Глава XLIV. Ноны Каркассона

Краткое содержание предыдущих серий: Рыцарь Никколо, герой Сицилийской вечерни и последующей войны, разыскивает любимую дочь Биче, по слухам, проданную в рабство. Увы, ему не могут помочь ни обыкновенные гадалки и колдуны, ни именитые обладатели эзотерических знаний. К счастью, вещий сон и ряд других удивительных знамений влекут его к новой цели – ко льву Фландрии. Там, не без помощи францисканца Джио, он вливается в ряды бюргеров Брюгге, восставших против тирании Филиппа Красивого. Его воинский опыт и боевые качества помогают мятежникам одержать сногсшибательную победу над железными рыцарями при Куртре.

Бернар Делисьё искренне любил свой родимый край. До сладостного трепетания сердца. До кончиков пальцев души. Так может боготворить мир только монах, честно соблюдающий обет безбрачия. Так может прославлять творение Божие лишь францисканец, видящий в каждом создании брата или сестру. Он наслаждался даже слякотной зимой, когда сердитые тучи покрывали лик благословенно глубокого неба. Он упивался даже засушливым летом, когда жесткие лучи выжигали кожу благодатно тенистых деревьев. Даже тогда он любил Окситанию. И Каркассон не представлял исключения. Здесь он обожал взирать на спокойно волнистый силуэт вершин Монтань-Нюар на далеком горизонте, прогуливаясь вдоль берегов утихомиренной долиной реки Од. Зато вид аккуратно расставленных башенок с остроконечными конусами макушек, казавшихся игрушечными на фоне гор, вызывал у него странные смешанные чувства. Тут была гордость за удивительное произведение рук человеческих. Тут было удовлетворение возможностью безопасно укрыться за стенами неприступной твердыни. Но тут же присутствовало подавляемое сознательно, и все же заметное для интроспекции раздражение северными соседями, теми самыми франками, что пришли и разрушили культуру его народа, навязав свою волю и образ жизни. Ведь, почитай, что все лучшие фортификации крепости были возведены по приказу Людовика Святого и его наследников, дабы охранить юг королевства от посягательств Арагона. Пожалуй, и не только для этого. Если не страх кары Господней за содеянные злодейства, то опасение восстания местного населения никогда не покидало Капетингов. И на то существовали веские основания…

Бернар Делисьё искренне ненавидел растерзавшую его родимый край Святую Инквизицию. Корни этого отношения следовало искать в его глубоком детстве, в материнском молоке рассказов о добрых людях – уже убитых крестоносцами и еще недобитых. Образ истинных праведников, уже зверски замученных и еще преследуемых за веру отцов, никак не вязался с тем, что ему преподавали о катарах в церковно-приходской школе, а затем во францисканском studio. Да, как убежденный христианин и католик, он считал их прожжёнными еретиками. Нет, как милосердный христианин и человек, он почитал костры слишком жестоким наказанием за их заблуждения. Возможно, семена неприятия к общепринятому кредо никогда не дали бы всходы в его душе, если бы их не подпитала кровь, пролитая в его непосредственном окружении. По его возвращении с учебы на родину ему поведали о негодяях, которые, подделывая нотариальные документы, зарабатывали себе на жизнь шантажом именитых горожан – ведь любой донос, даже основанный на откровенных фальшивках, означал определенно расследование, вероятные пытки и возможную казнь. И об архивах X и XI, содержавших подробное описание богомерзких преступлений выдуманных, никогда не существовавших персонажей. И об арестах по приказанию епископа Альби Бернара де Костане по необоснованным подозрениям нескольких десятков видных горожан, кои затем, как узники-incarcerati, были отлучены от солнечного света в темнице Стены Каркассона. Сам же он непосредственно столкнулся с несправедливостью, когда взвод сержантов прибыл в конвент, где он служил лектором, дабы схватить нескольких преследуемых бедолаг, укрывшихся в его стенах. Тогда солдаты, возглавляемые доминиканцем Фульке де Сан Жорж, были вынуждены ретироваться из святилища, будучи окруженными вооруженными миноритами с одной стороны и возмущенной чернью с другой. Эта некрасивая история получила жутковатое продолжение в post mortem преследованиях богача Кастела Фабра. Шесть меньших братьев присутствовали у его смертного ложа, свидетельствуя об ортодоксальной кончине. Тем не менее, несчастного усопшего по обвинению в параллельном осуществлении обряда еретикации требовали перезахоронить на неосвященной земле…

