Глава XLV. Sphaera infinita

Краткое содержание предыдущих серий: Духовные искания юного Джио приводят его извилистыми лабиринтами жизни к францисканскому хабиту и преследованиям руководства Ордена, к преданной дружбе и платонической любви, к нескольким замечательным учителям и первым любознательным ученикам. Уже превратившись в зрелого мыслителя Джованни, способного создать интегральную модель мира, он припадает к источнику древней мудрости в апостольской библиотеке и становится советником Бонифация VIII-го. Крах Папы в борьбе с Филиппом Красивым влечет его к новому резкому повороту на жизненном пути.

DEUS EST SPHAERA INFINITA CUIUS CENTRUM EST UBIQUE, CIRCUMFERENTIA NUSQUAM.
Бог суть бесконечная сфера, чей центр повсюду, а поверхность нигде.

Эмоция – мать мыслей. Джованни, опытный наблюдатель своего внутреннего мира, давно заприметил, что его ментальное состояние напрямую зависит от общего настроения. Впрочем, последнее время на куполе его душевной сферы наблюдался такой калейдоскоп состояний, что этим интеллектуальным достижением не стоило и гордиться. В тоскливой жалости, не отпускавшей его во все время стремительного взлета и падения Папы Бонифация, он не мог думать ни о чем, помимо суетной политики. В состоянии тягучей скорби, настигшей его впоследствии, тщетно барахтался в липкой патоке эсхатологических спекуляций. Но затем на зенит его небосклона взошли иные звезды. Их лучи подсветили для него во мраке растерянности возвышенные цели и приземленно практические средства для их достижения:

— Ваше высокопреосвященство, соблаговолите благосклонно выслушать мою … нижайшую просьбу. Не могу более оставаться … при папской курии. Мои обязанности в библиотеке … немудреные, их кто угодно сможет исполнить. Я же желаю … служить Господу в ином месте – в Париже. Вы – куратор нашего Ордена, не замолвите ли за меня словечко?!
— Хм-м-м, отчего же именно в Париже? Ты и здесь можешь принести немало пользы церкви. Скажем, я тебя сам высоко ценю за ученость, взял бы к себе в секретари…
— Не сочтите за гордыню или неблагодарность … ваше предложение чрезвычайно для меня лестно … но нет сил моих более терпеть … вертикальные игры. Не для того был я сотворен Богом… Там, в университете и studio … братья мои ищут Истину. И я алкаю испить из сего священного источника…
— Как-как говоришь, голубчик? Игры? Вертикальные? Не понимаю, но тебя уважу, помогу…

И кардинал Наполеон Орсини великодушно исполнил свое обещание. И отправился Джованни в неведомые дали знакомым путем. Чем дальше он шел, тем сильнее им завладевало странное ощущение левитации — он сбрасывал с себя ставший непосильным вес апостольского престола и веселой весенней птицей щебетал хвалу полузабытым радостям прошлой жизни. Вот та Флоренция, где он размышлял о Божественном Провидении с Жан Пьером Оливи и закладывал первые краеугольные камни в свое интегральное мировоззрение. Пожалуй, на сей раз он чувствовал себя еще более свободным, чем при первом посещении города красной лилии. Тогда он всего лишь наслаждался тем, что с его ног спали кандалы, а с души снят грех. Сейчас же он ликовал с большим на то основанием, потому как знал, что более не попадет в капкан зависимости ни к какому Рамону Луллу, ни к какому Папе Бонифацию. У него теперь вообще не было четких обязательств перед людьми, разве что свои собственные воображаемые долги перед Богом. И он вкушал пряный аромат воли, и не мог ей насытиться. Ему вдруг захотелось закрепить это состояние в памяти чем-то существенным. Устремив свой мысленный взор дальше на север, он узрел Болонью, Падую, Венецию, и ему, конечно же, вспомнился его непоседливый друг-путешественник. Где-то он сейчас? Не погиб ли в каком-нибудь Катае? Отчего-то прошло уже несколько лет с тех пор, как он в последний раз видел удивительные сновидения о далеких странах и диковинных нравах их обитателей. Даже день святого Христофора стал для него незаметно серым. Внезапно ему явилась яркая, словно восточный наряд, мысль – ему надо сменить имя, отныне он сам станет Марко!

