресловутом диалектическом балете? Пожалуй, сегодня я пощажу вас, друзья мои, и не стану мучить скучным и унылым перечнем достижений ненародного хозяйства средневековья. Будь я даже марксистом преклонных годов, и то вряд ли смог бы предоставить им статус причин произошедшего. Ведь точно тот же экономический рост катализировал процессы во всей Европе, не производя схожих эффектов. Тогда, может быть, наш вопрос вообще не стоит гордого титула проблемы – и все это была банальная бытьможность, т.е. так карты легли? Верующие в меру без борьбы не сдаются – эпистемологическая капитуляция здесь, как минимум, преждевременна. Давайте для начала обратим мысленный взгляд на событийную канву. Вакуум власти, образовавшийся после ухода с авансцены истории Карла Великого, казался особенно удушающим во Франции. В Германии случались хоть Оттоны, тоже великие или как всегда. Условный же Карл Простоватый смог отличиться только тем, что передал гигантскую часть своего королевства под управление северным рэкетирам под предводительством Роллона — воина столь могучего, что, сказывают, не было лошади, которая могла бы его вынести. Воцарение Гуго Капета мало изменило судьбы монархов западной окраины бывшего рейха. Его потомок из XII-го века Людовик VI-й, кстати, тоже не ездил верхом, но по несколько другой против викинга причине – телесам избыточной толщины. К этому времени он напрямую контролировал лишь огрызок от некогда прекрасного галльского яблока – Île-de-France. Страну покрывало пестрое лоскутковое одеяло многочисленных графств и герцогств, епископатов и монастырей, все истыканное иголками неприступных замков. Спать под ним было, мягко говоря, жестковато. Формально многие из магнатов и кастелянов были вассалами короны. Фактически править балом удавалось только в столице, мрачное состояние которой в частокольном году 1111 г. я уже описывал ранее…

Впрочем, и там уверенным можно было быть только во вчерашнем дне. В то самое время, когда мы с вами прогуливались по Парижу в поисках Абеляра и Элоизы, Роберт, граф Мёлана, разграбил королевский дворец, находившийся тогда в непосредственной близости от нас, на острове Сите, и сжег мосты через Сену. Светлое будущее сих темных веков принадлежало детям. Увы, судьба подложила Капетингам очередную свинью, когда молодой принц Филипп сковырнулся с лошади, споткнувшейся об это грязное животное. В результате престол неожиданно достался следующему по счету Людовику. Поскольку того изначально готовили для духовной карьеры, то он с детства посещал школу и оказался достаточно образованным человеком на общем безграмотном фоне. Славился справедливостью. Сказывают, что он приказал разрушить некоторые строения нового дворца в Фонтенбло, которые были возведены на земле бедного крестьянина. Гордился тем, что может спать спокойно за отсутствием врагов. Роскошь тоже мало привлекала его. У короля Англии есть все – люди, золото, шелк и драгоценности, говаривал он, — зато у нас есть хлеб, вино и веселье. На склоне лет Луи VI-му как-то Бог послал кусочек земли, причем весьма нехилый – процветающую Аквитанию. Благочестивый владыка оной Гильом на смертном одре передал свою старшую дочь Алиенору под покровительство его толстого величества. Тот, куя корону, пока горячо, немедленно выдал ее за своего отпрыска. Однако, здравый смысл у того непостижимым образом сочетался с болезненной набожностью, вызывавшей растущее раздражение его дражайшей половины. Поддавшись пропаганде св. Бернара Клервоского, христианнейший государь отправился сражаться с сарацинами в Палестину. Ожидавшийся блицкриг обернулся медленным фиаско. Молодая королева уже давно насмехалась над монашескими повадками супруга. Теперь же, поджидая его в Антиохии, она предпочла развлекаться с более мужественными представителями сильного пола. Под итоговой чертой неудачного брака осталась пара дочерей, а разведенная герцогиня обрела женское счастье в туманном Альбионе. Обманутый король, открыв рот, произнес: «Кар». У английского самодержца стало еще больше людей, золота, шелка и драгоценностей. Сомнительно, что во Франции от этого жить стало еще веселее…

К счастью, государственные дела за время неудачного крестового похода окончательно не расстроились. Напротив, сундуки ломилась от собранных и не вполне расхищенных налогов. Всю заслугу этого яркого достижения обычно приписывают тогдашнему серому кардиналу Сугерию, прославившемуся в веках изобретением нового стиля архитектуры opus francigenum, прозванного впоследствии готическим. Вот как, например, излагал эту точку зрения влиятельный историк искусства Эрвин Панофски: «В качестве главы и реорганизатора аббатства, которое по политическому значению и территориальному богатству превосходило многие епископства, как Регент Франции во время Второго крестового похода и как «лояльный советник и друг» двух французских королей в то время, когда Корона начала восстанавливать свою мощь после длительного периода великой слабости, Сугерий (родившийся в 1081 г. и бывший аббатом Сен-Дени с 1122 г. до своей смерти в 1151 г.) – выдающаяся фигура в истории Франции; не без оснований его называли отцом французской монархии, которая нашла свою кульминацию в государстве Людовика XIV-го». Однако, еще долго после кончины крестного отца французской монократии на горизонте не восходили никакие звезды, сигнализирующие о восстановлении былой мощи. Хуже того, и амбиций-то особых не наблюдалось. Это Фридрих Барбаросса воображал себя новым Карлом Великим, по каковой причине организовал канонизацию сего эпического персонажа. При этом, в самых радужных мечтах Людовика VII-го тот не видел себя более, чем предводителем западной окраины некогда могучего рейха. Ситуация кардинально изменилась только при воцарении его долгожданного сына Филиппа, прозванного Августом. У него были августейшие имперские цели…