Здесь-то Бернар впервые нащупал свою великую силу — слово. По его настоянию францисканцы защищались строго законным путем – написав формальный протест, огласив оный в присутствии свидетелей перед инквизитором, вызвав у того раздраженно взрывную реакцию, нотариально заверив инцидент и, наконец, подав апелляцию в вышестоящие инстанции. Последовала безоговорочная локальная победа, породившая стремление развить успех на глобальном уровне. И тогда он отважился просить аудиенцию у Филиппа Красивого, имея множество могущественных врагов в виде доминиканцев с влиятельнейшим духовником короля Николя де Фреовиллем во главе, и всего лишь три союзника – честного видама Амьена Жана де Пикиньи, милостивую королеву Жанну Наваррскую и собственное красноречие. Именно это, последнее оружие помогло ему более всего в битве при Санлисе. Он сочинил настоящий полифонический плач, раздал партитуру различным жалобщикам и обучил каждого подавать голос по взмаху дирижерской палочки. В прелюдии Его Величество услышал о страхе просителей перед репрессиями по возвращению домой и милостиво соизволил взять их под свое покровительство, оставив недоброжелателей за закрытыми дверьми. В последовавшем же мотете ему сначала напели о мифических еретиках архивов X и XI, за признание связи с которыми, вымученное под пытками, до сих пор карали реальных людей. Затем он узнал о деяниях Бернара де Костане, заставлявшего своих неповинных жертв признаваться в преступлениях, которые те никогда не совершали. И о проделках Фульке де Сан Жорж, терзавшего узников собственными руками, бравшего взятки у богатых иудеев и шалившего по женской части — одна из жертв здесь же на месте предъявила плод преступной связи. И о нечестивых слухах, распускаемых некоторыми братьями-проповедниками – дескать, все вольнодумство в Окситании происходит от французского самодержца… И снова виктория, но не полная – да, штрафы, увольнения, подотчетность королевским ревизорам — нет, деятельность инквизиции не была запрещена, минориты не могли ее контролировать. И опять ходатайства последовали за прошениями, так и не приведя к решающему прорыву. Тем временем, на авансцену истории грубо вылез простой народ. Обозленные толпы глумились словом и делом над епископом Альби, отлавливали и поколачивали ненавистных доминиканцев. В воздухе еще пахло грозой Сицилийской вечерни и уже слышались раскаты грома недавней заутрени в Брюгге. Впереди ноны Каркассона?!

4 августа 1303 года от Рождества Христова. Бернар Делисьё поднимается на кафедру церкви францисканского монастыря для воскресной проповеди. В топке его души полыхает яркий огонь вдохновения, каковой должен сегодня осветить людям Евангелие от Луки:

— И когда Иисус приблизился к городу Иерусалиму, то, смотря на него, заплакал о нем…

И он, желая не сдерживаться, долго и горько рыдает сам, ощущая, как в кислоте его слез привычные любовь и ненависть постепенно превращаются в волшебный алхимический сплав слов. И он чувствует его увесистую силу, и резко бросает сверху вниз прямо в лицо паствы:

— Аз есмь Иисус Христос!!! Я стал Иисусом по миссии своей, дабы быть вашим Спасителем, Христом, помазанным благодатью Духа Святого, коий призывал меня долгие годы встать на вашу защиту! Каркассон суть тот Иерусалим!!! Как Господь пришел освободить людей от власти Диавола, так и я явился избавить вас от Инквизиции! Коли не поверите мне, не пойдете за мною, камня на камне здесь не останется! Вас всех разорят, объявят еретиками, и детей ваших побьют! За вашей спиной продажные отцы города, по образу и подобию фарисеев и первосвященников, уже договорились отдать его, аки Агнца Божиего, на заклание доминиканцам! Так выслушайте же, дети мои, одну притчу. Жили-были в одной замечательной стране, омываемой прекрасными реками, множество баранов. Они дружно паслись на зеленых и мирных лугах, горя не зная, пока неподалеку не поселились мясники, что повадились каждый день резать беззащитных, ни в чем не повинных животных. Что же это за луга?! Это ваш бург, зеленый и процветающий от избытка веры. Что же это за бараны, богатые и холеные?! Это вы сами, бюргеры. Разве вас не ведут на убой, дабы насытиться вашим добром?! Разве Кастела Фабра не обвинили огульно ради получения мзды от его семьи?! Разве вас не заставляют ежедневно признаваться в несуществующих грехах, чтобы разжиреть на вашем имуществе?! Кто же они, сии мясники?! Это инквизиторы, охочие до чужого! Но бараны в моей сказке наконец-то очнулись от бессильной спячки! «Разве у нас нет грозных рогов?!» – спросили они друг у друга, и, поднапрягшись, вышвырнули кровопийцев из своей мирной страны. Так последуем же их примеру! Не пора ли нам, голуби мои, явить миру тот же львиный рык, как во Фландрии, от коего содрогнулся даже сам французский король!