Лишь одно горькое пятнышко бывший Джио-Джанни-Джованни и нынешний Марко посадил на кристально чистый хабит своего беззаботного блаженства по дороге. Добравшись до Пармы, он, памятуя о своем житии с Сегарелли и Свободным Духом Конрадом, возжелал узнать, что с ними приключилось. «Герардо сожжен, как нераскаявшийся еретик, несмотря на всеобщее народное возмущение» – хлестко оглушили его – «а братством его командует нынче некий фра Дольчино, человек ученый и наделенный божественным пророческим даром. Предсказал падение Бонифация, быструю смерть его наследника и явление после того ангельского Папы. И Фридриху III-му Сицилийскому возвестил великое будущее — ему суждено править в Риме, очистить святую мать-церковь от пятен грехов стяжательства и симонии, и превелико возвысить благородную невесту Христову — Нищету. Собралось нынче под его началом несметное количество людей, сказывают, что готовятся к последней битве с Антихристом». Боже, Боже мой, за что же было так жестоко карать безобидного полупомешанного чудака?! Чтобы его место заняли властолюбивые проходимцы?! Этот человек, обуянный гордыней, возжелал возвестить людям то грядущее, кое они сами сотворяют своей свободной волей! Нет, ничем хорошим эта авантюра не закончится! Господи, спаси и сохрани сих безумцев, верни им разум! Примерно так рассуждал и молился несостоявшийся Апостол под впечатлением услышанных им рассказов. Но постепенно ветра времени сносили небольшую тучу недобрых вестей в едва заметные дали памяти. В душе счастливого путника снова установилась безоблачная погода, продержавшаяся вплоть до конвента Кордельеров в славном городе Париже…

Ожидания не обманули Марко – он с превеликим удовольствием окунулся в бушующее море столичной интеллектуальной жизни. Рекомендательные письма распахнули для нового lectoris двери храма науки во францисканском studio, а избыток высокоученых братьев, распределивших между собой учительские обязанности, привел к тому, что от нехватки свободного времени он тоже не страдал. В конвенте усилиями гвардиана, а, точнее, за отсутствием оных, установилась комфортная доверительная атмосфера, подобная той, что окружала блаженного Паоло в Болонье — можно было свободно полной грудью вдыхать изысканные ментальные ароматы. Быстрое течение столичной жизни вскоре прибило его к берегу первого примечательного знакомства. Николаус из Лиры был чуть его моложе, но по всему было видно, что этому карьерному кораблю покорятся значительно более далекие просторы. Впереди по курсу у него маячила почетная мантия магистра теологии, и уже сейчас он выбрал самобытное общее направление схоластической деятельности – изучение наследия иудеев:

— Друг мой, поведай мне, отчего тебя так интересуют измышления … этого проклятого Господом народа? Всем известно, что их Талмуд содержит … жуткие богопротивные кощунства, за что оный повсеместно сжигают. Они не брезгуют заниматься ростовщичеством, по каковой причине их отовсюду изгоняют. Я слышал, что их обвиняют и в злонамеренном осквернении евхаристического хлеба … не знаю, впрочем, справедливо или облыжно.
— Ты во многом прав, но… Ты, конечно знаешь, что Писания имеют четырехслойный смысл – литеральный, повествующий о событиях, аллегорический – во что надлежит верить, тропологический – что следует делать и анагогический – к чему стремиться. Так вот, меня почему-то особо интересует первый, как фундамент, на коем покоятся все остальные. А как достичь совершенства в понимании его божественных таин без иврита? Потому и Святой Иероним, и совсем недавно Роджер Бэкон настаивали на его изучении, а многие доминиканцы уже штудируют его. Если же дело с выпроваживанием евреев так пойдет дальше, то вскоре не то что порядочный диспут с ними не устроишь, а и учителя-то на элементарном уровне не найдешь. Я тоже не верю в Hebraicam veritatem — иудейскую истину — многие тексты наверняка искажены, скорее всего, злоумышленно. Но свет христианской веры позволяет отличить грязную ложь от чистой истины. Так я и изучаю труды Раши, равно как и прочих раввинов. И некоторые их комментарии заслуживают пристального внимания. Скажем, мы почитаем Рахав, праматерь Иисуса, за meretricem – блудницу, в то время как правильный перевод – содержательница постоялого двора!
— Да, это я хорошо понимаю, потому и сам понемногу научился разбирать их … козявки. Но ведь они фанатично упорствуют в своих … религиозных заблуждениях! Помнится, Петрус из Траба … с коим вместе я преподавал в Санта Кроче … убедительно демонстрировал, что Ветхий Завет … доказывает пришествие Христа. Да и Отцы Церкви были того же мнения. Разве может … разумный человек не соглашаться с очевидной логикой?!
— Я бы не стал объявлять, как это принято, их упрямство или слепоту причиной неверия в наши истины – слишком упрощенное объяснение. По моему мнению, главная помеха в ином. Они слишком охочи до мирских благ и чересчур боятся бедности. Они стремятся к материальному благополучию более, нежели к духовному совершенству…