Но и к ним шел только дальний окружной путь. По тем жестокосердным временам участие в карательных экспедициях против сарацинов вошло в обязательную спортивную программу для монархов, арбитрами для которой работали не только церковники, но и все прочие зрители на трибунах. Посему в третий крестовый поход, столь же провальный, как и второй, отправились коронованные особы с обоих сторон Ла-Манша. Тем временем, именно в их противостоянии решалось грядущее с одной стороны Франции, а с другой владений англичан на континенте, прозванных впоследствии Анжуйской империей. Символична судьба могучего вяза на границе с нормандским герцогством – традиционного места проведения переговоров на правительственном уровне. Филипп Август приказал своим рыцарям срубить его под корень, тем самым утверждая свое могущество, презрительно бросая перчатку вызова преданному врагу. Долгое время чаши весов колебались вокруг нулевой отметки, аннигилируя энергию людей. Наконец, на самом рубеже тринадцатого столетия Господь Бог смилостивился над человеками и остановил биение Львиного Сердца. Дальнейшему росту влияния Капетингов способствовала удачная женитьба другого Льва, Людовика VIII-го на Бланше Кастильской, дочери укротителя мавров Альфонсо, женщине не только умной и образованной, но и обладательницей капельки каролингской крови. Современникам это казалось исполнением пророчества св. Валери, предрекшего восстановление царствия потомков Карла Великого спустя семь поколений. Тем временем, горечь поражений копил в себе новый плод на династическом древе Плантагенетов — Иоанн. Его величали Безземельным, а могли бы прозвать и Беззубым – за бестолковую внешнюю политику. Собиратели земель французских постепенно успешно обрели, пусть еще и на шатких международных основаниях, гигантские территории – Нормандию и Анжу, Мэн и Турень, Пуату и Лангедок. Доходы казны с завоеванием этих богатых земель впервые превысили бюджет их прежних заморских владельцев…

Внушительный набор исторических фактов?! Увы, похоже, сей разбор высочайших полетов не привел нас к адекватным ответам на поставленный в верхнем абзаце вопрос. Разве что можно предложить скомпрометированное нынче «добрый царь». Давайте тогда взглянем на то, какими социальными играми забавлялись злые бояре и чубастые холопы, пока паны дрались между собой… Вырвавшись из-за забора единичек, к концу двенадцатого века неукротимая жизнь радикально преобразила стольный град Капетингов. К этому времени он стал одним из величайших килополисов Европы. Население продолжало расти, в том числе за счет иммиграции — провансальских иудеев, ломбардских банкиров, иноземных студентов. Многочисленные лодки разгружались в порту, меняльные конторы на мостах работали без перерывов, сезонные ярмарки превращались в крытые рынки, ремесленники и торговцы объединялись в гильдии. Был заложен Лувр, перестроены аббатства Сен-Дени, Сен-Жермен-де-Пре, Сен-Виктор, близилось к завершению возведение монументального собора Нотр-Дам. Филипп-Август приказал замостить грязные улицы и площади, фонтаны забили питьевой водой. Крепостная стена была возведена на севере, новые фортификации защитили Сену. Безопасность привела к строительному буму. Для нас особенное значение имеют метаморфозы системы ненародного образования. В 1100-м году школа была там, где находился учитель. Спустя сто лет профессоров следовало искать там, где располагались университеты. Разношерстные учебные заведения теперь объединились в корпорации и получили особый статус, узаконенный королевской хартией. Книги пользовались не меньшим спросом, чем экспортный текстиль. Левобережный Париж наводнили люди, ищущие знаний…

Итак, в резком контрасте с импульсивными армейскими телодвижениями Фридриха Барбароссы, возрождение Франции не было вызвано деяниями одного или нескольких человек. Это был медленный подъем, затянувшийся на столетие, включавший в себя изменения во всех сферах жизни людей. Мораль сей были очевидна. Се — модель для желающих встать с колен. Это только в волшебных сказках герои воскресают за три дня. Рейтинг же стран, а тем паче империй, растет принципиально медленно и стремление форсировать этот процесс головой, пусть и самой выдающейся, зачастую приводит к болезненным ушибам. К вышесказанному напоследок добавлю неочевидную еретическую модель – грядущей малышке науке требовалась колыбель, и на эту роль как нельзя лучше подходило детище Капетингов. Стоит ли спешить кричать «распни ее»?!

Франция нашла то, что потеряла Англия. Несложно догадаться, что в недалеком будущем я собираюсь вас отвезти на недавний остров везения, неожиданно уступивший конкуренту статус сверхдержавы. Самый удобный и одновременно интересный мостик – житие Алиеноры Прекрасной, королевы обоих миров. Аквитанская Belle и британский Beast – в Блоге Георгия Борского.

Модели, предложенные в целях концептуализации исторических событий и оценки деятельности исторических личностей, являются интеллектуальной собственностью автора и могут отличаться от общепринятой трактовки.