Ошеломленные, оглушенные, онемевшие, люди один за другим просыпались в открывшейся перед их внутренним взором новой реальности. В первый ряд прорвался, растолкав всех, будто сминая по пути траву, Никколо. Поднял спустившегося с амвона щуплого монаха на руки, и бережно, словно младенца, вынес его из церкви. Мрачный год остался у него за широкими плечами после блистательной победы при Куртре. Он не отправился с прочими либардами на грабежи лилиардов, но, поведав о своей, теперь ставшей потаенной, боли другу Джио, приступил с его помощью переводчика к поискам дочери. Ведь именно теперь, по сценарию вещего сна, после превращения из плененного голубя в могучего льва, он и должен был ее обрести. Но день за днем и месяц за месяцем проходили в тщетных розысках. Наконец, безутешный отец снова возроптал и проклял Фому Аквинского, фра Феррандо, Джованни, а заодно и всех прочих лгунов, братьев-проповедников. Досталось бы и самому Господу, если бы полюбившийся ему деятельным нравом францисканец не удержал его от кощунства. «Не ведаешь, что творишь, нет! То испытание Божие! Сказано же – талцыте и обрящете! Коли не можешь искать более сам, я этим займусь. Найду тебе малышку Биче, хоть у Великого Хана в Катае, да!» Обещал и нашел! Правда, не саму девочку, а благие вести о ней. Добрые христиане славного града Довай сказывали, что проживал у них до недавнего времени некий иноземный франкский купец, содержавший молодую рабыню, в точности соответствующую описанию – с ямочкой на щечках. Только вот недавно, опасаясь фламандских мятежников, спешно уехал к себе на родину. Ни имени, ни адреса не сообщалось, но Никколо-то знал, где искать – и вскоре негоциантам Каора пришлось пережить повторный визит странного рыцаря. Какому-то хитрецу Дух Святой даровал счастливую мысль отправить простодушного рыцаря по ложному следу, и вот он здесь, воплощенный лев Фландрии, принимает с рук Бернара Делисьё, его давнего знакомого, животворящие крохи новой надежды…

— Иисусе, да ты только укажи мне на этих шельм, а я уж, не обинуясь, расстараюсь!
— Подожди, друг мой, не будем рвать сорную траву — она сама сгорит, когда время придет. Давай-ка терпеливо подождем что предпримет инквизитор, когда вернется в Каркассон.

Так оно и случилось. Бернар жарким августовским солнцем умело приготовил души людей к возгоранию, а факел к ним поднесла неосторожная вражеская контрпропаганда. И воспылал костер земной ненависти. В доминиканской церкви разбили окна и повредили алтарь. Стоило Псам Господним показать свой нос из конвента на улицы города, как их тут же приветствовали издевательскими криками «Кар-р-р, кар-р-р, кар-р-р». Пусть идут к дьяволу их надоевшие ханжеские проповеди — черных братьев-воронов чуть не изгоняли из города. А апофеозом мятежа стал штурм Стены Каркассона. Руководимые видамом, усиленные Никколо, неровные ряды повстанцев окружили проклятую башню, и после краткого сопротивления немногочисленных охранников проникли в тюрьму. На свет дня были извлечены искалеченные жестокими пытками инвалиды, изможденные бесчеловечным обращением скелеты, потускневшие в мраке подземелья тени – нынешние liberate, бывшие incarcerati-узники, некоторые из которых провели в заточении многие годы…

Не спеши взбираться на пик триумфа – это приближает час падения. Сея нехитрая истина была хорошо известна Бернару Делисьё, и он не торопился сделать следующий шаг, не узаконив предварительно предыдущие. Идеальную возможность для этого предоставляла намечавшаяся поездка короля в Окситанию. Было очевидно, что Филипп Красивый не может позволить себе оказаться промеж двух огней восстания – на севере и на юге. А уж у себя-то дома несложно организовать для него такое представление, перед которым былой хор в Санлисе покажется кошачьим концертом. Лишь одна черная туча опасности появилась вдалеке на голубом небосклоне планов гения чистой риторики – новый Папа Римский. Пощечина в Ананьи, последующая быстрая агония Бонифация и столь же неожиданно скорое решение коллегии кардиналов возвело на апостольский престол бывшего генерального магистра доминиканцев Никколо Бокассини. Бенедикт XI, человек скромного происхождения, тихий и робкий по своей натуре, избегал любых конфликтов. Тем не менее, замазав елеем ссору с французским помазанником Божиим, он не мог не быть суровым к врагам Святой Инквизиции. Как-то это отразится на политической воле короля?