Да, Госпожа Нищета продолжала единовластно править в ментальном мире сыновей серафического Франциска. Как правильно служить ей, благословенной — с пылким усердием спиритуалов или с разумной прохладцей конвентуалов?! Марко теперь тоже вращался в сфере сих важнейших для миноритов вопросов, кои обсуждались как в приватных беседах, так и в публичных disputationibus. Проведением последних заведовало блестящее светило науки — ставший легендарным еще в молодом возрасте Doctor Subtilis, Утонченный Доктор Иоанн Дунс Скот. Магистр теологии, несомненно, самый влиятельный богослов Ордена со времен Бонавентуры, он вместе с несколькими десятками прочих братьев, поддержавших Папу Бонифация в конфликте с Филиппом Красивым, был изгнан из Франции в самый разгар боевых действий. Теперь же, когда угли былого поостыли, он получил амнистию и вернулся, а вновь избранный дружественный ему генерал Gonsalvus Hispanus, сам ученый схоласт, назначил его мастером-регентом. Кто же лучше него мог разрешить самую жгучую проблему современности?

— С тех пор, как я приехал в Париж, не перестаю искренне … наслаждаться твоими … гармоничными идеями… Особенно … созвучна моим собственным убеждениям доктрина … однозначности существования – Бога можно и нужно описывать … человеческими предикатами. Одно сомнение гложет меня – не понимаю, как ты относишься к … принципу usus pauper — ограниченного потребления – что сформулировал мой … ныне усопший Жан Пьер Оливи?!
— Ты же, должно быть, знаешь, что и этот, и многие другие его тезисы были осуждены и запрещены к преподаванию на недавнем заседании капитулы в Вене. Согласен с тем, что то было поспешное, даже ошибочное решение, которое протолкнул по политическим предпочтениям Джованни да Морровале. Тем не менее, dura lex sed lex – закон есть закон, а наше монашеское дело – послушание. Если защищать сей принцип, который лично мне глубоко симпатичен, то под другим названием, с надлежащим обоснованием и ссылками на непререкаемых авторитетов.
— Но учитель … он был моим учителем одно время … его достаточно аргументировал … от свободы воли, суть которой в indeterminatio — неопределенности. Через это показал, что бедность полезна сама по себе, поскольку воспитывает самообладание, способность выбрать не то … что советует разум — отказаться от богатства … от мирских благ … наконец, полюбить своего врага.
— Вот именно эту мысль я сейчас и развиваю в одном reportatio examinata – комментариях на студенческие конспекты. Только аккуратно, без упоминания неугодного кое-кому имени. И на самом деле – если предположить невозможное, что интеллект и подчиненные ему силы существовали бы без воли, то все происходило бы детерминированно, и не было бы достаточной способности сделать что-либо иное. Воля же может двигать собой, в состоянии выбрать не то, что предлагает ей рассудок, se refrenaret – ограничивает себя. Ergo, следует узреть нижеследующее – наша врожденная свобода воли имеет две наклонности – к справедливости affectio iustitiae и к удовольствию — affectio commode, не потерянные post lapsum, после грехопадения. Они соответствуют метафизическим категориям Философа – иррациональность/рациональность. Nota bene – практически то же утверждал Ансельм Кентерберийский в De casu diaboli – вновь рожденный ангел не сможет стремиться к добру без affectio iustitiae.
— Magnifice! Весьма тонко подмеченное distinctio-отличие!

Несмотря на теоретическую подготовку, никакие волевые усилия не помогли Марко укротить свою affectionem commodam, вожделевшую снова впасть в дьявольское искушение божественными диспутами. Во францисканском конвенте его несколько смущал солидный профессорский статус, казалось бы, несовместимый со студенческими играми, но услужливое сознание тут же припомнило испытанную уловку, и он вскоре уже наслаждался интеллектуальными утехами на стороне, в якобинском логове Псов Господних. И опять на его глазах opponentes отчаянно штурмовали форпосты respondentium. И вдругорядь ядра неотразимых силлогизмов разрушали с виду неприступные укрепления из авторитетнейших высказываний. И снова перед его мысленным взором поплыла бесконечная череда Utrum. Utrum idea in Deo se habeat in ratione obiecti cogniti vel in ratione principii elecitivi cognitionis? Utrum in divinis posset esse aliquod unum nomen univocum commune absolute et relato? Utrum in Deo sit idem intelligere et dicere? … На общем фоне прочих участников схоластических забав ярко выделялся Дурандус из Сен-Пурсена. Раз за разом он под всеобщий хохот аудитории хитроумно ставил впросак не только игроков, своих оппонентов, но, бывало, и судей-магистров. С ним стоило свести знакомство поближе:

