Глава XLVII. Lux divina (Часть II)

Краткое содержание предыдущих серий: Духовные искания юного Джио приводят его извилистыми лабиринтами жизни к францисканскому хабиту и преследованиям руководства Ордена, к преданной дружбе и платонической любви, к нескольким замечательным учителям и первым любознательным ученикам. Превратившись в зрелого мыслителя Джованни, способного создать интегральную модель мира, он припадает к источнику древней мудрости в апостольской библиотеке и долгое время помогает Бонифацию VIII-му в его борьбе с Филиппом Красивым. Крах Папы переименовывает его в Марко – путешественника по ментальным мирам. В Германии он неожиданно ощущает потребность разыскать свою утерянную любовь. Увы, Маргарита Порет арестована инквизицией Парижа. Первоначальная растерянность переходит под влиянием Ангела Филадельфии Гиара в духовное перерождение и надежду на чудо.

DEUS EST LUX QUAE FRACTIONE NON CLARESCIT, TRANSIT, SED SOLA DEIFORMITAS IN RE.

Бог суть свет, что сияет и проникает, не расщепляясь, но уподобляясь Ему в каждой вещи.

… И чудо на самом деле совершалось, пусть мучительно медленно и не в библейских масштабах – около него стали всплывать осмысленные события, а голову наводнили разумные мысли. Прежде всего случилось очередное явление Рамона Лулла Парижу. По слухам, тот после двух неудачных миссий в Тунисе успешно проворачивал свою программу обращения нехристей языком и мечом в самых высших сферах власти. Увы, суровый старец не допустил своего бывшего лучшего ученика и последующего вероотступника до своей особы… Зато затем Марко вспомнил о Наполеоне Орсини, относившемуся к нему с отеческой добротой. В ответ на его челобитную кардинал написал, что был бы рад помочь, но слишком занят склоками со спиритуалами, а, самое главное, не имеет никакого влияния на доминиканцев, безмерно разбухших спесью от процесса тамплиеров. Преследование же бегинки наверняка тоже с этим связано, ведь, как он знал, схватить ее распорядился сам Филипп де Мариньи, брат Ангеррана, нового фаворита короля…

Полученный отказ не обескуражил, а вдохновил Марко — у него ведь самого были знакомые среди братьев-проповедников! Дурандус решительно отказал во всяком содействии: «Да, Гийом проживает у нас в конвенте, но я не желаю с ним общаться. Сыт по горло совместными с ним заседаниями Инквизиции, где приходилось лить кровь тех людей, праведность коих была мне лично достоверно известна – у нас ведь по законам признание вины является королевой всех свидетельств. Потом он сейчас не в духе – попал в немилость к Папе, и лишь персональное вмешательство Филиппа Красивого сохранило ему его должность. Нет, я в этом грязном болоте не собираюсь завязнуть, мне пик магистра теологии надо покорять. А путь впереди непростой – мой почтеннейший оппонент Гервей Наталис копает яму под моими комментариями к Сентенциям. Кстати, вот у кого политический вес нешуточный, он нынче провинциальный приор Франции, с ним и поговори». И Марко, готовый ради достижения своей цели на любые унижения и хитрости, стал загодя собирать бочки льстивой лжи для установления благоприятных отношений. Ждать встречи пришлось довольно долго, ведь то был обремененный многими делами сановник:

— Позвольте мне выразить восхищение Вашими богословскими трудами, Doctor rarus! Они воистину … выгодно выделяются на фоне всех прочих схоластических опусов. Вы единственный, кто сумел по-настоящему понять … богоданную доктрину Блаженного Фомы Аквинского!

— О, к счастью, уже не единственный. Наконец-то и наша капитула по достоинству его оценила. Хотите, я зачитаю то, что было решено в Сарагосе? Volumus et districte iniungimus lectoribus … — все наши лекторы отныне должны преподавать учение Ангельского доктора. А те, кто не послушается … sic graviter et celeriter puniantur, quod sint ceteris in exemplum – будут строго и немедленно наказаны, дабы другим неповадно было! Теперь мы непобедимы потому, что едины!

— Знаменосец … марширующий впереди христиан, должен следовать за светом истины!

— О, совершенно верно, почтенный брат! Теперь всяким вольнодумцам Дурандусам не поздоровится, мы найдем на них управу! Но у меня в душе сладость победы смешана с горечью утраты. Давным-давно, когда я еще был молодым, некий фра Феррандо, ведомый вещими снами и прочими чудесами, в одиночку боролся за реабилитацию Аквината, оклеветанного недоброжелателями. И мы с другом Иоанном по прозвищу Quidort тогда обещали положить на эту благородную цель всю жизнь, да только вот никто, кроме меня, не дожил до сего триумфа.