— Мы желаем мира с этим понтификом. Он прилежно отменил все неугодные нам указы своего предшественника, отлучил фламандцев от церкви. А ты что об этом думаешь, Гийом?!
— Вы, как всегда, совершенно правы, сир! Нам стоит опасаться лишь излишней лояльности к нему братьев-проповедников. До сих пор они, в отличие от миноритов и, по крайней мере, во Франции, исполняли Вашу волю. Инквизиция – страшное орудие, оно нам еще пригодится.
— Мы едем в Тулузу, где на нас выльют грязь новых жалоб. И мы вынуждены это терпеть!
— Я знаю Миди. Благоразумность требует осторожности, но на то у меня есть свой план…

Бернар жестоко просчитался, в точности, как Бонифаций VIII до него. Поражения вызывали у Филиппа Красивого гнев, а не страх. Ничто не помогло – ни реки горьких слез, ни горы слащавых восхвалений, ни прикрытые фиговым листом красноречия угрозы мятежа, ни компрометирующие Николя де Фреовилля слухи — король решительно отказался визировать хоть какие-либо радикальные меры. Да он ничуть не лучше свиньи, что заботится лишь о радостях плоти, или сонной совы, коей поручили охранять голубей от ястреба — обвинял государя в бездействии оскорбленный в своих худших чувствах подданный. В его голове рождался новый, потрясающий план… Ранним утром вдоль правого берега реки Од прогуливались двое:

— … Вот и блаженной жизни Frater Columbinus пророчит Филиппу Красивому войны со всех сторон и череду разгромов, и потерю трона своего, как кару Божию за гонор и разор бедняков. Добились бы мы правды своими руками, да нет у нас, как во Фландрии, своего графа. Между тем в доме Майорка, а подданным сего королевства я был по праву рождения в Монпелье, растут четыре удивительных принца. Один из них, старший, уже отказался от трона, приняв серый хабит подобно Луи Анжуйскому. Младший Филипп тоже проявляет удивительную набожность. Санчо будет добрым наследником отцу, а вот Фернандо – прирожденный великий воитель, но и прекрасной души человек, остался без трона. И я уже наладил с ним контакты, он готов возглавить восстание, если жители Лангедока призовут его на царствие.
— Так за чем же дело стало?! Учиним франкам ноны Каркасона! А потом и Куртре!
— Я сам соберу подписи именитых горожан и поеду в Руссильон. А ты, Никколо, будь на готове. Как пришлю к тебе посланца … вот с этой книгой Рамона Лулла – подымай народ!

Поздним вечером вдоль левого берега реки Од прогуливались двое:

— … Я сам уроженец здешних мест, хорошо знаю местный народ. Нутром все они гнилье, готовые предать своего суверена. За исключением некоторых истинных патриотов своей отчизны. Таких, как ты! Готов ли ты спасти Францию? Королевство не забудет такой услуги!
— Я… это такая честь… высокочтимый Гийом… за всем прослежу, все доложу, как было условлено…

Апрель 1304 года от Рождества Христова, Бернар Делисьё: — Ума не приложу, как король Хайме мог узнать о нашем заговоре?! Теперь он непременно доложит обо всем, если не Филиппу, то Папе. А уж этот-то пес на апостольском троне не преминет натравить на меня свою свору инквизиторов. Вот уж кто воистину – птица чернейшая, воронье отродье. Я слышал, и само имя его складывается в число 666. Божеское дело – избавить мир от сего предтечи Антихриста. Вот и Арнау пишет, что тот совсем его затравил. Говорит, что собирается с ним повстречаться, да только все без толку, ведь он жалует разговорами только доминиканцев. Придется, придется сего bestiam-зверя укротить…

Несколько позже, он же: — В этом ящике спрятаны письма и кое-что еще для осуществления наших планов. Тебе, Никколо, поручаю охранять моего посланника и во что бы то ни стало передать Арнау де Вилланова сею посылку, даже если окажется, что он содержится под стражей. И тогда очень скоро — не успеет ни птица долететь, ни месяц пройти — мы услышим благие вести.

Несколько позже, Гийом де Ногаре: — Интересное донесение… Ну, что же, не смею мешать, ведь этот понтифик собирается меня от церкви отлучить… Хотя, пожалуй, этим можно было бы и воспользоваться… Эй, Пьер, поди-ка сюда!

Срочно скачи в Перуджу, снимешь там комнату на верхнем этаже таверны Ercolano и вывесишь из окна какую-нибудь синюю тряпку. Тебя навестит мой человек. Пароль Монжуа, отзыв Сан-Дени. Передашь ему вот это…

2 июня 1304 года от Рождества Христова, Арнау де Вилланова: — Я говорю это от имени Господа нашего Иисуса Христа — длань Его уже над тобою. Он сбросит тебя с трона твоего и лишит священнического сана. И уничтожит тебя быстрейшим образом и более позорно, чем Он унизил твоего предшественника Бонифация.

7 июля 1304 года от Рождества Христова, Час Девятый — ноны. С первым ударом колоколов душа Бенедикта XI-го отлетела к Господу…

❓Домашнее задание: Каким образом имя Бенедикт складывается в число 666?