— Досточтимый брат, у вас ярко выраженный … талант к диалектике, да и мышление весьма … самобытно! Но не опасаетесь ли, что на этом пути обретете множество врагов?!
— Нет, ибо я уже их обрел, в том числе весьма влиятельных. Да и что они поделают с логикой, разве что используют argumentum ad baculum?
— Вот именно, вы же доминиканский монах … давший обет послушания. Вас попросту обязуют если не изменить своим взглядам, то замолчать.
— Так оно, скорее всего и будет. Скажем, Гервей Наталис в искусстве лизоблюдства не знает себе равных. Быть ему провинциальным приором, а, глядишь, и генеральным магистром. И поднимет он тогда единое ортодоксальное знамя Ордена в виде кредо какого-нибудь бездаря Фомы Аквинского. Он его, кстати, преданно, по-собачьи, любит.
— Вот как, бездаря? Вам так не нравится Doctor Angelicus?
— Не мне одному. И Дитрих из Фрайберга, и Иаков из Метца его непоследовательные тугодумные умствования не чествовали. Да и Майстер Экхарт – на что человек осторожный, но в разговоре по душам…

Марко уже слышал это имя, отголоски громовой славы коего гремели в спорах по Парижу годы после его отъезда, и решение сформировалось быстро – он отпросится в Эрфурт.

— Нет, я не желаю обсуждать Аквината. Какой бы он ни был, это наш брат-проповедник, и негоже мне выносить сор из Ордена. В одном он был совершенно прав, равно как и Альберт Великий — превыше воли интеллект. Он божественен. Он – божественность. Если хочешь, единственная вещь, которая делает меня счастливым, это то, что Бог суть разум.
— Почему … почему именно разум? С этим не согласится большинство францисканцев … во главе с Дунсом Скотом. Мне лично это определение … пожалуй … по душе … но нравятся и другие. Скажем, знаменитый dictum Святого Бернарда: «Бог суть то, без чего нет ничего». Или Авиценны: «Бог суть Первый, без рода и субстанции, без качества или количества»…
— Потому, что это подтверждают и Писания, и философские рассуждения. Существовать -значит мыслить. Интеллект, мудрость Божия — начало всех вещей, корень, из коего произрастает древо жизни. Господь сотворил людей для знаний, дабы те соединяли Его с миром и нас с Ним. Всевышний – Он как verbum-речь, а человек как adverbum-наречие. И наше естество в том, чтобы созерцать Божественное и узреть природу в свете оного. И тот, кто осознает сею истину, родит Бога в своей душе. И тот, кто преуспеет в науках и добродетелях, станет homo divinus — обожествленным.
— Но ведь говорят … homo non debet esse similis Deo, sed unum cum Deo. Не надо быть похожим на Бога, но требуется единение с Ним…
— Все верно – поэтому homo divinus уничтожит для себя все сотворенные вещи, оставив лишь вечное Слово. Он получит то, что и Сын, сам превращаясь в Сына. Пойми, что мы ошибочно воображаем себе Вседержителя этаким кесарем, похожим на наших королей-императоров, только еще намного могущественнее. И мы заискиваем перед Ним, выпрашивая милостей или вымаливая прощение. На самом же деле Господь – друг наш, ведущий нас к совершенству, сама справедливость! Кабы то было не так, я бы и сушеной фиги не дал за Него!
— Значит… значит, Он … расположен с нами на одном уровне … по горизонтали?!
— Это ты замечательно выразился! Но еще лучше сказано в «Книге 24 философов»: «Бог суть бесконечная сфера, чей центр повсюду, а поверхность нигде». Он именно что бесконечен и нет ничего вовне Его — extra Deum nihil est. И центр именно что повсюду, во Всевышнем, в тебе, во мне и в каждом. И отсюда ясно, что homo divinus не требует посредников для общения с Ним…

Триединый Джио-Джованни-Марко узрел много иных следствий из потрясшего его до глубины юности учения Майстера Экхарта. Неумелый искатель Бога Джио уразумел истинный смысл высказывания, которое до сих пор толковал превратно. И оно заблестело в его душе, расцветив новыми красками кредо Свободного Духа Конрада и ангелоподобной Маргариты. Зрелый строитель мировоззрения Джованни сообразил, что отсутствие центра Вселенной превращает бренную Землю в прекрасную звезду. И у него захватило дух от ощущения левитации, поднявшего потомков падшего Адама в благородные небеса. Счастливый ментальный путешественник Марко понял, что ни интеллект и ни воля, а только их комбинация способны вывести страждущих людей из лабиринта неведения. Множество мыслителей, каждый из которых недетерминированно выбирает свой путь, суть sphaera infinita, бесконечная сфера познания.

❓Домашнее задание: «И снова перед его мысленным взором поплыла бесконечная череда Utrum». Откуда автор позаимствовал последовавшую за этим предложением конечную череду Utrum? Переведите вопросы – что именно обсуждали схоласты?