— Мне кажется, я тоже … соприкоснулся с этой историей! Мне довелось повстречать рыцаря Никколо, спутник коего поведал мне о видении голубя и орла в монастыре Фоссанова.

— О, значит, и тебе благоволит Всевышний! Но чем же я могу быть тебе полезен?!

Так, окольными путями Марко пришел-таки к аудиенции с достаточно благосклонно настроенным к нему Инквизитором Гийомом Парижским: — Досточтимый брат! До меня дошли известия, что в Вашем попечении находится … некая Маргарита, именующая себя Порет, beguina из графства Эно. Когда-то в далекие дни моей молодости она спасла меня от … худшего, чем смерть, от бесчестия. Потому прошу поведать мне, чем именно она провинилась?!

— Наша работа, друг мой, состоит в охране общества от еретических пороков. Желаете знать, кто такие еретики? Каноническое право говорит, что это люди а) обладающие ложным мнением о Боге, противоречащим католической вере и/или б) распространяющие таковое мнение открыто или тайно, а также в) все, кто поддерживает упомянутых в пунктах а) и б) индивидуумов.

— Но эта женщина известна как праведная христианка, ученица Мехтильды Магдебургской! И если она … где-то заблуждается…

— … то наша обязанность в том, чтобы по-отечески направить заблудшую на нужную стезю, спасти ее бессмертную душу. Но в данном случае все значительно проще и хуже. Интересующая Вас Маргарита, несмотря на многочисленные увещевания, отказывается клясться на Библии!

— Боже милосердный! Отчего же … отчего она отказывается?!

— Сие мне неведомо. Могу только догадываться, что ей есть что скрывать. В ее сочинении был обнаружен ряд крайне сомнительных тезисов, каковые были запрещены к проповедованию ее епископом. Она, однако, предпочла его прямым распоряжением пренебречь. Заметьте также, что спустя некоторое время после ареста ей на помощь явился сообщник, который тоже упрямо не желает принимать присягу. Вероятно, они оба участники какой-то чрезвычайно опасной секты!

— Уж не Гиар ли?! Но это молчание … какие будет иметь для них … для нее последствия?

— Я вижу и высоко ценю Вашу – чистую монашескую! — любовь к своим ближним и не смею подозревать в соучастии их богопротивной деятельности. Что касается грозящего им справедливого наказания, то в соответствии с декреталиями Грациана и последними постановлениями папской курии личности, отказывающиеся на протяжение целого года давать Святой Инквизиции показания установленным законом образом, почитаются за преступников и должны быть переданы светским властям для вынесения соответствующего проступку приговора…

… То есть, казнены! Промелькнувший во внимательных собачьих глазах Гийома жесткий стальной блеск заставил Марко прервать разговор и откланяться. Каким-то шестым чувством он почуял, что этот страшный человек, преданный бульдог короля Филиппа, некогда схвативший за горло и растерзавший тамплиеров, непробиваем как Стена Инквизиции, и дальнейшими расспросами можно только сложить в ней свою голову. Не то, чтобы он опасался за себя – с радостью поменялся бы ролями с Маргаритой. Скрытая суть опасности открылась ему значительно позже, когда Господь наградил его за настойчивые молитвы пониманием происходящего. Наполеон Орсини был совершенно прав – эта трагедия была крепко связана с процессом против Храма, причем, многими узлами. Сам Инквизитор юридически бесспорным разоблачением, безупречным заполнением бланков стремился явить свою полезность Папе и церкви. Но уровнем выше венценосному заказчику требовалось продемонстрировать всему миру, что в деле храмовников он не преследует личные цели, а является надежным щитом истинной веры против любых на нее посягательств. Следовательно, ему нужно было раскрыть другие заговоры против Христа, и чем обширнее, тем лучше. Добавление в общий котел лжи францисканца с сомнительной репутацией только помогло бы приготовлению дьявольского варева. Осознав все это, Марко ужаснулся и стал смиренно ожидать решений апостольской комиссии, разбиравшей показания многочисленных защитников, казалось, уже разгромленного Ордена. Основания для осторожного оптимизма наличествовали – с момента ареста Маргариты прошло уже значительно больше требуемого по закону года…

Эфемерные замки надежды рухнули в пыль, когда Николай из Лиры известил его о том, что Гийом Парижский организовал собрание университетских магистров, включая некоторых теологов, на котором канонисты подтвердили законность кары за непринятие присяги. Это могла быть только подготовка к вынесению окончательного приговора в деле Маргариты. И тогда Марко снова пришел на поклон к ее палачу: «Во имя Господа нашего Иисуса Христа и Его Пречистой Матери … умоляю Вас проявить милосердие и позволить мне … на личной встрече убедить обвиняемую бегинку в необходимости дачи показаний по установленной форме». Это было не только истеричное дитя отчаяния, но и плод верного расчета, ведь Инквизитору весьма желательно было осудить ересь, а не молчание. И вот дрожь сотрясает тело монаха. И вот двери тюрьмы раскрыты перед ним. И вот перед ним опять стоит Она! Дева, облеченная в Солнце! Восседающая на троне Луны! В звездном венце на главе ее! И вот он снова валится Ей в ноги:

— О, Маргарита, помнишь ли ты меня?! Я тот самый Джио, коего ты некогда спасла!

— Встань, брат мой, если кто тебя уберег, то Господь, а не я. Что привело тебя ко мне?!

— О, Маргарита, я не читал твою Книгу, но уверен, что она не содержит ничего, помимо божественно прекрасной Истины!

— Воистину она написана Духом Святым словами Любви, и потому непонятна рабам Разума. Впрочем, я давала ее трем ученым схоластам – францисканцу, цистерцианцу и знаменитому парижскому богослову, и они все вынесли суждение Nihil obstat – ереси нет.

— Тогда почему же ты не расскажешь об этом всему миру? Ведь иначе они убьют тебя!

— Ага, вот для чего они тебя прислали! Изыди, Сатана! Я ничего не скажу потому, что душа моя давно освобождена познанием Всевышнего и аннигилирована пламенем Совершенной Любви. Lux divina – Божественный Свет освободил меня из темницы, и в благородстве своем наполнил волей Его! Что до моего бренного тела, то ничего я так не вожделею, как избавиться от него, дабы воссоединиться с Тем Далеким, что находится здесь, прямо под рукой!

— О, Маргарита, ты разрываешь сердце мое невыразимой болью! Нет, я не подослан твоими тюремщиками, но прорвался сюда, ведомый … той самой Совершенной Любовью, о которой ты говоришь. Коли хочешь поскорее уйти из мира сего, то я тоже … умру вместе с тобой!

— Если ты и впрямь желаешь мне добра, то исполни мою последнюю просьбу. Книга моя, «Зерцало простых душ», все равно что чадо родное и любимое, не только мое, но и Божие. Знаю, что Дьявол вожделеет смерти ему. Возьмешься ли избавить его от погибели?!

Подумайте только, тамплиеры справедливости захотели! Ваш выход, архиепископ Санса Филипп де Мариньи! Пятьдесят четыре брата осуждены за отказ от вымученных под пытками признаний. В тот же день сожжены. Подумайте только, бегинки сочинять захотели! Ваш выход, инквизитор Гийом Парижский: «После тщательного изучения всех подробностей, запросив мнение многих экспертов обоих прав, имея Бога и Священные Писания перед глазами, с ведома и согласия преподобного отца и милостию Божией Господина нашего епископа, мы выносим тебе приговор настолько милосердно, насколько то позволяют канонические законы». Марко, нет, снова Джио стоял на Гревской площади, где должна была быть казнена единственная священная и совершенная Любовь его жизни…

Уже с неделю его трясла лихорадка. Присесть бы в изнеможении, как в далекой юности в Германии, на вонючую мостовую. Но тот ангел, что тогда вернул его к жизни осторожным прикосновением, теперь не явится ему, готовясь сам отлететь на небеса. Тогда просто испустить дух! Да-да-да! Это лучший выход! Ведь он не выдержит ее крика! Он сойдет с ума! Щелкают от возбуждения жадные до плоти языки пламени. Улюлюкает вечно голодная на зрелища толпа. А она … Она не смотрит на него. Она глядит вверх. Осеняет себя крестным знамением. Непостижимо, кротко молчит. Ecce, agnus Dei, — шепчет он, — Agnus Dei, qui tollis peccata mundi – се, Агнец Божий, пришедший взять грехи мира сего. Боже, какой жар! Когда же эта пытка закончится?! Что-то оглушительно стреляет в огне. Это отлетает ее душа! Сердце пронзает нестерпимая боль! Это Солнце разрывается на тысячу кусков! Это Луна гаснет навеки! Тьма! Тьма на всем белом свете! Все! Все кончено…

Когда Джио очнулся, глашатай уже зачитывал следующий приговор: «А книгу ее мы осуждаем как ошибочную и еретическую по суждению и совету магистров теологии, и требуем, чтобы она была уничтожена и сожжена. И строго приказываем, чтобы каждый, кто обладает ею, под страхом отлучения от церкви, передал ее без обмана нам или приору братьев-проповедников в Париже, крайний срок — день Петра и Павла». И тогда Lux divina – Божественный Свет наполнил Его волей Господа. В благоговейном восторге он снял сандалии, повернулся и отправился в далекий брабантский Брюссель к сестре Блумардинне, дабы спасти от козней Дьявола дитя Маргариты – манускрипт «Зерцала». Он снова стал беглым монахом…